Арианство и первый Вселенский собор

При создавшихся новых условиях церковной жизни в начале IV века христианская церковь переживала время напряженной деятельности, которая особенно ярко выражается в области догматики. Догматическими вопросами в IV веке занимались уже не отдельные лица, как то было в III веке, например Тертулиан или Ориген, но целые многочисленные по составу партии, прекрасно организованные.

Соборы в IV веке становятся обычным явлением, и в них усматривается единственное средство для разрешений спорных церковных вопросов. Но уже в соборном движении IV века замечается новая, в высшей степени важная, черта для всей последующей истории отношений между духовной и светской властью, между церковью и государством. Начиная с Константина Великого, государственная власть вмешивается в догматические движения и направляет их по своему усмотрению. В последнем случае далеко не всегда государственные интересы совпадали с интересами церковными.

Уже давно главным культурным центром Востока была египетская Александрия, где интеллектуальная жизнь била могучим ключом. Совершенно естественно, что и новые догматические движения развились в той же Александрии, которая с конца II века «сделалась, — по словам проф. А. Спасского, — центром богословского развития Востока и приобрела в христианском мире особую славу — славу церкви философской, в которой никогда не ослабевали интересы к изучению высших вопросов веры и знания»[120].

Однако именно александрийским священником был Арий, который дал свое имя наиболее значительному «еретическому» учению времени Константина. Сама же доктрина образовалась во второй половине III в. в Антиохии, в Сирии, где Лукиан, один из наиболее образованных людей того времени, основал школу экзегетики и теологии. Эта школа, как сказал Гарнак, «является кормилицей арианской доктрины, а Лукиан, ее глава, является Арием до Ария»[121].

Арий выдвинул идею о том, что Сын Божий создан, сотворен. Это и составило сущность арианской ереси. Учение Ария получило быстрое распространение не только в Египте, но и за его пределами. На сторону Ария перешли Евсевий, епископ Кесарийский, и Евсевий, епископ Никомедийский. Эмоции поднялись высоко (feeling ran high). Несмотря на старания единомышленников Ария, епископ Александрийский Александр отказывал Арию в общении. Попытки успокоить взволнованную церковь, предпринятые местными средствами, не привели к желанному результату.

Константин, только что победивший Лициния и сделавшийся единодержавным государем, прибыл в 324 году в Никомедию, где и получил целый ряд жалоб как со стороны противников Ария, так и его сторонников. Желая прежде всего сохранить церковный мир в государстве и не отдавая себе отчета в важности происходившей догматической распри, император обратился с письмом к Александру Александрийскому и Арию, где убеждал их примириться, взяв пример с философов, которые, хотя и спорят между собой, но уживаются мирно; примириться же им легко, так как оба признают Божественное провидение и Иисуса Христа. «Возвратите же мне мирные дни и спокойные ночи, — пишет в послании Константин, — дайте и мне насладиться безмятежной жизнью»[122]. С письмом Константин отправил в Александрию одного из самых доверенных лиц, епископа Кордубского (в Испании) Осию, который, передав письмо и разобрав дело на месте, после возвращения разъяснил императору всю важность арианского движения. Тогда Константин решил созвать собор.

Первый Вселенский собор был созван императорскими грамотами в 325 году в вифинском городе Никее. Число приехавших членов собора в точности неизвестно; обычно число никейских отцов определяется в 318[123] человек. Большинство состояло из восточных епископов. Престарелый римский епископ прислал вместо себя двух пресвитеров. Из дел, предназначенных для разбора на соборе, самым важным был вопрос об арианском споре. На соборе председательствовал император, который даже руководил прениями.

Деяния (акты) Никейского собора не сохранились. Некоторые даже сомневаются, составлялись ли вообще протоколы собора. Сведения о нем дошли до нас в сочинениях участников собора и историков[124]. После жарких споров собор осудил ересь Ария и после некоторых поправок и дополнений принял Символ Веры, в котором, вопреки учению Ария, Иисус Христос признавался Сыном Божиим, несотворенным, единосущным Отцу. С особым рвением и большим искусством восставал против Ария архидиакон александрийской церкви Афанасий. Никейский символ подписали многие из арианских епископов. Наиболее же упорные из них, в том числе и сам Арий, подверглись изгнанию и заточению. Один из лучших специалистов по арианству писал: «Арианство началось с мощью, обещавшей большое будущее, и через несколько лет казалось, что на Востоке нет равного претендента на господство. Однако его сила надломилась в момент собрания собора, „увянув“ (withered) от всеобщего осуждения христианского мира… Арианство казалось безнадежно сокрушенным, когда закрылся собор»[125]. Торжественное соборное послание возвестило всем общинам о наступившем церковном согласии и мире. Константин писал: «Что ни злоумышлял против нас дьявол, все (теперь) уничтожено в самом основании; двоедушие, расколы, смуты, смертельный яд, так сказать, несогласия — все это, по велению Божию, победил свет истины»[126].

