Какие-то люди, прибывшие неизвестно откуда в Ерушалаим, громили лавки, ссылаясь на приближение Страшного Суда.
      А тут еще этот проповедник, именующий себя царем иудейским! Коварный Тиберий только и ждал чего-нибудь в этом роде, чтобы бросить в Иудею свои легионы и навсегда покончить с жалкими крохами свободы, которые его предшественник оставил сынам Израиля.
      Открылась дверь, и вошел управитель.
      - Ну как? - спросил Киафа.
      - Привел. Пришлось связать, он никак не давался в руки. Прикажешь ввести?
      - Подожди! - Киафа задумался. Пожалуй, было бы непростительным легкомыслием допрашивать самозванца в собственном доме. Слухи дойдут до Рима, и неизвестно, как их там истолкуют. - Вот что, отведи-ка его к Анне, - сказал он, решив, что лучше подставить под удар тестя, чем рисковать самому.
      - Слушаюсь!
      - И пошли к бен Зарху и Гур Арию, пусть тоже придут туда.
      Киафе не хотелось созывать Синедрион. При одной мысли о бесконечных дебатах, которые поднимут эти семьдесят человек, ему стало тошно. Кроме того, не имело смысла предавать все дело столь широкой огласке.
      - Иди! Скажи Анне, что я велел меня ждать.
      Когда связанного Курочкина вволокли в покои, где собрались сливки иудейских богословов, он был вне себя от ярости.
      - Что это за штуки? - заорал он, обращаясь к Киафе, в котором угадал главного. - Имейте в виду, что такое самоуправство не пройдет вам даром!
      - Ах, так ты разговариваешь с первосвященником?! - Управитель отвесил ему увесистую затрещину. - Я тебя научу, как обращаться к старшим!
      От второй пощечины у Курочкина все поплыло перед глазами. Желая спасти кровоточащую щеку от третьей, он повернулся к управителю другим боком.
      - Смотри! - закричал тот Киафе. - Его бьют по щеке, а он подставляет другую! Вот этому он учит народ!
      - На моем месте ты бы и не то подставил, дубина! - пробурчал Курочкин.
      - Тоже мне философ нашелся! Толстовец!
      Допрос начал Киафа:
      - Кто ты такой?
      Курочкин взглянул на судей. В этот раз перед ним были не простодушные рыбаки и землепашцы, а искушенные в софистике священники. Ему стало ясно, что пора открывать карты.
      - Я прибыл сюда с научной миссией, - начал он, совершенно не представляя себе, как растолковать этим людям свое чудесное появление в их мире. - Дело в том, что Иисус Христос, которого якобы вы собирались распять...
      - Что он говорит? - поинтересовался глуховатый Ицхак бен Зарх, приложив ладонь к уху.
      - Утверждает, что он мессия по имени Иисус Христос, - пояснил Киафа.
      - "Кто дерзнет сказать слово от имени моего, а я не повелел ему говорить, тот да умрет". Второзаконие, глава восемнадцатая, стих двадцатый, - пробормотал бен Зарх.
      - Значит, ты не рожден женщиной? - задал новый вопрос Киафа.
      - С чего ты это взял? - усмехнулся Курочкин. - Я такой же сын человеческий, как и все.
      - Чтишь ли ты субботу?
      - Там, откуда я прибыл, два выходных в неделю. По субботам мы тоже не работаем.
      - Что же это за царство такое?
      - Как вам объяснить? Во всяком случае, оно не имеет отношения к миру, в котором вы живете.
      - Что? - переспросил бен Зарх.
      - Говорит, что его царство не от мира сего. Как же ты сюда попал?
      - Ну, технику этого дела я вам рассказать не могу. Это знают только те, кто меня сюда перенес.
      - Кто же это? Ангелы небесные?
      Курочкин не ответил.
      Киафа поглядел на собравшихся.
      - Еще вопросы есть?
      Слово взял Иосиф Гур Арий.
      - Скажи, как же ты чтишь субботу, если в этот день ты занимался врачеванием?
      - А что же, по-вашему, лучше, чтобы человек умер в субботу? - задал в свою очередь вопрос Курочкин. - У нас, например, считают, что суббота для человека, а не человек для субботы.
