Всемирная история в романах - Князь Олег

Через пару часов корабли вышли в море. Здесь их ждали суда из других фиордов. Громкими криками викинги приветствовали друг друга, потом поставили паруса и направились в необозримые просторы.

Небо было затянуто сплошными облаками. Задувал легкий попутный ветер, по морю шли неторопливые волны. Позади низко над водой стелилась родная земля, глинистые, пустынные, изрезанные большими и малыми заливами. С гортанными криками носились чайки, порой садились на мачту, отдыхали.

Море Олег полюбил с детства, с того самого момента, когда вместе с отцом впервые отправился на рыбную ловлю. На суше он чувствовал себя стесненным, как в клетке: с одной стороны поджимал фиорд, с другой – напирали горы, земля была неровная, в холмах и оврагах, буграх и промоинах, кругом валялись камни и щебень… А здесь – необъятный простор, аж дух захватывало от мощной широты бесконечной водной глади!

Море щедро награждало за нелегкий труд. Рыба ловилась разная. Брошенная на дно судна, она некоторое время трепыхалась, а потом засыпала. Так говорил отец. А ему казалось, что продолжала жить, страдальчески-изумленно смотря на чуждый ей мир множеством глаз-кружочков с золотистым обводом, неподвижными, покорными и укоризненными. Как-никак, а в море у нее своя жизнь. Есть, наверно, и свои сказочники, которые рассказывают маленьким деткам-рыбкам увлекательные сказки. Если это и так, то подвиги в них совершает задиристый и храбрый окунь, воин в колючем кирпично-красном мундире. Борьбу ведет он против разжиревшей и злобной хищницы синюхи, которую окружают жестокие слуги: старуха зубатка – живодерша в тигриной шкуре, и морская крыса, серая, с нахально-выпученными глазами, склочница и любительница всяческих дрязг.

У окуня есть невеста, красавица сайда, которую море наградило всеми своими красками – от темно-зеленой до иссиня-черной. Им помогает волшебник скат, Олегу он казался старичком-лесовичком…

Олег оторвался от воспоминаний. Детство осталось позади и к нему нет возврата!..

На другой день с утра установилась тихая погода. Море – цвета молока. Ровное и гладкое. Пролетит чайка, коснется лапками поверхности, и по воде разбегаются ровные круги… Но викинги не радовались, суда стояли на месте, а надо было быстрее добираться до берегов. Только в полдень подул ветерок, который постепенно усиливался и погнал флотилию на юго-запад. Настроение сразу повысилось, раздались шутки, смех.

Вдруг кто-то крикнул:

– Смотрите, айсберг!

И – точно: прямо по курсу движения – чудесное видение… Словно легкий хрустальный дворец, отливающий кристально-чистой голубизной и зеленью, с белой шапкой снега покоилась на воде ледяная громадина. Вокруг вились стаи птиц, бились об айсберг морские волны, источая изо льда замысловатые колонны и сказочные фигуры, а он плыл и плыл неспеша по течению, задумчивый и уверенный в своей мощи и скоро растаял в дымке тумана, словно приснился в сказочном сне…

В этот день только и разговоров было – об айсберге. Заплывали они в эти просторы морей крайне редко, не многим мореходам удавалось увидеть айсберг, и его появление все сочли добрым предзнаменованием для начатого предприятия.

Прошли Северное море, пролив Ламанш и вошли в устье реки Сена. Дальше поплыли на веслах, и только ночью. Днями прятались по прибрежным лесам, отсыпались. Перед Парижем Гастинг приказал из деревьев-молодняка навязать штурмовые лестницы, их приспосабливали таким образом, чтобы они не мешали работе весел и в то же время ими можно было быстро воспользоваться при штурме крепости.

Под вечер Олега неожиданно сморил сон. Он уснул, будто провалился в бездонную мягкую пропасть, без сновидений и каких-либо обрывочных мыслей. Вытолкнул его из сна громкий голос, раздавшийся рядом:

– Где этот чертов топор? Ты, что ли, Олаф, его забрал?

