Лидия Алексеевна вышла поставить чайник. Павлу почему-то стало неприятно от ее последних слов, от того, что в этом доме выходят замуж. Так и есть. Память о сыне вытесняется заботами о дочери, о том, чтобы ей было спокойно и хорошо...
      Пора ехать. У него сегодня последний вечер, надо пораньше вернуться, поужинать, позвонить Танюше и лечь спать, потому что завтра начнутся будни. А Веньки больше нет. Уже давно нет. И пусть акварельные яхты останутся детям... Лидия Алексеевна, должно быть, заметила какую-то перемену в настроении Павла, потому что оказала:
      - Я, Пашенька, не думала, что справлюсь. Сразу, знаете, все навалилось. Муж у меня от рака умер. Потом Вени не стало. Но годы идут. И, если хотите, лечат: Да... - Она расставила посуду на столе. - Что-то Ниночка задерживается.
      - А я уже пришла! Это чья такая роскошная машина возле калитки?
      - О господи, как ты меня напугала! - Лидия Алексеевна поднялась навстречу дочери. - А где же Алексей?
      - Приедет позже, к вечеру. Задумал, видишь ли, мальчишник устроить. С холостяцким житьем прощаться будет. Друзей назвал полон дом... А у нас гости?
      - Да, да. Это Павел Петрович. От Вени. Помнишь, он писал нам? Познакомься пожалуйста.
      - Скажите... - начала было Нина и замолчала. Павел подумал, что она, должно быть, никак не может сообразить, о чем говорить с этим незнакомым человеком, что сказать, а сказать что-нибудь надо, особенно если он приехал из тех краев, где жил и погиб Веня.
      Молчание затянулись.
      - Вы разрешите закурить?
      - Конечно.
      - Вы хотели о чем-то спросить, Нина?
      - Да, хотела. Скажите, вы долго ехали к нам?
      - Не очень. Минут сорок, наверное.
      - Я не о том... А раньше? Вы собирались к нам раньше?
      Павел слегка растерялся.
      - Пожалуй... Два года назад я был в отпуске, Веня просил меня зайти к вам, но знаете, как-то все не успел.
      - А до этого? Раньше?
      - Да нет... Не собирался вроде.
      И снова в комнате молчание. Звон ложек в стаканах... Эта девочка, так громко вбежавшая сюда с улицы, - это она принесла тишину? Он поднял голову и встретился взглядом с Ниной. Она смотрела на него настойчиво, в упор, и он увидел в ее глазах вопрос, недоумение, испуг, еще что-то - он не понял всего, не разобрал, он просто физически ощутил на себе ее взгляд и отвел, глаза.
      - Ну, что это, Нина, ты человеку сразу допрос устроила, - улыбнулась Лидия Алексеевна. - Нельзя же так.
      - Нет, почему же, - пожал плечами Павел. - Все верно. Мог бы и раньше приехать.
      Он снова посмотрел на Нину. Она не отводила глаз. Вот так же смотрели Веня. В упор. Не мигая. Он даже на солнце смотрел не мигая.
      - Это не допрос, - тихо сказала Нина. - Вы правы, нужно было приехать раньше.
      Она поднялась и вышла.
      - Господи, что это с ней? - Забеспокоилась Лидия Алексеевна. Нервничает. Перемена в жизни.
      ...Нина стояла в соседней комнате, прижавшись лбом к стеклу, и старалась унять дрожь. Что он думает, этот Павел Петрович. Откуда ему знать, что я чуть было не сказала: "Ну вот ты и пришел. Никуда от меня не делся. Я знала, что так будет, всегда знала, думала даже, что это будет сегодня. Только я не знала, что ты придешь от Веньки... А ты пришел. Очень вовремя пришел. И очень поздно".
      Она еще постояла немного, вытерла глаза, потому что в них что-то защипало, и вышла на веранду.
      - Вы извините, - бодро сказала она, усаживаясь за стол, - в электричке такая духотища, что-то с головой... Уже прошло... Скажите, Павел Петрович, вы ведь летали с Веней, да?
      - Летал.
      - Вы его близкий друг? Самый близкий?
      - Да, - сказал "Павел. - Я его близкий друг.
