Во дворце марсианских царей

— Для Земли — может быть. Но здесь это все равно что тропический ливень. Вода достигла спор — или семян — и вызвала их прорастание. Нам надо быть внимательными, когда используем что-либо содержащее пластик. И что сюда входит?

Лэнг застонала.

— Прежде всего, все замки тамбура. — При мысли об этом у всех скривились лица. — Затем многие детали наших скафандров. Сон, будь осторожнее, не наступи на эту штуку. Мы не знаем, насколько она активна, и разъест ли пластик на твоей обуви, но лучше поостеречься. Как насчет этого, Рэлстон? Как ты думаешь, сможешь ли это определить?

— Ты хочешь сказать, обнаружить, чем же именно они растворяют пластик? Возможно: если сможем устроить подобие лаборатории, и у меня будут мои приборы.

— Мэри, — сказала Мак-Киллиан, — мне представляется, что я должна заняться поиском спор, разносимых в воздухе. Если такие обнаружатся, то это будет означать, что замки тамбура «Подкейн» уязвимы. Даже на высоте тридцать метров.

— Верно. Займись этим. Поскольку мы будем спать здесь, пока не сможем выяснить, чем можем заняться внизу, нам лучше удостовериться, что это безопасно. А пока спать все мы будем в скафандрах. — Послышались беспомощные стоны, но протестов не было. Мак-Киллиан и Рэлстон направились к куче спасенных приборов, надеясь что найдут нужные, чтобы заняться анализами. Сон снова встала на колени и стала окапывать почву вокруг одного из десятисантиметровых шипов.

Крофорд последовал за Лэнг в направлении «Подкейн».

— Мэри, я хотел… можно, я буду называть тебя «Мэри»?

— Пожалуй, да. Я не думаю, что обращение «командир Лэнг» выдержит пять лет. Но тебе лучше продолжать думать, что я по-прежнему командир.

Он поразмыслил.

— Хорошо, командир Мэри. — Она игриво ткнула его кулаком. До катастрофы они едва были знакомы. Он был одним из имен в списке членов команды, и, с точки зрения Корпуса Астронавтики, заноза в пальце. Но личной неприязни она к нему не питала, а теперь обнаружила, что он начинает ей нравиться.

— Что у тебя на уме?

— Ну, несколько вещей. Но, может быть, мне не подобает сейчас затрагивать их. Во-первых, я хочу знать, ты… не уверена, или сомневаешься в моей поддержке или лояльности: из-за того, что я на время взял на себя командование… сегодня, ну…

— Ну?

— Я лишь хотел сказать тебе, что в этом смысле у меня притязаний нет, — добавил он неловко.

Она похлопала его по спине.

— Ну конечно, я это знаю. Ты забываешь, что я прочла твое досье. Там упоминались несколько интересных эпизодов, хотелось бы когда-нибудь тебе рассказать: времен, когда ты был «солдатом удачи».

— Черт, они сильно раздуты, Мне лишь случалось попадать в некоторые переделки и удавалось выбираться их них.

— И все же, из-за этого тебя выбрали для этой экспедиции из сотен других претендентов. Замысел был в том, что ты окажешься непредсказуемым фактором, человеком действия, который доказал свою способность к выживанию. Может быть, сработало это. Но я помню, что там говорится, что ты не лидер, что ты одиночка, который будет сотрудничать с группой и не вызовет проблем с дисциплиной, но лучше тебе предоставить действовать одному. Хочешь это попробовать?

Он улыбнулся ей.

— Нет, спасибо. Но то, что ты сказала — правда. У меня нет никакого стремления командовать в чем бы то ни было. Но кое-что из моих познаний может оказаться полезным.

— И мы их используем. Тебе придется лишь высказываться. Я буду прислушиваться к тебе. — Она хотела что-то говорить, потом передумала. — Например, какие у тебя мысли на тот счет, что здесь командует женщина? Для этого мне пришлось бороться всю дорогу — со времен моей службы в ВВС. Так что если у тебя есть какие-то возражения, то лучше сказать мне напрямик.

