Алена Василевич
      Как я был доктором
      Перевод с белорусского Б.Бурьяна И В.Машкова
      Собираясь на работу, мама повторила ещё раз:
      - Вова, ровно в двенадцать часов закапаешь Наташе глаза. Альбуцид в шкафу.
      - А-ай... - готовая вот-вот раскиснуть, сморщилась моя любимая сестрица.
      - Не "ай"! - строго оборвала её мама и в который уже раз напомнила мне: - Вова, запомни - по две капли в каждый глаз.
      Мама знает, кому давать ответственные поручения, но всё-таки не сдерживается:
      - И, пожалуйста, не перепутай ничего.
      Сначала я хотел обидеться, да передумал - ведь не девчонка же я на самом деле, чтобы дуться из-за всякой мелочи. Подумаешь, разные там напоминания: всё равно ведь мне мама доверила лечить Наташку. Исподтишка дёрнув сестру за косу, я постарался заверить маму:
      - Не волнуйся, мамочка, ровно в два часа я закапаю ей по двенадцать капель в каждый глаз.
      - Я так и знала! Ты уже сейчас, не успела я порог перешагнуть, всё перепутал... Не по двенадцать капель, а по две! И не в два часа, а в двенадцать... Да смотри, в школу не опоздай!
      - Не опоздаю, мамочка, что ты! Иди на работу, а то сама опоздаешь. Я уже хорошо запомнил: в двенадцать... по две...
      Легонько подталкивая, я проводил маму к двери и выслушал ещё раз, уже напоследок: "Смотри же, не забудь и ничего не перепутай". Наконец с какой-то весёлой отчаянностью повернул ключ в замочной скважине.
      Заложив руки за спину, я наклонился вперёд и, будто на коньках по льду, побежал в комнату, где была Натка - моя больная, или пациентка, как говорит наш сосед, доктор Бобрович.
      Натка сидела на диване и, насупившись, листала кипу "Мурзилок". Собранные за несколько лет журналы были сшиты толстыми нитками: это папа заставил меня подшить их по годам.
      Я посмотрел на Натку: тоже мне грамотейка нашлась! Разрумянилась, и на голове бант розовый!
      Мне никогда ещё не удавалось пройти мимо сестры, чтобы я не дёрнул её за эти косы.
      Так я сделал и на этот раз.
      - Пусти, а то как дам!
      Хотя Натке идёт всего седьмой год - мне осенью исполнится целых одиннадцать! - и дома у нас она слывёт ужасной плаксой, "сдачи" давать она умеет. На нашем дворе её побаиваются все малыши. Так ведь то малыши, а я...
      Я выпучил глаза, вытянул вперёд подбородок и уставился на Наташку, гипнотизируя её. Приближаюсь к ней и шепчу:
      - А я тебе закапаю не по две, а по двенадцать капель альбуцида в каждый глаз! Ага...
      И я захохотал тем противным смехом, который мы слышали в театре кукол на спектакле "РВС" Аркадия Гайдара. Так смеялся махновец.
      Я не сразу понял, что больше напугало Натку - мой страшный вид или двенадцать капель альбуцида, - но только она вдруг пронзительно взвизгнула и вспрыгнула с ногами на диван.
      - Не буду! Не хочу! Я маме всё расскажу, как придёт!..
      До маминого прихода было далеко: мама ещё только на улицу успела выйти. А все эти "не буду" и "не хочу" меня не пугали: я был старшим в доме, наделённым неограниченной властью.
      Чтобы не оглохнуть от визга и плача, я решил перейти к "холодной" войне.
      - Ладно, не хочешь - не будешь, но тогда ослепнешь! - тоном, от которого, как мне казалось, должна была застыть кровь в жилах, пригрозил я.
      Натка сразу притихла и недоверчиво посмотрела на меня, прикусив кончик указательного пальца. Это могло означать одно из двух: либо она начинает хитрить, либо и впрямь перепугалась.
      Теперь у меня почему-то пропала охота дразнить сестру. Но поскольку я чувствовал себя хозяином положения, я не мог и не хотел первым начинать переговоры. Первой должна была заговорить она.
      Сестра насупленно молчала.