– Да вот же он валяется. Сдался он мне, – ответил сердитый голос.

На душе было неспокойно, будто сделал он что-то не то или не сумел выполнить какое-то важное задание. Он немного полежал, вспоминая сегодняшний день. Нет, все в порядке, его отряд изготовился к приступу, он лично за всем проследил, вплоть до вооружения викингов. Видно, сказывается усталость, накопленная во время перехода по морю.

Он поднялся, огляделся. Лучи заходящего солнца с трудом пробивались сквозь кроны деревьев, из глубины леса наступала темнота.

Он подозвал к себе Эгиля:

– Ребята на месте?

Тот метнул шальной взгляд, дернул кадыком, ответил весело:

– Бодрые, как огурчики!

По всему видно, ночью предстояло жаркое дело и было бы хорошо, если у всех парней было такое же боевое настроение, как у Эгиля.

Едва стемнело, отошли от берега. Олег встал на носу драккара. Впереди плыло несколько десятков судов. Темнота быстро сгущалась, на небе ни луны, ни звезд, вода в реке стала глянцево-черной. Берега проплывали темные, молчаливые и загадочные. Было тихо и по-ночному мрачно и пустынно. Только слышны были шлепанье весел о воду да слаженное дыхание гребцов. Все напряглись в ожидании решающих мгновений. Олег чувствовал, как к сердцу подбирается холодновато-щекочущее чувство опасности.

Но вот посредине реки появилась высокая, размытая темнотой громада. Это был Париж. Располагался он на острове. От крепости, как говорили, на оба берега были перекинуты мосты, которые вели к предместьям столицы, но их не было видно.

Город приближался, стали вырисовываться деревянные стены и башни, показались сваи мостов, а потом и они сами… Вдруг на стенах вспыхнули факелы, они заметались в разные стороны, раздались звуки рожков, удары колокола. Гребцы налегли на весла, вот уже первые корабли пристали к острову, викинги быстро выскакивали на берег и, приставляя лестницы к стенам, быстро карабкались на них.

Едва нос драккара ткнулся в песок, Олег спрыгнул на остров и начал нетерпеливо подгонять своих воинов:

– Бросай весла! Хватай лестницы! Скорей, скорей! Всем дружно на стену!

Но подстегивать не было необходимости. Азарт предстоящего боя подхлестывал каждого, все стремились туда, наверх, откуда уже раздавались звон мечей, крики сцепившихся в смертельной схватке людей. Олег забыл про все свои страхи, в нем горело только одно нетерпеливое желание схватиться лицом к лицу с врагом, ввязаться в схватку. Мимо него пробегали бойцы его отряда. Вот проскочил с огромным красным щитом и длинным мечом Эгиль, обернул к нему зло-веселое лицо, выкрикнул:

– Поспевай, ярл, за нами!

Следом, набычившись, протопал Рольф, молча и упрямо полез по лестнице.

Убедившись, что захвачены все лестницы и драккар остался пустой, Олег, прикрывшись щитом, стал быстро взбираться по колеблющейся лестнице. Сверху летели камни, стрелы, дротики, лился кипяток, падали тела, но он поднимался все выше и выше; значит, передние воины взобрались на стену и прокладывают путь в город.

И действительно, когда он поднялся на стену, сражение развертывалось уже внутри крепости. Внезапность нападения сделала свое дело, враг был сломлен и оказывал только очаговое сопротивление. То там, то здесь кружились группы воинов – викингов и французов, – с ожесточением поражая друг друга, причем норманнов было явно больше. Олег азартно бросился в свалку…

На пути ему встретился француз средних лет со щитом и мечом. С первого момента Олег понял, что это – новичок в военном деле, наверно из ремесленников или торговцев, едва ли не в первый раз взявший в руки оружие. Он бестолково махал мечом, глядя из-за щита испуганно и беспомощно. Олег отбил несколько ударов, а потом сделал выпад и красиво кончиком меча чиркнул его по горлу. Француз отпрянул назад, недоуменно постоял некоторое время не двигаясь. Из его горла хлынула густая черная кровь, он бросил оружие и обеими руками схватился за рану, затем упал навзничь, как-то неестественно вытянулся и стал сучить ногами. Через некоторое время затих.