Он всерьез удивился.

— Неужели ты приняла эту шутку всерьез? Я могу признать, что это была шутка. Это было нарочно — как с тем стрекалом, о котором ты говорила. Похоже было, что тебе не повредит пинок в зад.

— За это спасибо. Но ты не ответил на мой вопрос.

— Те, кто руководят, руководят, — сказал он просто. — Я буду следовать за тобой, пока ты продолжаешь вести.

— Пока направление то, которого ты хочешь? — Она рассмеялась и ткнула его под ребра. — Я рассматриваю тебя как своего великого визиря, человека, который обладает тайным знанием и дает советы властителю. Думаю, мне придется присматривать за тобой. Я тоже слегка знаю историю.

Крофорд не мог определить, насколько ее слова серьезны. Он решил не обращать на них внимания.

— В действительности хотел с тобой поговорить вот о чем: ты сказала, что не могла бы управлять этим кораблем. Но тогда ты не была сама собой, ты была подавлена и ощущала себя беспомощной. Можно ли сейчас полагаться на твои слова?

— Можно. Давай поднимемся и я покажу тебе, почему.

В кабине пилота Крофорд готов был ей поверить. Как и во всех летательных аппаратах со времен ветровых конусов и открытых кокпитов, в этом было нагромождение циферблатов, переключателей и сигнальных лампочек, которое должно было внушить почтение всякому, кто был незнаком с ними. Он уселся в кресло второго пилота и стал слушать ее.

— Разумеется, у нас был запасной пилот. Может быть, ты удивишься, когда узнаешь, что это была не я. Это была Дороти Кэнтрелл, и она мертва. Ну, я знаю все, что отображено на этой панели, и, в основном, могла бы легко справиться с ней. То, чего я не знаю, я могла бы изучить. Часть систем управляется компьютерами; если задать для них должные программы, то он сам по себе полетит в космос. — Она с тоской посмотрела на панель, и Крофорд понял, что, как и Вейнстейну, ей не доставило удовольствия обменять радость полета на командование группой исследователей. Раньше она была летчиком-испытателем, и больше всего любила летать. Она потрепала рукой группу рукояток с правой стороны панели. Слева была такая же.

— Вот это нас бы и убило, Крофорд. Как тебя зовут по имени? Мэтт. Так вот, Мэтт, эта игрушка первые сорок тысяч метров летит как самолет. У нее не хватит горючего достичь орбиты лишь на реактивных двигателях. Сейчас крылья убраны. Ты, вероятно, не видел их, когда мы спускались, но видел модели. Эти аппараты очень легки, несложны и спроектированы для таких атмосфер. Лу говорил, что это все равно, что летать в ванне, но они летают. А для этого нужно умение, почти искусство. Лу три года практиковался на лучших тренажерах, какие мы смогли создать, и все же был вынужден полагаться на такие вещи, которым на тренажере не научишься. И ему едва удалось посадить нас целыми и невредимыми. Мы об этом не распространялись, но шансы были чертовски малы. Лу был молод; Кэнтрелл тоже. Они совсем недавно были летчиками. Они летали каждый день, и у них были навыки. Они были из лучших. — Она плюхнулась обратно в кресло. — А я восемь лет летала лишь на тренажерах.

Крофорд не знал, не следует ли ему оставить эту тему.

— Но ты была одной их лучших. Это знают все. Ты по-прежнему не считаешь, что могла бы это сделать?

Она воздела руки вверх.

— Как мне тебе объяснить? Этот аппарат не похож ни на что, на чем летала я. С тем же успехом ты…

Она поискала сравнение, пытаясь вызвать его из воздуха движением рук.

— Послушай. Означает ли то, что кто-нибудь умеет летать на бипланах — даже если это лучший пилот из когда либо летавших на них — означает ли это что он годится для того, чтобы управлять вертолетом?

— Не знаю.

— Не годится. Поверь мне.

— Хорошо. Но факт остается фактом, что ты самый подходящий человек на Марсе, чтобы управлять «Подкейн». Я думаю, тебе следует поразмыслить над этим, когда ты будешь решать, что мы должны делать. — Он умолк, боясь что будет выглядеть так, что он давит на нее.

