Алена Василевич
      Калиновая рукавичка
      Перевод с белорусского Б.Бурьяна И В.Машкова
      При чём тут рукавичка, если сказка будет о красной калине, о старой ели-сказочнице, о ветре-бездомнике?
      А вот послушай.
      Росла на опушке леса калина. Долго была она совсем маленькой и вдруг как-то незаметно выросла. Зацвела белым цветом, принарядилась - всем деревьям на удивление и на зависть.
      - Ф-фы... Ф-форсуха! - поглядывая на неё, трепетали листвой в овражке осины. Они всегда были бледные и зелёные, и всегда им было холодно.
      - Подумаеш-шь, хочет всех перещеголять, - шептали в досаде хмурые ели. У них наряд был тёмным, как у монашек, и переговаривались они всегда шёпотом.
      Цепкие колючие дубки, что росли на склоне холма, не жаловали молодую калину добрым словом потому, что она не обращала на них внимания.
      Одна только старая ель-сказочница смотрела на калину-красавицу с сочувствием и жалостливо кивала мохнатой головой.
      - Поцветёт, покрасуется да и завянет. Не она первая, не она последняя. Гуляет по лесам да по долам ветер... Пробирается сквозь чащу дикий зверь... Человек бродит... А руки у него не всегда добрые: ломает и крошит всё, что попадается на пути...
      Ель-сказочница прожила долгую жизнь и всякого повидала на своём веку.
      Родилась она в этом лесу давным-давно. Ещё до пожара. Тогда жили здесь и её мать, молодая стройная ель, и бабушка её, такая же, как и она сама теперь, - согнутая, угрюмая... А потом по лесу пронёсся пожар. Целую неделю лицом к лицу с пламенем сражался лес. Целую неделю истреблял огонь лесную чащу. Сгорела тогда её мать, молодая красавица ель, сгорела и старая бабушка. Погибли все родные и близкие. И соседи все погибли. Каким-то чудом спаслась в этом аду только она одна - маленькая ёлочка. Пожар опалил и её, но она всё же выжила. Скривилась, пригнулась, искалеченная, на одну сторону, но всё-таки выжила!
      Прошёл год, а за ним второй, потом ещё год - и показались на пожарище тоненькие весёлые берёзки, пробился кое-где ельник, пошла всякая лесная мелкота.
      Миновало ещё несколько лет, и большое лесное несчастье, как и всё на этом свете, стало понемногу забываться.
      Вот почему ель-сказочница была самой старой и самой мудрой в этом лесу.
      День-деньской покачивалась она и молча присматривалась к окружающей лесной жизни: как ведут себя и о чём толкуют младшие деревья, про что распевают птицы, в какие края летает ветер-бездомник... Присматривалась, прислушивалась и всё приговаривала что-то сама себе, всё шептала что-то...
      А ночью, когда в лесу царила тьма, хоть глаз выколи, прилетала к ели-сказочнице старая сова. Днём она спала, а ночной порой рыскала по лесу, искала, чем поживиться.
      - Это ты, полуночница... - недовольно встречала сову ель. - Не люблю я твоих жадных глаз... Все вокруг спят, а ты всё шастаешь, всё шастаешь по лесу. И сон тебя не берёт!
      - Я днём отоспалась, - позёвывала сова, - а ночью у меня время охоты: где глупого сонного зайца схвачу, где на мышиную семью нападу. Ху-ху-ху!
      - Злодейка ты!
      - Ху-ху-ху! - снова прямо в ухо старой ели смеялась сова. - Зато ты слишком добрая...
      И - мах-мах тяжелыми крыльями - бесшумно исчезала в темноте.
      - Полетела, - ворчала вдогонку сове ель-сказочница, напряжённо прислушиваясь к шорохам в белочкиной избушке.
      Белка жила по соседству со старой елью, в уютном осиновом дупле. Была она озорная и болтливая. Но старая ель уважала белку за трудолюбие и сноровку.
      Всё лето напролёт рыжим огоньком металась белка с дерева на дерево. Словно иного занятия и придумать себе не могла. Но лишь только осень напомнит о себе первым прохладным ветерком и первым мелким дождиком, как белка бросала все свои игры и принималась за работу. Ремонтировала избушку, выстилая ее тёплым мхом, законопачивала все щели. Потом с утра до вечера заготавливала орехи, жёлуди, грибы. На минутку не присядет даже... Такая работница!
      Старая ель нередко удивлялась: и откуда у белки столько сил берётся, чтобы целыми днями таскать на себе такие запасы? И тогда она добрела: наберёт полный подол душистых зернистых шишек и рассыплет перед белочкой.
      - На вот тебе! Будешь зимней стужей лущить шишки да благодарить бабку-ель...
      - Спасибо, спасибо, бабуся! Они такие сладкие, такие вкусные! благодарила белка, набивая под самую крышу свои амбары.
      И снова - прыг-скок - рыжей молнией мелькала в листве соседнего орешника.
      Ого, белка была очень старательной, очень заботливой хозяйкой!
      Про это не раз говорила старая ель и дятлу-дровосеку, и кукушке-мачехе.
      - Посмотри, как о доме да о детях заботиться нужно: и тепло чтоб было, и вкусненько. А у тебя, мачехи, только и слышишь, как дети плачут, упрекала она кукушку.
      И на самом деле, на всю лесную чащу откуда-то издалека разносилось одинокое и жалобное "ку-ку...".