Олег с жадным любопытством наблюдал за ним. Это был первый человек, убитый им в бою. И вдруг им овладела тошнота. Приступ был настолько силен, что он отбежал в сторонку, прислонился к какому-то забору и его стало рвать, выворачивая нутро наизнанку…

Скоро все было кончено. Оставшиеся в живых сложили оружие и покорно ждали своей участи. Их тотчас разобрали между собой викинги, чтобы потом продать в рабство в какую-нибудь страну. А потом начался грабеж. Олег видел, как норманны, точно муравьи, разбежались по всему городу и тащили из домов и церквей. Он тоже кинулся к богатому дому, но там уже все было расхищено, разломано, исковеркано, разбито. Тогда он бросился к церкви. Навстречу попался Эгиль, он тащил полный мешок барахла.

– Церковь всю ободрали, делать больше нечего! – крикнул он. – Тут недалеко, говорят, монастыри какие-то, бежим туда!

Олег побежал по мосту к предместью. Светало, стали видны дома, мечущиеся между ними фигурки людей, кое-где заполыхали пожары. Они миновали предместье и выбежали в поле. Недалеко увидели деревянные стены, за ними купола, кресты.

– Вот он, монастырь! – возбужденно прокричал Эгиль.

Возле монастыря уже толпились норманнские воины, стучали в ворота:

– Открывайте, иначе взломаем!

Поскольку за стеной было полное молчание, некоторые стали перелезать через стены, а другие добыли бревно и стали бить им в ворота. Доски были легко взломаны, в проем хлынули викинги. Олег следом за ними. Он увидел, как при их появлении из келий стали выбегать монашки, воины стали гоняться за ними. Крики, визиг, стенания… Олег остановился, схватился за голову. Он представил, что сейчас какие-то полудикие мужики хватают его сестру Эфанду и любимую девушку Халльгерд, и ему стало дурно. Он во всем теле вдруг почувствовал такую слабость, словно выполнил какую-то непосильную работу. Волоча по земле щит, он медленно побрел обратно… Ему не хотелось никого видеть, ничего делать.

В этот день норманны ограбили Париж, его предместья, сожгли церковь Святого Петра и Святой Женевьевы, окрестные монастыри и церкви.

Видя свое бессилие остановить бесчинства пришельцев, король Франции Карл Лысый прислал Гастингу делегацию с просьбой принять большой выкуп и уйти из пределов королевства. Договоренность была достигнута. Вскоре в лагерь викингов были доставлены мешки с 685 фунтами золота и 3250 фунтами серебра.

Гастинг собрал воинов на площади Парижа. Все пришли возбужденные, взбудораженные, в состоянии нервного подъема. Их лица еще полыхали только что закончившейся схваткой. Они весело переговаривались, хвалились своими победами и захваченной добычей.

Гастинг влез на пьедестал, с которого норманны только что сбросили какую-то скульптуру, и, наморщив низкий лоб и тряхнув волнистой шевелюрой, трубным голосом спросил:

– Ну как, викинги, довольны ли добычей?

Рев голосов был ему ответом.

– А знаете, сколько отвалил нам французский король? Вот эти мешки стоят! Каждый из вас получит столько, что станет богатым человеком!

Новый взрыв восторга, высоко поднятые оружие и щиты.

– А теперь давайте вместе подумаем, куда двинемся дальше. Во Франции больше делать нечего. Мы дали слово королю, что уйдем из его страны, и слово мы сдержим. На то мы и викинги. Англия вся разграблена, Германию тоже норманны прошли вдоль и поперек. Остаются только страны Средиземного моря. Поплывете ли вы за мной в южные края?

Этого он мог бы и не спрашивать. Ватага воинов готова была пойти за ним хоть на край света.

