Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Князь Ярослав и его сыновья

ModernLib.Net / Историческая проза / Васильев Борис Львович / Князь Ярослав и его сыновья - Чтение (стр. 21)
Автор: Васильев Борис Львович
Жанр: Историческая проза

 

 


За столом наступило неуютное молчание.

— Не так важно, как кто к труду своему примерится, как то, что люди при общем деле будут, — сказал Александр. — Олексич прав насчёт Пелгусия. Человек он добрый, мудрый, отцов крестник к тому же. Если бы ещё согласился рыбу нам напрямую поставлять, без новгородских налогов. Разорительны они для меня.

— Псковичей да новгородцев ижорцы бы приютили, и то было бы славно, — вздохнул Гаврила. — Доверь мне, Ярославич, самому с Пелгусием поговорить.

— Ты же вроде на Псковщину уезжать собрался?

— С этим погодить придётся. От усадьбы — одни головешки, отстроиться сперва надо.

Князь вдруг встал и молча вышел. А Полочанин сказал виновато:

— Ты уж прости меня, Гаврила Олексич. С языка сорвалось.

— Я так и понял.

И оба улыбнулись друг другу, как в былые времена.

Вошёл Александр. Протянул Олексичу кожаный мешочек:

— На усадьбу тебе. Прости, что больше не могу.

— Что ты, Ярославич…

— Бери, бери, пока не передумал. Мы с тобой не один кусок хлеба пополам ломали, чего уж там…

Измотанный кашлем и болями Гаврила вскоре ушёл спать, а князь и Яков продолжали неторопливо беседовать, прихлёбывая медовый перевар. А потом Полочанин спросил неожиданно и без всякого повода:

— На Запад совсем не оглядываешься, князь Александр?

— Под ноги смотрю, как бы на ровном месте не споткнуться, — хмуро сказал Невский. — А что там нового?

— Зашевелились ливонцы. Из Европы подкрепления чуть ли не ежедневно идут, лагерь в Куршской земле организовали. И всех новых там битые тобою на льду рыцари нашему способу боя обучают. Кольчуги наши рубить учат, мечи переламывать, от мужицких багров спасаться. Так что лет через пять готовься к новому свиданию.

— Большой лагерь?

— Большой. А будет ещё больше: рыцари-то со всей Европы идут.

Невский вскочил, заметался по малой трапезной, печатая кованые шаги. Остановился перед Яковом столь внезапно, что Полочанин невольно встал.

— Поедешь к Миндовгу и скажешь… Нет, спросишь, с кем он намеревается пить литовское пиво. Если ответит сразу, отдашь ему моё послание. Я утром напишу. И быстро поедешь, Яков, быстро!.. Чем быстрее, тем скорее беду предотвратим. Или горько о той встрече пожалеем, которую ты мне когда-то устроил…

5

Прежде чем разбираться в целях, стремлениях и действиях великого литовского князя Миндовга, надо понять условия, в которых он вынужден был осуществлять свои намерения. Точнее, свои мечты о свободном, едином и сильном княжестве Литовском, над которым висели не только тевтонские, но и русские мечи.

Литву населяли два родственных литовских племени: аукштайты на востоке и жемайты («жмудь» древнерусских летописей) на западе. Именно им, жемайтам, выпало на долю отражать первые попытки тевтонской агрессии, что во многом и определило их суровый и недоверчивый характер. Отступив в непроходимые болота и труднодоступные для рыцарей дремучие леса, они не только сохранили независимость, но и весьма успешно отражали немецкое нашествие. Князю аукштайтов Миндовгу удалось объединить два родственных народа, что и сделало его великим князем. Однако за согласие надо было платить, и Миндовг не предпринимал никаких серьёзных шагов, не заручившись поддержкой жемайтов.

— Привет тебе, посол князя Александра Невского.

— Поклон тебе, великий князь Литовский.

Миндовг встретил Якова Полочанина у входа, проводил к резному столу, усадил на резную скамью.

— Как чувствует себя князь Александр?

— Здоров. Велел спросить тебя, когда же ты угостишь его кружкой доброго литовского пива?

