- Все. Пойдемте, я покажу вам номер. Где ваши вещи?
      - Пришлют завтра.
      Они поднялись во второй этаж. Дежурная сняла с доски ключ и открыла дверь.
      - Вот этот.
      Крэгг подошел к окну. З_д_а_н_и_е р_а_т_у_ш_и в_и_д_н_е_л_о_с_ь_ _ч_у_т_ь л_е_в_е_е, ч_е_м е_м_у с_л_е_д_о_в_а_л_о б_ы
      - Эта комната мне не подходит. А что рядом?
      - Номер рядом свободен, но там еще не прибрано. Оттуда выехали только вечером.
      - Это неважно.
      - Да, но сейчас нет горничной.
      - Я сказал, что это не имеет значения!
      - Хорошо, - вздохнула дежурная, - если вы настаиваете, я сейчас постелю.
      Кажется, это было то, что нужно, но кровать стояла у д_р_у_г_о_й с_т_е_н_ы.
      Крэгг подождал, пока дежурная расстелила простыни.
      - Спасибо! Больше ничего не надо. Я ложусь спать.
      - Спокойной ночи! Вас утром будить?
      - Утром? - Казалось, он не понял вопроса. - Ах, утром! Как хотите, это уже не существенно.
      Дежурная фыркнула и вышла из комнаты.
      Крэгг отдернул штору, передвинул кровать к противоположной стене и, погасив свет, начал раздеваться.
      Он долго лежал, глядя на узор обоев, пока блик луны не переместился к изголовью кровати. Тогда, зажмурив глаза, он нажал кнопку на часах...
      x x x
      "Если вы хотите удержать что-то в памяти, думайте об этом в период трансформации".
      ...Объезжая пень, она резко завернула влево и потеряла равновесие. Когда ей удалось стать второй лыжей на снег, она вскрикнула, обрыв был всего в нескольких метрах. Она поняла, что тормозить уже поздно, и упала на левый бок. Большой пласт снега под ней стал медленно оседать вниз...
      Крэгг проснулся со странным ощущением тяжести в голове. Лучи утреннего солнца били в глаза, проникая сквозь закрытые веки. Он перевернулся на бок, пытаясь вспомнить, что произошло вчера.
      Кажется, вчера они с Ингрид до двух часов ночи катались на лыжах при лунном свете. Потом, в холле, она сказала... Ах, черт! Крэгг вскочил и торопливо начал натягивать на себя еще не просохший со вчерашнего дня свитер. Проспать в такой день!
      Сбегая по лестнице, он чуть не сбил с ног поднимавшуюся наверх хозяйку в накрахмаленном чепце и ослепительно белом переднике.
      - Торопитесь, господин Крэгг! - На ее лице появилось добродушно-хитрое выражение. - Барышня вас уже давно ждет. Смотрите, как бы...
      Крэгг в два прыжка осилил оставшиеся ступеньки.
      - Ингрид!
      - А мой совет: до обрученья не целуй его! - пропела Ингрид, оправляя прическу. - Садитесь лучше пить кофе. Признаться, я уже начала думать, что вы, раскаявшись в своем безрассудстве, умчались в город, покинув обманутую Маргариту.
      ...Когда ей удалось стать второй лыжей на снег, она вскрикнула...
      - Не знаю, что со мной случилось, - сказал Крэгг, размешивая сахар. - Я обычно так рано встаю.
      - Вы нездоровы?
      - Н-н-нет.
      - Сожаление об утерянной свободе?
      - Что вы, Ингрид!
      - Тогда смажьте мои лыжи. Мы поднимемся наверх в фуникулере, а спустимся...
      - Нет!! - Крэгг опрокинул чашку на скатерть. - Не нужно спускаться на лыжах!
      - Что с вами, Лин?! - спросила Ингрид, стряхивая кофе с платья. Право, вы нездоровы. С каких пор?..
      - Там... - Он закрыл глаза руками.
      ...Объезжая пень, она резко завернула влево и потеряла равновесие...
      - Там... пни! Я... боюсь, Ингрид! Умоляю вас, пойдем назад по дороге! Мы можем спуститься в фуникулере.