      Допрос снова перешел к Киафе.
      - Называл ли ты себя царем иудейским?
      - Вот еще новость! - Курочкин снова пришел в раздражение. - Глупее ты ничего не придумаешь?!
      Управитель дал ему новую затрещину.
      - Ах так?! - взревел Курочкин. - При таких методах следствия я вообще отказываюсь отвечать на вопросы!
      - Уведите его! - приказал Киэфа.
      Понтий Пилат беседовал в претории с гостем, прибывшим из Александрии.
      Брат жены прокуратора Гай Прокулл, историк, астроном и врач, приехал в Ерушалаим, чтобы познакомиться с древними рукописями, находившимися в Храме.
      Прислуживавшие за столом рабы собрали остатки еды и удалились, оставив только амфоры с вином.
      Теперь, когда не нужно было опасаться любопытных ушей, беседа потекла свободней.
      - Мне сказала Клавдия, что ты хочешь просить императора о переводе в Рим. Чем это вызвано? - спросил Прокулл.
      Пилат пожал плечами.
      - Многими причинами, - ответил он после небольшой паузы. - Пребывание в этой проклятой стране подобно жизни на вулкане, сегодня не знаешь, что будет завтра. Они только и ждут, чтобы всадить нож в спину.
      - Однако же власть прокуратора...
      - Одна видимость. Когда я подавляю восстание, всю славу приписывает себе Люций Вителлий, когда же пытаюсь найти с иудеями общий язык, он шлет гонцов в Рим с доносами на меня. Собирать подати становится все труднее. Мытарей попросту избивают на дорогах, а то и отнимают деньги. Недоимки растут, и этим ловко пользуется Вителлий, который уже давно хочет посадить на мое место кого-нибудь из своих людей.
      - И все же... - начал Прокулл, но закончить ему не удалось. Помешал рев толпы под окнами.
      - Вот, полюбуйся! - сказал Пилат, подойдя к окну. - Ни днем, ни ночью нет покоя. Ничего не поделаешь, придется выйти к ним, такова доля прокуратора. Пойдем со мной, увидишь сам, почему я хочу просить о переводе в Рим.
      Толпа неистовствовала.
      - Распни его! - орали, увидев Пилата, те, кто еще недавно целовал у Курочкина подол хитона. Распятие на кресте было для них куда более увлекательным мероприятием, чем любые проповеди, которыми они и без того были сыты по горло. - Распни!!
      - В чем вы обвиняете этого человека? - спросил Пилат, взглянув на окровавленного Курочкина, который стоял, потупя голову.
      Вперед выступил Киафа.
      - Это наглый обманщик, святотатец и подстрекатель!
      - Правда ли то, в чем тебя обвиняют?
      Мягкий, снисходительный тон Пилата ободрил совсем было отчаявшегося Курочкина.
      - Это страшная ошибка, - сказал он, глядя с надеждой на прокуратора, меня принимают тут не за того, кто я есть на самом деле. Вы, как человек интеллигентный, не можете в этом не разобраться!
      - Кто же ты есть?
      - Ученый. Только цепь нелепейших событий...
      - Хорошо! - прервал его Пилат. - Прошу, - обратился он к Прокуллу, выясни, действительно ли этот человек ученый.
      Прокулл подошел к Курочкину.
      - Скажи, какие события предвещает прохождение звезды Гнева вблизи Скорпиона, опаленного огнем Жертвенника?
      Курочкин молчал.
      - Ну что ж, - усмехнулся Прокулл, - этого ты можешь и не знать. Тогда вспомни, сколько органов насчитывается в человеческом теле?
      Однако и на второй вопрос Курочкин не мог ответить.
      - Вот как?! - нахмурился Прокулл. - Принесите мне амфору.
      Амфора была доставлена.
      Прокулл поднес ее к лицу Курочкина.
      - Как ты определишь, сколько вина можно влить в этот сосуд?
      - Основание... на... полуудвоенную высоту... - забормотал тот. Как всякий гуманитарий, он плохо помнил такие вещи.
