Среди многих представителей возмущенных и оскорбленных мелких бюргеров был слесарь Антон Дрекслер. Он вместе с несколькими десятками своих сторонников создал «Немецкую рабочую партию». Это высокопарное название организации могло ввести в заблуждение. Членами этой партии были в основном мастера мюнхенского железнодорожного депо, мелкие торговцы, служащие, преподаватели и демобилизованные солдаты, только что вернувшиеся с фронта. Набор политических требований «Немецкой рабочей партии» был достаточно традиционным для немецкого национализма – борьба против коммунистов и жидомасонов. Определение немецкого рабочего, данное А. Дрекслером, было во многом комическим: «Тот, кто физически или умственно трудится на благо родины, является рабочим, а стало быть, должен вступать в „Немецкую рабочую партию“. В деятельности этой группировки эмоции брали верх над глубоким анализом, риторическая бессмыслица заменяла ясные политические цели. В сентябре 1919 года в эту организацию вступил бывший фронтовик Адольф Гитлер, которому буквально за несколько лет удалось превратить мелкую политическую организацию, ютившуюся в мюнхенских пивнушках, в мощное националистическое движение, получившее название Национал-социалистической рабочей партии Германии.
      Как талантливый оратор Гитлер сразу же сделал ставку на расизм в его социал-дарвинистском виде. Он буквально провозгласил новый моральный кодекс общества, который должен был быть воплощен в тысячелетнем рейхе. Но новые моральные законы он обосновывал при помощи уже господствовавших в массах этических представлений. Гитлер буквально провозгласил себя главным борцом против морального и физического загрязнения немецкого народа. Под физическим загрязнением он, прежде всего, подразумевал сифилис, который в трактовке Гитлера превратился в некую новую чуму. Бороться с этой болезнью надо было не при помощи медикаментов, а устраняя сами причины ее появления – проституцию, аморальный образ жизни, «ожидовление духовной жизни Германии».
      В принципе Гитлер не сказал ничего нового – о моральном упадке Германии в те дни вещали многие. Но именно фюрер додумался связать антисемитизм и причины нравственного гниения. В словаре Гитлера сифилис стал некой отличительной чертой евреев. «Французская болезнь», как называли его во времена «галантного века», превратилась в еврейскую заразу. Для Гитлера евреи были подлыми противниками, которые собирались сломить немецкий народ не в открытых битвах, а исподволь, разлагая и разрушая его изнутри. По Гитлеру, евреи принесли в мир «новый первородный грех», который заключался в том, что представители национальной буржуазии предпочитали родниться с богатыми еврейскими семьями. Эти брачные союзы он называл не иначе как «продажным спариванием, между жертвами финансовой целесообразности». В «Майн кампф» он писал по этому поводу: «Проникновение еврейского духа в область половой жизни, мамонизация этой стороны нашей жизни неизбежно подорвут раньше или позже жизненные силы молодых поколений. Вместо здоровых детей, являющихся продуктом здоровых человеческих чувств, на свет божий начинают появляться одни нездоровые дети – продукт коммерческого расчета. Ибо ясно, что основой наших браков все больше становится голый коммерческий расчет; инстинкты любви удовлетворяются где-то в другом месте».
      На первый взгляд могло показаться, что Гитлер объявил войну преуспевающему среднем классу. Это впечатление усиливалось, когда он отпускал гневные тирады в адрес буржуазии и ее лицемерного ханжества. Но это было лишь хитрой политической тактикой. Критике в основном подвергалась та буржуазия, которая поддерживала Веймарскую республику. К тому же, провозгласив концепцию «лба и кулака», Гитлер открыл путь в НСДАП для всех, кто не являлся евреем, марксистом и демократом. Не стоило забывать, что Гитлер как одаренный оратор очень чутко чувствовал публику. В пивных он льстил пресловутому среднем классу. Там он громогласно заявлял, что стоит различать здоровую, энергичную и национально мыслящую часть немецкого общества и декадентское «высшее общество», пораженное расовой инфекцией космополитизма. Но в Индустриальном клубе Дюссельдорфа тон его выступлений был совершенно другим.