      Ингрид надула губы.
      - Странно, вчера вы не боялись никаких пней, - сказала она, вставая. Даже ночью не боялись. Вообще, вы сегодня странно себя ведете, Еще не поздно...
      - Ингрид!
      - Перестаньте, Лин! У меня нет никакого желания тащиться три километра пешком под руку со своим добродетельным и трусливым супругом или стать всеобщим посмешищем, спускаясь в фуникулере. Я иду переодеваться. В вашем распоряжении десять минут, чтобы подумать. Если вы все это делаете против своей воли, то еще есть возможность...
      - Хорошо, - сказал Крэгг, - сейчас смажу ваши лыжи...
      x x x
      ... - Согласен ли ты взять в жены эту женщину?
      .. .обрыв был всего в нескольких метрах. Она поняла, что тормозить уже поздно, и упала на левый бок...
      - Да.
      - А ты согласна взять себе в мужья этого мужчину?
      - Согласна.
      - Распишитесь...
      Церемония окончилась.
      - Ну? - прикрепляя лыжи, Ингрид снизу взглянула на Крэгга. В ее глазах был вызов. - Вы готовы?
      Крэгг кивнул.
      - Поехали!
      Ингрид взмахнула палками и вырвалась вперед...
      Крэггу казалось, что все это он уже однажды видел во сне: и синевато-белый снег, и фонтаны пыли, вырывающиеся из-под ног Ингрид на поворотах, и красный шарф, полощущий на ветру, и яркое солнце, слепящее глаза.
      Впереди одиноко маячила старая сосна. Ингрид мелькнула рядом с ней. Д_а_л_ь_ш_е в с_н_е_г_у д_о_л_ж_е_н б_ы_л т_о_р_ч_а_т_ь п_е_н_ь.
      ...Объезжая пень, она резко завернула влево и потеряла равновесие...
      Ингрид вошла в правый поворот. В правый! Крэгг облегченно вздохнул.
      - Не так уж много пней, - крикнула она, резко заворачивая влево. - Все ваши страхи... - Взглянув на ехавшего сзади Крэгга, она потеряла равновесие. Правая лыжа взметнулась вверх.
      Крэгг присел и, оттолкнувшись изо всех сил палками, помчался ей наперерез.
      Они столкнулись в нескольких метрах от обрыва.
      Уже падая в пропасть, он услышал пронзительный крик Ингрид. Дальше весь мир потонул в нестерпимояркой вспышке света.
      - Вот ваша газета, доктор Меф, - сказала служанка.
      x x x
      Эзра Меф допил кофе и надел очки.
      Несколько минут он с брезгливым выражением лица просматривал сообщения о событиях в Индо-Китае. Затем, пробежав статью о новом методе лечения ревматизма, взглянул на последнюю страницу. Его внимание привлекла заметка, напечатанная петитом и обрамленная черной каймой.
      В номере гостиницы курорта Пенфилд скончался известный ученый-филолог, профессор государственного университета Дономаги, доктор Лин Крэгг. Наша наука потеряла в его лице...
      Меф сложил газету и прошел в спальню.
      - Нет, Мари, - сказал он служанке, - этот пиджак повесьте в шкаф, я надену черный костюм.
      - С утра? - спросила Мари.
      - Да, у меня сегодня траур. Нужно еще выполнить кое-какие формальности.
      - Кто-нибудь умер?
      - Лин Крэгг.
      - Бедняга! - Мари достала из шкафа костюм. - Он очень плохо выглядел последние дни. А вы его вчера даже не проводили!
      - Это случилось в Пенфилде, - сказал Меф. - Кажется, он поехал кататься на лыжах.
      - Господи! В его-то годы! Вероятно, на что-нибудь налетел!
      - Вероятно, если исходить из представлений пространственно-временного континуума. Ах, Сатана!..
      - Ну, что еще случилось, доктор Меф? - спросила служанка.
      - Опять куда-то задевался рожок для обуви! Вы не представляете, какая мука - натягивать эти модные ботинки на мои старые копыта!
