Успехи первых танских императоров, включая и внешнеполитические, в том числе завоевание некоторых территорий на севере, открытие вновь Великого шелкового пути, укрепление власти в других окраинных районах империи, позволили восстановить мощь Китая как великой азиатской державы. Однако эти достижения, сыгравшие свою немалую роль, продолжались не слишком долго. Кульминацией их можно считать годы правления танского Сюань-цзуна (713—755), совпавшие с периодом расцвета танской культуры и особенно ее поэзии (Ли Бо, Ду Фу) и вообще изящных искусств. Конец этого царствования, оставившего в памяти страны немало воспоминаний (стоит напомнить, в частности, о знаменитой фаворитке Ян Гуй-фэй, считающейся красивейшей женщиной в истории страны; красоту ее воспевали лучшие поэты Китая), был ознаменован началом упадка.

Во-первых, в стране получили большую власть военные наместники в окраинных районах, цзедуши (институт цзедуши был создан в 711 г. как раз в связи с необходимостью укрепить окраинные районы империи), причем один из них Ань Лу-шань, в 755 г. поднял восстание и заставил императора бежать из столицы. И хотя восстание в конечном счете было подавлено, царствование Сюань-цзуна на этом окончилось (бежавшего из столицы императора офицеры из его окружения заставили выдать им Ян Гуй-фэй, в которой они видели корень зла; после ее смерти сам император вскоре ушел из жизни). Его преемники сумели побороть всевластие цзедуши и восстановить пошатнувшуюся было централизованную администрацию, но это им обошлось недешево. Империя оказалась в состоянии, близком к критическому.

Во-вторых, критическое состояние империи объяснялось не только внутриполитическими раздорами. Хуже было то, что – в полном соответствии с закономерностями династийного цикла – стало резко ухудшаться положение в сфере аграрных отношений. Время, когда земли было много и власти заботились лишь о том, чтобы справедливо распределить ее, обложив каждого надельного крестьянина небольшим налогом, ушло в прошлое, выявившееся в годы мятежа ослабление централизованной администрации сказалось и на формах землевладения. Если и прежде изредка в виде исключения (скажем, нет денег на достойные похороны – дело первой важности в системе социально-семейных конфуцианских норм) разрешалось продать часть надела, то теперь практика купли-продажи наделов стала общераспространенной, причем в качестве приобретателей выступали богатые и власть имущие, в первую очередь имевшие власть и деньги-чиновники, а также городские торговцы, ростовщики и т. п. В императорских эдиктах Сюань-цзуна можно обнаружить немало требований запретить чиновникам скупать крестьянские наделы и установить наказания за скупку земель. Но ситуация явно выходила из-под контроля.

Результатом было перераспределение земель. Наделы крестьян уменьшались, а налог оставался прежним, отчего тяжесть его резко возрастала. В то же время проданная часть надела как бы ускользала от налогов. Нередко продавались неполные наделы – земли неустроенных и нетрудоспособных, вдов, которые имели официальные налоговые льготы или вовсе были освобождены от налогов. Все это вело к тому, что доходы казны уменьшались из-за того, что оставшиеся в своих наделах крестьяне были просто не в состоянии выплачивать прежнюю налоговую норму. В то же время оставшиеся без земли крестьяне бедствовали, брали в аренду у богатых свои прежние наделы или работали на них в качестве батраков. За этот счет доходы частных лиц быстро росли, а положение в деревне становилось все более напряженным. Кризис явно наступал. Требовались решительные реформы, чтобы его предотвратить. И эти реформы последовали.

