Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Убить барби

ModernLib.Net / Варли Джон Герберт / Убить барби - Чтение (Весь текст)
Автор: Варли Джон Герберт
Жанр:

 

 


Джон Варли
УБИТЬ БАРБИ

      Тело поступило в морг в 22.46. Особого внимания на него никто не обратил. Была субботняя ночь и трупы копились, как бревна в мельничном пруду. Задерганная санитарка, проходя вдоль ряда обитых нержавейкой столов, приподняла простыню с лица покойника и вытащила поступившую вместе с ним тощую стопочку бумаг. Потом достала из кармана карточку и переписала на нее сведения из отчета следователя и госпитальной справки: Ингрэм, Леа Петри. Женщина. Возраст: 35. Рост: 170 см. Вес: 56 кг. Тело поступило на Терминал экстренной помощи в Море Кризисов. Причина смерти: убийство. Ближайшие родственники неизвестны.
      Санитарка обмотала прикрепленную к карточке проволоку вокруг большого пальца на левой ноге трупа, спихнула тело со стола на каталку, перевезла к ячейке 659а и вытянула длинный лоток.
      Дверца ячейки захлопнулась, а санитарка, положив бумаги на лоток, так и не заметила, что полицейский следователь, не указал в отчете пол мертвеца.

***

      Лейтенант Анна-Луиза Бах перебралась в свой новый кабинет всего три дня назад, а гора бумаг на столе уже грозила лавиной рухнуть на пол.
      Назвать это помещение кабинетом можно было лишь с немалой долей иронии. Тут имелся картотечный шкаф для незавершенных дел, но Бах могла открыть его, только подвергая серьезному риску свою жизнь и конечности. Выдвижные подпружиненные ящики имели дурную привычку неожиданно выскакивать и зажимать ее вместе со стулом в углу. Чтобы добраться до буквы «А», ей приходилось залезать на стул, доступ же к букве «Я» требовал особой процедуры – или усесться на стол, или вытягивать ящик, широко раздвинув ноги.
      Зато у кабинета имелась дверь. Правда, открывалась она лишь тогда, когда на стуле перед столом лейтенанта никто не сидел.
      Однако жаловаться Бах не собиралась. Ей нравилась эта клетушка. Здесь было в десять раз лучше, чем в дежурке, где она просидела десяток лет локоть к локтю с другими сержантами и капралами.
      В приоткрывшейся двери показалась голова Джорге Вейла.
      – Привет. Мы тут принимаем ставки на новое дело. Ты сколько поставишь?
      – Запиши на меня полмарки, – буркнула Бах, не поднимая головы и продолжая писать отчет. – Ты что, не видишь – я занята.
      – А будешь занята еще больше.
      Вейл вошел без приглашения и плюхнулся на стул. Бах подняла голову, открыла было рот, но промолчала. У нее имелась власть, чтобы приказать ему убрать ножищи с лотка для завершенных дел, но недоставало опыта эту власть употреблять. Она три года проработала вместе с Джорге. И с какой стати золотая полоска на ее рукаве должна изменить их отношения? Наверное, такими действиями Джорге как раз и намекает, что его не волнует ее повышение – до тех пор, пока она не начала выпендриваться.
      Вейл добавил папку на верхушку покосившейся стопы с пометкой «Для немедленного исполнения» и снова откинулся на спинку стула. Бах оценила взглядом высоту стопы, потом взглянула на вмонтированный в стену круглый лючок, ведущий к мусоросжигателю, и задумалась – а не устроить ли ей небольшой несчастный случай? Нужно лишь небрежно задеть стопу папок локтем, и…
      – Ты что, даже не собираешься ее открыть? – разочарованно протянул Вейл. – А я ведь не каждый день лично доставляю новое дело.
      – Вот и расскажи о нем, раз тебе не терпится.
      – Ладно. У нас есть труп, изрядно истыканный ножом. Есть орудие убийства – тот самый нож. Есть тринадцать свидетелей, которые могут описать убийцу, но они нам не очень-то и нужны, потому что убийство произошло перед телекамерой. И у нас есть запись.
      – Тогда ты описываешь дело, которое положено раскрыть через три минуты после первого рапорта, причем без помощи человека. Поручи его компьютеру, идиот. – Но она все же подняла голову. У нее появилось скверное предчувствие. – Почему его повесили именно на меня?
      – Потому что есть еще одно обстоятельство. Место преступления. Убийство было совершено в колонии барби.
      – Боже…