      Тогда, чтобы подчеркнуть силу моей власти, я направился к шкафу, где стояла наша домашняя аптечка, достал с полки пузырёк с альбуцидом, приблизил его к правому глазу, левый прищурил и поглядел на свет. Взболтнул жидкость и опять поглядел на свет. Затем, не торопясь, взял пипетку - такую стеклянную трубочку, с маленьким резиновым колпачком на конце, которой обычно закапывают глаза...
      - А мама сказала в двенадцать закапать. А ещё двенадцати вовсе и нету... ещё рано... - словно сухой кленовый лист на ветру, прошелестел у меня за спиной дрогнувший Наткин голос.
      Я расправил плечи и, не отвечая сестре, снова повторил свои упражнения: поднёс пузырёк с альбуцидом к глазу, поглядел на свет, взболтнул. Нажал несколько раз пипетку... Я видел, как это делают в поликлинике.
      - Ещё не пора закапывать, - снова раздался у меня за спиной отчаянный шёпот.
      Если говорить правду, то по натуре я не такой уж и зловредный, каким почему-то всегда стараюсь выглядеть перед сестрой. Властью своей я уже упился досыта, вдосталь насладился Наткиным испугом и слезами. Не повернув головы, я проговорил:
      - А я и не собираюсь сейчас закапывать.
      - Мама говорила, чтобы мы убрали в квартире, - как бы предупреждая новые мои выдумки, сказала Натка.
      - Ты что будешь делать? - снисходительно, как это и следует мужчине, спросил я. - Берись пыль вытирать, а я пойду половики вытрясу...
      - Я тоже хочу вытрясать половики! - заявила Натка, но тотчас спохватилась, вспомнив, что она подчинена мне, и покорно согласилась: - Ну ладно, давай сделаем, как ты хочешь... Я протру везде, а ты половики...
      Я так хочу!.. И это говорит моя сестра, которая никогда в жизни никому ни в чём не уступала: "Как ты хочешь!" Вот что значит власть!
      Я перепрыгивал через две ступеньки и тащил за собой ковровую дорожку, словно огромный хвост дракона. Мне было весело. Я даже запел "Барабанщика":
      Однажды ночью на привале
      Он песню весёлую пел,
      Но, пулей вражеской сражённый,
      Допеть до конца не успел...
      Через час нашу квартиру нельзя было узнать. Уж если мы с Наткой возьмёмся, то умеем порадовать маму. Даже пол вымыли, хотя сперва и не собирались этого делать. Правда, размахались тряпками и не заметили, как забрызгались и перемазались, но - не беда!
      Пока мы с Наткой убирали квартиру, потом чистили одежду и сушили её на батарее, время пролетело незаметно. Только я переоделся в школьную форму, как вспомнил про свои докторские обязанности. Я взглянул на часы: половина первого...
      - Натка! - закричал я. - Быстренько ложись на подушку, я тебе глаза закапаю...
      Натка опять сморщилась, но всё-таки послушно устроилась на подушке, подложив под неё две вышитые "думки", чтобы было повыше. Я подбежал к шкафу, схватил пузырёк с каплями, пипетку и приступил к самой главной операции этого дня.
      - Ты на охотников смотри! Смотри на охотников! - нервно приказывал я сестре, которая никак не могла раскрыть глаза. У нас над диваном висит картина художника Перова "Охотники на привале".
      Натка глянула на охотников, и я в тот же миг капнул ей в глаз одну каплю.
      - Ой-ёй-ёй! - застонала Натка. - Холодно!
      - Где холодно? - удивился я, собираясь капнуть вторую каплю. Но глаза у Натки будто зашили. Она ёрзала по дивану и всё приговаривала:
      - Ой, Вовочка, холодно! В глазу холодно!
      От нашего соседа, доктора Бобровича, я слыхал, что больные требуют вежливого и ласкового обращения, даже когда они говорят глупости и городят всякую несусветную чепуху.
      - Да это тебе только кажется, - как можно ласковее произнёс я, хотя мне не терпелось дёрнуть её как следует за косу. - Ты смотри, Наташа, на охотников...
      Натка поверила мне и на какое-то мгновение открыла глаза. И в ту же секунду я капнул ей вторую каплю.
      - Ой, помираю, ой, холодно! - голосила она на всю квартиру.