Она прищурила глаза и уставилась в никуда.

— Я подумала об этом. — Она долго выжидала. — Я думаю, что если попытаюсь управлять им, шансы против нас равны тысяче к одному. Но если нам понадобится, я сделаю это. А вот твоя работа: покажи мне, что у нас есть шанс получше этого. А если не сможешь, дай мне знать.

Через три недели каньон Тарсис превратился в детскую игровую площадку. Крофорд не мог придумать лучшего описания. Каждый из пластмассовых шипов расцвел в причудливую ветряную мельницу, и среди них не было двух похожих. Были крохотные — не выше десяти сантиметров в высоту, с лопастями, параллельными поверхности. Были вышки из паутины пластиковых распорок — они были бы уместны на канзасской ферме. Некоторые из них в высоту достигали пяти метров. Были они самых разных цветов и различных форм, но лопасти у всех были покрыты прозрачной пленкой, похожей на целлофан, и все они вращались под крепким марсианским ветром, образуя размытые цветные пятна. Крофорд подумал об индустриальном парке, построенном гномами. Он чуть ли не видел их, не спеша расхаживающих среди вращающихся крыльев.

Сон, как могла, разобрала одну из них на части. Она все еще, не веря себе, покачивала головой. Ей не удалось вырыть ее длинный, покрытый оболочкой корень, но она могла предположить, какой он длины: он доходил до слоя вечной мерзлоты, находившегося на глубине в двадцать метров.

Почва между ветряными мельницами была покрыта мерцающим пластиком. Это была вторая часть хитроумного ответа растений на вопрос, как выжить на Марсе. Ветряные мельницы использовали энергию ветра, а это пластиковое покрытие в действительности состояло из двух слоев, в пространстве между которыми циркулировала вода. Солнце нагревало ее, а затем она перекачивалась к слою вечной мерзлоты, понемногу расплавляя его.

— В нашей картине все еще чего-то не хватает, — сказала Сон в предыдущий вечер, когда она вкратце рассказала о том, что ей удалось обнаружить. — Марти не смог найти механизм, который позволил бы этим штукам развиваться, перерабатывая песок и камни и превращая их в нечто, похожее на пластик. Так что мы предполагаем, что там внизу имеются запасы чего-то вроде сырой нефти, возможно, замерзшей в смеси с водой.

— А откуда та могла бы взяться? — спросила Лэнг.

— Ты слышала о теории, что на Марсе долгие времена года? Так вот, отчасти это больше чем теория. Сочетание угла наклона, цикла прецессии и эксцентриситета орбиты Марса приводит к тому, что сезонные изменения длятся примерно двенадцать тысяч лет. Мы попали в середину зимы, хотя, говоря формально, приземлились «летом». Теоретики предполагали, что если бы на Марсе и была жизнь, ей пришлось бы приспособиться к этим долгим циклам. В течение холодного периода — когда на полюсах замерзает вода и двуокись углерода, она зимует в виде спор, а затем, когда лед тает и могут начаться биологические процессы, начинает развиваться. Мы, похоже, обманули эти растения; когда вокруг лагеря увеличилось содержание водяного пара, они подумали, что настало лето.

— А что это насчет сырой нефти? — спросил Рэлстон. Он не до конца поверил в эту часть разработанной ими модели. Он был химиком-аналитиком, специалистом по неорганике. Способ, каким растения вырабатывали пластик: без высокой температуры, лишь с помощью катализаторов, вызывал у него недоумение и настороженность. Он хотел бы, чтобы эти сумасшедшие ветряные мельницы исчезли.

— Я думаю, что могу ответить на этот вопрос, — сказала Мак-Киллиан. — Эти организмы едва способны выжить даже в лучшие времена. Те, которым это удалось, ничего понапрасну не тратят. Резонно предположить, что если и были древние запасы сырой нефти, они истощились бы лишь за несколько таких циклов. Значит, то, что мы считаем сырой нефтью, в действительности несколько иное. Должно быть, это остатки предыдущих поколений этих растений.