      Социореволюционная концепция Гитлера была на самом деле всего лишь разновидностью буржуазной этики, призванной усилить «лучшие инстинкты здоровой части общества». Гитлер стремился сражаться с проституцией, приветствуя ранние браки. В любом случае это касалось только мужчин, женщин фюрер всегда рассматривал как пассивную субстанцию. Этот тезис он аргументировал ошибочным мнением, что женатые мужчины не склонны шляться по проституткам. Он яростно нападал на высшие слои, где матери хотели, чтобы их дети заключали браки с представителями знатных фамилий. Подобная замкнутость приводила к вырождению. Гитлер требовал, чтобы государство всячески поощряло многодетные семьи и занималось расовой гигиеной. Для него брак не был самоцелью, он всего лишь служил высшей задаче – преумножению и сохранению немецкой расы. Как мы помним, именно так сформулировал цели института брака профессор Макс фон Грубер. Не исключено, что Гитлер был знаком с его трудами. По крайней мере в 1925 году он взял на вооружение евгенику. Гитлер, следуя за Грубером, требовал предотвратить появление на свет наследственно больных детей. Для этого было необходимо проводить в жизнь широкую программу селекции, предполагавшую в том числе, стерилизацию. Личная жизнь должна была быть поставлена на службу государству и расе.
      Теории воспитания молодежи были построены Гитлером так, чтобы вызвать доверие у простого обывателя. Они были незамысловатыми. «Все дело воспитания должно быть поставлено так, чтобы свободное время молодежи использовалось для физических упражнений. Наш юноша не должен праздно шляться по улицам и кино, а должен после трудового дня посвящать все остальное время закаливанию своего организма, ибо жизнь еще предъявит к нему очень большие требования. Задача воспитания нашего юношества должна заключаться вовсе не в накачивании его школьной премудростью… Надо положить конец и тому предрассудку, будто вопросы физического воспитания являются частным делом каждого отдельного человека. Нет, это не так. Нет и не может быть свободы, идущей в ущерб интересам будущих поколений, а стало быть, и всей расы».
      И завершающим аккордом звучал уже знакомый многим немцам нравственный приговор Веймарской республике: «Ведь, в сущности, вся наша теперешняя общественная жизнь является сплошным рассадником половых соблазнов и раздражений. Присмотритесь только к программе наших кино, варьете и театров, и вы не сможете отрицать, что это далеко не та пища, в которой нуждается наше юношество. Афиши и плакаты прибегают к самым низменным способам возбуждения любопытства толпы. Каждому, кто не потерял способности понимать психологию юношества, ясно, что все это должно причинять громадный моральный ущерб молодежи. Тяжелая атмосфера чувственности, господствующая у нас всюду и везде, неизбежно вызывает у мальчика такие представления, которые должны быть ему еще совершенно чужды. Результаты такого „воспитания“ приходится констатировать теперь, увы, на каждом шагу. Наша молодежь созревает слишком рано и поэтому старится преждевременно. В залах судов вы можете частенько слышать ужасающие вещи, дающие ясное представление о том, как неприглядна жизнь наших 14 – 15-летних юношей. Что же удивительного после этого, если сифилис находит себе распространение и среди этих возрастов. Разве не страшно видеть, как проститутки больших городов дают первые уроки брачной жизни этим еще совсем молодым, физически слабым и морально развращенным мальчикам. Кто всерьез хочет бороться против проституции, тот должен прежде всего помочь устранить идейные предпосылки ее, тот должен помочь положить конец той аморальной культуре больших городов, которая является настоящим бичом для юношества. Конечно, по этому поводу поднимется страшнейший шум, но на это не следует обращать никакого внимания. И если мы не вырвем нашу молодежь из болота, окружающего ее сейчас, она неизбежно в нем утонет. Кто не хочет видеть всей этой грязи, тот на деле помогает ей и сам становится соучастником постепенного проституирования будущих поколений, от которых зависит вся дальнейшая судьба нашей нации. Эту очистительную работу необходимо предпринять во всех областях. Это относится к театру, искусству, литературе, кино, прессе, плакату, выставкам и т. д. Во всех этих сферах приходится констатировать явления распада и гниения. Только после основательной чистки сможем мы заставить литературу, искусство и т. д. служить одной великой моральной государственной и культурной идее. Нужно освободить всю нашу общественную жизнь от затхлого удушья современной эротики, нужно очистить атмосферу от всех противоестественных и бесчестных пороков. Руководящей идеей во всей этой работе должна быть систематическая забота о сохранении физического и морального здоровья нашего народа. Право индивидуальной свободы должно отступить на задний план перед обязанностью сохранения расы».