***

      Храм Стандартистской церкви находился на Луне в центре коммуны стандартистов в Энитауне, в северной части моря Кризисов. Добираться туда, как они выяснили, оказалось лучше всего местной линией подземки, проходящей параллельно экспрессной линии, пересекающей все Море Кризисов.
      Бах и Вейл вызвали бело-голубую полицейскую капсулу с приоритетным сортировочным кодом и отдались во власть муниципальной транспортной системы Нового Дрездена – «сортировщика пилюль», как ее называли сами новодрезденцы. Их капсулу протащило через районный туннель до главного узла, где компьютер выводил на маршруты тысячи капсул, дожидающихся своей очереди. На большом конвейере, который должен был доставить их к месту ожидания, капсулу подняли захваты – копы называли их «длинная рука закона» – и перенесли ее к началу очереди, прямо к многочисленным входам экспрессной линии и над головами людей, сидящих в других капсулах и мечущих в них неприязненные взгляды. Капсула скользнула в горловину туннеля, и полицейских вжало в спинки кресел.
      Через несколько секунд капсула вырвалась из туннеля на равнину Моря Кризисов, разгоняясь в вакууме и держась на магнитной подвеске в нескольких миллиметрах над индукционным рельсом. Бах взглянула вверх на Землю, затем уставилась в окно на проносящийся мимо унылый ландшафт. Она хмурилась и размышляла.
      Ей понадобился взгляд на карту, чтобы убедиться: колония барби действительно находится под юрисдикцией Нового Дрездена – и тут явно не обошлось без подтасовок или махинаций. Энитаун располагался километрах в пятидесяти от линии, которую она считала границей Нового Дрездена, но на карте его соединяла с городом пунктирная линия, обозначающая полоску шириной в один метр.
      Когда капсула снова вошла в туннель, послышался нарастающий рев – в трубу перед ними нагнетался воздух. Капсулу тряхнуло ударной волной, затем она с хлопками проскочила через несколько герметизирующих шлюзов и оказалась на станции в Энитауне. Двери с шипением раздвинулись, и они выбрались на платформу.
      Станция в Энитауне в основном представляла собой погрузочный док и склад – объемистое помещение, забитое расставленными вдоль стен штабелями пластиковых ящиков. Около полусотни человек работали, загружая ящиками грузовые капсулы.
      Секунду-другую Бах и Вейл постояли на платформе, не зная, куда идти. Убийство, которое им предстояло расследовать, произошло здесь же, на станции, всего метрах в двадцати от того места, где они сейчас стояли.
      – У меня тут мурашки по коже бегают, – признался Вейл.
      – У меня тоже.
      Бах увидела, что полсотни местных на станции неотличимы друг от друга. Все выглядели женщинами, хотя у них оставались открытыми лишь лица, руки и ноги – остальное скрывали просторные белые комбинезоны-пижамы, прихваченные в талии поясом. Все блондинки, у всех волосы расчесаны на прямой пробор и подрезаны чуть повыше плеч. У всех голубые глаза, высокие лбы, короткие носы и маленькие рты.
      Когда барби заметили их, работа постепенно остановилась. Они с подозрением уставились на полицейских. Бах выбрала одну наугад и подошла к ней.
      – Кто у вас здесь главный? – спросила лейтенант.
      – Мы, – ответила барби. Бах поняла ответ так, что женщина имела в виду себя, припомнив, что барби никогда не говорят о себе в единственном числе.
      – Нам нужно встретиться кое с кем в храме. Как туда попасть?
      – Через эту дверь, – показала женщина. – Она выводит на Главную улицу. Идите по ней и выйдете к храму. Но вам обязательно нужно одеться.
      – Что? О чем это вы? – Бах вовсе не считала, что они с Вейлом одеты как-то неправильно. На Анне-Луизе был ее обычный синий нейлоновый комбинезон, дополненный форменной шапочкой, эластичными лентами на руках и бедрах, и мягкие туфли с тканевой подошвой. Оружие, коммуникатор и наручники крепились к кожаному поясу.
      – Прикройтесь, – повторила барби, поморщившись. – Вы выставляете напоказ свои… отличия. И ваши прически…
      Другие барби захихикали.
      – Мы из полиции по заданию, – рявкнул Вейл.
      – Гм… да, – поддакнула Бах, раздраженная тем, что барби вынудила ее оправдываться. В конце концов, здесь тоже Новый Дрезден, и находятся они в общественном месте, поэтому имеют право одеваться так, как им хочется.
