"Сейчас никто ничего не должен знать, - сказала я, - а впоследствии папа поймет".
      - В прежние времена, - сказал В.Г., - некоторые принимали крещение для того, чтобы приобрести житейские преимущества, а теперь...
      - Теперь можно все потерять, - докончила я.
      - Именно так, - согласился В.Г.
      В.Г. опять задумался и затем начал говорить, как бы продолжая свои мысли.
      - Если Вы так верите в Христа, что хотите присоединиться к Его Церкви...
      Я была очень обрадована тем, что В.Г. подошел к вопросу о Церкви не как протестант, а как христианин. (Еще раньше он как-то говорил мне: "Я во многом не согласен с Лютером".)
      В.Г. еще многое говорил мне в тот вечер. Он говорил о том, что он считает самым главным в христианстве: о крестной Жертве Спасителя, об Искуплении. Он говорил также о том, что никогда нельзя откладывать покаяния.
      В комнату вошла М.М.
      В.Г. встал и начал прощаться. Было 3 часа ночи.
      Через несколько лет мы узнали о том, что В.Г. умер в тюрьме.
      Когда М.М. известили о его смерти, ей сказали также, что выдвинутые против него обвинения не подтвердились и он ни в чем не виновен.
      У всех, кто был с ним в тюрьме, как у стражников, так и у заключенных, остались о нем самые светлые воспоминания.
      ДЕСЯТЬ ПЕСЕН О МАЛЕНЬКОМ МАЛЬЧИКЕ
      Мальчик маленький
      Цветик аленький
      Е.Г.
      Sie sagen mein zu allen Dinge,
      die geduldig sein. Sie sagen:
      Mein Frau, mein Kind, mein Leben.
      R.M. Rilke*
      ---------------------------------------------
      * Они называют своим все, что терпеливо.
      Они говорят: моя жена, мое дитя, моя жизнь. (нем.)
      Р.М. Рильке
      I
      Ты в плену, мой мальчик. Они думают, что крепко держат тебя, но ты еще свободен, свободен и чист. Ты уже смотришь на мир, но без удивления и любопытства. Ты не знаешь человеческого языка и улыбаешься ангелам, маленький человек! Твои крошечные ручки и ножки, как крылышки маленького жука. Они хотят сделать тебя человеком, и ты отдаешься весь, как цветок. Ты не знаешь "я" и "не я" - в этом-то и состоит твое блаженство.
      Когда ты научишься противопоставлять себя миру и будешь знать свое имя - ты утратишь свою свободу, и для тебя начнется борьба, которая не прекращается всю жизнь. Какое тепло окружает тебя, твою головку, твое маленькое тельце.
      Это тепло младенчества.
      Да сохранит тебя Младенец Христос!
      Dianzi, ne l'alba che procede al giorno,
      Quando l'anima tua dentro dormia...
      Dante, Purg., IX, 52-3*
      ---------------------------------------------
      * Перед зарей, той, что предшествует дню,
      когда душа твоя еще спала.
      Данте, Чистилище, IX, 52-3 (итал.)
      II
      Маленький мальчик оглядывается по сторонам, обводит глазами комнату.
      В его глазах не отражено еще ни одно человеческое чувство; он еще не различает сквозь утренний туман нашего человеческого мира, который мы соткали сами как паутину, который подменил нам вселенную...
      Далеко в весеннем мире сияют звезды.
      Ты ничего не знаешь о звездах, но ты сам так недавно оттуда, из глубины мироздания, и сам горишь еще неотраженным светом, маленький Орион!
      Un enfant de lin
      V. Hugo*
      ---------------------------------------------
      * Дитя из чистого льна. В. Гюго (фр.)
      III
      Отчего ты так чист, дитя? Словно ангелы Божии соткали для тебя ложе из множества лепестков белой лилии. Ты поворачиваешь головку и протягиваешь ручки. Ты хочешь утвердить себя в этом мире
      Ты "дома" маленький мальчик, как эти цветы, деревья и птички. Будь счастлив! Мы, взрослые, здесь на чужбине, нам страшно. Мы вкусили от древа познания добра и зла, мы пошли против Бога, мы отдали свое счастье.