Миндовг улыбнулся:

— Тевтоны Клайпеду заняли, последний замок жемайтов на побережье. Злы мои родственники, аж зубами скрежещут.

— Не понял, великий князь. Ты уж прости.

— Я в пятнадцать лет без отца остался, и добрый наставник мой совет дал поискать жену в землях жемайтов: их князь в битве пал, оставив малолетнюю дочь. Я поехал к ним с дружбой, строго исполнил все обычаи, заколол чёрного козла на святой горе Рамбинас во славу бога Перкунаса и его жены Лаймы и попросил у старейшин руку княжеской дочери. И получил не только красавицу жену, но и великое литовское княжение. А ровно через год мои объединённые силы наголову разгромили тевтонов у Шяуляя, после чего остаткам Тевтонского ордена ничего не оставалось делать, как объединиться с орденом ливонцев.

— Ты в шестнадцать лет разгромил рыцарей? — удивлённо спросил Яков.

— Повезло, — усмехнулся Миндовг. — С той битвы жемайты окончательно уверовали в меня, но я ждал повода, чтобы в битву их вела ярость, а не только моё повеление. Жемайты сдержанны и медлительны, но в ярости своей идут до конца.

— Рыцари создали учебный лагерь…

— …у озера Дурбе, — подхватил Миндовг. — Лагерь обнесён крепким тыном, имеет трое ворот: на запад, север и восток. У каждых ворот — ночная стража из четырех кнехтов. Мои разведчики давно следят за этим рыцарским гнездом.

— К лагерю есть скрытые подходы?

— Нет, тевтоны умеют выбирать места для своих лагерей. Но нет и южных ворот, потому что с юга лагерь прикрывает непроходимое болото.

— Понимаю, ты хочешь ударить с юга, — сказал, помолчав, Полочанин. — Но как ты сам перейдёшь это болото?

— По мосту, — улыбнулся Миндовг: у него было сегодня хорошее настроение. — Я не терял времени даром и приказал построить кулгринду.

— Что построить?

— Подводную дорогу в болоте, меня научили этому жемайты. Строится дубовый мост двенадцать шагов в ширину, грузится камнями, уходит в воду, но в трясину ты не провалишься. Я переправлюсь с юга, без шума сниму стражу, разобью таранами все ворота одновременно и ворвусь в сонный лагерь. Рыцарям некогда будет надевать панцири, а без брони они такие же воины, как и литовцы. Нет, хуже: литовцам есть за что умирать. Что скажешь, боярин?

Яков основательно прикинул весь военный план литовского полководца. Сказал с осторожностью:

— Твой план всем хорош, великий князь, только…

— Договаривай.

— Ты не очень представляешь, что надо делать, ворвавшись внутрь. Где спит командир, где стоят рыцарские кони, где хранится оружие и брони? Твои разведчики не были в самом лагере. Не гневайся, великий князь.

— Не были, — нахмурившись, сказал Миндовг. — Тевтоны не подпускают литовцев даже к воротам… — Он неожиданно вскинул голову, спросил в упор: — Ты говоришь по-немецки?

— Говорю, — растерянно подтвердил Яков.

— Латынь знаешь?

— Немного…

— Вот мы с тобой и пойдём в лагерь. Мы с тобой — странствующие монахи-францисканцы.

— Творить честной крест по-католически? — нахмурился Полочанин.

— Ты — воин или поп? — рявкнул Миндовг. — Готовься, учи их молитвы и тренируй руку для католического перекрестья. Сейчас будем обедать, а пока дай мне послание Невского.

Может быть, потому, что Миндовг рано лишился отца и матери, в его характере сохранилась достаточная доля юношеского азарта. Он не просто был смелым — литовцы вообще не из трусливой породы, — он был смел авантюрно, любил риск и понимал в нем толк, чего, к примеру, был начисто лишён его ровесник Александр Невский, не избегавший риска только в том случае, если цель этот риск оправдывала. Он уже загорелся, рьяно готовился к предстоящей разведке и лично подвергал испытаниям Якова Полочанина, проверяя знания католических обрядов, которые знал в совершенстве. Поступал он так конечно же не ради собственного авантюрного решения, а потому, что понял, насколько прав был Полочанин.