      УТКА В СМЕТАНЕ
      Откровенно говоря, я люблю вкусно поесть Не вижу причины это скрывать, потому что ведь от гурмана до обжоры, как принято нынче выражаться, дистанция огромного размера Просто я считаю что каждое блюдо должно быть приготовлено наилучшим образом. Возьмем, к примеру, обыкновенный кусок мяса. Можно его кинуть в кастрюлю и сварить, можно перемолоть на котлеты, а можно, потушив в вине с грибами и пряностями, создать произведение кулинарного искусства
      К сожалению, в наше время люди начали забывать, что еда - это прежде всего удовольствие Увы, канули в Лету придорожные кабачки, где голодного путника ждала у пылающего очага утка, поджаренная на вертеле. Кстати, об утках: уверяю вас, что обычная газовая плита дает возможность приготовить утку ничуть не хуже, чем это делалось нашими предками. Просто нужно перед тем, как поставить ее в сильно нагретую духовку, обмазать всю тушку толстым слоем сметаны. Если вы при этом проявите достаточно внимания и не дадите утке перестоять, ваши труды будут вознаграждены восхитительной румяной корочкой, тающей во рту
      Многие считают, что утку нужно жарить с яблоками. Глупости! Наилучший гарнир - моченая брусника. Не забудьте положить внутрь утки, так сказать в ее недра, несколько зернышек душистого перца, немного укропа и лавровый лист. Это придает блюду ни с чем не сравнимый аромат.
      Был воскресный день, и я только посадил утку в духовку, как раздался звонок в передней.
      - Это, наверное, почта, - сказала жена - Пойди открой.
      У меня очень обширная корреспонденция. Не буду скромничать. Как писатель-фантаст, я пользуюсь большой известностью После выхода книги меня буквально засыпают письмами. Пишут обычно всякую галиматью, но я бережно храню все эти листки, чаще всего нацарапанные корявым почерком со множеством ошибок, храню потому, что ведь это, что ни говори, часть моей славы. Когда ко мне приходят гости, особенно собратья по перу, я люблю достать папки с письмами и похвастать ими.
      К сожалению, дело не всегда ограничивается посланиями. Мне часто звонят по телефону. У меня уже выработалась особая система уклоняться от просьб "уделить несколько минут для очень важного разговора". Все это или графоманы, или восторженные юнцы, принимающие всерьез то, что я пишу. Хуже, когда они являются без предварительного звонка, Тут, хочешь не хочешь, приходится тратить на них время. Иногда мне даже всучивают рукописи, которые я, признаться, никогда не читаю. Держу некоторое время у себя, а потом отвечаю по почте, что, дескать, замысел не лишен интереса, но нужно больше обращать внимания на язык и тщательнее работать над сюжетом. Как-то все-таки приходится заботиться о своей популярности.
      Итак, я пошел открыть дверь.
      Это был не почтальон. Переминавшийся с ноги на ногу человек мало походил на моих обычных посетителей. На вид ему было лет сорок пять. Под глубоко запавшими глазами красовались набрякшие мешки, какие бывают у хронических алкоголиков. Длинный, немного свернутый на сторону нос и оттопыренные уши тоже не придавали особой привлекательности своему владельцу. Хотя на улице шел снег, он был без пальто и шапки. Снежинки таяли на его голове с наголо остриженными волосами. Облачен он был в дешевый, видно только что купленный, костюм, слишком широкий в плечах. Рукава же были настолько коротки, что из них сантиметров на десять торчали руки в черной сатиновой рубашке. Шею он обвязал клетчатым шарфом, концы которого болтались на груди.
      В людях я разбираюсь хорошо. Не дожидаясь горькой исповеди о перипетиях, приведших его к положению просителя, я достал из кошелька 40 копеек и протянул ему.
      Посетитель нетерпеливым жестом отмахнулся от денег и бесцеремонно переступил порог.
      - Вы ошибаетесь. - К моему удивлению, он навал меня по имени и отчеству. - Я к вам по делу, и притом весьма срочному. Прошу уделить мне несколько минут.
      Он взглянул на свои ноги, обутые в огромные рабочие ботинки, такие же новые, как и его костюм, потоптался нерешительно на месте и вдруг направился в комнаты.