      И твоя улыбка, малютка, не есть ли знак милосердия Божиего, знак прощения? Не ты ли снова и снова приносишь его нам?
      J'ai d'inexprimables tendresses,
      et je tends les bras comme alors.
      Sully Prudhome*
      ---------------------------------------------
      * У меня невыразимая нежность,
      и я протягиваю руки, как прежде.
      Сюлли Прюдом (фр.)
      IV
      Почему я люблю тебя так, маленький мальчик? Может быть оттого, что ты один понимаешь меня. Взрослые люди бывают совсем чужими.
      Душа безмятежна, душа глубока,
      Сродни ей спокойное море.
      V
      Ты напоминаешь мне море, маленький мальчик! Когда ты спокоен и смотришь вокруг своим младенческим взглядом, ты напоминаешь мне море в ясное утро, когда оно ровно дышит, отражая лазурную бесконечность неба. Когда по твоему личику проходит тень неудовольствия или боли, она тает так быстро, как пена на гребнях утренних волн.
      И когда ты спишь, дитя, я невольно думаю: так отдыхала земля на седьмой день творения...
      Ты напоминаешь мне море...
      VI
      Вот они здесь все со своими чувствами, самосознанием и болью. Ты далеко от них, маленький мальчик, ты не стал еще частью их мира, ты сам целый мир. Ты спишь золотым сном, малютка, ты видишь забытые нами грезы, в которых нет обрывков желаний, тревог и мук, которыми наполнены наши сновидения. Даже страха не знаешь ты.
      И когда ты спишь, в тебе и вокруг тебя трудится целый легион невидимых сил. В твоем маленьком теле, в твоей крови, в капиллярах твоих сосудов совершается великая работа созидания жизни. А когда на тебя падает солнечный луч, ты весь остаешься в луче! Ты даже улыбаешься во сне.
      Кто научил тебя этой улыбке?
      Весна моя, не сетуй!
      Б. Пастернак
      VII
      Все поэты искали разгадку весны, а ты воплотил ее в себе, маленькая ласточка, серебристый ландыш, пробудившийся на утренней заре. Твой взор устремлен вдаль, но я не знаю, что видишь ты.
      Лишь на секунду ты останавливаешь свой взгляд на мне, и я называю тебя по имени.
      И мне кажется, что если бы явился архангел с белыми лилиями, в нем было бы меньше нежности.
      Ночью в колыбель младенца
      Месяц луч свой заронил.
      VIII
      Лунный луч упал в твою колыбель. И замкнулся золотой круг.
      В этом круге ты!
      Между мирами нет границ, но ты примирил их все, как голубь, принесший пальмовую ветвь.
      Какая стена закрывает вход! Как трудно дышать!
      Но ты здесь, так близко, и если я сумею забыть себя, ты позволишь мне подняться вместе с тобой на один миг на крыльях твоей невинности.
      Узнаю тебя, жизнь!
      А. Блок
      IX
      В твоих глазах отражается игра света. С каждым днем ты все сознательнее смотришь вокруг, словно с непреодолимой силой стремишься проникнуть в окружающий тебя мир.
      Ты просыпаешься с каждым днем и тянешься доверчиво навстречу большому миру, как цветок навстречу солнцу.
      Тебе предстоит завоевать этот мир, маленький Александр!
      Vielleicht das reinste Kinder
      sein meiner Kinderheit.
      R.M.Rilke*
      ---------------------------------------------
      * Быть может, чистейшее бытие моего детства
      Р.М. Рильке (нем.)
      X
      Даже думая о тебе, невозможно не называть тебя по имени. В нем заключается неповторимая индивидуальность человеческого существа.