Целую неделю пировали в Париже, отмечая победу. Во время гуляния к Олегу подошел Гастинг, выпил с ним хорошего французского вина, разболтался по пьянке:

– Нравишься ты мне, ярл. Что-то в тебе есть такое, что отличает от других, хотя лет тебе еще немного. Думаю, далеко пойдешь, если не сразят тебя стрела или меч врага. Но ладно, все мы зависим от воли Одина. Я вот с чем к тебе подошел. Тайная мыслишка завязалась. Мы тут шляемся по свету, грабим страну за страной, большие богатства увозим домой. А ведь мы с нашей силой на большее способны! Надо стремиться к высшей цели. Пора завоевывать государства и подчинять их своей силе. Пора быть не бродягами, а королями стран и народов! Такая мечта у меня в голове зародилась… Есть на свете великий город Рим, тысячелетия он властвовал над миром. Но теперь оказался в захолустье, в запустении. Вот мне и хочется его захватить и возродить. И не только возродить, но и поднять на прежний уровень могущества, чтобы стал он первым городом мира, каким был ранее! И чтобы я был в нем властителем, значит, властителем всего мира! Как ты думаешь, под силу нашему войску совершить такой подвиг?

Олег чуть ли не первый раз слышал о Риме и совершенно не представлял себе, каким образом при его помощи установить власть над всем миром и сколько для этого надо войска.

Когда он чего-то не понимал, лицо его становилось непроницаемо-замкнутым; взгляд уходил в себя. Он промолчал.

Гастинг понял его.

– Правильно, тебе такие дела не по уму. Молод ты еще. Рано я к тебе пришел. Переоценил малость. Но – не беда! Главное – я решил! А раз решил, то, значит, так и будет! Рим будет моим, а вы все получите несметные богатства и чины. Но, – он прижал палец к губам, – пока об этом ни слова. Придет время – узнают. Хорошо?

Олег кивнул в знак согласия.

Потери норманнов при взятии Парижа были невелики. Олег из своего отряда похоронил троих. Но к нему неожиданно пришло пополнение – норманн лет двадцати, который назвался Готфридом.

– Откуда ты явился? – поинтересовался у него Олег.

Рыжеволосый, с круглыми глазами и не сходящей с лица ухмылкой тот ответил беззаботно:

– Да тут недалеко живу, во Франции. В трех днях ходьбы от Парижа. Завоевали мы десятка полтора лет назад на берегу Атлантического океана область, которая называется Нейстрией. Король, чтобы избавиться от наших набегов, решил передать эту Нейстрию в наше распоряжение. Норманны ее заселили и теперь зовут Нормандией. Бывшие викинги завели семьи, занялись земледелием, скотоводством. Все так же, как и в Скандинавии. Но земли здесь лучше, плодородней. Урожаи такие, что хватает не только на прокорм семьи, но и на продажу. Вот и бросили бывшие викинги свое разбойное ремесло, живут мирно, спокойно… А чего хорошего? Надрывайся с утра до вечера в поле, и в жару и в дождь горби спину от непосильного труда. Тошнота! Услыхал я про вас и сбежал. Возьмешь в свой отряд?

– Почему бы не взять? Возьму, – ответил Олег. – Парень ты, я вижу, боевой, храбрые воины нам нужны.

Нагруженная добычей, флотилия сплавилась по Сене к морю и, подгоняемая попутным ветром, понеслась на юг. Стояла прекрасная солнечная погода, викинги в свободное от вахты время пили вино и пиво, развлекались игрой в кости, рассказывали разные были и небылицы. Как-то зашел разговор о разбойниках.

– А чем мы отличаемся от разбойников, которые прячутся по лесам и ущельям? – спросил Торульф.

– Очень многим! – горячо ответил ему один из воинов по имени Кьяртан. – Мы соблюдаем честь и достоинство, это раз. Нам присущи гордость, мы не выносим насмешек и ругательств, это два…

– И еще добавь: воровство мы считаем гнусным пороком, – встрял в разговор Олаф. – Грабить гораздо лучше!