      Я знаю, второй такой притворщицы, как наша Натка, во всём мире не сыщешь! Я даже слыхал, как об этом говорили мама с папой. И поэтому не очень-то обращал внимание на её стоны и плач. Если уж она подцепила этот конъюнктивит - так назвал Наткину болезнь доктор Бобрович, - то нужно как-то от него избавляться! Потом, когда глаза перестанут болеть, можно будет и рассчитаться с ней, надавать как следует. Но пока что, хорошо усвоив, как доктор должен обращаться с больными, я ласково уговаривал сестру:
      - Вот и всё! Вот и хорошо! Видишь, один глаз уже закапали. Теперь давай второй... Смотри на охотников...
      Однако Натка качалась по дивану и бормотала сквозь слезы:
      - Ой, холодно! Ой, в нос потекли капли!
      Этого уже я понять не мог. Мне самому не один раз закапывали глаза альбуцидом, но я никогда не мёрз и никогда капли не текли мне в нос. С такой пациенткой я наверняка мог опоздать в школу, не говоря уж о том, что, конечно, мне не удастся позавтракать и придётся мчаться на занятия голодным.
      - Ну, знаешь, некогда мне тут с тобой нянчиться! - Всё же голос у меня перестал быть ласковым. - Смотри на охотников!
      Как и всякая, даже самая дерзкая, девчонка, Натка боялась настоящего мужского тона: она испугалась, моргнула, и я тут же ловко капнул ей капельку в другой глаз.
      - Ай, Вовочка, миленький, больше не надо!
      Что ещё за глупости! Осталось капнуть всего одну каплю...
      - Смотри, пискля! - дольше выдерживать вежливый докторский тон я не мог. - Вот я закапаю эти капли себе, хотя у меня нет никакого конъюнктивита...
      Я даже не лёг, как Натка, на подушку, только откинул голову и - раз, два! - закапал сперва в один глаз! Раз - в другой!..
      Мгновенно ослепнув, я на ощупь поставил пузырёк с лекарством на стол, положил пипетку и бросился на подушку рядом с Наткой.
      - Ну, что? - простонала Натка, протирая глаза марлей.
      - Ни-ничего, сей-сейчас пройдёт...
      - Тебе не холодно?
      - Хмы... Вроде бы холодновато... У тебя не проходит?
      - Не-ет, - заплакала Натка. - Дальше в нос потекло...
      Потекло в нос и мне. Потекло что-то пахучее, резкое, холодное. А главное, глаз не раскрыть!
      - Ну, тебе уже лучше? - спросил я.
      - Нет, мне ещё хуже... А тебе?
      Я вынужден был признаться, что и мне "ещё хуже".
      - И что это за такой альбуцид? Никогда больше не буду закапывать им глаза. Я его выкину на помойку! - хныкала Натка и колотила ногами по дивану.
      Я уже и сам согласен был вышвырнуть за окно противный пузырёк с лекарством... Но вдруг меня насторожил какой-то знакомый запах. В чём дело? Альбуцид ведь ничем не пахнет!
      Я протянул руку к столу, нащупал пузырёк и поднёс его к левому глазу, в который закапал только одну каплю, - он ещё кое-как раскрывался. И теперь холодно стало не только моим глазам, но у меня уже похолодели и уши, и ноги, и всё тело...
      В руках у меня было ментоловое масло - средство от насморка.
      - Натка! - заорал я в отчаянии. - Мы ослепли!
      Натка, как и всегда, заголосила на всю квартиру.
      - Быстрей бежим на кухню! - крикнул я и, схватив сестру за руку, потащил ее к умывальнику. Отвернул кран и горстями стал плескать воду себе на лицо и на глаза. То же самое делала и искалеченная моим лечением Натка. Умывание, однако, помогло мало. Тогда я налил в чашки тёплого чаю, и мы с Наткой принялись делать примочки. Стало немного лучше.
      Мы добавляли тёплой воды и всё прикладывали и прикладывали к глазам влажную марлю. Наконец Натка спросила:
      - Ну что, теперь мы не ослепнем?
      Я не успел ответить на этот вопрос: к нам кто-то звонил. Мы кинулись открывать. Соседка, тётя Поля, увидев наши покрасневшие лица и слезящиеся глаза, всплеснула руками.
      - Батюшки, да что это с вами?
      - Мы ослепли! - торжественно сообщила Натка.
      - Что-о?