      Ты весь так гармоничен: твои пальчики, волосы, глазки, все твои движения, вся удивительная игра твоего лица, совсем неосознанная, но унаследованная от бесчисленных поколений твоих предков - ничто не случайно в тебе - все это ты. И потому нет в тебе ничего оторванного, ничего не связанного с сущностью твоего бытия.
      Ты почти космичен еще, потому что ты младенец, потому что вся нежность, растворенная в мире, окружает начало жизни, дитя-звездочка, маленький весенний цветок.
      Но любовь узнает тебя сквозь туман космической жизни и, глядя на тебя, невольно шепчешь слова: "Это ты, Алик, мы знали тебя давно"...
      22 марта 1935 года
      Два месяца со дня рождения Алика
      Мень Елена Семеновна
      М О Й П У Т Ь
      Бога я почувствовала в самом раннем возрасте. Моя мама была верующей и незаметно вложила в мое сердце понятие о Боге - Творце всей вселенной, любящем всех людей. Когда я впервые услышала слова о страхе Божием, я с недоумением спросила маму: "Мы ведь любим Бога, как же мы можем Его бояться?" Мама ответила мне: "Мы должны бояться огорчить Его каким-нибудь дурным поступком". Этот ответ меня вполне удовлетворил.
      Еще более глубоко верующей была моя бабушка. Я наблюдала, как она каждое утро молилась, горячо и искренне, и ее молитва как бы переливалась в меня. У меня появилась потребность молиться. О чем я тогда молилась, я не помню, но молилась всегда перед крестом церкви св. Николая, который был виден из нашего окна и удивительно горел перед закатом солнца. Мне это казалось чудом. Казалось, что кроме естественного света он сиял и каким-то иным Светом...
      Восьми лет я поступила в частную гимназию, в старший приготовительный класс.
      Занималась я охотно, учение давалось мне легко. У нас, конечно, преподавали Закон Божий. В начальных классах батюшка объяснял основы православной веры и предлагал учить молитвы.
      В первом классе преподавали Ветхий Завет, а во втором - Новый Завет. Несколько человек неправославного исповедания могли в это время выходить из класса и гулять по коридору или спуститься вниз, в зал, где проходили уроки танцев. Но я большей частью оставалась и внимательно слушала, что объяснял батюшка. Однажды он рассказал о том, что Бог един, но в трех Лицах: Отец, Сын и Святой Дух. Я это восприняла как аксиому, все просто и ясно уложилось в моем сердце.
      Все занятия начинались молитвой и кончались молитвой. И, конечно, я вскоре выучила молитвы перед учением и после учения.
      На Рождество у нас в школе была елка. Некоторым из нас дали учить стихотворения к празднику. Мне дали стихотворение "Христославы". Я была счастлива, что мне дали именно такое стихотворение, в то время как другим девочкам давали учить стихотворения, не имеющие отношения к празднику Рождества Христова. Это стихотворение было из хрестоматии "Отблески" Попова.
      Христославы
      Под покровом ночи звездной
      Дремлет русское село.
      Все дороги, все тропинки
      Белым снегом замело.
      Кое-где огни по окнам,
      Словно звездочки, горят.
      На огонь бежит сугробом
      со звездой толпа ребят.
      Под окошками стучатся,
      "Рождество Твое" поют.
      "Христославы, христославы!"
      Раздается там и тут.
      И в нестройном детском хоре
      Так таинственно чиста,
      Так отрадна весть святая
      О рождении Христа.
      В первом классе я с большим интересом слушала уроки по Ветхому Завету. Часто брала у девочек учебник и прочитывала то, что было задано.
      Мама моя в это время давала уроки французского и немецкого языков и дома занималась с отстающими учениками. Была война, папа был на фронте. Маме приходилось думать о пропитании меня с братом, бабушки и себя. Бабушка вела хозяйство и много помогала маме. И морально, благодаря своей твердой вере, она крепко поддерживала маму в самые трудные военные годы. Недаром в 1890 году нашел возможным ее исцелить отец Иоанн Кронштадтский*. Тогда она после смерти мужа осталась с большой семьей на руках: у нее было семь человек детей, из которых старшему было 18 лет, а младшей - 3 года. У бабушки началось вздутие живота на нервной почве. Никакие лекарства, врачи, профессора не могли ей помочь.