Через сутки им доставили грубошёрстные францисканские плащи с капюшонами, и Миндовг заставил Якова тут же надеть эту одежду и надел её сам, чтобы привыкнуть к ней и достаточно её обмять.

— Говорить буду я, — наставлял он. — У тебя — обет молчания. Грешник ты, боярин.

Через три дня их тайными тропами перебросили в окрестности озера Дурбе. День они понаблюдали за рыцарями, а на рассвете их, уже наряжённых францисканцами, провели к западной дороге. Великий князь Литовский и боярин князя Невского вышли на неё и побрели к лагерю, бормоча по-латыни католические молитвы.

В лагерь их пропустили беспрепятственно. Рыцари просили благословения, преклоняя колено и снимая шлемы, но благословлял только Миндовг, а Яков, пряча лицо, без устали бормотал католические молитвы. К счастью, рыцари латынь не понимали, и все сходило с рук.

Желающих получить отпущение грехов было достаточно, тем более что среди них оказались и больные, которых пришлось навещать, и монахи бродили по всему лагерю, где хотели. Трудности возникли тогда, когда рыцари вознамерились задержать их до приезда епископа, но Миндовгу удалось убедить хозяев, что негоже задерживать Божиих людей, давших обет отслужить заупокойную мессу над водами Чудского озера.

Через сутки их отпустили, дав на дорогу хлеба, соли да луку. Когда лагерь скрылся из глаз, они юркнули в лес и вскоре были среди своих.

— Ты отважный воин, боярин, прими мою благодарность, — сказал Миндовг. — На тебе — склад с броней и тяжёлым вооружением, веди своих людей прямо к нему. Что не удастся увезти с собой, изломать и сжечь. А сейчас спи весь день. В полночь выступаем.

Весь день Миндовг уточнял с командирами отрядов порядок их действий внутри рыцарского лагеря. Кому и как разбираться с противником, с продовольственными складами, с лошадьми и — особо — со старыми воинами. С теми, которые уцелели в Ледовом побоище и сейчас стремились передать свой тяжкий опыт прибывшему из Европы пополнению.

— В плен не брать, — сурово наказывал Миндовг. — Каждый мёртвый рыцарь — кружка литовского пива князю Александру Невскому.

Якова Полочанина разбудили за час до выступления, но есть он не стал, помня слова Чогдара, что самый сладкий пир — пир после победы. Выступили в полной темноте, и Яков подивился бесшумности передвижения довольно большого и хорошо вооружённого войска. Жемайтийская пехота была в лаптях, а княжеская дружина старательно обвязала лыком все оружие и железные сочленения броней, чтобы ненароком не звякнуть металлом. Вскоре началось болото, но войско не сбавило шага, продолжая идти в воду. Яков с некоторой опаской тронул следом своего коня — ему дали кряжистую и сильную лошадь местной породы жемайтукай, привыкшую к болотам, бродам и переправам, — и конь послушно зашагал в чёрную воду, то ли зная, что там есть прочная опора, то ли чувствуя её. «Кулгринда, — вспомнил Полочанин. — Подводный мост…»

Выйдя из болот, войско разбилось на три отряда и разъехалось, чтобы сосредоточиться против каждых лагерных ворот. Разведчики бесшумно подобрались к часовым и сняли их, и тотчас же все три отряда пошли в атаку. И опять Полочанин очень удивился: литовцы атаковали не только без труб и бубнов, что обычно делали русские для поддержания духа своих воинов, но даже без крика, столь обычного при любом штурме. Нет, Миндовг воевал исходя не из обычаев, а из реальных условий, и Якову это понравилось. «Надо будет Невскому рассказать…» — подумал он, и в этот момент одновременно раздались тяжёлые глухие удары. Литовцы проламывали таранами лагерные ворота, и опять — без труб и воплей атакующих. Только тяжкие удары дубовых брёвен по дубовым воротам…

Прикрытые этими ритмичными ударами, конные дружинники Миндовга приблизились к воротам. Воины сбросили лыко с оружия, обнажили мечи и, как только рухнули первые ворота, столь же молчаливо ворвались в лагерь.