      Главная улица оказалась узкой и унылой. Бах ожидала увидеть проспект вроде тех, что находятся в торговых районах Нового Дрездена, однако ее взору открылось нечто весьма смахивающее на жилой коридор. Одинаковые люди на улице бросали на них любопытствующие взгляды. Многие хмурились.
      Улица вывела их на маленькую площадь с низкой крышей из голого металла, несколькими деревьями и угловатым каменным зданием, от которого лучами расходились дорожки.
      У входа их встретила неотличимая от остальных барби. Бах спросила, с ней ли Вейл говорил по телефону, и получила подтверждение. На вопрос же о том, смогут ли они пройти внутрь и поговорить, барби ответила, что посторонние в храм не допускаются, и предложила присесть на скамейку возле входа.
      Когда они уселись, Бах начала задавать вопросы.
      – Во-первых, мне нужно узнать ваше имя и должность. Кажется, вы… как же там было?.. – Она сверилась с заметками в блокноте, торопливо списанными с экрана компьютерного терминала в кабинете. – Я так и не выяснила вашу должность.
      – А у нас их нет, – ответила барби. – Но если так необходим «ярлык», считайте нас архивариусом.
      – Хорошо. А ваше имя?
      – У Нас нет имен.
      Лейтенант вздохнула.
      – Да, я понимаю, что вы отказываетесь от имени, приходя сюда. Но ведь у вас было имя. Вам его дали при рождении. И мне оно нужно для следствия.
      – Нет, вы не поняли. Верно то, что у этого тела когда-то имелось имя. Но оно было стерто из сознания. И этому телу будет очень больно его вспоминать. – Она запиналась всякий раз, произнося «этому». Очевидно, даже имитация личного местоимения выводила ее из душевного равновесия.
      – Тогда я попробую зайти с другой стороны. – Ситуация становилась тяжелой, и Бах поняла, что дальше будет еще хуже. – Вы назвали себя архивариусом.
      – Да. Мы ведем архивы, потому что этого требует закон. Сведения о каждом гражданине должны храниться. Так нам сказали.
      – И на то есть весьма веская причина, – заметила Бах. – Нам понадобится доступ к этим архивам. Для следствия. Вы меня поняли? Полагаю, что офицер полиции уже просматривал их, иначе погибшая не была бы идентифицирована как Леа П. Ингрэм.
      – Это так. Но вам незачем просматривать архивы снова. Мы пришли сделать признание. Мы убили Л.П.Ингрэм, серийный номер 11005. И добровольно сдаемся. Можете везти нас в тюрьму. – И она вытянула руки, подставляя их для наручников.
      Изумленный Вейл неуверенно потянулся к наручникам на поясе, но все же взглянул на лейтенанта, ожидая указаний.
      – Позвольте уточнить. Вы сказали, что убили ее вы? Лично вы?
      – Правильно. Это сделали мы. Мы никогда не сопротивляемся светским властям и желаем понести наказание.
      – Так, еще раз. – Бах схватила барби за запястье, разжала ее пальцы и повернула руку ладонью вверх. – Это и есть та самая личность… то самое тело, которое совершило убийство? И это та самая рука, которая держала нож? Эта рука, а не тысячи других «ваших» рук?
      Барби нахмурилась.
      – Если задавать вопрос таким образом, то нет. Эта рука не держала орудие убийства. Но наша рука держала. Так какая разница?
      – В глазах закона – весьма существенная. – Бах вздохнула и выпустила руку женщины. Женщины? А можно ли называть ее женщиной? Она поняла, что ей нужно узнать побольше о стандартистах. А пока удобнее считать их женщинами, потому что у них женские лица.
      – Давайте попробуем снова. Мне нужно, чтобы вы – и свидетели преступления – посмотрели запись убийства. Я не смогу различить убийцу, жертву или любого из стоявших рядом. Но вы наверняка сможете. Полагаю, что вы… словом, есть такая поговорка: «Все китайцы на одно лицо». Но это, разумеется, справедливо для европейских рас. Азиаты различают друг друга без проблем. Вот я подумала, что вы… что ваши люди смогут… – Она смолкла, увидев на лице барби тупое непонимание.
      – Мы не понимаем, о чем вы говорите.
      Плечи Анны-Луизы поникли.
      – То есть вы не сможете… даже если увидите ее снова?..
      Женщина пожала плечами:
      – Мы все выглядим одинаково.

