Тинка кинулась ей на грудь, обняла за шею, и заистерила.
      - Алена, спаси меня от этой сумасшедшей! Я боюсь ее!
      И спрятала замурзанное мокрое лицо на груди у Алены.
      Алена как-то и сама побаивалась этого Ангела, и сразу, и теперь тем более. Непонятная её история со стариком...
      В ней есть какая-то тайна.
      И чего она налетела на Тинку?..
      Алена обратила внимание на бумаги, разбросанные по полу, рюкзак, снятый с крючка...
      И она повторила, - что здесь произошло? Мне, как хозяйке дома, кто-нибудь расскажет?
      Она сделала строгий вид, какой бывал у мамы, когда она собиралась наказать Алену. Но какой у неё строгий вид! Кто её боится! Нет у Алены защиты.
      - Рассказывай, - грубо сказала Ангел Тинке и, обращаясь к Алене, пояснила, - я знаю столько же, сколько и ты, Алена...
      Тинка молчала, только всхлипывала и не отрывалась от Алены. Надо было брать ситуацию в руки. Не милицию же вызывать?
      - Девочки, мы, - не чужие друг другу люди, мы - друзья и надо во всем разобраться.
      Ангел хмыкнула.
      - Да, друзья. - Повторила Алена, - идемте в гостиную. А ты, Тинка, перестань реветь и отлепись от меня. Ангел тебя бить не собирается, да и я не позволю. Ты - такой же мой гость, как и она.
      Она оторвала руки Тинки от своей шеи, вытерла ей лицо платком и, обняв за плечи, повела в гостиную. Ангел секундно подумала, а пошли вы все!.. Взять рюкзак, рукопись, и уйти. Пусть что хотят, то и делают со всем этим стариковым барахлом.
      Но Алена прихватила с пола листки.
      Вздохнув, Ангел пошла за ними.
      Там они расселись как прежде, для чаепития.
      - Тинка, - обратилась Алена к подружке, которую несмотря ни на что, любила, - скажи, зачем ты лазила к Ангелу в рюкзак?
      Меж тем, Ангел развязала тесемку рюкзака и вытащила оттуда свернутую "Комсомолку".
      Тинка со страхом смотрела на это.
      - Вот, - сказала Ангел, - видишь, Алена, это она всунула вместо того, что там лежало, а сегодня хотела все подложить на место... Я помешала. Зачем это ей? Объяснить-то можно? Или нельзя?
      Тинка была из тех трусих, у которых никогда не возникает даже болезненное "безумство храбрости", она была из тех, - у кого от страха заходит "ум за разум" и человек может впасть в истерику или войти в ступор, или находиться в состояние бреда.
      У Тинки наличествовало, пожалуй, все.
      - Это Родины документы! Мне Тимоша сказал! Он велел мне взять их и принести ему! - Начала она на крике, - чтоб посмотреть! И сказал, что это ты их взяла... - тут Тинка полными слез глазами, огромными от ужаса, глянула на Ангела, - та только усмехнулась.
      Тинка дрожащим пальцем показала на бумаги, лежащие на столе, - они яйца выеденного не стоят, сказал Тимоша, и это совсем не то.
      Последнее она прошептала и замолчала, казалось, навеки. Ангелу очень хотелось посмотреть что же в этих бумагах, но ведь она как бы должна знать, - что?..
      А она - не знает, потому что дура и расхлебайка и только тем и занималась, что страдала по Максу.
      Алена, принявшая на себя роль третейского судьи, взяла бумаги, сложила их ровненько и стала читать.
      Она читала, Тинка подвизгивала с плачем, которого, по правде,
      - уже не было, Ангел со скрытым интересом следила за Аленой, у которой, по мере чтения менялось лицо.
      Из равнодушного - в заинтересованное, потом в жалостливое и вдруг у неё из глаз потекли слезы.
      Алена неожиданно зло посмотрела на Тинку, - и это твой придурок Казиев назвал дерьмом? - она задумалась на минуту... - нет, он не придурок! Он решил тихо-тихо прибрать все к своим рукам, я думаю... А ты, Тинка, дурочка, и твой Казиев отлично это знает и знает, что ты разнесешь его мнение о рукописи - на весь свет... А он поставит фильм и это уже будет ЕГО фильм. Подумаешь, какой-то старик там что-то... Да он этого старика купит-перекупит!