Штурм занял совсем немного времени, и немногим рыцарям удалось спастись бегством, потому что возле ворот и шли основные стычки. Лишённые коней и практически безоружные, рыцари метались по всему лагерю, но литовские конные дружинники не преследовали их. Их добивала жемайтийская пехота, которая метала топоры с тридцати шагов, всегда безошибочно попадая в цель.

— Поклон Невскому передашь, боярин, — сказал Миндовг после боя. — И скажешь ему, что я всегда готов к новому союзу.

На память о битве Яков увозил личный подарок великого Литовского князя — кинжал в дорогих ножнах и литовский пояс, связанный и изукрашенный женой Миндовга Лаймой.

6

Яростная степная весна была в самом разгаре. Буйно цвели тюльпаны, неумолчно орали птицы, ожило все зверьё, и звон комаров не затихал ни ночью, ни днём.

Вместе со степью бурно расцветала и летняя ставка ханши Туракины Сыр-Орда. Юрт, кибиток и шатров стало столько, что даже любознательный Кирдяш опасался заходить далеко в их бессистемное нагромождение, чтобы не заблудиться, и стал придерживаться центральной торговой площади, где завёл много знакомцев среди монгольских и иностранных купцов.

Начали прибывать и посольства покорённых стран, спешащих засвидетельствовать свою покорность завтрашнему великому хану монголов. Приехали два грузинских царевича, представитель армянского царя, посол багдадского калифа со своими слугами и свитами, но без личной охраны, что сразу же отметил князь Ярослав. Все посольства размещали на особо отведённой территории недалеко от Золотого шатра Гуюка.

— Все вместе, а меня — отдельно, — с торжеством сказал Сбыславу Ярослав. — Хоть и плетень к плетню, а мы и тут — на особинку!

Сбыславу казалось, что князь глупеет на глазах, что прежнее величественное достоинство все заметнее заменяется в нем самодовольной спесью. Он понимал, что виной тому немыслимо тяжкий путь через Великую Степь, ловил себя на вдруг возникающей острой жалости к старику и тут же пугался этой жалости, поспешно вытесняя её раздражением. Но он ошибался. Князь Ярослав не впал в старческое слабоумие, был ещё достаточно бодр для своих лет, отдавал себе отчёт в происходящем, но испытывал при этом огромную неуверенность. Оторванный от сыновей, от привычной, устоявшейся жизни и привычных забот, он боялся внезапного ханского гнева, раздражения, каприза, которые могли привести к роковому — не столько для него, сколько для его княжества — решению не давать ему, лично ему, Ярославу, ярлык на великое княжение. Это привело бы к непредсказуемым последствиям, нарушило бы устоявшийся порядок, вызвало бы цепь интриг в среде удельных князей и могло бы если не навсегда, то на весьма длительное время лишить его сыновей, внуков и правнуков великокняжеского достоинства и власти. Ярослав был младше Константина и младше Юрия, он лишь случайно, стечением обстоятельств занял великокняжеский стол, ясно понимал и эту случайность, и то, что удержать этот стол в своём роду может только с помощью монгольских ханов. Если бы это зависело от Бату, Ярослав бы особенно не беспокоился: за его спиной стоял Александр, к которому явно благоволила Золотая Орда. Но здесь, в сердце Монгольской империи, властвовал враг Бату, о чем Ярослав прекрасно был осведомлён. Здесь имя его сына могло послужить толчком для совершенно обратных действий: стремясь насолить Бату, Гуюк вполне мог бы нанести удар по зарождавшемуся союзу Золотой Орды с Владимирским княжеством, лишив его, князя Ярослава, ярлыка на великое княжение. Вот что беспрестанно мучило Ярослава, вот почему он с такой детской непосредственностью подмечал особые знаки внимания со стороны завтрашнего великого хана Гуюка.