      --------------------------------------------------------
      * Святой праведный Иоанн Кронштадтский (1829-1908), канонизирован в 1990 г.
      И вот в Харьков, где она тогда жила, приезжает отец Иоанн Кронштадтский. Соседка уговорила бабушку пойти к нему и просить исцеления. Храм и площадь перед ним были полны народа, но соседка сумела провести бабушку через всю эту толпу, и она предстала перед о. Иоанном. Он взглянул на бабушку и сказал: "Я знаю, что Вы еврейка, но вижу в Вас глубокую веру в Бога. Помолимся Господу, и Он исцелит Вас от Вашей болезни. Через месяц у Вас все пройдет". Он благословил ее, и опухоль начала постепенно спадать, а через месяц от нее ничего не осталось.
      Бабушка меня ничему не учила, но ее пример и ее любовь ко мне действовали сильнее всяких нравоучений. Я всегда удивлялась, почему бабушка меня так любила, сильнее всех своих детей и внуков. Она как бы предчувствовала, что я всегда буду ее помнить, и до, и особенно после ее смерти. Мама больше любила моего старшего брата Леонида, а папа больше любил меня и младшего Володю.
      Однажды одна из маминых учениц оставила у нас учебник Нового Завета, а сама уехала в деревню на летние каникулы. Я начала читать этот учебник (Новый Завет в изложении священника Виноградова), и чем дальше читала, тем более проникалась его духом и тем больше разгоралась во мне любовь ко Христу. А когда я дошла до Распятия и услышала слова "Отче, прости им, ибо не ведают, что творят", во мне что-то вздрогнуло, со мною произошло потрясение, какого никогда не случалось ни до, ни после того момента. Я забивалась в какое-нибудь укромное местечко и часами не сводила глаз с Распятия, целовала и обливала Его слезами.
      Я дала себе обещание непременно креститься. Но как это осуществить, не знала. У мамы была двоюродная сестра Инна Львовна; она крестилась из любви к русскому юноше, за которого потом вышла замуж. Но я думала в то время, что можно креститься только из любви ко Христу. Ей я решила доверить свою тайну. Однажды она пришла к нам в гости. Я росла застенчивой девочкой, и мне было очень трудно заставить себя сказать ей, что я собираюсь креститься. Она ответила: "А ты подумала, достойна ли ты этого?" Эти слова меня смутили, но тут пришли мама и бабушка, и продолжать разговор было невозможно.
      Наконец я решила сказать об этом маме. На маму мои слова произвели впечатление взорвавшейся бомбы. Она была в ужасе, начала кричать на меня, а потом стала бить. Брат с перепугу выбил стекло в окне, чтобы отвлечь ее внимание. Наконец она бросила меня в угол к печке. А я все продолжала твердить: "Все равно приму крещение". Мне было 9 лет. Вскоре вернулся с фронта папа, мама рассказала о моем желании. Папа постарался воздействовать на меня лаской и любовью, но я ему твердо сказала, что все равно выполню свое намерение.
      Больше я с родителями на эту тему не разговаривала. Как-то мамина ученица дала мне "Фабиолу" - повесть о первых веках христианства. Я начала читать, но мама, увидев у меня книгу, отняла и спрятала. Вскоре я нашла ее на гардеробе и дочитала до конца. В библиотеке я взяла "Камо грядеши?" Г. Сенкевича, с упоением прочла и вся погрузилась в жизнь первых христиан, в первый век нашей эры. Прочла я и "На рассвете христианства" Фаррара - в то время такие книги можно было взять в библиотеке.
      Я была еще ребенком и много играла. Все мои игры были наполнены содержанием тех книг, которые я читала. Даже в школьном хоре пели такие песни, как "Был у Христа Младенца сад". Эта песня на меня необычайно сильно подействовала. Я как бы чувствовала себя среди еврейских детей, которые сплели для Христа венок колючий из шипов.