      Так что же было подлинной нацистской этикой, провозглашенной Гитлером? Спартанское воспитание, ранний брак, воспроизводство расово чистого и генетически здорового потомства? Эти требования, действительно, были противопоставлены новым ценностям презираемой Веймарской республики, ее сексуальной распущенности и эротической развращенности. Но разве эти моральные установки соответствовали поведению штурмовиков, печально известных своим пьянством и дебошами, и образу жизни купавшихся в роскоши нацистских бонз? Или, может, этому моральному облику соответствовали Герман Эссер, Юлиус Штрайхер, Эрнст Рём или Роберт Лей? Отнюдь, даже сами нацисты говорили об отвратительном поведении их высокопоставленных вождей.
      По сути, нацисты не предложили никакой новой этики. Нацистские ораторы предпочитали разъяренно нападать на призрак повсеместной безнравственности, зарабатывая одобрение озлобленной толпы. Собственные радикальные идеи, построенные на расистских представлениях и моральных установках доиндустриального общества, выдавались за панацею, способную спасти государство. Но нацисты нигде ясно не говорили о роли, предназначенной женщине в будущем рейхе. Указывалось лишь, что в девушках надо воспитывать будущую мать. Единственное место в официальных документах НСДАП, где упоминалась женщина, был 21-й пункт нацистской политической программы. Но и в нем шла речь о защите здоровья матери и ребенка.
      Самих женщин предполагалось защитить от мира труда. Работающая женщина для нацистов была потенциально неполноценной, так как не могла заниматься воспитанием детей и рожать здоровое потомство. Но, принимая во внимае, что почти третья часть женщин была занята на производстве, нацисты пошли на некие уступки. Национал-социалисты «даровали» им право зарабатывать на жизнь специальными «женскими занятиями». Может быть, не случайно указывались профессии, которые занимали жены людей среднего достатка: розничная торговля, сельское хозяйство, образование детей, пошив одежды.
      Во время выборов 1932 года Грегор Штрассер, один из лидеров левого крыла НСДАП, великодушно заявил: «Работающая женщина в национал-социалистическом государстве будет обладать равноправием вместе с замужними особами и матерями». Но почти тут же он сделал оговорку, касаемо будущих ограничений: «Но в рамках этого необходимо постепенно подготавливать переход к свертыванию сложившейся экономической системы, где используется женский труд».
      Национал-социалистическая политическая теория с самого начала предусматривала существенные ограничения на участие женщин в политике. Например, они не могли входить в высшие руководящие органы НСДАП (предписание 1921 года). Даже в качестве рядовых членов партии их функции сводились к уходу за ранеными в ходе уличных стычек с штурмовками. Но их энтузиазм, их восхищенное отношение к Гитлеру были просто незаменимы для нацисткой пропаганды и агитации. Герман Эссер, старый друг Гитлера, известный своими многочисленными любовными похождениями, цинично заявлял: «Их место на кухне и в спальне». Даже Грегор Штрассер при всем своем антикапитализме придерживался подобной же буржуазной установки. Однажды в своей газете «Национал-социалистические письма» он написал, что мужчина предоставляет женщине душу, а та в ответ свое тело. Для него ценность женщины заключалась только в ее материнстве.
      «Нацистская амазонка» Амалия Лауэр в своем трактате, написанном в 1932 году, информировала женщин, состоявших в НСДАП, что национал-социалистическое мировоззрение видело в них только биологический аспект – воспроизведение расово чистого потомства.
      Грегор Штрассер уже в 1926 году поднимал вопрос о предоставлении многодетным матерям особых политических привилегий. Таковыми могли быть двойной голос в ходе выборов или приравнивание подобных женщин к военнослужащим, что влекло за собой предоставление особых льгот. Но Гитлер воспротивился этим начинаниям, он полагал, что это чрезмерная компенсация за выполнение естественных обязанностей. В государстве, которое собирался построить фюрер, женщина не получала общественного признания, пока не становилась матерью. Только родив ребенка, она могла стать полноправным членом общества: «Немецкая девочка становится гражданином Германии только после женитьбы. Но гражданские права можно предоставить и женщинам, которые активно заняты в экономике страны». Последняя фраза была небольшим реверансом в сторону работающих женщин, которые в годы прихода Гитлера к власти были еще и избирателями, но она вовсе не отражает подлинных намерений нацистов.