***

      Вечером того же дня Анна-Луиза улеглась на свою пневматическую кровать, окружив себя клочками бумаг. Смотрелось это неприглядно, но запись на бумаге стимулировала ее мышление гораздо сильнее, чем ввод данных в персональный инфоархив. И еще ей лучше всего работалось поздно вечером, дома, в постели, после ванны или секса. Сегодня у нее было и то, и другое, и лейтенант поняла, что полученная в результате бодрящая ясность мышления потребуется ей на всю катушку.
      Стандартисты.
      Они были захолустной религиозной сектой, основанной девяносто лет назад кем-то, чье имя не сохранилось. Это ее ничуть не удивило, поскольку неофиты отказывались от имен, присоединяясь к секте, и прилагали все не запрещенные законом усилия, чтобы уничтожить память и об имени, и о своей личности – словно этого никогда не существовало. Пресса быстро прилепила к ним эпитет «барби». Это слово означало популярную в двадцатом и в начале двадцать первого столетия детскую игрушку – пластиковую, бесполую и массовую куклу-«девочку» с изысканным гардеробом.
      Дела у барби шли на удивление хорошо для группы, члены которой не воспроизводятся естественным путем, и чьи ряды пополняются исключительно за счет новичков из внешнего мира. Лет двадцать их число возрастало, затем стабилизировалось. Они умеренно страдали от религиозной нетерпимости, перемещались из страны в страну, и в конце концов шестьдесят лет назад большая часть секты перебралась на Луну.
      Они вербовали новых «компонентов» из неудачников – тех, кто неуютно чувствовал себя в мире, проповедующем подчинение определенным нормам, пассивность и терпимость к миллиардам соседей, однако вознаграждали лишь тех, у кого хватало упорства и настойчивости, чтобы выделиться из стада. Барби самоустранились из системы, где человеку приходилось одновременно быть и лицом в толпе, и гордым индивидуумом со своими надеждами, мечтами и желаниями. Они стали наследниками древней традиции аскетического ухода из суетного мира, меняя свои имена, тела и сиюминутные желания на размеренную и безопасную жизнь, лишенную разрушительных страстей.
      Бах поняла, что, возможно, несправедлива к некоторым их них – среди барби вполне могли оказаться и те, кого просто привлекли религиозные идеи секты. Хотя, по ее мнению, в этом учении было мало смысла.
      Она пролистала их догматы, делая пометки. Стандартисты проповедовали единство человечества, клеймили свободу воли и поднимали группу и равенство в ней до божественного уровня. Ничего особенного их теория из себя не представляла, зато практика… Практика вызывала у нормальных людей тошноту.
      Имелись у них и теория творения, и божество, которому не поклонялись. Вселенная возникла, когда ее создала некая безымянная богиня – прототип матери-земли. Она же заселила мир людьми – совершенно одинаковыми, отштампованными по одной универсальной форме.
      Далее возник грех. Кто-то из людей начал задумываться. У этой личности имелось имя, полученное уже после греха как часть наказания, но Бах его так и не отыскала. Она решила, что это грязное или ругательное слово, которое стандартисты не сообщают чужакам.
      Так вот, этот человек спросил богиню, ради чего совершился акт творения. Чем же богиню не устраивала первоначальная пустота, раз она решила заполнить ее людьми, чье существование лишено смысла?
      И это оказалось последней каплей. По необъясненным причинам – даже спрашивать о них считалось смертным грехом – богиня наказала людей, впустив в мир разнообразие. Бородавки, большие носы, курчавые волосы, белая кожа, люди высокие, люди толстые, люди уродливые, голубые глаза, волосы на коже, веснушки, половые органы. Миллиарды лиц и отпечатков пальцев, каждая душа заперта в оболочку, отличную от другой, и каждой нужно различить чужой голос среди воплей толпы.
      Однако теперь вера стремилась вернуть тот утерянный рай. Когда все люди снова станут единой личностью, богиня с радостью раскроет свои объятия. А жизнь есть лишь проверка, испытание.
      С последним утверждением Бах, безусловно, согласилась. Она собрала свои заметки, сложила их в стопку, потом взяла привезенную из Энитауна книгу. Барби дали ее в ответ на просьбу показать изображение убитой женщины.
      И в книге она нашла чертеж человеческого существа.
      Называлось все это «Книга стандартов». Каждая барби постоянно носила с собой эту книгу, привязанную к поясу лентой. В ней сухим инженерным языком описывалось, как должна выглядеть барби. А на многочисленных чертежах изображались части тела – с допусками и размерами в миллиметрах.
      Она захлопнула книгу и села, накрыв голову подушкой. Потом взяла видеоблокнот и набрала код, вызывающий на экран запись убийства. И в двадцатый раз за вечер увидела, как из толпы одинаковых фигур на станции выскакивает некто, полосует ножом Лею Ингрэм и тут же растворяется в толпе, оставив на полу истекающую кровью жертву.
      Она замедлила воспроизведение, сосредоточившись на убийце и пытаясь заметить в нем (в ней) хоть какую-нибудь особенность. Сошло бы что угодно. Блеснул нож. Брызнула кровь. Заметались барби. Несколько бросились вслед за убийцей, но отреагировали они слишком медленно. Люди редко реагируют быстро. Но у убийцы на руках осталась кровь. Надо будет спросить об этом.
      Бах просмотрела запись еще раз, не увидела ничего полезного и решила, что на сегодня с нее достаточно.

***

      Комната была длинной и высокой, ярко освещенной световыми полосками на потолке. Бах шла следом за санитаром вдоль рядов квадратных ячеек на одной из стен. Воздух здесь был прохладный и влажный, а пол мокрый – его недавно полили из шланга.
      Санитар сверился с карточкой, которую держал в руке, и повернул металлическую ручку ячейки 659а. Щелчок замка эхом разнесся по пустому помещению. Санитар вытянул лоток и снял с трупа простыню.
      Лейтенанту уже доводилось видеть обезображенные трупы, но нагую барби она видела впервые. Она немедленно отметила отсутствие сосков на двух холмиках плоти, изображавших грудь, и гладкую кожу в промежности. Санитар сверился с карточкой на ноге трупа и нахмурился.
      – Ошибочка вышла, – пробормотал он. – Ничего себе задачка… И что с такой хреновиной делать? – Он почесал голову, потом зачеркнул на карточке большую букву «Ж» и аккуратно вписал взамен букву «Н» (неизвестно). Потом взглянул на лейтенанта и глуповато улыбнулся. – Что делать-то? – повторил он.
      Однако Анну-Луизу его проблемы не волновали. Она изучала останки Л.П.Ингрэм, надеясь, что нечто на ее теле подскажет, почему барби обрекли ее на смерть.
      А вот как она умерла, понять было нетрудно. Нож глубоко вошел в живот, далее рана шла вверх узким разрезом, тянущимся до грудины. Даже кость грудины оказалась частично рассечена. Нож был острым, но, чтобы разрезать такое количество плоти, требовалась сильная рука.
      Санитар уставился на Бах с любопытством, когда та раздвинула ноги трупа и принялась рассматривать то, что там увидела. А обнаружила она лишь крошечную щелочку уретры в передней части промежности, как раз напротив ануса.
      Бах раскрыла прихваченные с собой «Спецификации», достала сантиметр и принялась за работу.