      В 1924 году я кончила семилетку и поехала погостить в Москву к бабушке, которая с 20-го года переселилась к сыну, потерявшему жену. У сына, моего дяди Яши, осталось двое детей: сын Веня и дочь Верочка*. Все они приняли меня с большой любовью. А Верочка сразу привязалась ко мне, да и я к ней. Мы почувствовали, что души наши чем-то особенно близки друг другу, хотя характеры резко отличались: Верочка была замкнутой, большей частью грустной. Она все еще никак не могла примириться со смертью матери, которую они с братом нежно любили. Брат в своих дневниках называл ее "моя святая", и хотя ему был 21 год, когда мама умерла, много лет скорбел о ней: часто видел ее во сне и постоянно чувствовал ее возле себя.
      ---------------------------------------------
      * Вера Яковлевна Василевская (прим. ред.)
      Я была жизнерадостной, веселой девочкой, мне только что исполнилось 16 лет. Я радовалась жизни, радовалась тому, что меня окружают любовью и заботой. И когда мне предложили остаться в Москве и держать экзамен в восьмой класс, я охотно согласилась. Мама с папой тоже разрешили остаться в Москве. Дело в том, что в Харькове, где мы в это время жили, тогда девятилеток не было, а были только профшколы. А так как я еще не могла выбрать себе специальность, то предпочла учиться в девятилетке и получить полное среднее образование. Но в девятом классе уже начиналась специализация. У нас был чертежно-конструкторский уклон с двумя отделениями: инженерно-строительным и машиностроительным. Я попала на инженерно-строительное отделение. Черчение мне давалось без труда; я справлялась со всеми заданиями. А у нас было 18 предметов, общеобразовательных и специальных.
      К окончанию учебного года я заболела паратифом, плевритом и воспалением легких и проболела три месяца. Когда я немножко окрепла, то стала вставать с постели и вычерчивать необходимые чертежи. В 1926 году среди таблиц, которые давали как образец для архитектурного черчения, были еще церкви и часовни. Я сделала чертеж больничной церкви, увеличив ее в четыре раза, вычертила одну каменную часовню (немного напоминающую тарасовскую церковь) и одну деревянную часовню; последнюю я чертила с особым мистическим чувством. Чем-то она напоминала мне часовню на картине Нестерова "Юность преподобного Сергия", которая меня так поразила, когда я впервые попала в Третьяковскую галерею.
      Эти три месяца болезни благотворно на меня подействовали. Появилась некоторая внутренняя собранность, которой так трудно достичь в шуме и суете повседневной жизни. Так как у меня была высокая температура, то врач не разрешил мне читать. Верочка часами сидела у моей постели и читала вслух "Войну и мир".
      Я выздоровела, пошла к завучу и просила разрешения не сдавать спецпредметы, а только общеобразовательные. Но он ответил мне: "Вы способная и можете сдать все". Эти слова меня вдохновили, и я действительно сдала все. После окончания школы мама меня вызвала в Харьков, и я была вынуждена уехать.
      За два года, проведенные в Москве, в церковь я ходила лишь изредка. Многое было мне непонятно, и сам церковнославянский язык был неизвестен. А я хотела все понимать, каждое слово. По молодости своей и по неразумению я не понимала, что все это приходит не сразу. С годами человек, постоянно посещающий церковь, вслушивающийся в богослужение, начинает привыкать и к языку, и к непонятным церковнославянским оборотам, а главное - входить в самый дух богослужения.
      Однажды, незадолго до окончания школы, я увидела у Петровских ворот вывеску с надписью: "Община христиан-баптистов". На дверях на листочке было написано: "Община устроена по образцу христианских общин первых веков христианства". Так как первые века были особенно близки мне, я зашла туда на собрание. Самое отрадное, что меня привлекло, было то, что они все время говорили на русском языке, ясно и доступно. Я стала регулярно посещать их собрания. Один раз пригласила пойти со мной Верочку, но ей там не понравилось, показалось бездарным и на низком уровне. А мне хотелось слышать о Христе, всегда думать о Нем и молиться Ему.