      Обескураженный, я последовал за ним.
      - Ну-с? - Мы сидели в кабинете, я за столом, он - в кресле напротив. Чем же я обязан вашему визиту?
      Я постарался задать этот вопрос ледяным тоном, тем самым, который уже не раз отпугивал непрошеных посетителей.
      - Сейчас. - Он провел ладонью по мокрой голове и вытер руку о пиджак. Сейчас я вам все объясню, но только разговор должен остаться между нами.
      С меня этого было достаточно. Мне совершенно не хотелось выслушивать признания о загубленной жизни. Вот сейчас он скажет: "Дело в том, что я вернулся..."
      - Дело в том, - сказал посетитель, - дело в том... - он запнулся и сморщил лицо, как будто проглотил что-то очень невкусное, - дело в том, что я прибыл с другой планеты.
      Это было так примитивно, что я рассмеялся. Моему перу принадлежат десятка два подобных рассказов, и у меня выработался полный иммунитет ко всякой фантастической ерунде. Вместе с тем, мой опыт в таких делах давал мне возможность быстро и, я бы сказал, элегантно разоблачить любого проходимца. Что ж, это было даже занятно.
      - С другой планеты? - В моем голосе не было и следов удивления. - С какой же именно?
      Он пожал плечами.
      - Как вам сказать? Ведь ее название ничего вам не даст, оно на Земле неизвестно.
      - Неважно! - Я снял с полки энциклопедический словарь и отыскал карту звездного неба. - Покажите мне хотя бы место, где она находится, эта ваша планета.
      Он близоруко прищурился и, поводив пальцем по карте, ткнул в одно из звездных скоплений.
      - Вот тут. С Земли она должна была бы наблюдаться в этом созвездии. Однако ни в один из телескопов вы ее увидеть не сможете. Ни ее, ни звезду, вокруг которой она обращается.
      - Почему же?
      - Это не имеет значения. - Он опять поморщился. - Слишком долго объяснять.
      - На каком же расстоянии она находится от Земли?
      - На каком расстоянии? - растерянно переспросил он. - На каком расстоянии? Это... смотря как считать...
      - А как вы привыкли считать звездные расстояния? Может быть, в километрах? - Я вложил в этот вопрос столько иронии, что лишь болван не мог ее почувствовать.
      - В километрах? Право, не знаю... Нет, в километрах нельзя.
      - Почему?
      - Не получается. Километры, ведь они...
      - Разные? - насмешливо переспросил я.
      - Вот-вот, - радостно заулыбался он, - именно разные.
      - Тогда, может быть, в парсеках или в световых годах?
      - Пожалуй, можно в световых годах. Что-то около... двух тысяч лет.
      - Около?
      - Да, около. Я, признаться, никогда точно не интересовался.
      Тут я ему нанес новый удар:
      - Сколько же времени вам пришлось сюда лететь?
      - Я не знаю. - Он как-то беспомощно огляделся вокруг. - Право, не знаю... Ведь те понятия о времени и пространстве...
      Видно было, что он запутался. Еще два вопроса, и я его загоню в угол.
      - Когда вы прилетели?
      - Двадцать лет назад.
      - Что?!
      Только идиот мог отвечать подобным образом. Он даже не пытался придать своим ответам хоть какую-то видимость правдоподобия. Сумасшедший? Но тогда, чтобы поскорее его спровадить, нужно менять тактику. Говорят, что сумасшедшие обладают редким упрямством. С ними нужно во всем соглашаться, иначе дело может принять совсем скверный оборот.
      - Где же вы были все это время? - спросил я участливым тоном.
      - Там. - Он ткнул пальцем по направлению потолка. - На орбите. Неопознанные летающие объекты. Слышали?
      - Слыхал. Значит, вы были на этом, как его, летающем блюдце?
      Он утвердительно кивнул головой.
      - Чем же вы там занимались все двадцать лет?