— Но каким образом эти остатки попадают на такую большую глубину? — спросил Рэлстон. — Следовало бы ожидать, что они окажутся наверху. Ветры не могли бы похоронить их так глубоко лишь за двенадцать тысяч лет.

— Ты прав, — сказала Мак-Киллиан. — Я и в самом деле не знаю. Но у меня есть теория на это счет. Поскольку эти растения не теряют ничего, почему бы им не сохранить свои тела после смерти? Они вырастают из почвы; почему бы им не спрятаться туда, когда условия снова становятся суровыми? При этом они оставляют после себя споры, рассеянные по всему почвенному слою. Тогда если те из спор, что находятся наверху, унесет ветер или погубит ультрафиолетовое излучение, другие, чуть глубже, при возвращении подходящих условий все же смогут развиваться. Когда они достигнут вечной мерзлоты, то разложатся в органическую жижу, о которой мы говорили, и… ну, это делается несколько сложным, не так ли?

— Мне это представляется вполне правдоподобным, — заверила ее Лэнг. — В качестве рабочей теории подойдет. А что это насчет спор, разносимых в воздухе?

Оказалось, что эта опасность им не угрожает. Споры в воздухе сейчас были, но колонистам они были неопасны. Растения атаковали лишь некоторые разновидности пластиков, и лишь на определенных стадиях своего существования. Поскольку они все еще развивались, следовало быть начеку, но замки шлюза и скафандры были вне опасности. Команда наслаждалась роскошью: сном без скафандров.

А выполнить предстояло много работ. Большинство физических досталось Крофорду и, до некоторой степени, Лэнг. Это порядком сблизило их. Остальным троим надо было предоставить свободу проводить исследования, поскольку было решено, что лишь изучив окружающую среду, можно получить шанс уцелеть.

Крофорд и Лэнг сумели сохранить большую часть купола. Накладывая заплатки и разрезая прочный материал лазерами, они смогли соорудить купол гораздо меньших размеров. Его установили на голом скальном возвышении, изменили систему выброса отработанного воздуха, чтобы не нижней поверхности не собирался конденсат, и добавили другие меры безопасности. Теперь они спали во внутреннем герметичном отсеке внутри купола и несли круглосуточную вахту. Во время тренировок им удавалось перейти от глубокого сна к аварийной готовности за тридцать секунд. Они не собирались снова попасться врасплох.

Крофорд не смотрел в сторону бешено вращавшихся мельничных крыльев на плантации ветряных мельниц. Он находился в куполе вместе со всей командой, без шлема. Сон Сью Ли передавала по радио отчет на «Эдгара Райса Берроуза». В руке у нее был насос, который она извлекла из препарированного ею растения. Он состоял из полуметрового пропеллера с восемью лопастями, свободно вращавшегося на тефлоновых подшипниках. Под ним находились разные крохотные устройства и сам насос. Говоря в микрофон, она бесцельно вращала его.

— Я не вполне понимаю, в чем дело, — признал Крофорд, негромко разговаривавший с Люси Мак-Киллиан. — Что такого революционного в маленьких ветряных мельницах?

— Это нечто совершенно новое, — прошептала та в ответ. — Подумай об этом. На Земле природа так и не изобрела колесо. Я иногда задавала себе вопрос, почему. Конечно, к тому есть препятствия, но ведь это такая хорошая идея. Только подумай: для чего его используем мы. Но в природе все движение ограничено поступательным: вверх-вниз, вперед-назад, внутрь-наружу; или же напряжением-расслаблением. На Земле ничто не движется по кругу, если только оно не построено нами. Подумай над этим.

Крофорд подумал, и увидел новизну. Он тщетно попытался припомнить, существуют ли в земных растениях или животных какие-нибудь части, которые вращаются, причем неограниченное время. И не смог.

Сон закончила свой отчет и передала микрофон Лэнг. Прежде чем та заговорила, раздался голос Вейнстейна:

— У нас здесь изменился план, — сказал он без предисловий. — Я надеюсь, что это не вызовет у вас потрясения. Если вы подумаете над ним, то увидите в нем логику. Через неделю мы собираемся возвращаться на Землю.