***

      – Мистер Атлас, в списках членов «Гильдии морфологов» вы указаны как практикующий специалист, часто имеющий дело с церковью стандартистов.
      Мужчина нахмурился, затем пожал плечами:
      – Ну и что? Можно не одобрять их взгляды, но ведь действуют они законно. И все мои архивы в порядке. Я никогда и никого не обслуживаю, пока ваши люди не проверят, не числится ли за клиентом криминал. – Он сидел на краю стола в своей просторной приемной лицом к Анне-Луизе. Мистер Рок Атлас (Rock Atlas – каменный Атлант) – наверняка это его «профессиональное» имя – имел высеченные из гранита плечи, зубы, как сверкающие жемчужины, и лицо юного бога. Он сам служил ходячей рекламой своей профессии. Бах нервно положила ногу, на ногу. Ее всегда тянуло к мускулистым мужчинам.
      – Я вас не допрашиваю, мистер Атлас. Произошло убийство, и я буду вам признательна за сотрудничество.
      – Зовите меня Рок, – предложил он, неотразимо улыбаясь.
      – Вот как? Прекрасно. Я пришла спросить о том, что вы станете делать и сколько времени уйдет на работу, если я попрошу превратить меня в барби.
      Его лицо исказилось:
      – О, нет! Я не могу такого допустить! Дорогая, это станет преступлением. – Он слегка коснулся ее подбородка, поворачивая голову. – Нет, лейтенант, вам бы я чуточку углубил ямочки на щеках – возможно, слегка подтянул бы мышцы за ними, затем переместил бы глазницы чуть подальше от носа и раздвинул глаза. Так они привлекают больше внимания, сами понимаете. Намек на тайну. Ну и, разумеется, нужно заняться вашим носом.
      Она оттолкнула его руку и тряхнула головой:
      – Я к вам пришла не на операцию. Я просто хочу знать: какой объем работы потребуется и насколько точно вы сможете воспроизвести требования церкви? – Тут она нахмурилась и метнула в него подозрительный взгляд: – А чем вам не нравится мой нос?
      – Дорогая, я вовсе не говорил, что он мне не нравится. Более того, он придает вам властность, которая наверняка бывает иногда полезна – если учесть, в каких кругах вы вращаетесь. И даже то, что он слегка перекошен влево, можно эстетически оправдать, если….
      – Забудем о нем, – оборвала Бах хирурга. – Просто ответьте на мой вопрос.
      Хирург внимательно ее осмотрел, попросил встать и повернуться. Она уже собралась было сообщить, что совершенно необязательно оценивать ее как кандидата на операцию, а лишь как абстрактную женщину, когда Атлас с напускным равнодушием выдал резюме:
      – Работы потребуется немного. Рост у вас лишь слегка больше требуемого; я могу укоротить вам берцовые кости и голени… или же поработать с позвоночником. Здесь убрать немного подкожного жира, здесь добавить. Срезать соски, удалить матку и яичники, зашить промежность. Будь вы мужчиной, удалил бы пенис. Череп пришлось бы вскрыть и переместить кое-какие кости, затем чуть подправить лицо. Работы на двое суток. Ночь в клинике и ночь амбулаторно.
      – А когда вы закончите, то что останется для моей идентификации?
      – Вы не могли бы повторить?
      Бах кратко объяснила свою ситуацию. Атлас задумался.
      – Да, это проблема. Я ликвидирую рисунок на пальцах. Не оставляю наружных шрамов, даже микроскопических. Полностью избавляю от родинок, веснушек, бородавок и родимых пятен. А вот анализ крови вам бы помог, ну и, пожалуй, изображение сетчатки. И, скажем, рентгенограмма черепа. Запись голоса… вряд ли. Я по возможности стараюсь сделать одинаковыми даже голоса. Что-либо еще… нет, больше ничего в голову не приходит.
      – То есть ничего, что можно выявить при чисто визуальном исследовании?
      – В этом ведь и заключен весь смысл операции, не так ли?
      – Я лишь надеялась, что вам известно нечто такое, о чем барби даже не подозревают. Но все равно – спасибо.
      Хирург встал и поцеловал ей руку:
      – Не за что. Но если вы когда-нибудь решите заняться своим носом…