      - Чем занимался?! - Он неожиданно пришел в бешенство. - Идиотский вопрос! Чем занимался?! Всем занимался! Расшифровывал ваши передачи по эфиру, наблюдал, держал связь с Комитетом. Попробовали бы вы, вот так, двадцать лет на орбите! Двадцать лет питаться одной синтетикой! Чем занимался?!! Это вам не за столом сидеть, рассказики пописывать.
      Я взглянул на часы. Пора было полить утку вытопившимся жиром, иначе корочка пересохнет. Однако оставлять такого субъекта одного в кабинете мне очень не хотелось. О, злополучная писательская доля! Чего только не приходится терпеть.
      - Действительно, это должно быть очень тяжело, - примирительно cказал я. - Двадцать лtт не слезать с блюдца, не каждый выдержит. Видеть под собой землю и не иметь возможности побывать там, с ума сойти можно.
      - Бывал я на земле, - мрачно произнес он. - Бывал, но не надолго. Часа по четыре. Больше в библиотеки ходил, знакомился с книгами. Вот и к вам пришел оттого, что прочитал ваш роман.
      Час от часу не легче! Гибрид сумасшедшего с почитателем.
      - Так вот, - продолжал он, - пришел я к вам, потому что вы пишете о внеземных контактах.
      - Ну и что же?
      - А то, что я заболел. Психика не выдерживает больше на орбите. Понятно? Через месяц у меня сеанс связи с Комитетом, я сообщу им свое решение насчет Земли, а пока придется мне пожить у вас, привести себя немного в порядок, накопить жизненной силы для сеанса, а то ничего из этого не получится.
      - Из чего не получится? - Я чувствовал, что еще немного, и я окончательно потеряю терпение. Пусть он сумасшедший, но я тоже имею нервы. Простите, я не понял, что именно не получится.
      - Сеанс связи не получится. Жизненных сил не хватит, а по радио очень долго. Сами понимаете, две тысячи световых лет.
      - Ну и что?
      - А то, что останетесь без помощи еще на неопределенное время.
      - В чем же вы собираетесь нам помогать? - Я задавал вопросы уже совершенно машинально. В мыслях у меня была только утка, которую нужно было вынуть из духовки. - В какой же помощи мы, по-вашему, нуждаемся?
      Он пренебрежительно ухмыльнулся.
      - Во всех областях. Разве ваши знания можно сравнить с нашими? Вы можете получить все: долголетие, управление силой тяжести, раскрытие тайн биологического синтеза, преодоление времени и пространства. Неужели этого мало за то, что я месяц посплю у вас тут на диване? Нам нужны такие люди, как вы, любознательные, одаренные фантазией. Поверьте, что для вас этот месяц тоже не пропадет даром. На свою ответственность, еще до получения санкции Комитета, я начну вводить вас в курс высших наук, вы станете первым просветителем новой эпохи, ведь наши методы обучения...
      - Хватит! - Я встал и подошел к нему вплотную. - Вы попали не по адресу Для этого есть Академия наук, обратитесь туда, и поймите же наконец, что я больше не могу тратить на вас свое время.
      - Академия наук? - Он тоже встал. - Я ведь не могу туда обратиться без ведома Комитета. Может быть, через месяц, когда...
      - Делайте, что хотите, а я вам ничем помочь не могу.
      - И пожить не дадите?
      - Не дам. Мой дом не гостиница. Хотите отдохнуть - снимите себе номер и отдыхайте, сколько влезет, а меня, прошу покорно, оставьте в покое!
      Он скривил рот и задергал плечом. Похоже было на то, что сейчас меня угостят прелестным зрелищем искусно симулированного припадка.
      Я принципиальный противник всякой благотворительности, превышающей сумму в один рубль, Но тут был готов на что угодно, лишь бы отделаться от этого психопата.
      - Вот, - сказал я, достав из стола деньги, - купите себе шапку и пообедайте.
      Он молча сунул в карман десятирублевую бумажку и пошел к выходу, добившись, по-видимому, того, чего хотел.
      Я запер за ним дверь с тем смутным чувством недовольства собой, какое испытывает каждый из нас, когда кто-нибудь его одурачит.
      Впрочем, дурное настроение вмиг развеялось, как только я вошел в кухню.