– Не лучше, а почетней! – добавил кто-то, сидевший сзади Олега.

– А у разбойников этого ничего нет! – торжествующе подвел итог разговору Торульф. – Мы гордые и свободолюбивые воины, а не какие-то там разбойники, как иногда нас называют!

– Неправда! – вдруг возразил Готфрид. – И у разбойников есть своя честь и своя гордость! Вот послушайте, какую легенду я вам сейчас расскажу. Слышал я ее в детстве, но помню слово в слово.

Жил в Упландии благородный и великодушный Торстейн. А в лесу между Упландией и Раумсдалем обитали разбойники, и дорога в этом месте была чрезвычайно опасна. Торстейн решил отличиться славным подвигом и пошел туда, чтобы положить конец разбою. По тропинке он пришел к большому, хорошо выстроенному дому, вошел в комнаты и увидел в них огромные ящики и много разного имущества.

Под вечер услышал он шаги, и в комнату вошел человек очень большого роста, прекрасной и мужественной наружности. Он развел огонь в очаге, умылся, вытерся чистым полотенцем, отужинал и лег спать. Торстейн, притаившись за сундуками, дождался, когда он уснул, взял его меч и изо всей силы поразил его в грудь. Разбойник быстро приподнялся, схватил Торстейна, втащил на постель и положил между собой и стеной. Спросив его об имени и роде, он сказал: «Всего меньше я заслужил смерть от тебя, потому что никогда не делал ни тебе, ни твоей семье никакого вреда. Но я благородный человек и оставлю тебе жизнь. Но ты ступай к моему отцу, ярлу Ингемунду из Готланда, вручи это золотое кольцо и убеди его отдать за тебя мою сестру, Тордис. А сейчас вынь меч из моей груди, и наша беседа закончена».

Торстейн вынул меч, и в ту же минуту разбойник умер. Тогда Торстейн поклялся, что сдержит свое слово, хотя бы это стоило ему жизни. Он пошел в Готланд и явился на двор ярла Ингемунда, рассказал престарелому человеку, что это он, Торстейн, убил его сына. «Твоя речь длинна и дерзка, – ответил ярл. – Ты хочешь, чтобы я оказал честь убийце моего сына, заслужившему скорее смерть, нежели дружеский дар. Но стыдно будет мне, если я сделаю зло тому, кто добровольно сдался в наши руки». Он выдал свою дочь Тордис за Торстейна, а Торстейн, в свою очередь, остался жить у него, пока старик не умер. Только после этого он возвратился в родные края. Вот какими благородными бывают разбойники и их отцы в наших краях, – заключил Готфрид.

Все молча выслушали его, и никто ему не возразил; так же молча разошлись. Только Олаф, когда остался наедине с Олегом, проговорил мрачно:

– В других странах разбойников вешают на деревьях, а у нас про них слагают легенды…

В Баскайском заливе флотилия попала в болтанку. Это было хуже, чем шторм… Волны были невысокими, но какими-то непредсказуемыми, они нападали на суда со всех сторон, били и в нос, и в борта, и в корму, от них не было спасения. Корабли мотало, кидало, разворачивало, соленые брызги летели то с одной, то с другой стороны. Воины измучились от качки. Олег и раньше, еще с детства, был знаком с морской болезнью. Во время штормов и ураганов его неодолимо тянуло спать. Большинство же норманнов от нее тошнило, некоторых рвало до зелени, а потом они валялись в трюме, обессиленные до беспомощности. Другие ходили как тени, не зная, куда приткнуться. У Рольфа закладывало уши. Он попеременно чистил их насаженной на палочку материей, мотал головой и говорил изредка:

– Ничего не слышу! Вот совсем ничегошеньки! Как в прорубь провалился!

А Эгиля потянуло на еду. Он сидел на корме возле продуктов и ел. Ел все подряд: и сухари, и овощи, и мясо, и соленую, вяленую и жареную рыбу… Проходившие мимо викинги удивлялись:

– Худой-худой, а жрет как корова!

– И куда в тебя столько влезает?