***

      Бах встретилась с Вейлом у входа в храм в центре Энитауна. Он провел здесь все утро, копаясь в архивах, и по его виду было понятно, что ничего стоящего он не нашел. Джорге провел ее в маленький кабинет, где в старых шкафах хранились архивы. Там их уже ждала барби, которая заговорила безо всякой преамбулы:
      – Вчера вечером на уравнивании мы решили помочь вам всем, чем сможем.
      – Да? Спасибо. Я как раз гадала, станете ли вы нам помогать, учитывая то, что случилось пятьдесят лет назад.
      – А что тогда случилось? – озадаченно спросил Вейл.
      Бах подождала, надеясь, что барби объяснит, но та решительно не собиралась ничего говорить.
      – Я узнала об этом вчера. Стандартисты уже были однажды замешаны в убийстве, вскоре после своего появления на Луне… Вейk, ты заметил, что они никогда не появляются в Новом Дрездене?
      – И что с того? – пожал плечами Вейл. – Они держатся особняком.
      – Им было приказано держаться особняком. Поначалу они, как и любые граждане, могли перемещаться свободно. Потом кто-то из них совершил убийство – на сей раз не стандартиста. Было точно известно, что убийца – барби. Имелись свидетели. Полиция начала поиски убийцы. Угадай, чем все кончилось.
      – Они наткнулись на те же проблемы, что и мы. – Вейл поморщился. – И тоже зашли в тупик.
      – Да, трудно сохранять оптимизм в этой ситуации, – согласилась Бах. – Убийцу так никогда и не нашли. Барби предложили выдать властям кого-то из своих, выбрав его случайным образом и полагая, что это удовлетворит полицию. Но, разумеется, ее такой выход не устроил. Разразился серьезный скандал, прилагались немалые усилия к тому, чтобы заставить их ввести признаки отличия, вроде татуированного на лбу номера. Впрочем, сомневаюсь, что подобный прием сработал бы в момент совершения преступления. Номер всегда можно скрыть.
      Но факт остается фактом – в барби увидели опасность для общества. Они могут убить кого угодно и тут же раствориться в своей общине, затеряться в нем песчинкой на морском берегу. И мы окажемся бессильны наказать виновного. Потому что закон не предусматривает, как поступать в таких случаях.
      – И чем все закончилось?
      – Дело помечено как закрытое, но не было ни ареста, ни приговора, ни обвиняемого. Заключили сделку, согласно которой стандартисты могут практиковать свою религию до тех пор, пока они не cмешиваются с остальными гражданами. И они обязаны оставаться в Энитауне. Я права? – она взглянула на барби.
      – Да. Мы соблюдаем это соглашение.
      – Не сомневаюсь. Большинство людей даже не подозревает, что вы здесь обитаете. Но теперь другой случай. Одна из барби убивает другую, да еще перед телекамерой… – Бах смолкла и задумалась. – Мне пришло в голову… минуточку. Погодите… – Собственные выводы ей не понравились. – Я вот о чем подумала. Убийство произошло на станции подземки. Это единственное место в Энитауне, которое сканируется муниципальной системой безопасности. А пятьдесят лет – долгий срок между убийствами, даже в таком маленьком… сколько, ты говорил, здесь живет людей, Джорге?
      – Около семи тысяч. И я, кажется, знаю их всех.
      Вейл провел весь день, сортируя барби. Судя по измерениям, сделанным на основе видеозаписи, рост убийцы находился у верхней границы допустимого предела.
      – Так что? – обратилась Бах к барби. – Есть ли что-либо такое, что мне следует знать?
      Женщина прикусила губу. Она явно не могла решиться.
      – Ну же! Вы ведь сказали, что собираетесь мне помочь.
      – Хорошо. За последний месяц было еще три убийства. Вы бы и о последнем ничего не узнали, не случись оно в том месте, куда допускаются посторонние. А на платформе в тот момент находились торговые агенты поставщиков. Они-то и сообщили в полицию. Мы ничего не сумели сделать…
      – Но почему вы хотели скрыть преступление?
      – Разве это не очевидно? Мы живем, постоянно помня о преследовании. И мы не хотим считаться угрозой для других. Мы хотим выглядеть миролюбивыми – а это действительно так – и предпочитаем решать проблемы нашей общины внутри самой общины. С помощью божественного согласия.
      Бах знала, что ничего не добьется, двигаясь в этом направлении. И решила вернуть разговор к предыдущим убийствам.
      – Расскажите мне все, что знаете. Кто был убит, и есть ли у вас предположения о мотиве? Или же мне следует поговорить с кем-то еще? – Тут ей пришла в голову неприятная мысль, и Бах удивилась, почему не задала этот вопрос раньше: – Вы ведь та самая личность, с кем я вчера разговаривала? Погодите, я перефразирую. Вы то самое тело… то есть это тело передо мной…
      – Мы поняли вопрос, – ответила барби. – Да, вы правы. Мы… Я та самая, с кем вы говорили. – Она буквально выдавила из себя личное местоимение, внутренне негодуя. – Мы были… Я была выбрана как компонент для общения с вами, поскольку на уравнивании было решено, что это дело необходимо уладить. Это тело было… я была избрана для общения с вами в качестве наказания.
      – Вы можете не произносить «я», если это трудно.
      – О, спасибо!
      – В наказание за что?
      – За… склонность к индивидуализму. На уравнивании мы говорили слишком лично – в пользу сотрудничества с вами. Политическая необходимость. Многие желали продолжать придерживаться наших священных принципов, невзирая на любые последствия. Мы разделились, и это породило в нашем организме плохие ощущения, болезнь. Это тело высказалось и было наказано – назначением… индивидуальным… для общения с вами.
      Женщина отводила глаза. Ее лицо пылало от стыда.
      – Этому телу было поручено назвать вам свой серийный номер. И когда вы придете сюда снова, вам нужно будет вызвать номер 23900.
      Бах записала номер.
      – Хорошо. Что вы можете сказать о возможном мотиве? Считаете ли вы, что все убийства были совершены одним и тем же… компонентом?
      – Мы не знаем. Мы еще менее способны выделить индивидуума из группы, чем вы. Но мы очень напуганы. Нам страшно.
      – Есть ли у вас основания полагать, что жертвы были… можно ли так выразиться, известны убийце? Или же они были выбраны случайно?