      - Не купит и не перекупит, - обронила Ангел.
      - Ты знаешь, что здесь? - Спросила Алена и Ангел честно покачала головой.
      - Ну и дура?! - Удивилась Алена, - Ну, вы, девки, и дуры! Если б я хоть что-то знала! Но ведь ты, Ангелица, ничего нам про это не сказала! Уничтожающе посмотрела она на Ангела. - Чье это, вообще? Кто это написал?.. Я не о письмах, я о сцене (в это время Ангел схватила листки и стала читать, к ней пристроилась Тинка, боязливо поглядывая из-за её плеча)... Кто-нибудь из вас знает?
      - Я знаю... - ответила замедленно Ангел, - только наверное не все... Я это взяла у старика, когда он отнял у меня паспорт и рукопись Леонид Матвеича!...
      - Так это не Леонид Матвеич написал?
      - Нет...
      Тинка пискнула, - прочти, Ален, вслух. Я не разбираю, мелко... Алена прочла им сцену в загоне у Хуана, и коротенькое письмо, последнее, видимо.
      Ангел и Тинка сидели пришибленные.
      Потом Алена сказала, - надо вернуть это старику. Он-то знает, чье это. Больше мы сделать ничего не можем.
      - Но как же... - пролепетала Тинка, - а Тим сказал...
      - Молчи о своем Тиме ! Он ещё тот хитрован! Я думаю, что он в самом скором времени разыщет старика и заберет у него все остальное... Девочки, это такой фильм! Все будут плакать!
      - Этот материал или роман, или как там, - сценарий, старик хотел продать Роде, - начала Ангел, - я понимаю теперь. Меня взял для прикрытия... Кого-то он боялся! И боится до сих пор.
      Теперь, что ему продавать без этих листков и писем. А где фото?
      - Заорала она снова на Тинку.
      Та захныкала, - я не знаю...
      - Такое фото! Два молодых мужика и девушка, такая красавица!.. И все на берегу моря. Смеются... - Ангел говорила так, будто сама побывала там, на этом берегу. А она просто представила, что та дама - она, а один из мужчин - Макс. Старик сказал, что там на снимке он сам...
      - Да ты что? - Потрясенно вскрикнула Алена.
      - Такой дряхлый гриб? Не может быть! - Заявила Тинка, воспринимая любого старого человека вечно таким, какой он сейчас. Не хватало у бедолаги воображения на другое.
      Затрещал мобильник.
      Алена взяла трубку. - Тину? Сейчас.
      Передавая Тинке телефон Алена просипела, - Этот, твой... Соглашайся на все, а там будем думать. Может, поборемся с ним, а? Девчонки? Жаль, если такому попадет это.
      Что умела делать Тинка, - то умела: мгновенно преображаться.
      Сейчас сидела, зареванная, жалкая, и вот уже стряхнула с себя все в одну секунду и томной красавицей протянула, - да-а, я слушаю вас...
      24. РАЗГОВОР "ПО ДУШАМ".
      Улита Ильина пребывала в некоторой панике.
      Вчера Главный режиссер театра, - с названием простеньким и миленьким "НУ!", извиваясь от благожелательности и восхищения этой своей такой явной благожелательностью, пригласил Улиту к себе в кабинет. Она знала - зачем. Догадывалась.
      Главреж, которого звали Март ( не Марк, не путайте!) Владиленович, вперясь своими синими глазами в её лицо, горестно сказал.
      - Дорогая, любимая наша Улитушка!..
      ... Давай, не тяни резину, подумала Улита с отвращением, - она знала, сколько ещё всякой мути придется ей выслушать, прежде чем Март произнесет фразу, ради которой и проделывается вся эта интермедия.
      - Любимая Улита! - Продолжал меж тем Март, - М-м, я запамятовал, какая у вас последняя роль?
      - Сиделка с тремя словами, - ответила Улита.
      - А-а, да, да... - Март как-то засмущался, - как вам в в этой роли?