      - Пусть не разлетаются по всему лесу, - оправдывалась кукушка, - а то заблудятся, а потом: "ку-ку" да "ку-ку". Сидели б дома!
      - Дома... - укоризненно кивала головой ель. - Дома... Какой же у них дом? Вот подбросила ты их мухоловке... Ну, растит она их, ну, кормит... Да ведь не родная мать. Самого жирного червяка небось не твоим детям отдаст, а своим горластым.
      - Не твоё дело, старуха! - отмахивалась кукушка. - Везде ты свой нос суёшь.
      - Ну, конечно, не хочется тебе слушать правду. Горькая она... скрипела ель, но кукушка уже была далеко, и тогда она донимала дровосека-дятла: - А ты почему такой дурень? Учился бы у белки. Видишь, ей нечего бояться: открыла амбар, нагребла орехов да шишек - и горя мало! Сидит себе в тепле и лакомится. А ты каждый день с этим своим долотом по лесу летаешь будто угорелый. Да только много ли им заработаешь, когда вон какая холодина ударила! И день - оглянуться не успеешь - прошёл...
      Дятел-бедолага и вправду - зима не зима, холод не холод - изо дня в день должен был зарабатывать себе на пропитание.
      - Да много ли мне, тётенька, нужно, - обычно отвечал он старой ели. Детей я уже вырастил. Старуха моя, как вы знаете, ещё прошлой зимой не вынесла холодов. А одному-то мне сколько надо... Перезимую как-нибудь. Благо кожух на мне тёплый, не замёрзну...
      - Да оно, конечно, как-нибудь проживёшь... - недовольно ворчала старая ель.
      Как и все старики, она не любила, когда ей перечили.
      Умолкала ель, чтобы немного подремать. Но тут откуда ни возьмись налетал холодный северный ветер-бездомник. Он принимался трясти ёлку, ломать съёжившиеся от старости и мороза ветки и поднимал такой свист и треск, что перепуганная белка забивалась в самый дальний угол дупла и сидела там ни жива ни мертва.
      - Бешеный, откуда тебя принесло? - недовольно отмахивалась старая ель.
      - Ой, тётка, откуда принесло, не спрашивай. Скажи лучше, куда меня гонит! - хохотал ветер.
      - Знаю... Лети своей дорогой, разбойник!
      Ветер взмахивал распахнутым белым халатом, кружил над лесом и стремительно исчезал.
      - Ох, свернёт он голову этой глупой калине! Вон как она клонится, чуть не до самой земли перед ним кланяется...
      Старой ели было видно далеко вокруг.
      Молоденькая калина и правда ещё больше краснела и хорошела, встречая буйный ветер.
      - Давай полетим со мной вместе по белу свету! - нашёптывал калине ветер. - Что ты тут видишь, стоя на одном месте всё время при этой дороге?
      - Люди тут ходят, ездят...
      - "Люди тут ходят, ездят...", - передразнивал её ветер. - Глупая ты! Прислушайся лучше, что говорит про этих людей старая ель. Они загубят тебя, обломают твои ветви... А ягоды твои - зачем они людям?
      - Не говори так! Мои ягоды лечат людей... У тебя нет сердца, и ты не знаешь, как это тяжело, когда оно болит. А люди умеют добывать из моих ягод лекарство и лечат им сердце...
      - "Люди", "сердце", "лекарство"... Да зачем они тебе сдались?! Мы полетим с тобой за море, к высочайшим горам, каких ты и во сне не видела. И забудешь ты тогда и этот лес, и эту дорогу, на которую смотришь целыми днями словно завороженная.
      - И никогда больше не вернусь сюда?
      - А зачем тебе возвращаться?
      - Нет, так я не смогу... Я засохну и зачахну, я умру без своего леса, не могла сдержать слёз калина.
      - Ну, тогда и оставайся здесь! У меня времени нет болтать с тобой попусту. Только не надейся на то, что я ещё раз прилечу к тебе: очень нужно!
      И взмахнул своим снежным халатом ветер, обдавая калину смертельным холодом. Задрожала, забилась под ветром калина, и на землю красными ягодами посыпались ее горькие слезы.
      - Подожди, не оставляй меня одну!.. - стонала она вслед ветру.
      Но ветер уже не слышал её голоса.
      А когда пришла настоящая зима и в лесу не осталось уже ни одного зелёного листика, ни одного цветочка, шла той самой дорогой, возле которой росла калина, женщина с маленьким мальчиком.
      - Мамочка! - вдруг закричал мальчик и захлопал в ладоши. - Смотри, смотри - ягоды!
      Женщина и мальчик остановились.
      - Да это же калина, сынок! Видишь, какая она: зима, мороз, а ей не страшно...
      - Можно сорвать?
      - Можно. Только осторожно: не поломай веток.
      Мальчик срывал красные калиновые ягоды, сыпал их в рукавичку и ласково приговаривал:
      - Не бойся, калинка-малинка. Руки у меня незлые, веточек твоих не поломают. Только ягодки сорвут - маме на лекарство...
      Так он приговаривал и всё сыпал в рукавичку красные ягоды. И калина радовалась: обманывал её ветер, и ель-сказочница ошибалась. Добрые у человека руки, умные...
      Вот и конец этой лесной сказке. Тот маленький мальчик захотел назвать её сказкой про калиновую рукавичку.
      Ну что ж: пускай себе рукавичка, пускай себе калиновая...