      Бах надеялась, что это не так. Преступников, убивающих бессистемно, поймать труднее всего; не имея мотива, тяжело связать убийцу с жертвой и выделить кого-то одного, просеивая тысячи подозреваемых. В случае с барби проблема становилась гораздо сложнее. В квадрате. Даже в кубе.
      – Мы этого не знаем.
      Бах вздохнула:
      – Я хочу встретиться со свидетелями преступления.
      Вскоре к ней привели тринадцать барби. Бах намеревалась тщательно допросить их и проверить, совпадают ли их рассказы и не изменились ли они за прошедшее время.
      Она усадила барби, стала вызывать по очереди и почти немедленно наткнулась на каменную стену. У нее ушло несколько минут на то, чтобы увидеть проблему – несколько наполненных отчаянием минут, потраченных на попытку установить, кто из барби разговаривал с офицером полиции первой, кто оказался второй, и так далее.
      – Погодите. Слушайте внимательно. Присутствовало ли это тело физически в момент преступления? И видели ли эти глаза, что произошло?
      Бабри нахмурилась:
      – Нет. Но разве это имеет значение?
      – Для меня имеет, детка. Эй, двадцать три тысячи! Вызванная барби просунула голову в приоткрытую дверь.
      – Мне нужны те, кто там действительно был. А не тринадцать барби, выбранных наугад.
      – Но эта история известна всем.
      Бах потратила еще пять минут, объясняя, в чем разница, потом прождала еще час, пока 23900 отыскивала настоящих свидетелей.
      И она вновь уперлась в каменную стену. Все тринадцать дали абсолютно идентичные показания. Бах знала, что такое невозможно. Свидетели описывают увиденное по-разному. Он выставляют себя героями, выдумывают события, происходившие до или после случившегося, меняют последовательность эпизодов и толкуют их на свой лад. Но только не барби. Бах билась целый час, пытаясь вытрясти из одной барби показания. Тщетно. Она наткнулась на «договор» – барби обсудили ситуацию, создали некую версию событий, а затем объявили ее истиной. Вполне возможно, что этот рассказ в какой-то степени соответствовал действительности, но толку от него не оказалось никакого. Бах требовались противоречия, чтобы вцепиться в них, но таковых не оказалось.
      И, что хуже всего, она не сомневалась: никто ей не лжет. Если бы она допросила тринадцать выхваченных наугад барби, то услышала бы те же самые ответы. И каждая из барби считала бы, что оказалась на месте убийства, потому что кто-то из общины был там и рассказал остальным. Что произошло с одной, произошло со всеми.
      Выбор вариантов действий таял на глазах. Бах отпустила свидетельниц, вызвала 23900 и предложила сесть. Потом заговорила, загибая пальцы:
      – Первое. У вас есть личные вещи погибшей?
      – У нас нет частной собственности. Бах кивнула.
      – Второе. Вы можете отвести меня в ее комнату?
      – Мы все спим в любой комнате, которая вечером оказывается свободной. У нас нет…
      – Понятно. Третье. Ее друзья или коллеги… – Бах потерла лоб. – Так, про это забудем. Четвертое. Какая у нее была работа? И где она работала?
      – Все работы здесь взаимозаменяемые. Мы делаем то, что требуется в настоящий момент.
      – Понятно! – взорвалась Бах. Она встала и принялась расхаживать. – Ну что, черт побери, мне делать в такой ситуации? Мне попросту не с чем работать, ни единой зацепочки. Невозможно понять, почему ее убили, невозможно установить убийцу, невозможно… Проклятие! Так что же мне делать?
      – Мы и не ждем от вас каких-либо действий, – негромко проговорила барби. – Мы не просили вас приезжать. И нам очень хочется, чтобы вы поскорее уехали.
      Охваченная злостью, Бах застыла на месте. Потом поймала взгляд Вейла и дернула головой в сторону двери.
      – Пошли отсюда.
      Вейл молча вышел следом за Анной-Луизой и торопливо зашагал, догоняя ее.
      Они дошли до станции, и Бах остановилась возле поджидающей их капсулы. Лейтенант тяжело опустилась на скамью, подперла руками подбородок и принялась наблюдать за барби, по-муравьиному суетящимися на погрузочной платформе.
      – Есть идеи?
      Вейл покачал головой, уселся рядом, снял форменную шапочку и вытер вспотевший лоб.
      – Они поддерживают здесь слишком высокую температуру, – сказал он.
      Бах кивнула, не прислушиваясь к его словам. Она наблюдала за группой барби, от которой отделились двое, направляясь в их сторону. Обе смеялись, словно над какой-то шуткой, и смотрели прямо на Анну-Луизу. Внезапно одна сунула руку под блузу и выхватила длинный сверкающий стальной нож. Одним плавным движением она вонзила его в живот соседки и рванула лезвие вверх – с такой силой, что та даже слегка приподнялась. Та, которую ударили ножом, первую секунду удивленно смотрела вниз, наблюдая с открытым ртом, как нож потрошит ее, словно рыбу. Потом ее глаза распахнулись, она с ужасом уставилась на убийцу и медленно опустилась на колени, вцепившись в рукоятку ножа. Хлынувшая кровь уже пропитала ее белую униформу.
      – Остановите ее! – крикнула Бах. Стряхнув охвативший ее в первый момент паралич, она помчалась по платформе. Происходящее очень напоминало запись предыдущего убийства.
      Она находилась метрах в сорока от убийцы. Та убегала неторопливой трусцой. Бах пробежала мимо раненой барби – та сейчас лежала на боку, почти с нежностью держась за рукоятку ножа и свернувшись калачиком вокруг источника боли. Анна-Луиза ткнула кнопку тревоги на коммуникаторе, оглянулась, увидела Вейла, стоящего на коленях возле истекающей кровью барби, снова посмотрела вперед… и увидела мельтешение бегущих фигур. За кем она гналась? За кем?
      Она схватила одну из барби – ту, которая вроде бы находилась в том же месте и бежала туда же, что и убийца. Лейтенант развернула барби и сильно ударила ее по шее ребром ладони. Барби упала, а Бах в этом время пыталась уследить за остальными. Они двигались в обоих направлениях – кто-то убегал, а кто-то спешил на грузовую платформу к месту убийства. Глазам Анны-Луизы предстало безумное зрелище, полное криков, воплей и мельтешения.
      Бах опустилась на колени подле неподвижной фигуры и защелкнула наручники.
      Потом подняла взгляд и увидела море лиц. Одинаковых.