      Когда я вернулась в Харьков, прежде всего нашла там общину баптистов и стала посещать ее, к великому ужасу моих родителей.
      Осенью я держала экзамены в Харьковский строительный техникум, но не поступила. В то время в вузы и техникумы принимали в основном детей рабочих и крестьян, а мой папа был инженером-химиком. Тогда я устроилась на работу чертежником-копировальщиком, по воскресеньям посещала собрания баптистов. С некоторыми я познакомилась, и они даже собирались крестить меня.
      Однажды я наблюдала крещение баптистов. Это был 1927 год. По улицам Харькова к реке шла целая демонстрация. Готовящиеся к крещению и другие члены общины пели духовные песни. К ним присоединилась целая толпа любопытных, и получилось огромное стечение народа. Два пресвитера стояли по пояс в воде. К ним шли гуськом с одной стороны женщины в белых одеждах со скрещенными на груди руками, с другой стороны мужчины. Пресвитеры погружали их три раза в воду, крестя их во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. На всех окружающих это произвело очень сильное впечатление.
      Дома мне на этот раз от мамы крепко попало. Родители все больше ополчались на меня. Как-то я пришла поздно вечером, и они устроили грандиозный скандал. Папа стал срывать все изображения, которые висели над моей кроватью ("Мадонна" Каульбаха и "Христос в пустыне" Крамского), швырять мои книги и журналы. Каким-то чудом уцелело Евангелие, так как я его прятала под матрацем. Мама в исступлении стала меня бить. Кончилось тем, что я убежала из дома и прожила несколько дней у сестры-баптистки. На щеке остался шрам, и мне стыдно было ходить на работу. Когда меня спрашивали об этом сослуживцы, я всячески отшучивалась, но все видели мое необычное состояние.
      В это время мама написала Верочке письмо, рассказав, что я убежала из дома к баптистам. Верочка сразу же приехала в Харьков, разыскала меня и на другой день увезла в Москву. На работе я взяла расчет, а с родителями перед отъездом помирилась.
      В Москве я устроилась на работу чертежником-копировальщиком, а затем меня перевели на должность чертежника-деталировщика, потом я стала чертежником-конструктором и, наконец, техником-конструктором. Одновременно училась на курсах чертежников-конструкторов на Сретенке.
      К баптистам я ходить перестала. Общину у Петровских ворот закрыли, новую я не стала искать. Что-то меня от них отдалило. Дни были заполнены работой, учебой и хозяйством. По воскресеньям на меня нападала какая-то странная тоска. Душа была голодна.
      С 1929 года я начала понемногу ходить в церковь. Нравилась мне церковь Троицкая на Листах на Сретенке, но бывала я и в других церквах. Постепенно стала привыкать к церковнославянскому языку. Начала передо мной раскрываться и красота церковной службы. Некоторые песнопения я выучила наизусть, отдельные возгласы и слова глубоко западали в душу. Первое, что сильно подействовало на меня, был возглас священника "Слава Тебе, показавшему нам Свет!" Сразу я выучила "Воскресение Христово видевше...", очень полюбила Песнь Богородицы: "Величит душа Моя Господа".
      С Верочкой мы жили очень дружно. Она познакомила меня со всеми своими подругами. Но никто из них так не привлекал меня к себе, как Тоня. Тоня была девушкой глубоко верующей - и это отражалось во всем ее поведении, во всех ее словах. Я знала, что у нее был духовный отец - старец. Как-то я прочитала "Братьев Карамазовых". Эта книга произвела на меня очень сильное впечатление. Все, что говорилось в ней о старце Зосиме, поразило меня. Достоевский так сказал о старце: "Это человек, который берет вашу душу в свою душу и вашу волю в свою волю". Я остановилась на этих словах и подумала: "Как хорошо было бы мне иметь такого старца!" Алеша Карамазов стал моим любимым литературным героем, а Достоевский - моим любимым писателем.