– Лопнешь от жадности!

Но Эгиль продолжал есть, не обращая ни на кого внимания.

А затем потянулись раскаленные солнцем скалистые и глинистые испанские берега. То был Кордовский халифат, созданный на земле испанцев воинственными арабами. Об арабах норманны слышали, что они на своих быстроногих конях прошли полмира и совершали частые набеги на Францию, Италию и другие страны. Поэтому Гастинг не спешил с грабежом, а на всех парусах мчался к Средиземному морю. Но вот и Гибралтарский пролив, который норманны называли Ньорва Зундом. За ним, как сказал Гастинг, лежит сказочно богатый город Гранада, его-то и следует взять на щит.

Корабли вошли в просторный залив, оставили охрану и двинулись в глубь страны. Стоял июль, небо было иссиня-голубым, без единого облачка. Солнце пекло немилосердно. А кругом расстилалась каменистая пустыня, перемежаемая зыбким песчаником. Изредка попадались селения с каменными домиками, садами и виноградниками, их грабили подчистую. Местные жители подтверждали, что в Гранаде живет много богатых арабских купцов и есть чем поживиться. Это подстегивало норманнов, они тащили на себе вооружение, провиант и воду, задыхаясь от раскаленного воздуха.

Олег, Рольф и Эгиль держались вместе. Северным жителям, привыкшим к прохладе и освежающему ветерку, такая жара была невыносима. Рольф сильно потел, но пер напрямую, не поднимая глаз, Олег за ним еле успевал, Эгиль сильно сдал, всегда насмешливое лицо его было искажено страдальческой гримасой; обращаясь к Олегу, сказал, прерывисто дыша:

– Я никогда не испытывал таких страданий, как в этой проклятой стране. Даже морская качка – это детская забава…

– Что тебе морская качка, – внезапно прорезался всегда молчаливый Рольф. – Ты жрал и жрал. Думали, сдохнешь от переедания.

– Я, может, еще бы столько съел, чего обо мне беспокоиться! А вот тут из-за этого пекла ничего в рот не лезет. Сейчас бы в холодненькую воду залезть по горло и пить, пить, пить ее, родную…

– Ишь чего захотел! Не расслабляйся, шагай побыстрее!

– Думаю, я бы сейчас добровольно пошел в подземные жилища Хель (ад), чтобы оказаться среди тумана, мрака и холода…

– Не каркай, – мрачно ответил Рольф. – Никуда они от тебя не денутся! Но не забывай, там еще змеиные хребты, а чудовище Нидхегг сосет из умерших кровь…

– Прекратите подобные разговоры! – вмешался Олег. – Мы – воины, умрем с мечом в руке. Поэтому попадем не в мрачные подземелья Хель, а в светлые чертоги Вальхаллы, где целыми днями будем сражаться друг с другом, а на еду нам будут подавать вепря, которого никогда не убудет!

На второй день подошли к Гранаде. Крепость была сложена из камня, башни высокие и крепкие, стены были усеяны защитниками. Бросать с ходу на приступ уставших викингов Гастинг не решился.

Недалеко от крепости, на берегу небольшой речки Хениль, был разбит палаточный лагерь. Сбросив груз, норманны сразу устремились в воду, так что Гастингу с трудом удалось установить заслон на случай внезапной вылазки неприятеля. А потом отряды викингов стали рыскать по округе, грабя и разоряя селения, захватывая пленников, волоча в лагерь добычу. Южная часть Испании скоро превратилась в безлюдную пустыню. Уцелевшие жители спасались, убегая куда глаза глядят.

Из одного из набегов Рольф вернулся с необычной добычей: он вел за руку арабскую девушку, закутанную в черное платье и черный платок. Она была худой и тонкой, из-под платка виднелись глаза, похожие на глаза северного олененка. Он молча подошел к палатке, выкинул из нее постели и вещи друзей и завел в нее пленницу. Все это он проделал молча и деловито, видно обдумал свои действия заранее.

– Эй, Рольф! – окликнул его Олег. – А куда нам деваться?