Действительность не оправдала этих радужных надежд. Никейский собор своим осуждением арианства не только не положил конца арианским спорам, но даже явился причиной новых движений и осложнений. В настроении самого Константина замечается совершенно определенная перемена в пользу ариан. Через три года после собора из ссылки были возвращены Арий и его наиболее ревностные приверженцы[127]; вместо них в ссылку направились наиболее видные защитники никейского символа. Если никейский символ не был официально отвергнут и осужден, то он был сознательно забыт и отчасти заменен иными формулами.

Трудно с точностью выяснить, каким образом создалась упорная оппозиция Никейскому собору и чем была вызвана перемена в настроении самого Константина. Может быть, в числе различных даваемых объяснений этому из области придворных влияний, интимных семейных отношений и т.д., надо выделить одно объяснение, а именно, что Константин, приступив к решению арианского вопроса, не был знаком с религиозным настроением Востока, который в своей большей части сочувствовал арианству; сам император, наученный вере Западом и находившийся под влиянием своих западных руководителей, например Осии, епископа Кордубского, выработал в этом смысле и никейский символ, не подходивший к Востоку. Поняв, что на Востоке никейские определения шли вразрез с настроением церковного большинства и с желаниями массы, Константин и стал склоняться к арианству.

Во всяком случае, в последние годы правления Константина арианство проникло ко двору и с каждым годом все прочнее утверждалось в восточной половине Империи. Многие приверженцы никейского символа были лишены кафедр и отправились в изгнание. История арианского преобладания за это время, из-за состояния источников, недостаточно еще выяснена наукой[128].

Как известно, Константин до последнего года своей жизни оставался официально язычником. Лишь на смертном одре он принял крещение из рук Евсевия Никомедийского, т.е. арианина; но, как замечает проф. Спасский[129], умер с завещанием на устах возвратить из ссылки Афанасия, известного противника Ария. Своих сыновей Константин сделал христианами.

Основание Константинополя

Вторым событием первостепенной важности, после признания Христианства, было основание Константином новой столицы на европейском берегу Босфора, уже при входе его в Мраморное море, на месте древней мегарской колонии Византия (

Уже древние, задолго до Константина, прекрасно оценили исключительное по важности военное и торговое положение Византия на границе между Европой и Азией, дававшее господство над двумя морями, Черным и Средиземным, и приблизившее Империю к источникам древних блестящих культур.

Насколько можно судить по дошедшим до нас сведениям, мегарские выходцы в первой половине VII века до н.э. основали на азиатском берегу южной оконечности Босфора, напротив будущего Константинополя, колонию Халкидон. Через несколько лет после этого другая партия мегарцев основала на европейском берегу южной оконечности Босфора колонию Византий, название которой производится от имени главы мегарской экспедиции Визы ([130].

С тех пор как Римское государство перестало быть республикой, императоры не раз имели намерение перенести столицу из республикански настроенного Рима на Восток. По свидетельству римского историка Светония (1, 79), уже Юлий Цезарь собирался переехать из Рима в Александрию или Илион, т.е. на место древней Трои. Императоры первых веков христианской эры нередко надолго покидали Рим благодаря частым военным походам и разъездам по государству. В конце II века Византий постиг жестокий удар. Септимий Север, победив своего соперника Песценния Нигера, на стороне которого был Византий, подверг город жестокому разгрому и почти полному разрушению. Между тем Восток продолжал привлекать к себе императоров. Император Диоклетиан (284—305) с особенной охотой жил в Малой Азии, в вифинском городе Никомедии, который он украсил великолепными постройками.

Константин, решив создать новую столицу, не сразу остановил свой выбор на Византий. Некоторое время он, по-видимому, думал о Наиссе (Нише), где он родился, о Сардике (ныне София) или о Фессалонике (Солуни). Но особенное внимание Константина было привлечено местом древней Трои, откуда, по преданию, прибыл в Италию, именно в Лациум, Эней и положил основание римскому государству. Император лично отправился в знаменитые места, где сам определял очертания будущего города. Ворота были уже построены, как, по свидетельству христианского писателя V века Созомена, однажды ночью Константину во сне явился Господь и убедил его искать для столицы другое место. После этого Константин остановил окончательно свой выбор на Византий. Еще сто лет спустя проезжавшие на кораблях мимо троянского берега видели с моря неоконченные постройки Константина[131].