      Читать я любила и читала довольно много. В то время еще можно было найти книжки духовного содержания у букинистов. Так я купила драму "Царь Иудейский" Константина Романова - дяди царя, которую очень полюбила, и некоторые стихи из нее повторяла вместо молитв (из молитв в то время я знала только "Отче наш"). Например, я любила "Молитву учеников Иисусовых":
      Дай мне не быть малодушной,
      Дай мне смиренной душой
      Быть неизменно послушной
      Воле Твоей пресвятой.
      Дай мне в часы испытанья
      Мужества, силы в борьбе!
      Дай мне в минуты страданья
      Верной остаться Тебе.
      Солнца лучом озаривший
      Смертные очи мои,
      Дай мне, людей возлюбивший,
      Непрестающей любви!
      [...]
      Первыми солнца лучами
      Ночи рассеявший тьму,
      Чистыми дай нам сердцами
      Имени петь Твоему.
      [...]
      Из библиотеки их преподавателя, уехавшего за границу, Верочке досталась "Исповедь" блаженного Августина.
      Это была первая серьезная духовная книга, которую я прочла. Читала с большим интересом. В подарок от моего двоюродного брата Венички я получила книгу Хитрова "Евстафий Плакида". Это жития святых, изложенные в художественной форме. Брат выменял эту книгу в керосинной лавке на несколько газет; она была предназначена для завертки мыла. Из всех поэтов я больше всего любила А.К.Толстого. Его поэму "Иоанн Дамаскин" и стихотворение "Грешница" я частично выучила наизусть, как и "Христианку" С.Я. Надсона. У всех поэтов во всех произведениях я искала христианские мотивы, близкие моей душе. Я очень любила петь "Ангела" и "В минуту жизни трудную" М.Ю. Лермонтова, а также "Нелюдимо наше море" Н.М. Языкова.
      Знакомых, которые могли бы нам давать духовные книги, у нас тогда не было. Тоня была очень осторожна и боялась нарушить то медленное продвижение по духовному пути, которое у нас только намечалось. Жила Тоня за городом (Верочка у нее бывала раньше). Когда я зашла в ее комнату, меня поразила обстановка. Все стены были увешаны иконами. Я почувствовала трепет и благоговение, которые бывают, когда заходишь в церковь. О чем мы тогда беседовали, не помню, я почти все время молчала.
      Тоня познакомила нас со своими родными. Когда мы уходили, мать ее невестки Валентина (не помню отчества) сказала, указывая на меня: "Тонечка, неужели ты такую хорошую девочку не поведешь к батюшке, чтобы он ее благословил?" Я очень смутилась, Тоня, по-видимому, тоже, и мы, ничего не сказав, ушли. Оказывается, там был о. Серафим.
      Несколько лет спустя Тоня попросила у меня фотографию Верочки и мою. Я дала ей фото, где мы обе сидели в лодке, нас снимал фотолюбитель в Быкове в 1920 году. В следующий свой приезд Тоня сказала, что показывала фотографию батюшке, и он сказал: "Они прошли половину пути". - "А какая будет вторая половина, мы не знаем", - добавила от себя Тонечка. Я поняла, что есть человек, который следит за нашим духовным ростом и молится за нас.
      Начало 30-х годов
      До 31-го года я работала и училась. В 31-м году закончила курсы чертежников-конструкторов и продолжала работать в проектной конторе "Кожпроект". Когда я получала новое задание - чертеж или какую-нибудь другую работу, я мысленно испрашивала благословение Божие на эту работу и благодарила Бога, когда кончала работу. Никто меня этому не учил, это была у меня внутренняя потребность. Иногда мне очень хотелось помолиться. Тогда я уходила на плоскую крышу нашего учреждения (большой дом у Устьинского моста, который мы сами проектировали) и там находила место, где меня никто не видел. Никто из сотрудников, кроме моих близких подруг Ани* и Лины, не догадывались о моем мировоззрении. Только однажды, на Пасху, один из наших инженеров, как бы в шутку, обратился ко мне с праздничным приветствием: "Христос воскрес, Елена Семеновна!" Я ему так ответила "Воистину воскрес!", что он попятился назад с открытым ртом.
