Лощина даже на вид казалась угрюмой и мрачной, лезть туда Панасу совершенно не хотелось. Так и мнилось: вот сейчас из приглушенного полумрака выползет сам Сатана или какой другой черт и станет, вражина, строить всевозможные козни.
      Панас придержал коня и, как частенько поступал в задумчивости, подергал себя за чуб. Потом погладил рукоять сабли — для самоуспокоения.
      По мере удаления от Шмянского идея заработать на хлеб и горилку столь геройским образом будто по волшебству делалась все менее и менее привлекательной, и если сначала Панасу сам черт (так и не вылезший из лощины) был не брат, то теперь глодали козака смутные сомнения: а стоило ли ввязываться в такое неблагодарное дело?
      С одной стороны распоследнему сопливому пацаненку понятно, что драконов в мире не существует. А если и существуют — то далеко-далече, за тридевять земель, скачи хоть целый месяц от родных сел да хат, не доскачешь. Однако же — с другой стороны — дыма без огня тоже не бывает, и кто-то ведь таскает у шмянских кметов их жирных овец!
      Панас и подрядился выяснить — кто. На ушко ему шепнули: дракон, мол. Завелся где-то тут, в Куцей лощине, раз в два-три дня вылезает и грабит стада. Вроде пастухи его видели на пролете. Пастухи, правда, рожи были еще те: в клунке у каждого по бутыли первача да сало с цибулей. Коли на мир сквозь бутыль глядеть, не то что дракон — кто хочешь померещится, особенно если первача надо бы докупить, а втихую проданная овца легко списывается на злодея-дракона. С пастухами Панас на всякий случай выпил, но в реальность дракона так и не поверил.
      Старая Панасова кобыла понуро прядала ушами в ожидании команды, а козак все сидел неподвижно и с неудовольствием вглядывался в полутьму.
      — Дракон, — пробормотал Панас с отвращением. — Черта лысого!
      Он еще раз погладил рукоять сабли и пнул кобылу в ребристые бока.
      В лощину он въехал медленно, словно на погост. У подножия вековых елей таился коварный лесной сумрак и даже птицы почему-то не пели — видать, им тоже становилось в этом гиблом месте муторно. Для полноты впечатления не хватало чьих-нибудь белеющих в сторонке костей или ржавого доспеха посеред стволов.
      Панас судорожно сглотнул, на всякий случай перекрестился и поехал дальше. Саблю он благоразумно выволок из ножен и положил поперек седла, придерживая свободной рукой.
      — Эй, тварюка поганая, вылезай на честный бой! — выдавил из себя Панас и сам поразился сиплости и неубедительности собственного голоса.
      Хорошо бы из зарослей показалась волчья семья — с серыми Панас справился бы шутя, это вам не огнедышащая ящерка размером с лошадь, это звери хоть и опасные, но вполне обыденные. Не худо было бы вспугнуть тут и каких ни то беглых каторжан, этих Панас не задумываясь порубил бы в капусту и поехал за обещанной наградой, будь супостатов хоть бы и с десяток.
      Однако дела его были плохи: в лощине и впрямь сидел самый что ни на есть настоящий дракон. Был дракон, правда, немного мельче лошади, ежли в крупе, зато вот в длину — мама дорогая, больше хаты! Дело хоть худосочен оказался. Но с другой стороны — будь тварюка в теле, хрен бы она в небо поднялась! А так, поди, и впрямь взлетит.
      Панас решительно схватился за саблю.
      — Прекрасный сэр, вы хотите сразиться в честном бою? — уныло спросил дракон.
      — Чего? — Панас отвесил челюсть. — Какой я тебе сэр, гадюка ты четырехлапая? Вот как долбану булавой!
      Булаву козак, правда, пока не трогал, да и саблю пускать в дело тоже не спешил. Дракон производил впечатление зверюги сильной и невероятно проворной, хуже кошки. Пыхнув дымком из пасти, он совершенно по-собачьи сел на хвост, приподнял переднюю часть туловища, а потом развел передние лапы, будто бы в растерянности:
      — А как же мне вас величать?