Ничего этого Сбыслав не был в состоянии понять. Он твёрдо знал одно: Гуюк будет всячески льстить князю Ярославу, чтобы заручиться его поддержкой как в своей борьбе с Золотой Ордой, так и в грядущем походе на Западную Европу. Это ему объяснили доходчиво и ясно, на этом основывалось его особое задание, и только его, Сбыслава, личное вмешательство могло в конечном итоге спасти как Русь, так и Александра Невского. И, искренне жалея Ярослава, он невероятно раздражался признаками растущего в нем слабоумия. Разумеется, со своей точки зрения, потому что иначе не в состоянии был объяснить мелочные, по сути детские, восторги старика.

А вскоре любопытный, общительный, неутомимый, а потому и много чего знающий есаул Кирдяш огорошил новостью:

— Попы твои приехали, князь!

— Какие мои попы? — оторопел Ярослав.

— Ну, не твои, не твои. Православные. Я на торгу со служкой их познакомился.

— Не шутишь?

— Был бы крещёным, перекрестился бы.

— Ко мне позови их, — разволновался князь. — Непременно пусть придут. И поскорее! Я ведь почти год как не говел, а в стране этой басурманской…

Ярослав примолк, опасливо поглядывая на есаула.

— Верное слово, великий князь, басурманская страна, — вздохнул Кирдяш. — Я хоть и не крещёный, а все же свой, владимирский. И так мне все тут… не наше все. Ладно, приведу я к тебе попов, ежели служка не соврал.

Служка не соврал, и через день к Ярославу пожаловали трое: священник средних лет, невысокий дьякон с могучей грудью и молоденький, навечно, казалось, перепуганный чем-то пономарь. Все трое сразу же повалились в ноги, возопив:

— Здрав буди, великий князь! Оборони и защити нас от злобы и неистовства агарян нечестивых!..

Ярослав лично поднял их с колен, обласкал, успокоил, и они поведали ему о своих горестях, внезапно, молнии подобно на них свалившихся.

— Из Рязанской земли мы, великий князь, — рассказал священник отец Евген. — Мирно жили, богобоязненно, нашествие претерпели, пожары и смертоубийства, думали, что прошли уж испытание Господне. Да вдруг налетели нечестивые, схватили нас троих и, с родными попрощаться не дозволив, погнали через степи сюда. В сёдлах спали, в сёдлах ели, в сёдлах нужду малую справляли, поверишь ли, великий князь! Все скорее, все — бегом, бегом, в жажде великой и в сухоядении плетью нас сюда гнали. За что, зачем, почему — никто ничего не говорил…

— Знать, Господь Всемилостивый ко мне вас прислал, — с чувством сказал Ярослав. — Мне в подмогу пред испытанием великим. Говеть желаю, святой отец. Назначь мне пост, испытание да молитвы укажи, которые читать мне надобно, к исповеди и очищению духовному готовясь. Знак то Божий, что здесь вы оказались в самое роковое и важное для Руси время. Великий знак!..

7

Князь Ярослав не успел толком ни поста выдержать, ни всех служб и молитв, положенных церковным чином, отстоять, как в Сыр-Орду с шумом, рёвом труб и кликами толпы прибыла ханша Туракина. Мать хана Гуюка, вдова Угедея и регентша Монгольской империи до решения великого курултая. Её обнесённая тыном ставка располагалась на берегу небольшого озера, ворота всегда были на запоре и бдительно охранялись усиленной стражей. Молча проехав через гигантское скопище юрт и шатров под оглушительный рёв труб и крики толпы, ханша скрылась в огромном, богато украшенном шатре и более оттуда не появлялась. Это дало возможность отцу Евгену кое-как, второпях и не совсем по чину, причастить жаждущего спасения великого князя к церковным таинствам, отпустив ему все его грехи. И, как оказалось, вовремя: через несколько дней приехал сам Гуюк со свитой, гвардией, вельможами и ханом Орду, который тут же навестил Ярослава.