      - Этот человек - круглый невежда, - обратился Прокулл к Пилату, однако невежество еще не может служить причиной для казни на кресте. На твоем месте я бы его публично высек и отпустил с миром.
      - Нет, распни его! - опять забесновалась толпа.
      Курочкина вновь охватило отчаяние.
      - Все эти вопросы не по моей специальности! - закричал он, адресуясь непосредственно к Пилату. - Я же историк!
      - Историк? - переспросил Прокулл. - Я тоже историк. Может быть, ты мне напомнишь, как была укреплена Атлантида от вторжения врагов?
      - Я не занимался Атлантидой. Мои изыскания посвящены другой эпохе.
      - Какой же?
      - Первому веку.
      - Прости, я не понял, - вежливо сказал Прокулл. - О каком веке ты говоришь?
      - Ну, о нынешнем времени.
      - А-а-а! Значит, ты составляешь описание событий, которые произошли совсем недавно?
      - Совершенно верно! - обрадовался Курочкин. - Вот об этом я вам и толкую!
      Прокулл задумался.
      - Хорошо, - сказал он, подмигнув Пилату, - скажи, сколько легионов, по скольку воинов в каждом имел Цезарь Гай Юлий во время первого похода на Галлию?
      Курочкин мучительно пытался вспомнить лекции по истории Рима. От непосильного напряжения у него на лбу выступили крупные капли пота.
      - Хватит! - сказал Пилат. - И без того видно, что он никогда ничему не учился. В чем вы его еще обвиняете?
      Киафа снова выступил вперед.
      - Он подбивал народ на неповиновение Риму, объявил себя царем иудейским.
      Прокуратор поморщился. Дело оказывалось куда более серьезным, чем он предполагал вначале.
      - Это правда? - спросил он Курочкина.
      - Ложь! Чистейшая ложь, пусть представит свидетелей!
      - Почему ты веришь ему, в не веришь мне?! - заорал Киафа. - Я как-никак первосвященник, а он проходимец, бродячий проповедник, нищий!
      Пилат развел руками.
      - Такое обвинение должно быть подтверждено свидетелями.
      - Вот как?! - Киафа в ярости заскрежетал зубами. - Я вижу, здесь правосудия не добьешься, придется обратиться к Вителлию!
      Удар был рассчитан точно. Меньше всего Пилату хотелось впутывать сюда правителя Сирии.
      - Возьмите этого человека! - приказал он страже, отводя взгляд от умоляющих глаз Курочкина.
      Иуда провел ночь у ворот претории. Он следовал за Курочкиным к дому Киафы, торчал под окнами у Анны и сопровождал процессию к резиденции прокуратора. Однако ему так и не удалось ни разу пробиться сквозь толпу к Учителю.
      В конце концов, выпитое вино, волнения этого дня и усталость совсем сморили Иуду. Он устроился в придорожной канаве и уснул.
      Проснулся он от жарких лучей солнца, припекавших голову. Иуда потянулся, подергал себя за бороду, чтобы придать ей более респектабельный вид, и пошел во двор претории, надеясь что-нибудь разузнать.
      В тени, отбрасываемой стеной здания, сидел здоровенный легионер и чистил мелом меч.
      - Пошел, пошел отсюда! - приветствовал он апостола. - У нас тут не подают!
      Смирив гордыню при виде меча, Иуда почтительно изложил легионеру свое дело.
      - Эге! - сказал тот. - Поздно же ты о нем вспомнил! Теперь он уже... Легионер заржал и красочно воспроизвел позу, которая впоследствии надолго вошла в обиход как символ искупления первородного греха.
      Потрясенный Иуда кинулся бегом к Лобному месту...
      На вершине холма стояло три креста. У среднего, с надписью "Царь иудейский", распростершись ниц, лежал плачущий Симон.
      Иуда плюхнулся рядом с ним.
      - Рабби!!
      - Совсем слаб твой рабби, - сказал один из стражников, рассматривая снятые с Курочкина доспехи. - Еще и приколотить как следует не успели, а он сразу того... - стражник закатил глаза, - преставился!
      - Со страха, что ли? - сказал второй стражник, доставая игральные кости.