      Все оказалось в порядке. Покрытая аппетитнейшей розовой корочкой, утка уже красовалась на столе рядом с запотевшим хрустальным графинчиком.
      - Кто это у тебя был? - спросила жена, подавая бруснику.
      - Какой-то сумасшедший, да и аферист к тому же.
      Наполнив рюмку, я взглянул в окно. Снег валил вовсю, крупными хлопьями. Мой посетитель все еще болтался во дворе. Он ежился от холода и как-то по-птичьи вертел головой. Потом он поднял руки, медленно взмыл вверх, повисел несколько секунд неподвижно, а затем, стремительно набирая скорость, скрылся в облаках.
      - Удивительное нахальство! - сказала жена. Не дадут человеку творческого труда отдохнуть даже в воскресенье.
      ПОБЕГ
      - Раз, два, взяли! Раз, два, взяли!
      Нехитрое приспособление - доска, две веревки, и вот уже тяжелая глыба породы погружена в тележку.
      - Пошел!
      Груз не больше обычного, но маленький человечек в полосатой одежде, навалившийся грудью на перекладину тележки, не может сдвинуть ее с места.
      - Пошел!
      Один из арестантов пытается помочь плечом. Поздно! Подходит надсмотрщик.
      - Что случилось?
      - Ничего.
      - Давай, пошел!
      Человечек снова пытается рывком сдвинуть груз. Тщетно. От непосильного напряжения у него начинается кашель. Он прикрывает рот рукой.
      Надсмотрщик молча ждет, пока пройдет приступ.
      - Покажи руку.
      Протянутая ладонь в крови.
      - Так... Повернись.
      На спине арестантской куртки - клеймо, надсмотрщик срисовывает его в блокнот.
      - К врачу!
      Другой заключенный занимает место больного.
      - Пошел! - Это относится в равной мере к обоим - к тому, кто отныне будет возить тележку, и к тому, кто больше на это не способен
      Тележка трогается с места.
      - Простите, начальник, нельзя ли...
      - Я сказал, к врачу!
      Он глядит на удаляющуюся сгорбленную спину и еще раз проверяет запись в блокноте: треугольникквадрат 15/13264. Что ж, все понятно. Треугольник дезертирство, квадрат - пожизненное заключение, пятнадцатый барак, заключенный тринадцать тысяч двести шестьдесят четыре. Пожизненное заключение. Все правильно, только для этого вот, видно, оно уже приходит к концу. Хлопковые поля.
      - Раз, два, взяли!
      x x x
      Сверкающий полированный металл, стекло, рассеянный свет люминесцентных ламп, какая-то особая, чувствующаяся на ощупь, стерильная чистота.
      Серые, чуть усталые глаза человека в белом халате внимательно глядят из-за толстых стекол очков. Здесь, в подземных лагерях Медены, очень ценится человеческая жизнь. Еще бы! Каждый заключенный, прежде чем его душа предстанет перед высшим трибуналом, должен искупить свою вину перед теми, кто в далеких глубинах космоса ведет небывалую в истории битву за гегемонию родной планеты. Родине нужен уран. На каждого заключенного дано задание, поэтому его жизнь котируется наравне с драгоценной рудой. К сожалению, тут такой случай...
      - Одевайся!
      Худые длинные руки торопливо натягивают куртку на костлявое тело.
      - Стань сюда!
      Легкий нажим на педаль, и сакраментальное клеймо перечеркнуто красным крестом. Отныне заключенный треугольникквадрат 15/13264 вновь может именоваться Арпом Зумби. Естественное проявление гуманности по отношению к тем, кому предстоит труд на хлопковых полях.
      Хлопковые поля. О них никто толком ничего не знает, кроме того, что оттуда не возвращаются. Ходят слухи, что в знойном, лишенном влаги климате человеческое тело за двадцать дней превращается в сухой хворост, отличное топливо для печей крематория.
      - Вот освобождение от работы. Иди.
      Арп Зумби предъявляет освобождение часовому у дверей барака, и его охватывает привычный запах карболки. Барак похож на общественную уборную. Густой запах карболки и кафель. Однообразие белых стен нарушается только большим плакатом: "За побег - смерть под пыткой". Еще одно свидетельство того, как здесь ценится человеческая жизнь; отнимать ее нужно тоже с наибольшим эффектом.