— Завтра с послами и вельможами пойдёшь славить ханшу Туракину.

— Как славить?

— Сидеть на коне, пить кумыс и кричать хвалу, когда другие закричат.

— Кумыс?! — Ярослав пришёл в ужас, все говение оказывалось напрасным, а он так старался.

— Ладно, вино пей, — смилостивился Орду.

Сбыслав уточнил: славить полагалось четыре дня, причём каждый день — в новом платье. У князя было три парадных наряда, но оказавшийся тут же Кирдяш обещал что-нибудь придумать.

На следующий день утром князь Ярослав выехал на коне с доброй сбруей славить Туракину. Со всех сторон к распахнутым настежь воротам ставки вдовой ханши ехали монгольские вельможи, и серебро так сверкало на сбруях, что князь приуныл. Однако быстро утешился и даже возгордился, убедившись, что он — единственный из всех иноземцев, удостоенный чести сидеть в седле. Остальные стояли на собственных ногах в тяжёлых парадных одеяниях, млели и прели, но кричали слова хвалы, как только кто-либо из вельмож начинал вопить. Поорав, вельможи спокойно разговаривали друг с другом и все время пили кумыс. Гремели трубы, а как только они замолкали, начинались песни хора, спрятанного где-то за шатром. Потом очередной вельможа выкрикивал хвалебные слова, все — пешие и конные — подхватывали их, и все начиналось сначала.

В первый день вельможи были одеты в белые халаты, а действо продолжалось ровно четыре часа. На второй день они сменили одежду на темно-красную, а орали хвалу и пили кумыс на час меньше. На третий халаты оказались синими и хвала сократилась до двух часов. А на четвёртый день Кирдяш ничего придумать не смог, и князю пришлось ехать в парадной шубе, а вельможи оказались в алых халатах. Ярослав прел в соболиной шубе под, как на грех, особо ослепительном солнцем. Правда, мука сия продолжалась всего час, после чего к хвалящим впервые вышла ханша Туракина. Постояла, послушала хвалу, махнула рукой, и ритуал был завершён.

— Только мне разрешили в седле сидеть, заметил? — с невероятной гордостью сказал князь Сбыславу. — Великая честь нам оказана. Великая!

Сбыслав уже обратил внимание на особую честь, сразу выделившую русского князя из множества послов и представительств иных стран. Это весьма насторожило его, и он постарался встретиться с Орду до того, как Гуюк повелит Ярославу явиться к нему.

— К князю Ярославу во Владимир приезжал личный посол Папы Римского прелат Доменик. Скажи об этом Гуюку. И добавь, что Ярослав в любое время может переметнуться к католикам.

Исполнительный Орду доложил, но Гуюк пренебрежительно отмахнулся:

— Навет, мой добрый Орду. Наши разведчики ничего об этом не сообщают, а им ли не знать. Завтра мы устроим православный молебен, а после него сразу же пригласим русского князя на беседу.

Утром к Ярославу примчался навечно перепуганный пономарь:

— Хан повелел молебен отслужить в своё здравие, великий князь!

— Одеваться! — князь хлопнул в ладоши. — И боярина ко мне. Живо!

Когда появился Сбыслав, Ярослав пребывал в торжественно-приподнятом настроении. Даже что-то гнусаво напевал под нос.

— Православный молебен в собственное здравие Гуюк заказал. Может, и вправду к нашей вере склоняется? То-то бы ладно было, как думаешь?

— Думаю, что им верить нельзя.

— Ну, с верой кто же играет? Чужого Бога обидеть — великий грех.

— К союзу против Бату он тебя склонять будет, князь Ярослав, — вздохнул Сбыслав. — Ничего не уступай, будь твёрдым, очень прошу.

— Ну, этот-то хан посильнее Батыя будет.

— А Батый — ближе. И с Невским у него дела неплохо складываются. И церкви наши да монастыри он от поборов освободил. Помни об этом, князь, ни на что не поддавайся.