      - Прекрасно, - ответила Улита, - весьма комфортно. Никто не замечает.
      - Конечно, это не для вас, я понимаю, - заохал, чуть не зарыдал Март, - но вы сами видите, что за зритель у нас, - наш театр мало, кто понимает, и ы переживаем сейчас не лучшие дни. Надо что-то придумывать...
      Улита почувствовала, что изнемогает, что готова вцепиться в остатки когда-то пышной шевелюры Марта и заорать, как торговка: да не жуй ты, блин, жвачку, давай, говори - увольняешь? Ну и отлично! В таком театре, с таким Главрежем, такими пьесами и постановками служить стыдно!
      Стыдно, однако пришлось. Никуда не брали даму в возрасте с амплуа иолодой красавицы-героини. Да ещё потому, что Март носился за ней со скоростью бешеной собаки, умоляя пойти в театр на все роли, какие она захочет. Теперь вот - "сиделка"...
      Улита встала, одернула пиджак, как солдат старослужащий - кителек, - и сообщила: все мне ясно, господин режиссер, я уволь - няюсь. Но заметьте, Я увольняюсь сама. Увольняюсь, потому что собиралась это сделать. Немыслимо, чтобы Заслуженная актриса, звезда экрана, в помоешном театре , в помоешных тряпках, "играла" сиделку с тремя словами! Пока, привет всем.
      Март остался сидеть с полуоткрытым ртом, а она уже шла по коридору, даря сияющие улыбки направо и налево.
      И вслед слышала шип: чего Он её не выгонит? Ведь играть ей нечего, а она все ходит и ходит...
      И вот теперь она сидит и рассуждает на тему, есть ли что-нибудь, что можно продать, за более-менее приличные деньги, чтобы запереться в дому, никого не впускать и прожить автономно хотя бы месяц. Отмокнуть.
      У неё осталось рублей триста.
      Но при наличии того, что она курит "Кэмел", иногда выпивает, - и не тридцатирублевую водку, - покупает апельсины и кофе...
      Мадам, вы скоро с рукой пойдете! Подумала она совершенно серьезно. Родных - никого. Подружки такие, у которых спросить в долг можно, а вот взять - нельзя. Столько отговорок, - и все, как говорится, настоящие.
      Она обвела комнату глазами, на прикид, что может хоть что-то стоить? Ничего. Все мелочи, ерунда, дешевка... Так они с мамой жили, так потом жила мама. Когда они с Казиевым получали хорошие деньги за фильмы, то шел гулеж на неделю, и к нему пристегивался каждый, кто хоть каким-то боком был на съемках или ещё как-то.
      Казиев, - она сильно подозревает, - не такой как она. Он вечно что-то нес на книжку и загашник у него всегда был.
      У него-то сохранились денежки на жизнь, но сейчас творческие дела его плохи, - сценария нет и видимо не будет. Исписался... Она засмеялась.
      Если попросить у него? Нет, дорогуша, об этом даже во сне не дай Бог увидеть!
      А мальчик Макс отдал бы все.
      Но он ни на секунду не должен усомниться в её благополучии.
      Нельзя.
      Уж если она ЗВЕЗДА Первой Величины в его глазах, должна такой и оставаться.
      ... До какого времени оставаться-то? Спросила она.
      И ответила с грустью, - срок подошел, надо закругляться... А дальше? Пустота, которая потихоньку начнет наползать, и вдруг хлынет как наводнение, и поглотит это прекрасное, как она назы - вает, "нежно-паралитическое" - чувство любви. Небесной любви.
      Чистая правда.
      Такого она не встречала никогда и ни у кого и до сих пор, каждый раз, когда Макс входит и садится по привычке на ковер у её кресла, она обмирает и стынет от изумления.
      ... Так что же продать?...
      И тут в её разболевшуюся, - "возраста элегантности" - голову пришла совершенно крамольная мысль.
      Отца она своего не знала.
      Знала только, что он "где-то далеко работает" и потому не может их навестить, и все друзья у него там же, поэтому к ним никто не приходит, только иногда мама ездит за какими-то посылками, но очень редко.