Византий, не оправившийся еще от разгрома, учиненного Септимием Севером, был в это время незначительным селением и занимал лишь часть мыса, вдающегося в Мраморное море. В 324 г. Константин решился на строительство новой столицы и в 325 г. началась постройка основных зданий[132]. Христианское предание рассказывает, что император с копьем в руке определял границы города, и когда приближенные, видя чрезвычайные размеры намечаемой столицы, с удивлением спрашивали его: «Докуда, государь, (ты пойдешь)?», — он отвечал: «(Я пойду) до тех пор, пока не остановится идущий впереди меня»[133]. Этим он объяснял, что некая небесная сила им руководит. Рабочие и материал для постройки были собраны отовсюду. Лучшие языческие памятники Рима, Афин, Александрии, Эфеса, Антиохии шли на украшение созидавшейся новой столицы. 40.000 готских воинов, так называемых федератов, участвовали в работе. Целый ряд разнообразных льгот, торговых, денежных и т.д., был объявлен для новой столицы, чтобы привлечь туда население. Наконец, к весне 330 г. работы настолько продвинулись вперед, что Константин счел возможным официально открыть новую столицу. Открытие состоялось 11 мая 330 г. и сопровождалось празднествами и увеселениями, длившимися сорок дней. В этом году христианский Константинополь оказался как бы «наложенным» (superimposed) на языческий Византий[134].

Трудно точно определить размеры города времени Константина. Во всяком случае, он по величине далеко превосходил территорию прежнего Византия. У нас нет точных данных о численности населения Константинополя в VI веке. По предположительной оценке, она могла превышать 200.000 человек[135]. Для защиты с суши против внешних врагов Константин выстроил стену, которая шла от Золотого Рога до Мраморного моря.

Несколько позднее древний Византий, превратившийся в столицу мировой державы, стал называться «городом Константина», или Константинополем. Столица получила муниципальное устройство Рима и делилась, подобно последнему, на четырнадцать округов-регионов, из которых два лежали за городскими стенами. Из памятников города, современных Константину, до нас почти ничего не дошло. Однако к его времени относится церковь св. Ирины, которая, будучи позднее дважды перестроена, особенно при Юстиниане Великом и потом при Льве III, существует и поныне (в настоящее время в ней помещается турецкий военный музей). Затем знаменитая змеиная колонна из Дельф (V века до н.э.), сделанная в память сражения при Платее, перевезенная Константином в новую столицу и водруженная им на Ипподроме, находится на том же месте, правда, в несколько испорченном виде, и теперь.

Гениальная прозорливость Константина сумела оценить все преимущества положения прежнего Византия, политические, экономические и культурные. В политическом отношении Константинополь, этот «Новый Рим», как часто его называют, для борьбы с внешними врагами обладал исключительными условиями: с моря он был недоступен; с суши его охраняли стены. В экономическом отношении Константинополь держал в своих руках всю торговлю Черного моря с Архипелагом и Средиземным морем и был предназначен сделаться торговым посредником между Европой и Азией. Наконец, в культурном отношении Константинополь находился вблизи главнейших очагов эллинистической культуры, которая, слившись с христианством и, конечно, видоизменившись, дала в результате христианско-греко-восточную культуру, получившую название византийской культуры.

«Выбор места для новой столицы, — пишет Ф.И. Успенский, — устройство Константинополя и создание из него всемирно-исторического города составляет неотъемлемую заслугу политического и административного гения Константина. Не в эдикте о веротерпимости мировая заслуга Константина: не он, так его ближайшие преемники принуждены были бы даровать господство христианству, которое от того ни мало не потеряло бы; между тем как своевременным перенесением столицы мира в Константинополь он в одно и то же время и спас древнюю культуру, и создал благоприятную обстановку для распространения христианства»[136]. Со времени Константина Великого Константинополь делается политическим, религиозным, экономическим и культурным центром Империи[137].