В ответ – молчание.

– Хватит дурачиться, Рольф, – поддержал друга Эгиль. – Пленницу отведи в общий лагерь и сдай под охрану. Никуда она там не денется. Кому нужна такая дохлятина? Придет время, продашь.

Из палатки вылез Рольф, угрюмо осмотрел друзей. Буркнул:

– Она моя жена.

К этому времени подошли другие воины. Один из них, глумливо усмехаясь, проговорил:

– И стоит тебе связываться с этой мусульманкой? Смотри, Один разгневается, нашлет на тебя какую-нибудь кару!

Молниеносным движением Рольф ударил кулаком ему между глаз. Парень отлетел на несколько шагов, помотав головой, привстал, потом снова лег и под хохот окружающих уполз на четвереньках. Два дня он не выходил никуда, отлеживаясь в своей палатке. Больше охотников шутить с Рольфом не находилось. Что касается Олега и Эгиля, то они в тот же день соорудили каркас из палок и закрыли парусиной, добытой во время грабежа. Жить было можно.

Уже заканчивали сооружение штурмовых лестниц (дело затягивалось из-за недостатка материала, его приходилось доставлять из разных селений), как пришло известие, что к Гранаде спешит арабское войско во главе с самим халифом Мухаммедом I. К этому времени Гастинг уже собрал сведения об арабском войске, ему в этом помогали испанцы, ненавидевшие своих завоевателей. Основу его составляла легкая конница. Воины были одеты в легкую защиту, главное оружие у них составляли лук со стрелами и арбалеты. Кроме того, они имели копья и мечи. Главное внимание уделялось стремительной атаке конницы, которая старалась расстроить и надломить противника. Атаки отличались настойчивостью и упорством, но Гастинг верил в упорство викингов, которые никогда без приказа не оставляли поля боя.

Он отошел от города и расположил войска на высоком холме, который с севера и запада огибала река Хениль с крутыми берегами; с двух сторон, таким образом, они были защищены от удара конницы. Воины были построены в форме круга и составляли сплошную массу щитов. Новичков он поставил между опытными, бывалыми воинами, а на самом опасном направлении находилась группа берсерков, воинов одержимых бешенством в бою. Они приходили в особое состояние, в котором человек отчасти утрачивал разум и в самом деле становился похож на дикого зверя, тем более что они считали себя таковыми. Они теряли способность говорить и лишь нечленораздельно рычали или ревели. У них шла пена изо рта, они кусали собственный щит и топали ногами, когда же набрасывались на врага – один берсерк стоил 20 воинов. Они не ведали страха, не замечали ран и боли, проявляли нечеловеческую силу и ловкость; и были так страшны, что нагоняли ужас на неприятеля и обращали в бегство целые толпы охваченных паникой врагов. Зато после окончания боя берсерки падали в полном изнеможении и подолгу отлеживались и отсыпались. Викинги так и говорили – «берсеркское бессилие».

Берсерки не употребляли мухоморов, не нюхали поганок. В допинге они не нуждались. Их поддерживали религиозные воззрения, свойства личности, самогипноз, естественное возбуждение перед боем.

Но главное, на что надеялся Гастинг, – на самих викингов. Ничто не делало их такими страшными, как презрение к смерти. Самые дерзкие, необдуманные замыслы были для них забавой. Скорее они позволяли себя изрубить в куски, нежели отступить и сдаться. Недаром в Европе все трепетало перед ними.

Накануне боя к Олегу обратился Рольф:

– Я уйду к берсеркам.

Олег раздумывал недолго. Он видел, что всей своей жизнью Рольф готовился к тому, чтобы влиться в кагорту этих избранных людей, там было его место. И он ответил, хлопнув своего друга по плечу:

– Я одобряю твой выбор.

После его ухода у Олега было такое чувство, будто он осиротел. С детства в военных играх и сражениях с левого бока его всегда надежно прикрывал могучий Рольф. Теперь с этого края он оставался беззащитным. Оставался Эгиль. Этот засунул в сапоги два кинжала. Ловкий и увертливый, он предпочитал действовать оружием ближнего боя – вспарывать брюхо коням, нападать на противника сбоку, со спины… Этот способ больше подходил его характеру.