      - Веня писал мне.
      Лидия Алексеевна вздохнула.
      ...Павел пил уже, наверное, пятую чашку и собирался пить еще. Он сидел в плетеном кресле, курил, слушал рассказ Лидии Алексеевны о поездке на курорт, смотрел на Нину, которая тоже рассказывала что-то не очень значительное, просто сидел и слушал и, откровенно говоря, хотел слушать, дальше... И все потому, что пришла эта взбалмошная девчонка, что-то там такое напутала, закидала нелепыми вопросами, сама, должно быть, перепугалась. И теперь вот стало, как после грозы, спокойно и не очень...
      В этом увиделось ему что-то Веньнино: вот так же пришел он восемь лет назад в их общежитие, поставил чемодан, огляделся, сказал что-то незначительное, сейчас и не вспомнишь что, и в комнате сделалось по-другому. Светлее, или, может быть просторнее?..
      Павел всегда терялся, когда хотел определить, что же умея привносить Венька в размеренную повседневность их жизни? Пожалуй, вот это необъяснимое ожидание. А что может случиться? Разве что дождь пойдет...
      - Хотите, покажу вам наш сад? - спросила Нина, когда наступила пауза. Вы можете нарвать цветов. Вам... есть кому рвать цветы?
      - Есть. Но мне, к сожалению, пора ехать.
      - Может быть, вы останетесь, Пашенька сказала Лидия Алексеевна. Побудьте вечер, к Нине придут друзья. Познакомитесь с Алексеем.
      - Меня ждет отец.
      - Да, ну тогда конечно... В следующий раз, хорошо? Кстати, я тоже поеду, Нинок, я все сделала, что надо, а завтра ты мне позвонишь и мы договоримся... Вы ведь подвезете меня, Павел Петрович?
      - С удовольствием.
      - Так я сейчас. Я только соберу кое-что. А ваш отец... Он что, живет совсем один? - спросила Нина, когда, Лидия Алексеевна вышла.
      - Да, совсем один.
      - А кто у него убирает?
      - Никто. Сам убирает. Да он бы и не пустил бы никого, - улыбнулся Павел. - Сам ходит с метелкой и стряхивает пыль со своих сокровищ.
      - У него что, книги?
      Павел кивнул:
      - Книги... А сегодня мне сказали, что на Кировской видели юбилейное издание Пушкина. Ну, Пушкин не залежится. Продали, наверное.
      - Что-нибудь еще найду.
      - Можно ехать, - сказала Лидия Алексеевна. - Я готова. Ты, Нинок, позвони мне завтра пораньше.
      - Хорошо... Подождите! Павел Петрович, знаете что? Возьмите меня с собой, я очень ходить по букинистам. У меня хороший вкус, честное слово. Мы обязательно что-нибудь выберем вашему отцу.
      - Сумасшедшая, - заволновалась Лидия Алексеевна. - И куда ты поедешь? Ведь Алексей скоро должен быть, опоздаешь.
      - Не опоздаю, - сказала Нина. - Куда мне теперь опаздывать?
      Она была уже в машине.
      - Вы ведь не против, Павел Петрович?
      - Нет, - сказал он. - Я не против.
      "
      6
      ...Пушкин к сожалению продан. - вежливый сухонький старичок в бархатной кацевейке сочувственно кивал головой. Да-да, я понимаю, но на него всегда такой спрос. - Тем более редкий, уникальный альбом.
      - Ну вот, - вздохнула Нина. - Я же говорила.
      Вид у нее был такой удрученно-обиженный, что Павел улыбнулся: смотри-ка ты, она и впрямь огорчена, что отец останется без подарка
      - Ничего, - сказал он, - что-нибудь-придумаем. А пока хотите, я свожу вас в кино?
      - Нет.
      - А в цирк?
      - Не надо. Терпеть не могу дрессированных животных... Давайте лучше сходим на выставку, собак, это недалеко. Вы любите собак?
      - Издали, - признался Павел. - Они меня почему-то кусают.
      Выставка была в Сокольниках. Павел сроду не видел столько собак сразу: они стояли, лежали, бегали, рвались с поводков, рычали и повизгивали огромные волкодавы и крошечные, почти игрушечные болонки, важные доберман-пинчеры и элегантные колли - это была поистине демонстрация собачьей гвардии.