Это их не слишком удивило. «Берроуз» дал им, пожалуй, все что мог в отношении данных и припасов. Осталось переслать еще одну капсулу; после этого присутствие здесь корабля вызывало бы лишь напряженность в обеих группах. На редкость ироничным было то, что два могучих корабля находятся так близко друг от друга и бессильны сделать что-то конкретное. Поэтому на команде «Берроуза» это было особенно заметно.

— Мы пересчитали всю траекторию полета, основываясь на меньшей массе: без вас двадцати и предполагаемых шести тонн образцов. Использовав топливо, которое мы собирались переправить вам для взлета, мы сможем направиться к Венере по более быстрой орбите. Для этого нам надо вылететь через неделю. Мы повстречаем беспилотную капсулу с припасами, на которые не рассчитывали. И кроме того, подумала Лэнг, про себя, это гораздо драматичнее. Рывок к Солнцу по ненадежной кометной орбите, без запасов продовольствия, к решающей встрече…

— Я хотел бы услышать, что скажете об этом вы, — продолжал он. — Это решение еще не окончательное.

Все посмотрели на Лэнг. Их ободрило то, что она была спокойна и тревоги не проявила.

— Я думаю, это наилучший вариант. Еще одно: вы оставили любые мысли о том, что я могла бы поднять «Подкейн»?

— В этом ничего оскорбительного для тебя, Мэри, — мягко сказал Вейнстейн. — Ну да, мы от этого отказались. С точки зрения людей на Земле, тебе этого не сделать. Они попытались устроить проверку: обучили нескольких хороших летчиков и посадили их на тренажеры. У них не получилось, и мы думаем, что не получилось бы и у тебя.

— Не надо подслащивать пилюлю. Я знаю это не хуже других. Но даже один шанс из миллиарда лучше, чем никакого. Насколько я понимаю, они считают, что Крофорд прав, и мы можем выжить — по крайней мере, теоретически.

Последовало долгое смущенное молчание.

— Полагаю, это так. Мэри, я буду откровенен. Я не думаю, что вам это удастся. Я надеюсь, что ошибаюсь, но не жду…

— Спасибо, Вейни, за обнадеживающие слова. Ты всегда знал, как приободрить человека. Кстати: та, другая, миссия, в которой ты собирался явиться сюда на метеорите, чтобы спасти наши шкуры, ее тоже отменили?

Собравшиеся улыбнулись, и Сон издала пронзительный ликующий вопль. Вейнстейн не был самым популярным на Марсе человеком.

— Мэри, я тебе уже говорил об этом, — сказал он жалобно. Жалоба была мягкой, и, что было еще существеннее, он не возразил против своего прозвища. Он был мягок с приговоренными. — Мы круглые сутки трудились над этим. Я даже сумел получить разрешение на то, чтобы временно отказаться от командования. Но те макеты, с которыми экспериментировали на Земле, не выдержали спуска. Больше мы сделать ничего не могли. Я не мог рисковать всей экспедицией в затее, которую на Земле не одобрили бы.

— Я знаю. Я вызову тебя завтра. — Она отключила радио и присела на корточки. — Поклясться готова, что если бы земные опыты с рулоном туалетной бумаги не… он не согласился бы… — Она рассекла воздух руками.

— Что я говорю? Это мелочи. Я его недолюбливаю, но он прав. — Она поднялась, и, надув щеки, с силой выпустила воздух. — Команда, пошли; у нас порядком работы.

Свою колонию они назвали Новый Амстердам — из-за мельниц. К марсианским растениям пристало имя «вертушек», хотя Крофорд долгое время предпочитал «спиннакеры».

Они работали целыми днями и, как могли, не замечали «Берроуз», висевший у них над головами. Общение с ним было кратким и лишь по существу. Хотя главный корабль и был бессилен еще чем-нибудь помочь им, они знали, что им будет недоставать его. Поэтому в день его отлета они вели себя скованно и вызывающе равнодушно. Все демонстративно отправились спать за несколько часов до намеченного времени старта.