      У одной из стен нечто вроде огромных сот спальные места, разгороженные на отдельные ячейки. Удобно и гигиенично. На белом пластике видно малейшее пятнышко. Ячейки же не для комфорта. Тут каторга, а не санаторий, как любит говорить голос, который проводит ежедневную психологическую зарядку. Деление на соты исключает возможность общаться между собой ночью, когда бдительность охраны несколько ослабевает.
      Днем находиться на спальных местах запрещено, и Арп Зумби коротает день на скамье. Он думает о хлопковых полях. Обыкновенно транспорт туда комплектуется раз в две недели. Он забирает заключенных из всех лагерей. Через два дня после этого сюда привозят новеньких. Кажется, последний раз это было дней пять назад, когда рядом со спальным местом Арпа появился этот странный тип. Какой-то чокнутый. Вчера за обедом отдал Арпу половину своего хлеба.
      "На, - говорит, - а то скоро штаны будешь терять на ходу". Ну и чудило! Отдать свой хлеб, такого еще Арпу не приходилось слышать. Наверное, ненормальный. Вечером что-то напевает перед сном. Тоже, нашел место где петь.
      Мысли Арпа вновь возвращаются к хлопковым полям. Он понимает, что это конец, но почему-то мало огорчен. За десять лет работы в рудниках привыкаешь к смерти. И все же его интересует, как там, на хлопковых полях.
      За все время заключения первый день без работы. Вероятно, поэтому он так тянется. Арп с удовольствием бы лег и уснул, но это невозможно, даже с бумажкой об освобождении от работы. Здесь каторга, а не санаторий.
      Возвращаются с работы товарищи Арпа, и к запаху карболки примешивается сладковатый запах дезактивационной жидкости. Каждый, кто работает с урановой рудой, принимает профилактический душ. Одно из мероприятий, повышающих среднюю продолжительность жизни заключенных.
      Арп занимает свое место в колонне и отправляется на обед.
      Завтрак и обед - такое время, когда охрана сквозь пальцы смотрит на нарушение запрета разговаривать. С набитым ртом много не наговоришь.
      Арп молча съедает свою порцию и ждет команды встать.
      - На! - Опять этот чокнутый предлагает полпайки.
      - Не хочу.
      Раздается команда строиться. Только теперь Арп замечает, что все пялят на него глаза. Вероятно, из-за красного креста на спине. Покойник всегда вызывает любопытство.
      - А ну, живей!
      Это относится к соседу Арпа. Его ряд уже построился, а он все еще сидит за столом. Они с Арпом встают одновременно, и, направляясь на свое место, Арп слышит еле уловимый шепот:
      - Есть возможность бежать.
      Арп делает вид, что не расслышал. В лагере полно стукачей, и ему совсем не нравится смерть под пыткой. Уж лучше хлопковые поля.
      x x x
      Голос то поднимается до крика, от которого ломит виски, то опускается до еле слышного шепота, заставляющего невольно напрягать слух. Он льется из динамика, укрепленного в изголовье лежанки. Вечерняя психологическая зарядка.
      Знакомый до отвращения баритон разъясняет заключенным всю глубину их падения. От этого голоса не уйдешь и не спрячешься. Его не удается попросту исключить из сознания, как окрики надсмотрщиков. Кажется, уже удалось начать думать о чем-то совсем ином, чем лагерная жизнь, и вдруг неожиданное изменение громкости вновь напрягает внимание. И так три раза: вечером перед сном, ночью сквозь сон и утром за пять минут до побудки. Три раза, потому что здесь каторга, а не санаторий.
      Арп лежит закрыв глаза и старается думать о хлопковых полях. Зарядка уже кончилась, но ему мешает ритмичное постукивание в перегородку между ячейками. Опять этот псих.
      - Ну, чего тебе?! - произносит он сквозь сложенные трубкой руки, прижатые к перегородке.
      - Выйди в уборную.