Реформы Диоклетиана и Константина

Реформы Константина и Диоклетиана характеризуются строгой централизацией власти, внедрением многочисленного чиновничества и четким разделением гражданской и военной власти. Эти реформы не были новыми и неожиданными. Римская империя вступила на путь централизации еще со времени Августа. Параллельно с поглощением Римом новых областей эллинистического Востока, в котором в течение уже долгих столетий развивалась высокая культура и традиционные формы управления, особенно в провинциях Птолемеевского Египта, наблюдалось и в жизни постепенное заимствование обычаев и эллинистических идеалов недавно обретенных земель. Отличительной чертой государств, образовавшихся на руинах империи Александра Македонского, — Пергам Атталидов, Сирия Селевкидов, Египет Птолемеев — была неограниченная власть монархов, что выражалось в особенно четких и ясных формах в Египте. Для египетского населения завоеватель Август и его преемники продолжали быть такими же неограниченными и обожествленными монархами, как и Птолемеи до них. Это была идея, почти что полностью противоположная римской концепции власти первых принцепсов, являвшейся компромиссом между римскими республиканскими учреждениями и новыми, недавно развившимися формами государственной власти. Политические влияния эллинистического Востока, конечно, постепенно меняли исходный характер власти римских принцепсов, которые очень скоро стали показывать их предпочтение Востоку и восточным концепциям имперской власти. Светоний сказал об императоре I века н.э. Калигуле, что тот был готов принять императорскую корону — диадему[138]; согласно источникам, император первой половины III века Элагабал, уже носил диадему в частной обстановке[139]. И хорошо известно, что император второй половины III века Аврелиан был первым, кто носил диадему публично. Надписи называют его «Богом» и «Господином» (Deus Aurelianus, Imperator Deus et Dominus Aurelianus Augustus)[140]. Именно Аврелиан установил автократическую форму правления в Римской империи.

Процесс развития императорской власти сначала на базе Птолемеевского Египта и позднее под влиянием Сасанидского Ирана, был практически завершен к IV веку. Диоклетиан и Константин хотели сделать явной организацию абсолютной власти и для этой цели они просто заменили римские политические традиции на обычаи и практику, которые господствовали на эллинистическом Востоке и были уже известны в Риме, особенно со времени Аврелиана.

Смутное время и военная анархия III века сильно расстроили внутреннюю организацию империи и привели к дезинтеграции внутри государства. На некоторое время Аврелиан восстановил единство империи и вследствие этого современные ему документы и надписи характеризуют его как «восстановителя империи» (Restitutor Orbis). Однако после его смерти наступил беспокойный период. Потом Диоклетиан поставил перед собой цель направить весь государственный организм на нормальный и правильный путь. В сущности, однако, он совершил лишь большую административную реформу. Но тем не менее, как Диоклетиан, так и Константин внесли столь важные преобразования во внутренний строй государства, что их можно считать основателями нового типа монархии, создавшейся под сильным влиянием Востока.

Живя часто в Никомедии и имея вообще склонность к Востоку, Диоклетиан усвоил многие черты восточных монархий. Он был настоящим самодержцем, государем-богом, носившим царскую диадему. Восточная роскошь и сложный церемониал были введены во дворце. Подданные, получившие аудиенцию, должны были перед императором падать на колени, едва смея поднять глаза на своего государя. Все, что касалось императора, называлось священным: священная особа его, его священные слова, священный дворец, священная казна и т.д. Императора окружал многочисленный двор, который, будучи со времени Константина перенесен в Конcтантинополь, поглощал громадные деньги и сделался центром многочисленных происков и интриг, так сильно осложнявших позднее жизнь Византийской империи. Таким образом, самодержавие в форме близкой к восточным деспотиям было установлено Диоклетианом и сделалось одним из отличительных признаков государственного строя Византии. Для упорядочения управления обширной и разноплеменной монархией Диоклетиан ввел систему тетрархии, т.е. четверовластия. Власть в империи была разделена между двумя августами с одинаковыми полномочиями, из которых один должен был жить в восточной, а другой в западной части государства; но оба августа должны были работать для одного римского государства. Империя продолжала оставаться единой; назначение же двух августов показывало, что правительство признавало уже в те времена различие между греческим Востоком и латинским Западом, управление которыми для одного лица было уже не по силам. Каждый август должен был взять себе в помощники по цезарю, которые после удаления от власти или смерти августа делались бы августами, избирая себе нового цезаря. Создавалась, таким образом, как бы искусственная династическая система, которая должна была избавить государство от прежних смут и происков различных честолюбцев и лишить легионы решающего значения при выборе нового императора. Первыми августами были Диоклетиан и Максимиан, а цезарями — Галерий и Констанций Хлор, отец Константина Великого. Диоклетиан оставил себе азиатские провинции, Фракию и Египет с центром в Никомедии, Максимиан — Италию, Африку и Испанию с центром в Медиолане (Милане), Галерий — Балканский полуостров (кроме Фракии) с прилегавшими к нему дунайскими провинциями с центром в Сирмиуме на р. Саве (вблизи совр. Митровицы) и Констанций Хлор — Галлию и Британию с центрами в Трире и Эбораке (Йорке).