      Для среднего класса, ненавидевшего как Веймарскую республику, так и феминисток, уступки, предпринятые в отношении женщин, были противны по самой своей природе. «Приходилось ли вам видеть, как сбегается народ, когда на улице начинается драка? Жестокость внушает им уважение. Жестокость и грубая сила. Простой человек с улицы уважает лишь грубую силу и безжалостность. В особенности женщины, женщины и дети. Людям нужен целительный страх. Они хотят чего-нибудь бояться. Они хотят, чтобы их пугали и чтобы они, дрожа от страха, подчинялись кому-нибудь. Разве не об этом свидетельствует опыт побоищ во время наших митингов, когда побитые первыми записывались в члены партии? Что за болтовня о жестокости, что за протесты против мучений?! Массы хотят этого. Им нужно что-нибудь ужасающее», – заявил как-то Гитлер Раушнингу. А затем добавил: «Масса, народ – для меня это как женщина. Любой, кто не понимает присущего массе женского характера, никогда не станет фюрером. Чего хочет женщина от мужчины? Ясности, решимости, силы, действия. Ради этого она пойдет на любую жертву». Это могло показаться сомнительным аргументом в споре, но успех гитлеровской партии подтверждал его правильность. На выборах 1930 года в рейхстаг пришел к НСДАП первый крупный политический успех. Из 6,5 миллиона избирателей, отдавших свои голоса нацистам, 3 миллиона составляли женщины. Несомненно, что большинство из них руководствовались эмоциями, а не трезвыми рассуждениями. Тысячи женщин просто боготворили фюрера.
      Социал-демократическая газета «Мюнхнер пост» от 3 апреля 1923 года с большой издевкой писала о «втюрившихся в Гитлера женщинах», которые с увлажненными глазами восторженно упивались его речами, отдавали в заклад украшения и делали взносы в пользу своего кумира. В качестве реванша за такие и подобные статьи Гитлер повелел разгромить 8 ноября 1923 года редакционные помещения газеты.
      Женщины в самом деле были с первых часов верными помощницами Гитлера. Они прокладывали ему дорогу, устанавливали контакты и финансировали его.
      Карола Гофман посетила в 1920 году партийное собрание, на котором выступал Гитлер. Конечно, она выделялась в этом зале, где за кружками пива сидели в основном мужчины. После выступления Гитлер подошел к ней и сказал, что у нее голубые замечательные глаза, которые напоминают ему о глазах его матери. Карола почувствовала себя польщенной, так как подобный комплимент доводилось услышать далеко не всем женщинам, отпраздновавшим свой восьмидесятый день рождения.
      Для Каролы началась, можно сказать, почти новая жизнь. Внезапно у нее появился кто-то, о ком она могла заботиться, после того как ее муж, директор гимназии, умер. Она заботилась об Адольфе Гитлере как мать, она стирала его рубашки, гладила брюки, пекла ему пироги. И она предоставила ему свой загородный дом для тайных совещаний, которые Гитлер постоянно проводил со своими товарищами по партии. В знак благодарности Гитлер называл ее «моя любимая дорогая мамочка».
      Эта «мамочка» была склонна к реакционным мыслям и для своего возраста была довольно крепкой. Бывшая учительница, она участвовала в «боях» на заседаниях, дома же, в престижном квартале Мюнхена Золльне, состоявшем из вилл, основала местную партийную ячейку – ортсгруппе. В восемьдесят три года она каждый месяц ездила в Ландсберг, который находился в 60 километрах от города. Там она навещала Гитлера в тюрьме, привозила ему пирожные со взбитыми сливками. Спустя двадцать лет Гитлер сказал о ней: «Среди всех моих подруг преклонного возраста только одна госпожа директор Гофман отличалась благородной заботливостью». Но Карола Гофман была первой в том длинном списке старых и пожилых дам, которые совершенно странным образом способствовали карьере Гитлера.
      В Мюнхене тогда, как, впрочем, и сейчас, элита встречалась на приемах и вечеринках, где множество людей вели абсолютно пустые и бессмысленные разговоры. Люди эти от скуки любое событие воспринимали как развлечение и считали себя чрезвычайно важными особами. На первый взгляд Адольф Гитлер, казалось, совершенно не вписывался в этот сиятельный круг предпринимателей, политиков, деятелей искусств. Он пах казармой и пивными трактирами, носил запятнанный макинтош или длинное черное пальто, снимал комнату на Тирш-штрассе, 41, в убогой квартирке с дешевым истертым линолеумом на полу. Он ничего не умел делать, кроме как молоть языком. Его острые слова произвели в высоких кругах поначалу отталкивающее действие, его антисемитские лозунги еще не считались тогда повсеместно приличными. Но очень скоро все изменилось.
      Супруга одного известного фабриканта роялей Хелена Бехштейн была одной из первых, кто пригласил Адольфа Гитлера в свой аристократический салон. Поэт и драматург Дитрих Экарт, фанатичный приверженец расистского учения и автор слов «Песни штурмовиков», спросил ее, не хочет ли она познакомиться с «будущим освободителем Германии». Хелена пришла в совершенный восторг от этой идеи. И Экарт привел с собой в июне 1921 года господина с коротко подстриженными усиками, который производил впечатление довольно неуклюжего и зажатого человека.