Согласно предложению канцлера Ян Яня в 780 г. государство отменило систему наделов и окончательно отказалось от контроля за перераспределением земли. Все дворы в строгой зависимости от их имущественного положения отныне были поделены на категории и были обязаны платить налог в соответствии с реальным количеством земли, причем дважды в год, летом и поздней осенью (система двух налогов, ляншуй). В зависимости от качества земли налог изменялся, но размер его был одинаков для всех категорий землевладельцев. Только низшие категории их в трудные годы получали льготы либо даже освобождение от налога. Не вполне ясен вопрос об арендаторах. Там, где пришлые (кэху) обрабатывали выморочную землю, они отныне были признаны ее владельцами и обложены общим для всех налогом. Там, где арендаторы обрабатывали чужую землю, особенно в хозяйствах богачей (барской запашки Китай, как и вообще Восток, практически не знал), они, видимо, налогоплательщиками не считались, хотя по статусу все-таки принадлежали к лян-жэнь (т. е. к платившим налоги, в отличие от цзянь-жэнь, неполноправных).

Некоторые специалисты подчас склонны преувеличивать значение реформы 780 г. в том смысле, что видят в ней грань, после которой надельные земли в Китае превратились в частные, чуть ли не свободно отчуждаемые. На деле это далеко не так. И прежде наряду с мелкими крестьянскими наделами в Китае были крупные землевладения сильных домов. И раньше существовала негласная практика отчуждения крестьянских земель, что и вело спорадически к кризисам в Китае. Принципиально в этом смысле ничего не изменилось: землевладельцы, являвшие собой для казны недифференцированную массу налогоплательщиков, всегда были совокупностью множества мелких и средних и небольшого количества крупных сельских хозяев. Изменилось лишь то, что теперь крестьянские земли с большей легкостью, нежели прежде, т. е. практически почти официально, могли переходить из рук в руки, становились объектом купли-продажи. Впрочем, это никак нельзя считать наступлением иного отношения к земле, превращением ее, скажем, в легко отчуждаемую частную собственность. Владение землей по-прежнему находилось под строгим контролем властей, для которых не было безразличным, кто владеет полем и насколько исправно платит налоги. Государство по-прежнему всегда было заинтересовано в том, чтобы каждый пахарь имел свое поле, чтобы низшие категории землевладельцев не разорялись и не лишались земли, чтобы крестьяне-хозяева не переходили в категорию безземельных арендаторов. Это было важным для государства как с социальной и политической точки зрения (неимущий и разоренный крестьянин шел в ряды мятежников), так и с экономической (богатые дворы, особенно возглавлявшиеся чиновниками, обычно находили пути для того, чтобы избежать уплаты налога либо уменьшить его квоту, что всегда наносило ущерб казне).

Система ляншуй не слишком много дала танскому Китаю. Но она все-таки на время сняла остроту кризиса и тем самым продлила династийный цикл, так что в целом ее введение следует считать вполне удавшейся реформой. Но уже в первой половине IX в. положение в стране вновь стало ухудшаться. В 845 г. танские императоры были вынуждены прибегнуть к конфискации земель буддийских монастырей, которые оказались слишком уж богатыми и процветающими на фоне оскудевавшей казны. Но и это помогло ненадолго. В конце IX в. в стране разразилось мощное восстание крестьян под руководством Хуан Чао, в 881 г. занявшего столицу и провозгласившего себя императором. Восстание было подавлено, но танские императоры так и не смогли более вернуть себе прежнюю власть. Наступил период разброда и междоусобных войн («пяти династий и десяти царств», как именуют его в китайских источниках), продолжавшийся более полувека (907—960), после чего появилась новая династия.

Сунский период в истории Китая тоже считается временем расцвета – во всяком случае в сфере экономики, культуры, администрации. Несколько иначе обстояло дело с внешней политикой и проблемой суверенитета империи. В известном смысле можно сказать, что все три столетия Сун прошли под знаком успешного натиска северных кочевых племен и малоуспешных попыток сунской империи отразить этот натиск. Порой приходилось даже от него откупаться Все началось с середины Х в., когда сунский Китай еще даже не возник.