      У них даже не было его фотографий...
      И однажды мама, на нудные приставучие Улитины вопросы о папе, сказала: папы давно нет, он погиб, летел на самолете, самолет разбился... Так что ты его не жди.
      А на вопрос, кто он был, ответила коротко: летчик.
      Мама как-то не грустила по нему, никогда не вспоминала. Не говорила, к примеру, - а вот папа бы сейчас был тобой недоволен, (или наоборот доволен). Так что его как бы никогда и не было. И Улита по нему не грустила, потому что не знала его и не любила.
      Один раз Улита видела, как мама плакала. Это было, когда она сама была уже довольно взрослая девица, лет двенадцати.
      Пришли какие-то двое военных, закрылись с мамой в комнате и потом позвали её.
      И они вместе - и военные тоже - пили чай с конфетами, каких она никогда не видела в магазине, не то, чтобы пробовала, с тортом и ещё чем-то вкусным, она уже по правде, не помнит, что это было.
      Один из военных, черный, с бородкой, ей пару раз подмигнул. Улита расстроилась, потому что считала, что она уже вполне взрослая, чтобы ей так подмигивать. И старалась от него отворачивать - ся, не признаваясь себе, что он ей понравился, хотя был совсем не такой молодой.
      Когда военные ушли, мама молча встала, взяла с туалетного столика две красные коробочки и раскрыла их перед Улитой.
      - Это то, что твой отец за всю жизнь заработал, - и вот тут мама заплакала.
      В коробочках лежали звезда Героя и орден Ленина.
      Улита ахнула от неожиданности и такой высокой награды, которой удостоился её отец и которого она никогда не видела и не зна - ла.
      Мама ничего больше не сказала, а Улита заплакала вместе с ней, - так, за компанию, а не потому что испытала какие-то чувства.
      Мама была учительницей истории в школе, поэтому жили они очень средненько, пока Улита не начала сниматься и пока не пришла к ней слава.
      ... Хорошо, вдруг подумала Улита, что мамы уже нет, она бы жутко расстроилась, увидев одинокую дочь в возрасте, - без гро - ша в кармане и без работы.
      Крамольная мысль Улиты заключалась в том, что она решила отцовы ордена, - Звезду и Ленина - продать. Она слышала, что они сейчас очень ценятся на "черном рынке". А где он, тот рынок? Найдет!
      Чего они лежат годами, десятилетиями, место пролеживают? Никому они не нужны, если по правде!
      Только не сделала ли это раньше неё - мама? Ну, продала, так продала, что поделаешь!
      Улита помнила, что в тот же день мама заложила их в в коробочку из под конфет и засунула в шкаф, под белье.
      С тех пор они обе ни разу не доставали коробочку из-под конфет "Ассорти", с золотым оленем на крышке.
      Улита нашла коробочку не под бельем, а в старом чемодане с ненужными вещами, безнадежно заглянув туда. Ордена были целы.
      Интересно, маме могла бы придти в голову такая идея - продать ордена? Нет.
      Звезда сияла так, будто её вчера вручили в Кремле.
      Сколько это стоит?
      Надо спросить у Макса, он все про сегодня знает, сказать, что приятельница интересуется...
      * * *
      В дверь раздался тихонький звоночек.
      Улита вздрогнула. Она никого не ждала. Это кто-то чужой... Нужен ли он, этот человек, ей сейчас? А вдруг как раз и нужен!
      Она открыла дверь, не подумав, что на столе у неё лежат орденские знаки, что сама она в теплом халате...
      На пороге стояла небольшого роста, элегантная женщина в притемненных очках, с остреньким носиком, - как у любопытной птички.
      Боже Милостивый, это же мама Макса! подумала Улита с ужасом. Что-то будет? Конечно, будет, поскольку мама явилась без звонка и вообще, - без приглашения, за что, правда, долго извинялась.
      Улита подумывала уже, а не послать ли ее?..
      Отметила, что мама - молода, что одета в костюм явно от кутюр
      - синелиловый, с бабочкой "Олбрайт" на лацкане.