      В этот вечер на Гитлере был потертый голубой костюм. У него самого и, вероятно, у многих гостей было чувство, что он не в своей тарелке. Гитлер чувствовал себя маленьким и что он здесь не к месту, в этом доме рядом с этой госпожой Бехштейн в элегантном вечернем платье, рядом с господином Бехштейном в смокинге, и даже рядом с официантами в их ливреях. С открытым ртом стоял Гитлер и поражался роскоши, которую ему не приходилось видеть раньше. Особенно ему понравились водопроводные краны в ванной комнате. «Представьте себе, госпожа Ганфштенгль… можно даже регулировать температуру воды», – рассказывал он благоговейным голосом жене партийного друга так, как будто бы он присутствовал при совершении чуда. Хелене Бехштейн сразу понравился этот неотесанный молодой человек и его пламенные речи, которые принесли искру в ее скучное существование жены фабриканта. Хелена нашла кого-то, кого она могла бы взять под свое крылышко. Она решила сделать из этого убогого чудака настоящего государственного деятеля. Во время одного из его первых визитов она взяла его черную шляпу со старомодными, слишком широкими полями, которую она считала «ужасным монстром». Итак, Хелена порылась в платяном шкафу своего мужа и нашла симпатичную светло-зеленую фетровую шляпу, почти еще новую, которую Гитлер с тех пор очень часто надевал во время своих визитов к Бехштейнам.
      Хелена охотно общалась с Адольфом Гитлером. Он ругал «ноябрьских преступников», коммунистов, евреев; она говорила ему, что следует одевать и как двигаться. Она подарила ему собачью плетку, заставила его носить блестящие кожаные сапоги, уговорила одеваться в смокинг и рубашки с манжетами. Она научила его вежливым светским фразам и показала ему благородные жесты, которым Гитлер, тем не менее, за всю свою жизнь так и не научился. Во время приемов, на которые его вскоре часто стали приглашать, кланялся он часто немного ниже, чем требовалось; букеты цветов, которые он приносил с собой, были слишком велики, его поцелуй рук – слишком преувеличенным и театральным.
      Но именно это делало его интересным. Уже вскоре он считался в высшем обществе экзотикой, на которую стоило взглянуть. Этот Гитлер подслащал вино кусочком сахара. Он мог фыркать, как дикий зверь, – и то, и другое вызывало и улыбку, и восхищение. Присутствовать на приеме, на который был приглашен Гитлер, было для элиты таким же развлечением, как посещение цирка простым народом.
      Хелена Бехштейн и ее муж давали эти приемы в двух местах: в берлинском районе Шарлоттенбург на вилле, которая была построена в стиле периода грюндерства, или в Мюнхене, в личных апартаментах в отеле «Баварский двор». В обоих домах Гитлер отныне регулярно появлялся, он был звездой и постоянным гостем одновременно. Хелена утвердилась в мнении о том, что он «молодой мессия Германии». Владельцы берлинского отеля «Эксельсиор» считали по-другому: они отказали Гитлеру, когда он хотел провести там заседание народного крыла Немецкой национальной партии. Но зато Хелена Бехштейн открыла двери своей виллы, и заседание все же состоялось.
      «Я бы хотела, чтобы он был моим сыном», – сказала Хелена Бехштейн о Гитлере. И она попыталась, хоть и безуспешно, сделать из него своего зятя. Но все попытки обручить его с ее дочерью Лоттой провалились. Более успешным оказались знакомства Гитлера с важными предпринимателями. Она брала его с собой в оперу и давала приемы, единственная цель которых состояла в том, чтобы представить ее фаворита по возможности большему количеству влиятельных людей – почти все трясли ему руку, но некоторые поддерживали его и его партию щедрыми взносами и пожертвованиями. В салоне Хелены Бехштейн Гитлер познакомился с Винифрид Вагнер, невесткой композитора, которая позже сыграла важную роль в его жизни.
      Хелена Бехштейн консультировала Гитлера не только в вопросах поведения и внешнего вида, она также поддерживала его финансово, сделавшись его благотворительницей. Так, один из друзей Гитлера сказал как-то во время банкета на вилле Бехштейнов: «Милостивая государыня, украшения, которые вы носите, могли финансировать наше национал-социалистическое движение многие месяцы». В ответ на это Хелена сняла одно из колец и передала его фюреру.