      Нина на глазах преобразилась. Она стала собачницей. Фанатиком. Она уже больше ни на что не обращала внимания, отмахнулась, когда Павел предложил ей мороженое; она, казалось, вообще забыла о его существовании, останавливалась возле каждого пса, заговаривала с хозяевами на каком-то особом языке собаководов, потом она подошла к свирепой овчарке, и Павел зажмурился, когда Нина стала гладить эту оскаленную крокодилью морду, но страшная собака вдруг мило улыбнулась и подала Нине лапу.
      "Свихнутая девчонка", - подумал Павел, но тут же решил, что так и должно быть, потому что Веня тоже очень любил собак, хотя в отличие от собаководов-профессионалов ничего не понимал ни в родословных, ни в экстерьере, путал таксу с лягавой и даже подчеркивал, что он любитель, а это значит любить собак, а не свое отношение к ним.
      ...Они уже прошли всю выставку. Нина подобрала под старым кленом охапку красных листьев, стояла, прижав их к груди, и Павел откровенно залюбовался ею - не женщиной с охапкой листьев и не, девочкой в коротком, словно еще школьном платье - он вдруг увидел в ней необыкновенно точное сочетание по-детски припухлых губ и спокойных, очень внимательных глаз, растерянности и силы; сочетание девчонки, сидящей на корточках перед волкодавом, и взрослой женщины, в которой угадывались прямота и решительность Веньки...
      - Вы когда уезжаете?
      - К сожалению, завтра.
      - Почему - к сожалению?
      - Ну так... не могу даже проводить вас к венцу.
      - А вам бы хотелось?
      - Конечно. Я никогда, не был на свадьбе.
      - И я тоже... Только, знаете, "проводить к венцу" звучит, как "проводить в последний путь"..
      - Правда? - смутился - Павел. - Ну, извините. Просто я глупо сказал.
      - Это я глупо услышала. Ладно, чепуха. Нам еще не пора по домам, времени вон уже сколько?
      - Черт с ним, со временем, не торопитесь. Я еще целых два часа могу быть в вашем распоряжении.
      - Я не хочу на два часа.
      Она смотрела на него в упор, и Павел, снова смешавшись, сказал:
      - Вы знаете, у вас редкий цвет лица. Такой бывает на старых миниатюрах. И еще бывает у розовых чаек.
      - Да-да... Вы говорите два часа? Ну, хорошо. Давайте поедем в парк? Покатаемся на чем-нибудь, на колесе, что ли. Сто лет мечтала.
      - Я тоже. Едем. Представим себе, что мы студенты, получили стипендию и гуляем. Лодка, чертово колесо, мороженое. Остальное придумаем. Так?
      - Ага.
      На лодке он натер себе Мозоли, кого-то чуть не утопил и сам чуть не вылетел за борт; потом они улыбались в комнате смеха, улыбались вежливо и благопристойно до тех пор, пока Нина не превратилась в длинную уродливую тетку без ног и с кривой шеей. Тут она не выдержала и стала хохотать так, что на нее оглядывались. Потом они стреляли в тире, и Павел сдержанно бледнел, когда Нина попадала, а он нет, но скоро пристрелялся и пять раз подряд заставил вертеться мельницу.
      - Я еще не так умею, - сказал он. - Давайте-ка на рубль...
      Потом они сидели на веранде под большим полосатым зонтом, ели шашлык, про который Павел говорил, что это не шашлык, а резина, вот он готовит шашлыки - пальчики оближешь.
      - Хороший стрелок и отменный повар, - рассмеялась Нина. - Какие еще у вас таланты? Выкладывайте скорее, время наше истекает.
      - Вы когда-нибудь ловили раков? - спросил он.
      - Нет, а что?
      - Да вот я жалею, что не взял вас с собой в деревню. Я там ловил раков, так это были не раки, а лангусты. Вообще, там все было гигантское: лопухи, как баобабы, крапива выше забора, ну, про собак я и не говорю, собаки там...
      - С теленка! - рассмеялась Нина.
      - Ну, скажем, с овцу. И еще я искал там могилу Керн.