В начале Х в. протомонгольская этническая общность киданей, обитавшая на северо-восточных рубежах китайского государства и в процессе трибализации многое впитавшая в себя в результате достаточно длительных контактов с китайцами, с китайской культурой, стала быстрыми темпами развиваться и консолидироваться. В годы, когда китайская империя была в состоянии политического разброда, Апока из рода Елюй захватил верховную власть в племени и провозгласил себя императором. Основанное им государство с 947 г. получило китайское наименование Ляо (существовало с 916 по 1125 г.). Войны с разрозненным Китаем принесли молодому государству успех: в 946 г. кидани даже ненадолго захватили столицу одного из китайских царств Кайфын. Активно укрепляясь на севере Китая, кидани добились того, что часть захваченных ими китайских земель вошла в состав Ляо.

Китайцы и корейцы помогли наладить в Ляо основы управления; на китайской иероглифической базе из китайских элементов письма была создана своя письменность (пока не расшифрованная); развивались города, ремесло, торговля, причем и здесь преимущественно за счет китайцев и корейцев. Сформировавшаяся в 960 г. империя Сун попыталась было отбить у Ляо северокитайские земли, но не преуспела в этом. Больше того, по унизительному для Китая мирному договору, заключенному в 1004 г., когда кидани вновь были у стен Кайфына, теперь уже столицы Сун, империя вынуждена была согласиться платить Ляо дань – 200 тыс. штук шелка и 100 тыс. лянов серебра ежегодно. Договор 1042 г. еще более увеличил размеры дани – до 300 тыс. штук шелка и 200 тыс. лянов серебра. Однако и это не помогло: в 1075 г. сунский Китай был вынужден уступить киданям еще несколько северокитайских округов.

Но кидани были не единственным серьезным врагом сунского Китая. На северо-западных его окраинах, к западу от киданей, на рубеже Х – XI вв. сложилось крупное государство тангутов – Западное Ся. Вначале тангутские вожди, потомки одной из ветвей древних цянов, признавали вассальную зависимость от империи Сун и многое, как и кидани, заимствовали от китайской культуры. Но затем они усилились и перешли к военным экспедициям против сунских правителей, отторгнув от Китая часть провинций Шэньси и Ганьсу. Приняв в 1038 г. титул императоров, тангутские предводители еще усилили натиск на сунский Китай и по мирному договору 1047 г. заставили его, следуя примеру киданьского Ляо, платить ежегодную дань (100 тыс. штук шелка и 30 тыс. цзиней чая).

Нельзя сказать, чтобы сунские императоры вовсе не стремились к организации отпора северным соседям. Напротив, они заботились об этом, в частности, уделяли много внимания своей армии, достигавшей в середине XI в. полутора миллионов. Однако, будучи напуганы военными мятежами танских цзедуши, сунские императоры сознательно ослабили роль военачальников, что не могло не сказаться на боеспособности армии. В целом стоит заметить, что ставка на умеренные уступки противнику, пусть даже унизительные для престижа Поднебесной империи, при сохранении внутриполитической стабильности в стране вполне себя оправдала: период Сун, несмотря на неудачи во внешнеполитических делах, справедливо считается эпохой расцвета Китая, о чем уже говорилось. В чем же это проявлялось?

В сунском Китае продолжался процесс экономического развития. Увеличилось количество городов, причем они становились все больше, богаче, многолюднее. Расцвели новые виды ремесел; китайские ремесленники научились делать те изысканные вещи, которые и поныне являют собой национальную гордость страны и имеют музейную ценность, будь то знаменитый сунский фарфор, изысканные тонкие шелка, изделия из лака, дерева, слоновой кости и т. п. Именно в сунское время были изобретены порох и компас, стало широко распространяться книгопечатание в форме знакомой частично еще и танскому Китаю ксилографии (оттиски с резных досок, на которых зеркально вырезаны ряды иероглифов; до 1000—1500 отпечатков с доски, вполне приличный тираж даже и для нашего времени). Немалых успехов достигло сельское хозяйство, включая новые агротехнические приемы, искусственно выведенные урожайные сорта зерна, культивацию индийского хлопка и многое другое.