      ---------------------------------------------
      * Племянница П.А.Флоренского (прим. ред.)
      В другой раз я пошла на демонстрацию. Тогда в этом отношении было очень строго: пропускать демонстрацию считалось антисоветским поступком. В 30-е годы антирелигиозная пропаганда была очень сильна. Во время демонстрации постоянно пели антирелигиозные песни и частушки. Однажды запели одну из таких безбожных песен. Я, конечно, не стала петь. Что у меня было на лице, я не знаю, но одна девушка подошла ко мне и шепнула на ухо: "Я тоже верю в Бога".
      Верочка как-то проводила отпуск со своим отцом в Оптиной пустыни. Много интересного рассказывала она о ней, и мне захотелось поехать туда. В 33-м году я купила путевку в дом отдыха "Оптина пустынь". В моей палате жили восемь женщин. Я была очень переутомлена в это время и старалась ни с кем не сближаться. После завтрака брала свою сумочку с Евангелием и уходила в лес. По дороге мне то и дело попадались полянки, где росла в изобилии земляника. Я собирала ее в кулечек из бересты. Наконец, я нашла живописную полянку среди дремучего леса и решила здесь остановиться и почитать Евангелие. Но земляника не давала покоя: отовсюду выглядывали красные ягодки, и мне хотелось их рвать и рвать. Я поняла, что это искушение. Тогда я взяла кулек и выбросила все собранные мной ягоды. После этого села на пенек и стала спокойно читать Евангелие. Ягоды больше не привлекали моего внимания.
      К обеду мы все собрались в большую трапезную монастыря. Вся прежняя роспись сохранилась. Душа моя отдыхала, глядя на окружающие меня прекрасно выполненные евангельские сюжеты. Отдыхающие реагировали по-разному. Один из них выступил на собрании и заявил, что надо было бы взять две бочки краски и замазать всех этих "богов". Но при мне это не было сделано.
      В Оптиной, среди дремучих брянских лесов, я хорошо отдохнула и внутренне собралась. В нашей комнате одна из женщин занималась хиромантией. Она нам всем гадала. Мне она нагадала, что я скоро выйду замуж, у меня будет двое детей, что у меня нет склонности к техническим наукам. Последнее замечание меня удивило: "Как странно, а ведь я работаю техником-конструктором-строителем и очень люблю свою специальность". - "Тем не менее, это так", - ответила хиромантка. С тех пор я никогда больше не гадала. Я считала, что если Господь скрывает от нас наше будущее, то это для нашего же блага, и мы не должны стремиться непременно узнать его.
      Предсказания хиромантки сбылись. Через несколько месяцев, в апреле 34-го года, я действительно вышла замуж. Мне очень хотелось выйти замуж за верующего человека, но это не было дано. Если я узнавала о человеке, что он верующий, то оказывалось, что он уже любит другую. Но в основном молодежь, с которой я встречалась, была неверующая. А некоторые просто скрывали свою веру, так как в то время к верующим было почти такое же отношение, как к врагам народа.
      Один из моих знакомых, Владимир, был инженером-технологом, специалистом в области текстильной промышленности. С ним я была знакома с 27-го года. Мне было тогда 18 лет. Он работал в Орехово-Зуеве вместе с моим двоюродным братом Веничкой, инженером-электриком. По воскресеньям они оба приезжали в Москву, и Владимир Григорьевич (так я его называла, так как он был старше меня на 6 лет) часто бывал у нас. Он обычно покупал билеты в театр или кино и приглашал меня. Я с ним везде бывала, у друзей и знакомых, даже у его заместителя. Многие считали меня его невестой. Но мне в то время не очень хотелось замуж. У меня в тот период были иные мысли и настроения.