      - Так как, разыграем?
      - Давай!
      Иуда взглянул на сморщенное в смертной муке бледное лицо Учителя и громко заголосил.
      - Ишь, убивается! - сказал стражник. - Верно, родственничек?
      - Послушайте! - Иуда встал и молитвенно сложил руки. - Он уже все равно умер, позвольте нам его похоронить.
      - Нельзя. До вечера не положено снимать.
      - Ну, пожалуйста! Вот, возьмите все, только разрешите! - Иуда высыпал перед ними на землю деньги, вырученные за осла.
      - Разрешить, что ли? - спросил один из стражников.
      - А может, он и не умер еще вовсе? - Второй служивый подошел к кресту и ткнул копьем в бок Курочкина. - Пожалуй, помер, не дернулся даже. Забирай своего родственничка!
      Между тем остальные продолжали рассматривать хитон.
      - Справная вещь! - похвастал счастливчик, на которого пал выигрыш. Сносу не будет!
      Потрясенные смертью Учителя, апостолы торопливо снимали его с креста.
      Когда неловкий Иуда стал отдирать гвозди от ног, Курочкин приоткрыл глаза и застонал.
      - Видишь?! - шепнул Иуда на ухо Симону. - Живой!
      - Тише! - Симон оглянулся на стражников. - Тут поблизости пещера есть, тащи, пока не увидели!
      Стражники ничего не заметили. Они были целиком поглощены дележом свалившихся с неба тридцати сребреников.
      Оставив Курочкина в пещере на попечении верного Симона, Иуда помчался сообщить радостную весть прочим апостолам.
      Курочкин не приходил в сознание.
      В бреду он принимал Симона за своего аспиранта, оставленного в двадцать первом веке, но обращался к нему на древнееврейском языке.
      - Петя! Петр! Я вернусь, обязательно вернусь, не может же Хранитель оказаться такой скотиной! Поручаю тебе, в случае чего...
      Пять суток, отпущенных Хранителем, истекли.
      Где-то, в подвале двадцатиэтажного здания мигнул зеленый глазок индикатора. Бесшумно включились релейные цепи.
      Дьявольский вихрь причин и следствий, рождений и смертей, нелепостей и закономерностей окутал распростертое на каменном полу тело, озарил пещеру сиянием электрических разрядов и, как пробку со дна океана, вытолкнул Курочкина назад в далекое, но неизбежное будущее.
      - Мессия!! - Ослепленные чудесным видением, Иоанн, Иаков, Иуда и Фома стояли у входа в пещеру.
      - Вознесся! - Симон поднял руки к небу. - Вознесся, но вернется! Он меня нарек Петром и оставил своим наместником!
      Апостолы смиренно пали на колени.
      Между тем Курочкин уже лежал в одних плавках на диване гостеприимного заведения Казановака. Его лицо и лоб были обложены тряпками, смоченными в растворителе.
      - Ну, как попутешествовали? - спросила Маша, осторожно отдирая край бороды.
      - Ничего.
      - Может, вы у нас докладик сделаете? - поинтересовался Казановак. - Тут многие из персонала проявляют любознательность насчет той жизни.
      - Не знаю... Во всяком случае не сейчас. Собранные мною факты требуют еще тщательной обработки, тем более, что, как выяснилось, евангелисты толковали их очень превратно.
      - Что ж, конь о четырех ногах и тот ошибается, - философски заметил Казановак. Он вздохнул и, тщательно расправив копирку, приступил к составлению акта на недостачу реквизита.
      - Что там носят? - спросила Маша. - Длинное или короткое?
      - Длинное.
      - Ну вот, говорила Нинке, что нужно шить подлиннее! Ой! Что это у вас?!
      - Она ткнула пальцем в затянувшиеся розовой кожицей раны на запястьях. И здесь, и здесь, и бок разодран! Вас что, там били?
      - Нет, вероятно, поранился в пути.
      Казановак перевернул лист.
      - Так как написать причину недостачи?
      - Напишите, петля гистерезиса, - ответил уже поднаторевший в терминологии Курочкин.

Утка в сметане

Тупица