Аграрная политика сунских императоров сводилась в принципе к тому же, что и всегда: крестьяне должны быть обеспечены землей и платить в казну налоги. Однако отказ в 780 г. от надельной системы сделал выполнение такой задачи делом весьма нелегким. Что касается земель категории гуань-тянь, т. е. казенных (владения знати и двора, храмовые и чиновные земли), то они обычно обрабатывались сидевшими на них крестьянами, которые платили налоги владельцам земли. Частично эти земли могли, видимо, сдаваться в аренду на договорных началах. С землями категории минь-тянь, которые составляли основу земельного фонда империи, дело обстояло сложнее. По статусу все владельцы были в одинаковом положении: каждый из них был обязан платить казне в среднем доу (10 литров) зерна с му, примерно 1,5 центнера с га. Но это в среднем. Реально же в наиболее выгодном положении оказывались те, у кого земли было больше (и часть ее соответственно можно было сдать в аренду) и у кого она была лучше, т. е. давала большие урожаи. Рост числа крупных землевладельцев, как о том уже не раз говорилось, был невыгоден для государства, ибо объективно сокращал доходы казны и способствовал разорению крестьян. Именно этим объяснялись различные налоговые льготы для бедных и неполномерных крестьянских дворов. Но, несмотря на все, количество крестьян-землевладельцев снижалось, а число арендаторов, особенно из числа пришлых, кэху, росло (после реформы 780 г. они лишились прежних возможностей получать бесхозные наделы и постепенно адаптироваться; теперь они были обречены на положение неполноправных и в большинстве не имеющих собственной земли арендаторов). Поземельные отношения такого типа вели к появлению в китайской деревне немалого слоя малоземельных и безземельных, угнетенных и недовольных, что стало основой для крестьянских движений в XI—XII вв.; одно из них впоследствии было в художественной форме запечатлено в знаменитом китайском романе «Речные заводи» (XIV в.).

Земельный кризис, восстания крестьян и неудачи империи во внешней политике привели сунский Китай в середине XI в. на грань очередного кризиса. Считавшая себя ответственной за состояние страны конфуцианская элита стала предлагать правительству реформы. С проектом, призывавшим принять ряд мер с целью «обогащения государства, усиления армии и успокоения народа», как это было удачно выражено в заголовке соответствующего трактата, выступил один из реформаторов, Ли Гоу. Но наиболее концентрированное отражение движение за реформы получило в виде нововведений Ван Ань-ши, который получил назначение на пост канцлера в 1068 г. и на протяжении нескольких лет осуществлял свои реформы.

Смысл реформ Ван Ань-ши сводился, как то обычно бывало, к мерам, направленным на укрепление централизованной администрации, увеличение доходов казны и ограничение интересов и возможностей частного собственника. Был произведен обмер полей с целью упорядочить налогообложение, приняты меры для улучшения ирригационного хозяйства, что способствовало росту урожайности, введена практика государственного страхования под невысокий процент. Создание управления, ведавшего централизованными закупками зерна с тем, чтобы выбрасывать это зерно на рынок, когда цены на него вырастут (мера, хорошо известная еще древнекитайским реформаторам), было ударом по спекулянтам. Одной из реформ было также создание ополчения на рекрутской основе и учреждение централизованных арсеналов.

Следует заметить, что реформы вызвали большое недовольство многих и сильную оппозицию, так что вскоре после ухода Ван Ань-ши в отставку часть их была отменена либо не доведена до конца. Однако то, что было сделано реформаторами, сыграло свою роль и сняло кризисное напряжение в обществе. В немалой мере благодаря реформам Ван Ань-ши сунская династия сумела не только выжить в неблагоприятных для нее обстоятельствах, но и просуществовать еще около двух веков. Однако эти столетия страна уже мало походила на процветающую империю. Конечно, экономика и культура Китая продолжали быть на достаточно высоком уровне и даже производить неотразимое впечатление на путешественника, как, например, на Марко Поло, посетившего Китай в конце правления династии Сун. Но в сфере политики положение страны становилось все хуже. Вторая половина существования династии Сун прошла под знаком почти непрерывной борьбы империи за выживание.