      - Мы закапали глаза ментоловым маслом вместо альбуцида, - признался я.
      - Боже мой! - воскликнула тётя Поля и, ничего больше не сказав, бросилась за двери.
      Мы удивились её поведению: вместо того чтобы пожалеть нас и хоть чем-нибудь помочь, она убежала!
      Закрыв двери на ключ, мы опять пошли промывать глаза тёплой водой. Теперь у нас возникла, правда, слабая, но всё же надежда - а может быть, всё-таки не ослепнем?! Глазам становилось всё теплее, и они уже не так слезились. Только, правда, из носов у нас текло, как при хорошем насморке...
      Минут через десять в нашу дверь кто-то застучал так, что мы с Наткой застыли на месте от испуга.
      - Кто это? - прошептала Натка.
      - Не знаю, - ответил я таким же тревожным шёпотом.
      Стук повторился с новой силой.
      - А вдруг воры?
      - Воры приходят ночью, - не совсем уверенно произнёс я.
      В двери стали и стучать и звонить. Мы расслышали голоса и среди них узнали голос тёти Поли.
      - Ей-богу, они, наверно, отравились там... Я чуть в обморок не упала, как увидела их. Белые как полотно, а глаза красные...
      - Может, у кого-нибудь из соседей ключ подойдёт к этой квартире? Иначе придётся двери взламывать, - произнёс молодой женский голос.
      Мы с Наткой на цыпочках подошли к дверям и прислушались.
      - Нет таких ключей, у всех разные, - говорила тётя Поля. - Пойду топор принесу да квартиранта своего позову. Одни, без мужчин, мы тут ничего не сделаем...
      На площадке затопали, застучали - видать, побежали за топором.
      Мы с Наткой и дохнуть не смели.
      За дверями кто-то грубоватым голосом сказал:
      - Таких матерей, что оставляют у детей под руками что попало, в тюрьму сажать надо.
      - А меня беспокоит, что за дверями не слышно ни звука, - отозвался молодой мягкий и озабоченный голос.
      При этих словах снова раздался стук в двери.
      Мы с Наткой переглянулись.
      - Не надо открывать, - прошептала Натка, - а то нашу маму в тюрьму посадят...
      - А если двери взломают?
      На площадке раздались уверенные шаги, кто-то сильно толкнул двери, и мужской голос громко крикнул:
      - Дети, а ну открывайте!..
      - Он увидел нас...
      Натка, а следом за нею и я на цыпочках отошли к вешалке и спрятались за мамино старое пальто...
      - Ломайте, говорят вам, двери! Это ведь дети, а не куклы вам! Может, их там уж и в живых нету... - Тётя Поля была, видать, не на шутку перепугана и чуть не плакала.
      Заскрежетало железо, затрещали двери... Мы с Наткой стояли за вешалкой и ждали, что вот-вот полетят щепки... Что будет, когда вернутся домой папа с мамой и увидят поломанные двери? Молчать дольше было нельзя.
      - Мы живые! - каким-то тоненьким голоском прокричала Натка и подбежала к дверям, я - вслед за ней.
      - Мы живые! - повторяли мы наперебой, и нам никак не удавалось повернуть ключ в замочной скважине.
      Когда двери всё-таки раскрылись, мы лицом к лицу столкнулись с двумя женщинами в белых халатах. Из-за них выглядывали тётя Поля, её квартирант и соседи из других квартир.
      - Ну, что тут у вас? Живые? Здоровые? - обратилась к нам смуглая женщина в белом халате. Это была врач "скорой помощи". Она вглядывалась в нас, и глаза её смеялись.
      Мы с Наткой виновато опустили головы.
      - Рассказывайте всё по порядку.
      - А вы не посадите нашу маму в тюрьму? - спросила Натка. Это теперь нас волновало больше всего.
      - Нет, не посадим, - улыбаясь, пообещала молодая женщина.
      Женщина постарше укоризненно покачала головой.
      - А стоило бы! Чтобы знали, как гонять "скорую помощь"...
      - Ну, ну, Ивановна... - сказала ей молодая и снова обратилась к нам: Ну, так что же у вас случилось? Рассказывайте.
      - Вова лечил меня... - показала на меня Натка.
      Я уже осмелел, перестал бояться врачей в белых халатах и рассказал всё без утайки, как я был доктором.