Но Ярослав слушал уже вполуха. Великое княжение, ради которого он проделал далёкий мучительный путь, было совсем рядом — руку протяни. И он уже протянул эту руку, он уже ощущал в ней сладкую тяжесть подтверждённого высокого звания, уже стращал им своенравных удельных владык, уже прокладывал новые торговые пути и выгодно женил своих младших сыновей…

Молебен во здравие будущего великого хана монголов прошёл по полному чину, и князь Ярослав воодушевлённо подпевал маленькому церковному хору. И Гуюк вместе с Орду отстояли всю службу, правда так и не сняв высоких ханских шапок и ни разу не перекрестившись. А как только закончилась служба и отец Евген благословил всех присутствующих, Гуюк молча кивнул Ярославу и сам откинул золочёную парчу входа.

В шатре Гуюк предложил князю вина, пил кумыс, вежливо расспрашивал о здоровье, как того требовал степной обычай. Закончив обязательное при переговорах вступление, сказал задумчиво:

— Здоровье семьи и её достаток — что ещё нужно благородной старости? А ей ещё нужна уверенность в безопасности рубежей. Ей нужны поверженные во прах враги и трепет соседних народов.

«Так, — подумал Сбыслав, старательно переводя ханскую речь. — Он перешёл к смыслу этой встречи».

— В старости особенно тщательно надо считать врагов.

— Христос учит прощать своих врагов, — смиренно вздохнул Ярослав.

— Прощать после того, как они покорно склонили свои головы перед тобою, — весомо сказал Гуюк. — И внимательно пересчитывать эти склонённые головы, чтобы никого не забыть. Ты пересчитал своих врагов, князь Ярослав?

— У меня врагов что грехов, а грехов что врагов.

Князь ответил маловразумительно, но Сбыслав постарался перевести его ответ в точности. И осторожно порадовался: ему показалось, что Ярослав вовремя заметил ловушку и сейчас всеми силами пытается её миновать.

— Хороший ответ, — Гуюк тихо посмеялся. — Не оставляй же своих грехов во вьюках своих внуков. Знание своих друзей и точный счёт своих врагов — поводья твоей победы. Понимаю, что это нелегко, потому что друзья улыбаются при свете солнца, а враги скалят зубы в ночи, но я искренне люблю тебя, великий князь, и искренне желаю помочь.

— Он назвал меня великим князем? — со счастливой, но пока ещё неуверенной улыбкой спросил Сбыслава Ярослав. — Великим? Ты точно перевёл?

— Я всегда перевожу точно, — сухо ответил толмач: ему очень не понравилось княжеское оживление.

— Значит, все решено? Он ведь не мог оговориться, правда? Слава тебе, Господи…

— Известно ли великому князю имя его главного врага?

То ли Гуюк понимал русский язык, то ли легко высчитал причину княжеской радости, а только далее он обращался к Ярославу как к великому князю, ни разу не позволив себе оговорки.

— Его имя — католическая Европа, и твой старший сын Александр это хорошо понял. У тебя не будет покоя, пока ты не поставишь сапог на шею своего врага. Помоги же своему сыну сокрушить крестовых рыцарей, великий князь.

— Европа очень сильна…

— Против нас двоих не устоит никто, — гордо сказал Гуюк. — В нашем государстве должно всходить и заходить солнце, так говорил мой великий дед Чингисхан. И оно будет всходить и заходить в нем, если мы протянем друг другу руку дружбы.

— Мой сын Александр изрядно потрепал рыцарей, но понёс большие потери, — лопотал Ярослав, стремясь найти хоть какую-то причину, только бы не ввязаться в военный союз с Гуюком. — Наши дружины требуют новых людей, коней, оружия…

— Я дам тебе денег. Много денег, и ты восстановишь свои силы в прежней славе. А потом, когда Европа рухнет к нашим ногам, я отдам тебе всю Русь, великий князь. И дети твои будут одни править в ней, как мои дети во всей остальной части мира.

— Но, великий хан…

— Нет, русские полки не пойдут в Европу под мечи крестоносцев. Они будут обеспечивать мой тыл от неразумных. Только мой тыл, великий князь, это не так-то трудно будет сделать после моего первого удара.