Чжурчжэньские племена, обитавшие на территории Южной Маньчжурии, издревле были связаны с Китаем, торговали с ним, а затем вошли в сферу влияния киданьской империи Ляо. Ускоренные темпы их развития в процессе трибализации – что следует в немалой степени отнести за счет постоянных контактов с более развитыми культурами и народами – привели на рубеже XI—XII вв. к возникновению у чжурчжэней протогосударственных образований и к появлению среди них влиятельных вождей. В 1113 г. правитель чжурчжэней Агуда выступил против киданей, захватил часть их земель и основал там собственное государство Цзинь (1115—1234), позже провозглашенное империей. Вначале сунские правители увидели было в Цзинь союзника в борьбе с киданями. Однако вскоре ситуация прояснилась. В 1125 г. киданьское Ляо было уничтожено чжурчжэнями часть киданей ушла на запад, где в районе рек Талас и Чу сложилось небольшое государство кара-китаев. Западное Ляо (1124—1211), откуда и пришел затем к русским этноним «китайцы», а новая империя Цзинь вторглась на территорию сунского Китая и стала постепенно поглощать ее. В 1127 г. был захвачен Кайфын и сам император с семьей оказался в плену у чжурчжэней. Один из сыновей плененного императора бежал на юг, в Ханчжоу, который и стал затем столицей новой, так называемой южносунской империи (1127—1280).

Победоносная армия чжурчжэней успешно продвигалась на юг и только полноводная Янцзы задержала ее продвижение. Со временем граница между Цзинь и южносунской империй установилась по междуречью Хуанхэ и Янцзы, в результате чего Северный Китай вновь, как и почти тысячелетие назад, оказался на длительное время в составе государства, в котором господствовали иноземцы. Правда, как то было и ранее, в этом государстве основной частью населения были по-прежнему китайцы, а сама чжурчжэньская родовая знать, едва слезши с коней, начала быстро китаизироваться, чему способствовало установление типично китайских норм, стандартов и стереотипов в различных сферах жизни Цзинь, от политической администрации до образа жизни населения. Тем не менее между Цзинь и южносунским Китаем отношения продолжали быть весьма сложными, чаще всего откровенно враждебными.

Вначале успешное вторжение чжурчжэней и вынужденное отступление за Янцзы вызвало в китайском обществе естественный патриотический порыв. Ведь южная часть Китая, в отличие от того, что было тысячелетием раньше, стала теперь почти стопроцентно китайской. Случившееся было воспринято там как национальная катастрофа. Крестьянские ополчения, созданные в свое время Ван Ань-ши, поднимались на борьбу, оказывали сопротивление захватчикам. Укреплялась и регулярная правительственная армия, причем в числе ее военачальников были талантливые и решительные полководцы, готовые на активную борьбу, как знаменитый Юэ Фэй (1103—1141), который в середине 30-х годов одержал несколько побед над чжурчжэнями и был, видимо, близок к тому, чтобы добиться большего. Однако южносунский двор, относившийся с явно выраженным недоверием и даже подозрением к удачливым полководцам, не был склонен способствовать успехам Юэ Фэя. Противостоявшая военачальнику группировка при дворе во главе с канцлером Цинь Гуем вызвала в 1141 г. Юэ Фэя в Ханчжоу и заточила его в тюрьму, где он вскоре был казнен. После этого империя Сун заключила с чжурчжэнями очередной для нее унизительный мир 1142 г., согласно условиям которого чжурчжэням ежегодно выплачивалось 250 тыс. штук шелка и 250 тыс. лянов серебра.