      Панас опешил. Дракон, похоже, был более склонен болтать, нежели драться. Надо было брать его теплым! А потому Панас помянул всех козаков-предков, взмахнул сабелькой и послал кобылу вперед, не позабыв издать приличествующий моменту боевой клич:
      — Хана басурманам!
      Дракон от неожиданности чуть не свалился на спину, однако успел подпрыгнуть и спрятаться за пушистой елью.
      — А-а-а-а-а! — рявкнул Панас и вихрем пронесся мимо ели. Теперь предстояло развернуться и идти на второй заход.
      — Да погоди ты саблей махать, давай поговорим! — заорал дракон, неожиданно переходя на «ты». — Чего нам драться-то?
      Однако Панас успел поворотить кобылу и вновь вихрем летел в атаку, грозно занеся саблю. На этот раз дракон не стал уворачиваться — подставил под саблю внушительный кривой коготь и в тот же миг вышиб Панаса из седла ловким ударом хвоста.
      Панас грянулся боком — хорошо хоть не о камни! На прошлогоднюю прелую хвою упал.
      — Гхыы!
      Дракон глядел на него с неподдельным интересом. Потом задумчиво пошевелил ноздрями, чисто тебе кролик.
      — Упс… — сказал дракон несколько сконфуженно. — Дух-то из тебя не вышел, а, Геракл степей?
      — Ыхгыхы! — просипел Панас. Ничего более внятного он пока произнести не мог. Зато сумел встать и вместо оброненной сабли схватиться за тяжеленную булаву. Однако замахнулся он чересчур широко, и проклятая железка перевесила — козак опять упал на спину.
      — Не, — дракон скептически покачал головой. — Для Геракла ты хлипковат…
      У входа в лощину шелестела подлеском беспризорная кобыла. Панас завертел головой и наконец заметил в сторонке саблю. Но подхватить ее не успел, дракон вдруг вспорхнул, как бабочка — легко и грациозно, и сцапал панасово оружие передней лапой.
      Лапа его походила на куриную, но пальцы были куда ловчее, во всяком случае саблю он держал без всяких усилий, хотя при довольно внушительных размерах зверюги сабля в этих лапах казалась всего лишь жалким ножичком.
      Картинно взмахнув саблей, дракон пробормотал что-то вроде:
      — Дранг нах остен!
      Какой-то это был неправильный дракон. Драться он не желал, говорил всякие странные слова и о чем-то своем, очевидно, грустил, потому что вид у него сделался понурый и предельно безрадостный.
      — Ну за что мне это наказание? — пожаловался он неизвестно кому. — Нет чтобы нормальный пришел человек, просвещённый, так вечно разные дуболомы в доспехах. Из рефлексов — только глотательный. Эй, дубина! — это уже Панасу. — Ты хоть знаешь сколько будет дважды два?
      — Чего? — переспросил окончательно сбитый с толку Панас.
      — Я так и думал… — дракон уронил саблю и вдруг заложил руки за спину, отчего сразу стал похож на шмянского дьяка Авдея Хмару.
      — Два да два — вроде как четыре всегда было, — неожиданно даже для себя выдал Панас и, не удержавшись, подергал длинный козачий чуб-оселедец.
      У него тоже начисто пропало желание драться; вместо этого проснулось любопытство: чего эта чертова ящерка хочет и на что, сволочь эдакая, намекает?
      — Так ты грамотный? — дракон несказанно удивился.
      — Ну, того-этого… — Панас неопределенно поболтал в воздухе ладонью.
      — Писать умею… И счету обучен…
      — Чего ж ты с ходу ножиком-то своим махать принялся? — укоризненно спросил дракон. — Нельзя, что ли, сразу по-хорошему? Так, мол, и так, прибыл по важному делу… Или, там, без дела, но все равно прибыл, честь, мол, имею.