      И что все это, вместе с некрасивым умненьким личиком, густыми, собранными в хвостик, волосами, - создает образ современной деловой женщины, которая может все, - как перефразировано из Некрасова: "и пол помыть, и песню спеть, и посадить, если надо"...
      А она перед этой птичкой стоит как засватанная деревенщина, громоздкая в теплом халате не первой модерновости.
      - Я сейчас, простите, - это уже извинялась Улита, кивнула на комнату, - проходите, пожалуйста, - вспомнив, что ордена валяются на столе, постель не убрана, хорошо, что вчера белье постелила новое почему-то, какое-то иностранное, красивое, - захотелось красивой жизни! И к месту.
      Улита пошла в ванную, где у неё был запасный "гардероб" в стенном шкафу.
      ... Да-а, выглядишь ты, Улитка, вполне хреново, высказалась она и внезапно разозлилась, - а так вваливаются в дом? Может я черт-те чем занимаюсь. Ну и не открывала бы тогда...
      Так, в полном раздрызге, Улита надевала свое "кобедешное" серое платье, подумав только секунду, что и оно совсем не к простому визиту. Ну и ... с ним!
      Когда она вошла в комнату, Наталья сидела на краешке стула и смотрела на ордена..
      Это надо, наверное, как-то пояснять... А вот она не будет!
      Улита быстро, не говоря ничего, убрала ордена в коробку и кинула её на туалетный столик.
      Раскрасневшись от злости и быстрых движений, растрепав свои густые темные волосы, Улита сейчас выглядела на много моложе своих лет, чему очень удивилась Наталья, которая при первом взгляде так и охнула внутренне, так и возрадовалась: старая тетеха!
      А оказалось, - ничего не старая! И не тетеха! Эти актриски умеют в мгновение ока переиначиться и смотреться совсем по-другому! Вот её мальчик и...
      Наталья вздохнула, достала платочек и промокнула замокревший нос.
      Улита села напротив неё и устремила, как показалось Наталье, прямо ей в душу светлые, чуть подкрашенные глаза.
      ... Какая в молодости была красавица, подумала Наталья, вспоминая её по фильмам. Конечно, этому дурачку кажется...
      И опять пришлось доставать платок и промакивать уже глаза. Помогла ей Улита, - она больше не могла смотреть, как мается эта дамочка, не зная, как начать разговор, смыслом которого было одно: оставьте моего сына в покое! что-то в этом роде...
      - Простите...
      - Наталья Ашотовна, - подсказала быстро мама Макса.
      - Наталья Ашотовна, - продолжила Улита, - думаю, мы с вами не будем делать вид, что вы пришли ко мне на чашку чая.
      Наталья кивнула.
      - Вы пришли по поводу сплетен обо мне и вашем юном сыне, ведь так?
      - Но...
      Улита не дала себе вежливости выслушать возражение Натальи.
      - Нет, не "но". Именно по поводу сплетен, а не истинного положения дел. Мы с ним дружны. Не я была инициатором нашего знакомства, как ни покажется это вам странным. Макс мальчик неоднозначный. Может быть, даже, наверное, он немного влюблен в меня, как раньше говорили, - обожает. Обожает актрису такую-то... Но это же не страшно. Неужели вы думаете, что я могу... Боже мой!
      Думаю вам не стоит ужасаться и пугаться. Вам давно надо было придти ко мне и увидеть, что я - совсем иная женщина. А вы - умная, вы бы сразу все поняли, так мне кажется. И пусть влюблен! Мы все в юности бывали влюблены в кого-нибудь старшего. Я, например, влюбилась, мне было тоже лет семнадцать, в хирурга, который делал мне операцию аппендицита. Я мечтала о нем, я ходила встречать его у больницы... Но он не обратил на меня внимания. Он был серьезно болен и вскоре умер. А если бы ему не было плохо? Может быть, мы бы подружились и я была бы намного умнее, чем сейчас, поверьте мне. И не думаю, чтобы он стал, как это... такое противное слово, - "приставать"! ко мне. Есть вопросы?
      Наталья была просто сшиблена агрессивным напором этой женщины и тому, что она, Наталья! - поверила ей!
      - Да, все так, но он может привязаться... - Промямлила она.