Хотя мир был унизительным, а выплаты – весьма весомыми, для изнеженного, богатого и явно не готового к решительным военным действиям с храбрыми кочевниками сунского Китая это был по-своему логичный и даже в известном смысле удачный выход. Приняв такое решение и надолго обезопасив себя от вторжений с севера, южносунская династия просуществовала еще около полутора веков. И как ни трудно говорить о процветании в таких условиях, оно все-таки далеко не исчезло бесследно. Напротив, Южный Китай в XII—XIII вв. являл собой богатое и очень развитое в экономическом и социально-культурном плане государство, где в изобилии произрастали зерно и хлопок, чай и сахарный тростник, выделывались лучшие в мире шелка и уникальные изделия из фарфора, лака, керамики, серебра, бамбука и т. п. Великолепие Ханчжоу, произведшего в свое время неизгладимое впечатление на Марко Поло, до того не видевшего, по его собственным словам, ничего подобного (хотя Марко был едва ли не больше всех повидавшим на свое веку европейским путешественником), говорит само за себя.

Но ведь южносунский Китай был не только развитым экономически государством. Это был и центр высокоразвитой духовной культуры, средоточие китайской философской мысли в ее едва ли не наивысшем для императорского Китая проявлении. Именно здесь расцвел феномен неоконфуцианства – учения, поставившего своей целью не просто реформировать и обогатить древнюю почитаемую доктрину за счет новых идей, но и как бы вдохнуть в нее новую жизнь, заставить ее засверкать новыми гранями. Благодаря усилиям знаменитых мыслителей, наиболее выдающимся среди которых был великий Чжу Си, признанный их глава (1130—1200), феномен неоконфуцианства в его чжусианской форме стал вершиной китайской философии. Неоконфуцианство стало вслед за этим распространяться в соседних с Китаем странах и особенно активно – в Японии.

В сунское время невиданного расцвета достигла и китайская живопись. В это время жили и работали лучшие в истории Китая художники, объединенные вокруг специальной Академии живописи. Написанные ими свитки до наших дней являют собой украшение многих музеев мира. Среди сунских художников были и признанные теоретики живописи, авторы почитаемых трактатов. Были и мастера тонкого пейзажа, любители изображений цветов и птиц. В числе таких мастеров были и некоторые из сунских императоров, работавшие под псевдонимами.

Не прошел бесследно для китайской мысли и сам исторический факт разделения Китая на север и юг. Хотя такой раздел не был новым для страны, он все же сыграл свою роль. Во-первых, в том плане, что раздел страны на части и господство на севере иноплеменников внесли дополнительные акценты в те пусть небольшие, но заметные этнические различия, которые на протяжении веков складывались и закреплялись отдельно на севере и на юге, – различия в языке (диалектах), в культуре, даже в пище и одежде. Конечно, эти различия не следует переоценивать. Они в конечном счете не повлияли на то, что китайцы и на севере, и на юге оставались китайцами, – для этого были достаточно сильны связывавшие всех их воедино выработанные еще в древности основы духовной культуры, принципы жизни, нормы привычного бытия, отношений в семье, обществе и т. п. Но все же отличия были, причем, по оценке современников, проявлялись в некоторой изнеженности южан, противопоставлявшейся твердости и решительности северян, как то было сформулировано, в частности, одним из сунских реформаторов Ли Гоу.

Во-вторых, существенное воздействие на образ и привычные стереотипы и штампы мышления оказали реальные политические взаимоотношения китайцев с их северными соседями – тангутами, киданями, чжурчжэнями. Китайцы издревле привыкли мыслить себя и свое государство в терминах «Поднебесной», «Срединной империи», окруженной отсталыми и ничтожными варварами. И вот эти «варвары» оказались чуть ли не в положении господствующего этноса, которому Китай платит дань. Трудно было смириться с реальностью – но приходилось. Не то чтобы китайцы отказались от привычных стереотипов мышления в категориях Поднебесной империи и императора как сына Неба. Но им пришлось признаться самим себе, что одно дело – завещанные традицией и потому как бы незыблемые представления о величии и всемогуществе китайской империи, а совсем другое – реальная жизнь. Будучи по натуре прагматиками, они не переживали это слишком болезненно.

Глава 10

Закат китайской империи Юань, Мин, Цин