      - Чью могилу? - - не поняла Нина.
      - Анны Керн. Той самой, которой Пушкин посвятил "Я помню чудное мгновенье". Правда, потом оказалось, что я ищу совсем не там. Но я не жалею. Это было здорово.
      Это было и вправду здорово. Он долго колесил по пыльным проселкам, забирался в черт знает какие глухие места, в деревушки из пяти домов, где даже колодезный журавль выглядел внушительной постройкой; ночевал в лесных сторожках, слышал, как кричал леший, и не удивлялся этому, потому что в той глухомани, куда заводили его лесные дороги, просто грех было не кричать лешим.
      Он бродил по деревенским погостам, меж старых, похожих на скворечники крестов с иконами и лампадами, стоял в тишине белых церквей, в звонком золоте осени, опадавшей на могильные плиты и ему открывалась невиданная им красота холодного синего неба, росного утра в блестках бабьего лета, багряного вечера, уходящего за околицу, и это пронзительное колдовство русского Севера заставило его притормозить бег машины, остановиться, чтобы выбрать в себя родниковую свежесть просторных березовых лесов, тишину полей, прощальный грачиный гомон...
      И вот тогда он ощутил душевную неустроенность от того, что рядом нет ни Веньки, ни Олега, нет никого, с кем мог бы он разделить эту неожиданно пришедшую к нему радость, и он понял тогда, что нельзя быть с радостью наедине: ее надо сразу же дарить кому-то...
      - Да, это было здорово, - снова повторил Павел, подумав о том, что вот Нину он бы с собой взял. Она бы поняла. Она славный человек, честное слово, она бы не удивилась такой блажи - ехать неизвестно иуда, искать могилу возлюбленной Пушкина. Только вот... Совсем ни к чему ресницы у нее хлопают, как у бабочки. И вообще, спокойно дружище, спокойно. Она сестра Вени, и этим все сказано. Понял? Мысли у тебя приняли нежелательное направление. Не надо так.
      И, словно отгоняя от себя эти мысли, он сказал:
      - Жаль, что я не знал вас раньше, Нина. Мы бы подружились, правда?
      - Правда, - кивнула она. - Жаль.
      - Ну, это поправимо. Вы не собираетесь в Ленинград? А то приехали бы к нам зимой, на каникулы. Я ведь тоже Ленинград почти не знаю. Посмотрели бы вместе, поездили. В Карелию на лыжах можно выбраться, и это недалеко, на электричке.
      - Я не приеду в Ленинград.
      - Понимаю. Вы - традиционная москвичка. Тогда давайте махнем летом в Среднюю Азию, минаретами будем любоваться.
      "Если он скажет еще хоть слово, я разревусь, - подумала Нина. - Зачем ты говоришь все это? Замолчи. Неужели не видишь, что я улыбаюсь, и смеюсь, и говорю что-то связное от страха, что ты исчезнешь. Господи, зачем я поехала? Зачем все это? Я не знаю, Я не могла иначе. Глупая, взрослая Я говорю себе трезвые слова и все арена, что завтра не наступит. То завтра, которое я себе выбрала. Которому я едалась.
      Я не хочу в Среднюю Азию, - сказала она. - Терпеть не могу жару. И вообще, нам пора домой. Я раздумала ехать в парк.
      В машине она притулилась к дверце и закрыла глаза. Павлу показалось, что она задремала. Устала, должно быть, за день. Жаль, что он уезжает. Надо было бы познакомить с отцом, свозить к тетке, там бы она увидела настоящие цветы в академическом исполнении.
      "Свозить, взять с собой в деревню. Что-то я не то говорю, - подумал он. - Зарапортовался. Нашел подружку. С мужем ее на пикник Пригласишь? Она небось смотрела на меня и думала: "Ну, дуралей, чего ты меня по городу за собой таскаешь? Тебе неуютно сделалось сегодня в день твоего рождения, в день исполнения желаний! Ну, а я при чем? Мне домой надо, пироги к свадьбе печь..."
      - Павел, - позвала она.
      - Я думал, вы уснули.