      - В таком юном возрасте? Да что вы, право! Не бывает, юные ещё не знают, что такое - привязанность.
      Наталья подумала, что непредсказуемость и у актрисы, не только у Макса. Кто его знает... И кто её знает?..
      Как бы все было сказано, но Наталья не собиралась уходить. ... Денег такой даме не предложишь, подумала она, хотя живет
      "Звезда" бедненько и что-то с той квартирой непонятное. Пустует. Как быть? ( о том, что она "заказывала" Улиту, - Наталья даже не вспоминала. Все прошло, Слава Богу. Хорошо, что она не пожалела денег!)
      Наталья тряхнула хвостом, выпрямилась и сказала, как говаривала в редакции (нечего ей сидеть здесь как бедной родственнице! Вот идиотка! Вечно все делаю не так). - Вы опередили меня с те - мой. А приехала я к вам совсем с другим.
      - Вот как? - Иронически удивилась Улита, - значит зря я бушевала как осенняя гроза?
      Наталья покраснела. - Нет, не зря, потому что и об этом я хотела поговорить, но позже...
      Она быстренько обрисовала рассказала, что они, издательство, начинают новую линию: "Интересный человек", но это пока рабочее название ( конечно, "рабочее", если идея пришла Главному редактору в голову почти сейчас!), книги великих и о великих, актерах, ученых, просто интересных личностей... В виде воспоминаний, романов, размышлений...
      - И я решила, что вы - самая та фигура на первую книгу. И с авансом, лукаво усмехнулась Наталья.
      ( Этот" аванс" предназначался лишь Улите... Другим она шиш бы дала, обожмутся. Выйдет книга, не выйдет, - про эти деньги надо забыть. Деньги этой даме нужны. Ее вчера вышибли или она сама ушла из театра?.. Пока неясно. У Натальи были везде свои каналы.)
      А старая мудрая сова Улита поняла: её покупают.
      Простенько, незатейливо.
      Вон и в сумочку Наталья Ашотовна полезла за денежкой, и вытаскивает баксы, и немало.
      Улита сидела на стуле выпрямившись, только внутри что-то дрожало.
      - Наталья Ашотовна, милая, - сказала Улита тоном Королевы Английской из пьесы того же названия, - пожалуйста заберите свой аванс и быстро уходите из моего дома. Я вас видеть здесь больше не хочу.
      - Мы так поняли друг друга... - забормотала Наталья, совершенно не ожидавшая подобного афронта.
      Но встала и попятилась к двери, потому что у этой сумасшедшей нищей загорелись такие огни в глазах, что из бледносерых они превратились в темносиние.
      - Я ухожу, всего хорошего, - Наталья немного пришла в себя, - но, думаю, вы пожалеете, что не взялись за книгу...
      И стройненько вышла в прихожую.
      Вышла, положив на тумбочку аванс, с копией договора.
      Пусть станет стыдно этой скифской каменной бабе!
      * * *
      Улите бы завыть степной волчихой от унижений, или же - тихо, спокойно, аккуратно, собрав все свои снотворные и транквилизаторы, заглотнуть их со стаканчиком водки и... Здравствуйте, Константин Сергеевич ( Станиславский.)! Вспомнила она старинный дурацкий актерский анекдот.
      Но Улита все-таки была Улитой, которая, по пословице - куда-то едет, но когда-то будет. Не исчезнет насовсем. Притащится.
      Медленно собирая себя по клочкам и кусочкам, Улита-таки "приехала" к тому, что у неё есть немного водки, её можно и нужно выпить и закусить не транквилизатором, а хотя бы шпротами... И нет сигарет.
      Но есть огромная сумма - триста рублей!
      Она пойдет сейчас в ларек, накупит всякой всячины и, плача и рыдая, или же распевая песни, - будет есть и пить, а потом сладко уснет.
      25. "ЗАКАЗ".
      Она накинула плащик, шел мелкий унылый дождик, и выскочила из подъезда.
      Ларьки были рядом, через дорогу.
      Но до ларьков Улита не дошла...