Крофорд, когда убедился, что остальные заснули, открыл глаза и оглядел неосвещенный барак. Жилище получилось не слишком роскошным; их жесткие тюфяки из теплоизоляционного материала располагались вплотную друг к другу. Туалет находился за тонкой перегородкой у одной из стен, и оттуда шел запах. Но никто из них не захотел бы спать снаружи, под куполом, даже если бы Лэнг это и позволила.

Единственный свет исходил от светящихся циферблатов, за которыми дежурный, как считалось, должен был следить всю ночь. У них никого не было. Крофорд решил, что дежурный лег спать. Ему следовало проявить беспокойство, но времени на это не было. Возможность улизнуть была кстати, и надо было надеть скафандр. Он поспешно занялся этим.

Как историк, он ощущал, что такой момент не следовало пропускать. Это было глупо, но ничего с собой поделать он не мог. Ему надо было выйти туда, и наблюдать отлет собственными глазами. Не имело значения, останется ли он в живых, чтобы рассказать об этом; ему надо было это запечатлеть в памяти.

Рядом с ним поднялся кто-то еще. Он застыл, но было уже поздно. Она смотрела с темноту, протирая глаза.

— Мэтт? — зевнула она. — Что… что такое? Что-нибудь…

— Шшш… Я хочу выйти. Спи. Послушай, Сон…

— Угу. — Она потянулась, яростно протерла глаза и отбросила с лица волосы. Она была одета в свободного покроя корабельный костюм — серую тряпку, сильно нуждавшуюся в стирке, как и вся их одежда. В тот момент, когда он наблюдал за тем, как ее тень потягивается и встает, «Берроуз» его не интересовал. Он заставил себя не думать о ней.

— Я пойду с тобой.

— Хорошо. Не разбуди остальных.

Снаружи, неподалеку от тамбура, стояла Мэри Лэнг. Когда они вышли, она обернулась, но удивления не проявила.

— Это ты дежурила? — спросил Крофорд.

— Да. Я нарушила собственные правила. Но и вы тоже. Считайте, что вам придется давать объяснения. — Она рассмеялась и подозвала их к себе. Они взялись за руки и стали смотреть в небо.

Через некоторое время Сон спросила:

— Сколько осталось ждать?

— Всего несколько минут. Потерпите. — Крофорд взглянул на Лэнг и ему показалось, что он увидел слезы, однако в темноте не мог быть в этом уверен.

В небе светила крохотная новая звезда — ярче всех остальных, ярче Фобоса. На нее было больно смотреть, но никто из них не отвел взгляд. Это был ракетный выхлоп «Эдгара Райса Берроуза», который направлялся в сторону Солнца прочь от долгой марсианской зимы. Звездочка была видна долго, затем она рассыпала искры и исчезла. Хотя в куполе было тепло, Крофорд ощутил дрожь. Прошло десять минут, прежде чем кто-либо из них посмотрел в сторону барака.

Они сгрудились в тамбуре, стараясь не смотреть друг другу в лицо, ожидая пока сработает замок. Внутренняя дверь открылась, и Лэнг рванулась вперед — а затем обратно в тамбур. Крофорд мельком увидел Рэлстона и Люси Мак-Киллиан, затем Мэри закрыла дверь.

— У некоторых людей в душе нет поэзии, — сказала Лэнг. — Или ее слишком много, — хихикнула Сон.

— Вы, ребята, не хотите обойти со мной вокруг купола? Может быть, обсудим, каким образом предоставить людям некоторое уединение.

Дверь тамбура открылась; там стояла Мак-Киллиан, жмурясь при взгляде на голую лампочку, освещавшую его. Одной рукой она придерживала на груди рубашку.

— Заходите, — сказала она, отступая назад. — Раз уж так, мы можем и поговорить об этом.

Они вошли; Мак-Киллиан включила свет и уселась на свой матрац. Рэлстон, нервно кутавшийся в свою кучу одеял, моргал. С момента катастрофы, он, казалось, никак не мог согреться.