      Арп сам не понимает, что заставляет его спуститься вниз и направиться к арке, откуда слышится звук льющейся воды.
      В уборной жарко, ровно настолько, чтобы нельзя было высидеть больше двух минут. С него сходит семь потов раньше, чем появляется новенький.
      - Хочешь бежать?
      - Пошел ты...
      Арп Зумби - стреляная птица, знает все повадки стукачей.
      - Не бойся, - снова торопливо шепчет тот. - Я тут от Комитета Освобождения. Завтра мы пытаемся вывезти и переправить в надежное место первую партию. Ты ничего не теряешь. Вам дадут яд. Если побег не удастся...
      - Ну?
      - Примешь яд. Это же лучше, чем смерть на хлопковых полях. Согласен?
      Неожиданно для самого себя Арп кивает головой.
      - Инструкции получишь утром, в хлебе. Будь осторожен.
      Арп снова кивает головой и выходит.
      Первый раз за десять лет он настолько погружен в мечты, что пропускает мимо ушей вторую и третью зарядки.
      x x x
      Арп Зумби последним стоит в очереди за завтраком. Теперь его место в конце хвоста. Всякий, кто освобожден от работы, получает еду позже всех.
      Верзила уголовник, раздающий похлебку, внимательно смотрит на Арпа и, слегка ухмыльнувшись, бросает ему кусок хлеба, лежавший отдельно от других.
      Расправляясь с похлебкой, Арп осторожно крошит хлеб. Есть! Он прячет за щеку маленький комочек бумаги.
      Теперь нужно дождаться, пока колонна уйдет на работу.
      Команда встать. Арп выходит из столовой в конце колонны и, дойдя до поперечной галереи, поворачивает влево. Остальные идут прямо.
      Здесь, за поворотом, Арп в относительной безопасности. Дневальные - на уборке бараков, для смены караула еще рано.
      Инструкция очень лаконична. Арп читает ее три раза и, убедившись, что все запомнил, вновь комкает бумажку и глотает ее.
      Теперь, когда нужно действовать, его охватывает страх.
      Он колеблется. Смерть на хлопковых полях кажется желанной по сравнению с угрозой пытки.
      "Яд!"
      Воспоминание о яде сразу успокаивает. В конце концов, действительно, что он теряет?!
      Страх, противный, липкий, тягучий страх приходит вновь, когда он предъявляет удостоверение об освобождении от работы часовому на границе зоны.
      - Куда?
      - К врачу.
      - Иди!
      Арпу кажется, что его ноги сделаны из ваты. Он медленно бредет по галерее, ощущая спиной опасность. Сейчас раздастся окрик и за ним автоматная очередь. Стреляют в этих случаях по ногам. За побег смерть под пыткой. Нельзя лишать заключенных такого назидательного зрелища, здесь каторга, а не санаторий.
      Поворот!
      Арп поворачивает за угол и прислоняется к стене. Он слышит удары своего сердца. Ему кажется, что сейчас он выблюет этот трепещущий комок вместе с горечью, поднимающейся из желудка. Холодная испарина покрывает тело. Зубы выстукивают непрерывную дробь. Вот так, под звуки барабана, ведут пойманных беглецов на казнь.
      Проходит целая вечность, прежде чем он решается двинуться дальше.
      Где-то здесь, в нише, должны стоять мусорные баки. Арп еще раз в уме повторяет инструкцию. Снова появляется сомнение. А вдруг все подстроено? Он залезет в бак, а тут его и прихлопнут! И яда никакого нет. Дурак! Не нужно было соглашаться, пока в руках не будет яда. Болван! Арл готов биться головой о стену. Так попасться на удочку первому попавшемуся стукачу!
      Вот и баки. Около левого кто-то оставил малярные козлы. Все как в записке. Арп стоит в нерешительности. Пожалуй, самое правильное - вернуться назад.
      Неожиданно до него доносятся громкие голоса и лай собаки. Обход! Думать некогда. С неожиданной легкостью он взбирается на козлы и оттуда прыгает в бак.
      Голоса приближаются. Он слышит хрип пса, рвущегося с поводка, и стук подкованных сапог.