      Что-то тяжелое ударило её и ещё проехалось, с головы до копчика, и она ПОЧТИ упала, но, как-то удержавшись на ногах, странно ловко развернулась (или её развернуло от удара и боли?), проделала некий, если можно так сказать, - пируэт - и сквозь кровь, заливающую глаза, увидела какую-то мельтешащую фигуру... - и нацеленно ударила коленом прямо в чью-то промежность.
      Хорошо попала, потому что успела услышать почти не мужской визг, сама же почему-то все эти мгновения молчала, - будто губы склеило.
      Очнулась она от разнообразных болей: болела голова, драло спину. А в груди вроде бы работали меха и дышать было неудобно и больно.
      Улита лежала на животе, и приоткрыв, а, скорее, разлепив глаза, она увидела серый асфальт, на который упала, - вспомнила все, и снова отключилась.
      Очнулась... - сказал кто-то.
      Этот "кто-то" склонился к ней, в её комнате. Макс.
      Так быть не могло. Улита зажмурила крепко глаза, а потом снова открыла.
      Но Макс не исчезал, а теперь ещё и улыбнулся.
      - Да, я, не думайте, что у вас галлюцинации. Я позвонил брату, он врач, сейчас приедет.
      Она теперь смогла немного лучше его рассмотреть и увидела, что вовсе он не веселый, как ей показалось, а черта меж бровей, начало будущей морщины, - сделала его лицо взрослее и суровее.
      ... Это она во всем виновата! Если бы не она, Макс жил бы обычной нормальной жизнью юноши своего возраста...
      - Макс, не надо брата-хирурга. Я позвоню соседке, она медсестра в больнице и мы с ней отлично справимся. Я не хочу тебя загружать. По-моему со мной ничего страшного... - прорезался у неё голос. Она хотела было спросить, как он здесь оказался, но решила не спрашивать ни о чем не просить.
      Нельзя взваливать на юного человека свои ноши! Нельзя! Она сама со всеми своими бедами справится, черт побери! - она ещё сильная баба!
      Пришла Ольга с чемоданчиком.
      Обрабатывая ей спину, Ольга болтала, заговаривала боль, - ничего страшного нет, проехался кто-то то ли цепью, то ли ещё чем... Хулиганья полно, милиции не найдешь с собаками! Хорошо, что вы в плаще были... На голове вот гематомка... Да за неделю пройдет! Головка болит? Я вам укольчик сделаю... Это ваш сын?
      - Почти... - Откликнулась Улита. Думать ей было и трудно и не хотелось. Как ответилось - так пусть и ответилось.
      Ольга ничего не переспросила, может, подумала - пасынок. Улита усмехнулась, его мама моложе меня...
      - Вот наша больная и улыбается, но все равно врача надо вызвать, положено при таких травмах. - сказала Ольга Максу, вошедшему в комнату. он ответил, что хирург приедет.
      Макс и молодой человек постарше, с четкой армянской наружностью, прошли на кухню и сели за стол.
      На столе стояла Улитина бутылка Смирнова, которую она собиралась оприходовать ВЧЕРА, - из дома она вышла около десяти вечера, Макс нашел её в начале одиннадцатого.
      Он был дома и в одну секунду почему-то почувствовал дискомфорт...
      Сначала хотел сорваться как всегда куда-нибудь загород, но - Слава Богу, - внезапно резко повернул в сторону Улитиного дома и нашел её около подъезда, без сознания, в крови, а недалеко корчился человек... Макс его узнал.
      Михаил предложил положить Улиту в свою больницу, но она отказалась наотрез и её оставили в покое.
      - Миша, - сказал Макс, - ты сможешь пару часиков посидеть здесь?
      Миша пожал плечами, - я в твоем распоряжении. А что?
      - Мне надо смотаться в одно место...
      - В час ночи? - Несколько удивился Михаил.
      Все-таки он понял, и не кое-что, как предполагал Макс, - из сумбурного короткого сообщения брата.
      - Да ничего особенного... - Не нашел объяснения Макс.
      - К матери. - заключил умный Миша. - Не надо сейчас туда ездить. Напартачишь, - век не простишь. Позвони. Скажи все по телефону. А сюда она не поедет.
      - Поедет, - усмехнулся Макс. - ты мою маман знаешь другой.