— Только тыл?

— Только тыл и дороги, по которым пойдёт снабжение моей армии.

— И ты… ты, великий хан, готов дать в этом высокую клятву?

— Клянусь памятью деда моего!

— Да, — вздохнув, сказал Ярослав. — Это — высокая клятва, великий хан. И мои дети будут княжить на всей Руси?

— Твои дети будут княжить на всей Руси. И больше никто. Ни одна ветвь рода твоего.

— Думай, князь Ярослав, — по-русски негромко сказал Сбыслав. — Это — петля. Смертельная удавка для Руси. Это — второе нашествие…

— Это — счастливый случай, который не выпадет второй раз, — резко оборвал Ярослав. — Передай хану, что на этих условиях я согласен на союз.

— Поклянись и ты, — сказал Гуюк, когда Сбыслав перевёл ему последнюю фразу Ярослава.

Он выкрикнул что-то, чего Сбыслав не перевёл. И тотчас же в шатёр вошёл отец Евген, торжественно неся перед собою наперсный крест.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

1

Из Галича вернулся опечаленный Андрей. В городе своенравные бояре начали бурную антикняжескую возню, и Даниил был вынужден покинуть его. Не долго думая, он бросился за подмогой к татарам, татары двинулись к городу, и тут уж стало не до свадьбы. Тем более что Даниил Галицкий вовремя одумался, помчался на запад, втравил в борьбу венгров и поляков, а пока все три силы колотили друг друга, напрочь позабыв о первоначальной цели, умчался на север и стал ждать, чем все это закончится. А князь Андрей, несолоно хлебавши, возвратился к родному очагу.

— Да все образуется, — сказал Александр. — Кто бы кому бы ни намял бока, а князь Даниил Романович своего не упустит. И Галич вернёт, и дочь за тебя выдаст.

Он тоже вынужден был отложить свою свадьбу. Не до того ему было, хотя сослался он на отцовское отсутствие. А на самом-то деле и хлопот хватало, и беспокойства, потому что от Якова Полочанина не поступало пока никаких известий.

Через несколько дней Яков вернулся сам. Очень довольный, с драгоценным кинжалом и богатым поясом на кафтане.

— Миндовг в пух и прах разгромил рыцарский учебный лагерь на озере Дурбе, — сияя, доложил он. — Старые рыцари перебиты все до единого, а заодно и много молодых. Оружие и брони Миндовг частью увёз, частью изломал и все спалил дотла. Мы с ним прикинули, что рыцарям теперь лет десять головы ломать, не меньше.

— Слава Тебе, Господи! — Невский с облегчением перекрестился. — Одной занозой меньше. Теперь главное — восток.

Он походил, печатая кованые шаги. Отхлебнул стоя вина, похмурился.

— Мы с Андреем в Орду поедем и отца будем ждать там. Там сейчас судьба Руси решается, Яков, там. Нам бы лет пятьдесят без войн — и воскреснем. Ты за меня здесь останешься за боярами приглядывать.

Стали готовиться к поездке, которой Андрей был даже рад: тоска заедала. Однако пока готовились, пока подарки отбирали — важное было дело, поскольку, как выяснилось, татары оказались очень обидчивыми, — всполошился капризный Новгород. Как да почему — никто понять не мог, а сына Александра Невского тем не менее из города выгнали, пригласив вместо него князя Ярослава Ярославича Тверского, сына отбывшего в Каракорум великого князя Ярослава. Узнав об этом, Невский рассердился не на шутку, поднял дружину и повёл её на Новгород. К счастью, ума у родного брата хватило: убрался восвояси без брани, новгородцы согласились принять назад княжича Василия, но времени на этом потеряли немало.

— Глупцы Русь на куски дерут, — раздражённо говорил Невский, вернувшись с этого малопочтенного похода. — Это — моё, то — моё и то моё тож. Жадность нас губит, Андрей, и губить будет, покуда за всю землю Русскую думать не научимся. Таких нещадно бить надо, про всякое родство забыв. Чтоб им и впредь неповадно было.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23