      - Нет, я не сплю. Я думаю. Знаете, когда я сегодня подходила к дому и увидела машину, я представила себе, что вот ехал по дороге человек, очень торопился, а тут, у нашего забора ему под колесо попал ржавый гвоздь и лопнул баллон. Человек долго ругался, потом подошел к забору...
      - ...и стал кричать на хозяев, чтобы они ли где попало ржавые гвозди, докончил Павел.
      - Нет, не так. Он посмотрел, нет ли во собаки, потом прошел по аллее, пригнув голову, чтобы не выколоть глаза, поднялся крыльцо, увидел меня и маму, забыл что торопится, и попросил напоить чаем.
      - А потом?
      - А потом не знаю... Уехал, должно быть. Ехал и знал, что теперь всю жизнь будет просыпаться среди ночи, смотреть в потолок и думать, что лучше бы он не поднимался на это крыльцо. Лучше бы он проехал мимо. Он ведь и так проехал мимо, только вот теперь просыпается по ночам и курит...
      Она сказала это и зажмурилась. Ей захотелось домой, к маме, уткнуться в подушку и плакать. Чтобы мама успокоила ее, сказала бы, что так нельзя. Так не бывает. Сейчас он свернет на Белорусское шоссе...
      Она искоса посмотрела на Павла. О чем он думает сейчас? Ведь он не мог не понять...
      Павел понял. Он чувствовал, как в нем начинает нарастать глухое раздражение. "Зачем она говорит все это: я не хочу на два часа. Может, я тоже не хочу. Сидит и рассуждает, видите ли, вслух. О том, что мир случаен, что можно проехать, пройти мимо, а у самой завтра свадьба. Венька бы ей за это всыпал. Ты не бойся, не переживай за меня. Я не буду просыпаться по ночам. Сейчас я сверну на Белорусское шоссе".
      И вдруг он почувствовал страх. Самый обыкновенный страх, что ее не будет. "Чертовщина какая-то, - подумал он. - Еще не хватало! Ты хоть соображаешь, как все это выглядит? Неблаговидно выглядит, мягко выражаясь".
      Он говорил себе все это и знал - говори не говори, а отпустить ее от себя он просто не может. Это внезапное открытие удивило его. Именно удивило, потому что все другие чувства просто стушевались перед этим непонятным ему состоянием.
      И тут он вспомнил о капитане Варге. Это же надо! Чуть не забыл, что Александр Касимович сейчас в Москве, лечит свои болячки в каком-то институте.
      - Нина, - сказал он, - мы обязательно должны побывать у капитана Варга. Вы ведь знаете, его дочь была невестой Веньки.
      Нина подняла голову.
      - И вы только сейчас вспомнили об этом? Теперь мы можем не успеть.
      - Да плюньте вы на свои часы! - вдруг разозлился Павел. - Что за дурацкая манера, честное слово! До свадьбы еще далеко. Не помрут там ваши гости...
      Павел знал Москву, как свою ладонь, и поэтому был обескуражен, когда, проехав улицу несколько раз туда и обратно, так и не смог найти нужный переулок. На помощь приодел молчаливый дворник. Он ткнул метлой куда-то в подворотню, Павел с опаской проехал под темными сводами, и они очутились в деревне... Огромный двор, скорее пустырь, сплошь зарос травой и лопухами, меж деревьев на веревках сушилось белье. И стоял один большой дом. Очень большой деревянный дом на каменном фундаменте, еще, должно быть, уцелевший от московского пожара.
      - Старый бродяга. Он и в Москве сумел разыскать себе жилье по вкусу. рассмеялся Павел. - Ну-ка, поднимемся по этим скрипучим ступеням.
      На двери Варга висела записка: "Ушел на базар. Скоро буду. Если не задержат дела".
      - Лаконично, - сказала Нина. - Как вы думаете, дела его задержат?
      - Вряд ли. Водку он не пьет, пиво тоже.
      - Ну, тогда подождем.
      Они спустились во двор и сели на скамейку. К ним подошла большая дворняжка, увешанная репьями, посмотрела просительно, потом улеглась рядом и задремала.
      - Пока капитан выбирает на рынке говядину, - сказал Павел, - я расскажу вам о нем. Я много видел всяких моряков...