Бой начали арабы. Масса всадников рассыпным строем приблизилась к норманнам и выпустила тучу стрел. Но войско викингов спереди и сверху прикрылось огромными круглыми щитами, став похожим на гигантскую черепаху, и стрелы не достигали своей цели. Следом выплеснулась новая волна всадников, вновь полетели стрелы, и вновь они не принесли арабам желаемых результатов. Тогда Мухаммед I бросил в атаку вторую линию – кавалерийские колонны. Но передовая линия норманнов тотчас встала на колени, и, уперев концы длинных пик в землю, острие их направило в грудь всадников; вторая линия концы копий устремляла в грудь неприятельских лошадей. Таким образом перед неприятелем создавался непроницаемый фронт. На него со всего маху налетела вражеская конница, и вмиг образовалось кипящее кровавое месиво лошадей и людей. В этой суматохе вырвались вперед искатели острых ощущений, такие как Эгиль, и заработали короткими кинжалами…

Халиф вновь и вновь бросал в бой свои конные отряды, но так и не смог ни сломить неприступный строй норманнов, ни нанести им существенных потерь. Тогда он двинул вперед выстроенную в шахматном порядке пехоту. Едва она приблизилась к норманнам, как те с диким ревом бросились на нее. Удар наносился плотным строем закованных в броню воинов, обрушившихся на врага с высокого холма. Началась страшная рубка. Вот здесь во всей своей свирепой мощи показали себя одержимые бешенством берсеркиеры. Их ничто не могло остановить. Они прокладывали перед собой коридор, вырубая арабских пехотинцев, как вырубают опытные лесорубы мелколесье. Викинги упорно и неуклонно продвигались вперед, пока строй противника не дрогнул и не побежал с поля боя.

Гастинг не стал далеко преследовать неприятеля, потому что силы арабов были слишком велики и потерявшим строй норманнам это грозило самыми неожиданными последствиями. Молча, неспеша возвращались его воины на холм, по пути подбирая раненых и убитых.

Вечером Гастинг собрал совещание. Усталые, сосредоточенные пришли командиры подразделений, еще не остывшие от жестокого боя. Горел небольшой костер, бросая отблески на суровые лица воинов, а высоко над ними светились непривычно крупные южные звезды. Чужое небо, чужая страна и бог весть откуда занесенные судьбой северные люди…

– Доложите о потерях, – приказал Гастинг.

Потери были значительными.

– Завтра предстоит новый бой, – продолжал Гастинг. – Халиф не смирится с поражением. У него еще много сил, он не вводил личную гвардию, а там отборные части, фанатично преданные правителю. Что будем делать?

Высказывались по очереди, по кругу. Одни предлагали отступить и уплыть на кораблях в другие страны, где добыть богатство будет легче и достанется оно меньшей кровью. Другие указывали, что арабы не дадут спокойно пройти двухдневный путь и на марше легкой конницей разгромят растянутый строй норманнов. Отступление – это гибель, заключали они. Поразмыслив, с этим все согласились.

– Будем готовиться к завтрашней битве, – подытожил Гастинг. – Другого выхода у нас нет. Впрочем, родилась у меня сейчас одна задумка…

Когда совсем стемнело, из лагеря в сторону моря вышла примерно половина викингов, каждый нес по три-четыре незажженных факела, факелы были прикреплены также к телегам, которые удалось отобрать у местного населения. После этого лагерь погрузился в сон, только горели костры караульных. Вдруг далеко за полночь почти у самого горизонта вспыхнули тысячи факелов, это был настоящий муравейник огней, который широко растекался по степи, медленно приближаясь к городу. Лагерь норманнов тотчас вскочил, загорелись костры, начались крики, свист, раздались звуки барабанов, труб. Все бегали вокруг костров, прыгали, веселились, выражая неистовую радость – идет пополнение!