Призвав устроить собрание, Мак-Киллиан успокоилась. Сон и Крофорд уселись на свои койки и через некоторое время, когда тишина сделалась напряженней, оказалось, что все смотрят на Лэнг.

Та принялась снимать свой скафандр.

— Ну, я думаю, что здесь все явно. Была бы рада выслушать все, что вы скажете. Люси, если ты ожидаешь, какого-нибудь выговора, не думай об этом. Утром мы первым делом предпримем меры, чтобы обеспечить для этого какое-то уединение; но, невзирая ни на что, в будущем мы сохраним довольно близкие отношения. Я думаю, нам всем следует раскрепоститься. Есть возражения? — Она наполовину выбралась из своего скафандра, затем помедлила и оглядела остальных, ожидая реплик. Тех не было. Она разделась догола и потянулась к выключателю.

— Некоторым образом, сейчас самое время, — сказала она, отбрасывая одежду в угол. — Единственное, что остается сделать с этой одеждой — сжечь ее. Тогда от нас будет лучше пахнуть. Сон, становись на вахту. — Она выключила свет и тяжело опустилась на свой матрац.

Несколько минут, пока они выбирались из своей одежды, стояло шуршание. Затем все они улеглись на своих койках. Прежде чем кому-либо удалось заснуть, прошло несколько напряженных, неприятных часов.

В течение недели после отлета «Берроуза» реакция обитателей Нового Амстердама была истеричной и преувеличенной. В атмосфере чувствовались скованность и фальшь; ощущение «ешь, пей и веселись» пронизывало все, чем они занимались.

Внутри купола они соорудили отдельное укрытие, не обсуждая вслух, для чего же оно. Серьезный труд страдал оттого, что вся пятерка лихорадочно составляла всевозможные группы из трех женщин и двоих мужчин. Возникала враждебность, она расцветала на несколько часов, а затем растворялась в слезливых примирениях. Трое объединялись против двоих, двое против одного, один объявлял войну остальной четверке. Рэлстон и Сон объявили о помолвке; та длилась десять часов. Крофорд едва не подрался с Лэнг, которую поддерживала Мак-Киллиан. Мак-Киллиан навеки отвергла мужчин и у нее произошел краткий бурный роман с Сон. Потом Сон застала Мак-Киллиан с Рэлстоном, и рикошетом перешла к Крофорду, которого затем бросила ради Рэлстона.

Мэри Лэнг предоставила этому идти своим путем, вмешиваясь лишь тогда, когда доходило до ссоры. Ее тоже затронула эта лихорадка, но по большей части ей удавалось сохранять спокойствие. Она шла в укрытие со всяким, кто ее об этом просил, стараясь не проявлять предпочтений, и мягко пыталась снова подтолкнуть их к работе. Как она сказала Мак-Киллиан к концу недели: «По крайней мере, мы лучше знакомимся друг с другом».

Все улеглось — как и предполагала Лэнг. Начало второй недели застало их в той же позиции, что и вначале: никаких прочно установившихся романтических привязанностей. Но они узнали друг друга гораздо лучше, свободно чувствовали себя в тесном общении с другими; им помогали новые дружеские отношения. Они были гораздо ближе к тому, чтобы составлять единую команду. Соперничество полностью не исчезло, но оно больше не доминировало в колонии. Лэнг заставляла их работать усерднее, чем когда-либо, наверстывая потерянное время.

Крофорд не участвовал в большей части интересных работ, поскольку главным образом подходил для малоквалифицированного ручного труда; тому, казалось, не будет конца. Так что ему и Лэнг приходилось узнавать о новых открытиях во время вечерних совещаний в укрытии. Он не помнил, чтобы обнаружили каких-либо животных, и поэтому, когда увидел нечто, ползущее по саду вертушек, бросил все и направился к нему.

На границе сада он остановился, вспомнив приказ Лэнг ничего не трогать, кроме как при сборе образцов. Он недолго понаблюдал за этим созданием — жуком? черепахой? — убедился, что с такой скоростью оно далеко не уползет, и поспешил на поиски Сон.