      Он действительно много видел моряков, самых что ни на есть просмоленных, продубленных и прокуренных, таких, что за версту видно, - вот идет моряк божьей милостью, он сто раз тонул, выпил десять бочек рому, перелюбил всех красавиц во всех портовых городах мира.
      - Так вот, все они салаги по сравнению с Александром Касимовичем Варгом. Этот милейший человек, родившийся в Твери, уже с детских лет был отмечен необычностью своей фамилии: Варг не мог стать ни аптекарем, ни бухгалтером, ни врачом, потому что бухгалтер Варг - это одно, а капитан Варг - совсем Другое.
      Не знаю, из этих ли, а может, из других каких соображений, но Варг действительно стал моряком. И вот со временем под гнетом этой своей фамилии сухопутный человек, всю жизнь мечтавший развести где-нибудь на юге сад и виноградник, превратился в закоренелого морского волка. Но совсем в ином обличье: он не курил трубку, не носил бороду, не поминал всуе святую богородицу и Южный Крест, пил очень умеренно, чтобы не сказать не пил вовсе.
      Зато он знал каждую мель и каждый перекат (если случалось заходить в устья рек) по всему северному побережью, знал навигацию лучше штурмана и мог собрать и разобрать все механизмы на своем буксире. Одним словом, моряк универсальный, настоящий, он скромно хвастался тем, что ни разу в жизни не тонул, не получал пробоин, не дрался в портовых забегаловках и, упаси боже, не видел Летучего голландца.
      Вот такой он мужик - капитан Варг. Одна у него слабость - суеверен и сентиментален. В хорошем смысле. Морские традиции чтит свято, но трижды свято чтит те, которые придумал сам.
      Каждый год, открывая навигацию, он уходил к песчаной косе за мысом Кюэль, ложился в дрейф и давал длинный, протяжный гудок. На берегу из дощатого домика старой метеостанции выходили люди с карабинами и отвечали ему тройным салютом. Тогда он спускал лодку и шел к берегу.
      Когда-то, очень давно, а точнее, лет двадцать назад в этих местах разыгралась трагедия, подробностей которой не знает никто. Капитан, тогда еще механик на катере, случайно пристал к берегу - набрать пресной воды. На месте нынешней метеостанции стояла тогда крохотная охотничья избушка. Это, знаете, такое хитрое сооружение - вроде бы дом и вроде бы не поймешь что: в щели кулак пролезает, крыша течет даже в ясную погоду. В таких избушках на побережье летом обычно живут охотники-промысловики, часто - муж и, жена.
      Капитан шел мимо и вдруг услышал писк. Открыл дверь. А там в ящике лежит куль, шевелится и плачет...
      Как погибли родители девочки, так и осталось загадкой. Море есть море. Капитан привез ее в поселок и, в ожидании, не объявятся ли родственники, (взял внеочередной отпуск: катер как раз поставили на ремонт.
      Родственника не объявились. Капитан в ответ на многочисленные советы отдать ее в детский дом говорил, что эту девочку подарило ему море и поэтому он должен ее вырастить... Ну это долгая история. О Наде я вам расскажу потом, если придется.
      Много лет прошло. И каждый год, в один и тот же день, капитан становился на рейде возле Песчаной косы, спускал лодку и шел к берегу.
      Немногие знали историю, о которой я рассказал, но все знали, что такова традиция. А капитан в наших местах человек, о котором вы можете услышать в каждом поселке на всем тысячеверстном побережье. И его традиции становятся традициями побережья.
      На метеостанции менялись смены, но, кто бы ни дежурил, в определенный день в доме наводился порядок, готовилось угощенье - капитан любил оленью строганину и горбушу, вымоченную в масле. Встречали капитана у самой кромки, цепочкой шли по тропе, выбитой в скалах. Впереди бежал черный, с прозеленью от старости пес Пират.
      Ужинали в кают-компании. Потом долго сидели, пили чай - в этом он тоже понимал толк, нас с Венькой научил. Обменивались новостями за год.
      И вот пять лет назад случилось непредвиденное. Метеостанцию прикрыли. Где-то неподалеку выстроили новую, и она взяла ,на себя заботы о нашей погоде. Это было, наверное, дешевле. И разумней. А традиции по смете не предусмотрены.