      - Не надо тебе с ней сейчас видеться. - Упорствовал Михаил. - Я уверен, что твоя мать не могла такого... У тебя крыша едет, друг мой, брат мой! Что-то тут не то. Поговори с ней по телефону, а уж потом видно будет. Давай.
      Макс решил, что пойдет на улицу и там где-нибудь в телефонной будке проведет весь разговор.
      В передней, на тумбочке, он увидел пачку баксов и какой-то официальный листок при них. Машинально, а может быть, шестым чувством что-то заподозрив, он взял деньги, пересчитал. 800 бак - сов. И издательский договор... Без названия и без подписей.
      ... Притаскивалась! И с деньгами! подумал безнадежно Макс, а Улита её, наверняка, прогнала, вот она и оставила скромненько здесь, мол, возьмет, никуда не денется. А что она интересно предлагала Улите написать? Или о ней?... Нет, мать у него все же сумасшедшая, как и он, пожалуй... Семейка! Один папа нормальный, даже слишком.
      И как говорить после этого всего с мамочкой?..
      - Макс! - Закричала на плаче Наталья Ашотовна, - где ты? Я за тобой еду! Макс, сын мой! Ты жив... - и зарыдала в голос.
      Взял трубку отец.
      Тот был, как мужчина покрепче, но тоже не в себе, это чувствовалось.
      - Максим, не своди мать с ума. Где ты пропадаешь? Приезжай немедленно, покажись матери... Она извелась!
      Макс подумал, что Мишкина идея разговора по телефону абсолютно гнилая.
      Вдали, в трубке, где-то слышны рыдания матери, отец то ей что-то говорит, то ему твердит: приезжай, мать извелась!
      - Ладно, - бросил Макс.
      Он сразу прошел в гостиную, - оба были там.
      Мать вскочила с кресла, где навзрыд рыдала, обложившись носовыми платками, каплями, "транками", и бросилась к нему на грудь.
      Макс мягко отстранил её.
      - Не надо, мама, давай поговорим без истерик.
      Перед ним стал отец.
      - Максим, ты не должен так себя вести, ты ещё не взрослый человек! Смотри, что ты делаешь с матерью... - и пошли знакомые, невзрачные слова, стертые как старые ботинки и столь же не нужные.
      Отец никогда не умел разговаривать с сыном.
      - Папа, - ответил Макс, все ещё стоя у порога, - это никому не нужные разговоры - ни тебе, ни мне. Скажи прямо, что ты, по правде, хочешь сказать мне и я тебе честно отвечу.
      Отец замельтешился, засуетился, - он совсем не знал, что сказать этому взрослому молодому человек - его сыну, с резкой морщиной меж бровей.
      Наталья поняла ситуацию: Макс зол, видимо, за те деньги, что она оставила с договором! И "дама сердца" постаралась все представить "в лучшем виде"! А этот дурила, её муж, ну ничего не уме - ет! Ни в издательстве поговорить с автором, ни с сотрудниками, - вечно мямлит, никого не может прогнать, не может отказать автору...
      Все - она. Вот и сейчас, откуда придти помощи? Только из своих внутренних ресурсов.
      - Макс, - сказала она, перестав рыдать, - я понимаю, мальчик мой, что ты хочешь обвинить нас в чем-то некрасивом. Давай! Я не обижусь. По крайней мере - выясним все. Чтобы больше об этом не упоминать. Я тебя слушаю.
      И глаза её блеснули под очками.
      Макс присел у стены на корточки, он так привык с рокерами. Говорят что это - "посадка" зэков, - наплевать, так ему удобно.
      Наталья, отметив это, не выдержала.
      - Сын, ты не в камере, сядь на стул, если кресло для тебя недостаточно демократично.
      Он молча пересел на стул и сходу начал.
      - Я пришел выяснить, ты совсем свихнулась или только наполовину?
      - Что??. - Закричала Наталья, - ты слышишь, отец, что он несет?
      Отец что-то забормотал.
      - Тише, - поморщился Макс, - тише. Не надо таких всплесков. Твой шофер Сашка вчера пытался убить Улиту Алексеевну.