— Тебе придется назвать его в мою честь, — сказал он, пока они бежали обратно к саду. — Это мое право в качестве первооткрывателя, разве не так?

— Ну конечно, — сказала Сон, глядя в том направлении, куда указывал его палец. — Ты лишь покажи мне эту проклятую штуку, и я тебя увековечу.

Та была почти круглой, диаметром сантиметров в двадцать, и куполообразной. Сверху ее покрывал прочный панцирь.

— Я даже не знаю, что с ней делать, — признала Сон. — Если она единственная, я не решусь анатомировать ее, и, может быть, даже к ней не прикоснусь.

— Не беспокойся, позади тебя еще одна. — Теперь, когда они высматривали эти создания, им легко удалось обнаружить четверых. Сон достала мешок для образцов и раскрыла его перед животным. То наполовину забралось в мешок, а затем, похоже, решило, что что-то не так. Оно остановилось, но Сон затолкнула его туда и подняла мешок. Взглянула на его днище и удивленно рассмеялась.

— Колеса, — сказала она. Эта штука передвигается на колесах.

— Я не знаю, откуда она взялась, — сказала она вечером остальным. — Я даже не вполне верю в ее существование. Впрочем, из нее бы вышла неплохая образовательная игрушка для ребенка. Я разобрала ее на двадцать или тридцать частей, затем собрала обратно, и она по-прежнему двигается. У нее прочный полистироловый панцирь, сверху окрашенный нетоксичной краской…

— Это не совсем полистирол, — вставил Рэлстон.

— … и я полагаю, что если менять в ней батареи, ее хватит навечно. И это почти что полистирол, как ты и сказал.

— Это ты серьезно насчет батарей? — спросила Лэнг.

— Я не уверена. Марти думает, что в верхней части панциря происходит химический обмен веществ, но я это еще не изучила. Но я не могу с определенностью сказать, является ли она живой в том смысле, какой подразумеваем мы. Я хочу сказать: она передвигается на колесах! У нее три колеса, приспособленных для езды по песку и что-то среднее между резиновым моторчиком и заводной пружиной. Энергия запасается в спиральной формы мускуле и расходуется постепенно. Я не думаю, что она может пройти больше ста метров — если только она не умеет снова сматывать мускул в спираль, а как это можно сделать, я не знаю.

— Звучит это очень сложно, — задумчиво сказала Мак-Киллиан. — Может быть, нам следует поискать, какое место в природе она занимает. Из твоего описания следует, что она не могла бы существовать без помощи симбиотика. Может быть, она оплодотворяет растения — как пчелы — а те либо дают ей энергию для того, чтобы завести пружину; либо она ее у них крадет. Вы хотите найти какой-нибудь механизм, который это создание могло бы использовать для того, чтобы красть энергию у вращающихся частей вертушек?

— Именно этим я их хочу заняться утром, — сказала Сон. — Если только Мэри не позволит попробовать сделать это сейчас. — Она произнесла это с надеждой, но без уверенности в успехе. Мэри Лэнг решительно покачала головой.

— Это подождет. Там снаружи холодно, дорогуша.

На следующее утро новые поиски в саду вертушек позволили обнаружить несколько новых видов, в том числе еще один пример того, что могло оказаться животным. Это создание летало, имело размер плодовой мушки, и ухитрялось парить от растения к растению с помощью свободно вращавшегося колеса с лопастями, как у вертолета.

Крофорд и Лэнг болтались поблизости, пока ученые изучали находки. Они не слишком спешили вернуться к работе, которой занимались последние две недели: приданию «Подкейн» горизонтального положения без того, чтобы повредить его. Вскоре после посадки корабль был закреплен канатами, и планы предусматривали возможность положить его на бок, в случае по-настоящему сильного урагана. Но эти планы предусматривали участие двадцати человек, и целый день возни с лебедками и блоками. Эта работа была медленной; ускорять ее не следовало. Если бы корабль опрокинулся и потерял герметичность, им бы не помогло ничего.