      Ни я, ни Венька, ни Олег не были тогда еще знакомы с Варгом: мы видели его в лицо, и только, а он нас даже не видел.
      Я помню, Венька тогда вернулся с Врангеля. Усталый, злой - что-то там стряслось у них по дороге, он долго сидел на койке, потом сказал:
      - Вы слышали про этот финт? Через три дня Варг прилетает из отпуска - я узнавал у ребят, - а еще через день у него открытие, навигации. Вам очень хочется увидеть, как старый капитан стоит на мостике своего лихого корыта и смотрит на пустой берег? Мне не хочется это видеть. И даже представить не хочется.
      Дай телеграмму протеста в Главсевморпуть, - сказал Олег.
      Твой бы остроты да к делу, - огрызнулся Венька. - Вот что, мы будем встречать Варга на станции. У меня неделя отгула: часы вылетал полностью.
      Надо ли, говорить, что ребята мы были тогда шустрые, До станции восемьдесят километров, а дороги нет никакой. Точнее, дорога морем. А в море еще шевелился лед, ни лодка, ни катер не пройдут, только ледовый буксир Варга таскает по такой воде баржи.
      - Подумаешь, - сказали мы, - эка невидаль.
      И Венька в тот же день договорился с друзьями-вертолетчиками. Это нарушало все правила, но иначе было нельзя... "Когда нужно бывает что-то по-человечески сделать, - говорил Венька, - то уставы молчат".
      Мы вылетели за день. Нина, я доложу вам, это была работа! Представьте несколько комнат в которых пировали мужчины, зная, что больше никто не вернется. Представили? Так вот, мы все это вычистили, вымыли, порядок, от которого нам самим стало не по себе.
      Ну, и, конечно, всякая еда появилась. Строганина, кета в масле, чай. Инструкцию мы получили у старой смены. Даже бутылку спирта приготовили на случай, если капитан изменит привычке.
      И еще мы привезли Пирата. Он жил в поселке у сердобольного сторожа. Мы арендовали его на время.
      Ровно в полдень буксир был на рейде. Мы прильнули к окнам. Капитан не торопился: должно быть, шла приборка. Потом заревел гудок, и с соседних скал сорвались в небо чайки. Их было столько, что если бы каждому москвичу дать по птице, то хватило бы, наверное, еще на пригород.
      А дальше все шло по ритуалу: мы отсалютовали карабинами, капитан ловко выбросил на берег ялик, и вот мы уже сидим в кают-компании. Строганина съедена, и впереди чай.
      В нарушение ритуала было только то, что капитан пришел не один, с ним была Надя. Но это опять уже другая история, скажу лишь, что именно в тот день они, и познакомились
      Торжественный, в парадном кителе, в ослепительной рубашке сидит капитан Варг. Глаза его, уже выцветшие, в красных прожилках, сияют неподдельной радостью: такие молодые ребята, наша смена, так хорошо встретили катана.
      Потом он вспоминает молодость, смотрит на глаза его теплеют еще больше.
      - Александр Касимович, - говорит Веня. - Вот, чтобы не забыть. - И они протягивают ему бланк. Это персональная сводка погоды на месяц. Специально для капитана Варга. Так уж заведено.
      Капитан становится серьезным. Он берет бланк, прячет его в нагрудный карман и говорит:
      - Спасибо... Сводку я получить не думал. Потом мы так же цепочкой спускались к морю. Впереди бежал Пират. Ему уже трудно было бегать, но он решил, что раз все, то и он... Такой уж сегодня день.
      Капитан отвернул голенища сапог: форма формой, но лодку-то надо толкать. Потом обернулся к нам.
      - Ну... - начал было Венька, но капитан перебил его.
      - Ребята, - сказал он. - Такое дело... Вчера мне радио дали на борт. Чтобы, мол, не огорчался... Закрыли станцию, говорят. Пропади она пропадом.
      Мы растерянно молчали.
      - Надюша со мной пошла, чтобы мне не так пусто было. А гудок я дал ну, гудок всегда давать надо. И не поверил, когда вы стрелять стали...
      И тут я увидел в его глазах слезы. Это были настоящие слезы, Нина. Но капитан улыбался.
      - Спасибо, ребята... Теперь уже никто не закроет нашу станцию.
      Он шагнул в лодку. Надя минуту помедлила, обернулась, каким-то чутьем поняла, кто был во всем этом деле главным; подошла к Веньке и поцеловала его.
      - За отца, - сказала она, - и за меня...
      - Я хоте л рассказать вам про Варга, Нина. А получилось про всех нас. Потому что мы были все вместе. Почти всегда...
      8
      - Да, - сказала Нина. - Почти всегда. Я понимаю...
      В эту минуту она вместе с Веней летала над замерзшей Чаунской губой, отыскивая дорогу последнему каравану судов; низко, почти касаясь торосов, проносилась над ледовой трассой, по которой шли машины, и Веня покачивал крыльями, что значит - все хорошо, ребята, можете ехать спокойно, дорога в самый раз.
      Вместе с ним по первому снегу она вывозила из тундры геологов. Они долго таскали в самолет всякий походный скарб и мешки с камнями, дотом все вместе пили чай у последнего костра, рассказывали друг другу свежие небылицы, и Веня обещал, что если они в будущем году не наловят хариуса, Он просто не прилетит за ними.
      Она стояла с ним на берегу Теплого озера и смотрела, как из-за гряды Куэквуня восходит солнце: вода в озере густая и темная, как мазут, вспыхивала под его лучами глубокими малиновыми бликами. Рядом стояли его друзья. Капитан Варг. Олег и Надя, Павел... Они всегда были рядом. Даже тогда, когда были врозь. Потому что - иначе нельзя.
      Только в последний свой полет он не взял ее. Потому что там он должен был быть один, чтобы одному распорядиться своей жизнью... Она закрыла лицо ладонями, боясь, что сейчас расплачется. Павел, должно быть, понял, прикоснулся к ее руке и тихо погладил. Она ответила ему слабым пожатием, не ощутив его успокаивающей ласки, потому что все еще была далеко отсюда. Павлу захотелось укрыть ее пиджаком, защитить от ветра. Обнять. Сделать что-нибудь, чтобы она снова рассмеялась, сказала бы, что вот Веньку собаки не кусают, а на него рычат, но ничего такого он сделать не мог...
      - Нина, - сказал он. - Не надо... Видите, эта репчатая дворняжка уже смотрит на вас с обожанием. А капитан, похоже, загулял.
      ...Они уже собрались уходить, когда из-за угла дома показалась грузная фигура Варга. Капитан тащил авоську с капустой, тяжело дышал, отдувался. Павел поднялся ему навстречу.
      - Бог в помощь, - сказал он. - Погодка нынче жарковата для старого полярника.
      - Не говорите, - пробурчал Варг. - Наказание одно... О, господи! Ну, слушай-ка, откуда ты? Давно ждешь? А я вот... - он кивнул на авоську, врачи, понимаешь, капусту жевать заставляют. Как все равно старого козла... Ну, чего стоим? Жарища такая...
      Тут он увидел Нину, дотронулся рукой до фуражки.
      - Здравствуйте! Капитан Варг.
      - Александр Касимович, это сестра Вени.
      - Вот оно что... - Он внимательно посмотрел на Нину. - Вы очень похожи на брата. Я рад, что вы пришли. Вениамин... мог стать моим сыном. Он был очень хороший человек, Нина. - Капитан говорил глухо, вся его грузность вдруг исчезла; Павлу казалось даже, что он стоит по стойке "смирно", а его распахнутый китель наглухо застегнут. - Он был очень щедрым человеком, Нина. Душевным щедрым. Я любил его... Я собирался не однажды навестить вас с мамой, но мне хотелось прийти к вам здоровым. Я не люблю бывать на людях больным... Ну... Почему мы все еще стоим? Прошу ко мне!
      В квартире Варга царил продуманный, раз и навсегда установленный беспорядок. Кипы старых газет лежали на продавленном диване: Павел знал, что Варг занимается историей русского флота. А над большим рабочим столом висели фотографий Нади и Вениамина. Надя стояла на мостике отцовского буксира, щурила глаза и улыбалась, а Веня был заключен в овальную медную рамку.