***

      Комиссар приглушил свет и вместе с Бах и Вейлом повернулся к большому экрану в дальнем конце комнаты. У экрана стояла эксперт департамента полиции с указкой в руке. Включили запись.
      – Вот они, – сказала женщина, наведя на двух барби кончик длинной указки. Сейчас это были лишь фигурки на периферии толпы, двигающиеся в сторону камеры. – Это жертва, а подозреваемая справа от нее.
      Еще раз просмотрели сцену убийства. Бах поморщилась, заметив, как поздно она среагировала. В ее пользу говорило лишь то, что Вейл отреагировал чуточку медленнее.
      – Лейтенант Бах начинает перемещаться в эту сторону. Подозреваемая убегает, пытаясь скрыться в толпе. Если вы заметили, то она наблюдает за лейтенантом через плечо. Вот этот момент. Смотрите. – Эксперт остановила кадр. – Лейтенант утратила визуальный контакт. Подозреваемая срывает пластиковые перчатки, которые надела, чтобы не испачкать руки кровью. Бросает, перемещается наискосок в сторону. Лейтенант оборачивается и, как мы теперь видим, начинает преследовать уже другую.
      Бах с каким-то извращенным восхищением наблюдала, как ее фигурка на экране проводит захват барби (но, увы, не той), а настоящая убийца стоит всего лишь в метре от нее справа. Запись снова пустили с нормальной скоростью, и Бах, не моргая, вглядывалась в убийцу, пока у нее от напряжения не заслезились глаза. Уж теперь она ее не упустит.
      – Поразительно смелая особа. Она еще целых двадцать минут не уходила с места преступления.
      Бах увидела, как она сама на экране помогает медикам перенести раненую барби в капсулу. Убийца при этом стояла возле локтя Анны-Луизы, почти касаясь ее.
      Руки Бах покрылись гусиной кожей. Она вспомнила тошнотворное чувство страха, охватившее ее, когда она опустилась на колени возле раненой женщины. «Убийцей может оказаться любая из них. Например, та, что стоит у меня за спиной…»
      Тогда она достала оружие, встала спиной к стене и не сходила с места, пока через несколько минут не прибыло подкрепление.
      Комиссар подал знак. Включили свет.
      – Докладывайте, что у вас есть, – велел он.
      Бах взглянула на Вейла, раскрыла свой блокнот и стала читать:
      – Сержант Вейл смог установить контакт с пострадавшей незадолго до прибытия медиков. Он спросил ее, известно ли ей что-либо, способное помочь идентификации нападавшей. Пострадавшая ответила отрицательно, добавив лишь, что это была «гнев». Пояснить не смогла. Далее цитирую из рапорта, написанного сержантом Вейлом немедленно после этого разговора: «Больно, мне так больно. Я умираю… умираю». Я сказал ей, что помощь уже в пути. Она ответила: «Я умираю». Далее пострадавшая потеряла сознание, и я попросил рубашку у кого-нибудь из наблюдавших за нами, чтобы остановить кровь. Помочь не захотел никто.
      – Причиной стало слово «я», – добавил Вейл. – Едва она его произнесла, как поставила себя вне общины.
      – Пострадавшая еще раз пришла в сознание, – продолжила Бах, – и успела прошептать мне номер. Это был номер «двенадцать-пятнадцать», который я записал как «один-два-один-пять». Тут она приподнялась и повторила: «Я умираю». – Бах закрыла блокнот и взглянула на комиссара. – Разумеется, она оказалась права. – Лейтенант нервно кашлянула и стала докладывать дальше: – Мы воспользовались разделом 356 «Единого кодекса Нового Дрездена» и приостановили неприкосновенность гражданских свобод – локально и на время Поиска. Компонент с номером 1215 мы установили очень просто – выстроив всех барби и заставив их спустить штаны. У каждой на ягодице вытатуирован серийный номер. Компонент 1215, некто Сильвестр Дж. Кронхаузен, в настоящий момент находится под стражей.
      Пока поиск продолжался, мы вошли в спальную ячейку номер 1215 вместе с группой криминалистов. И в потайном отделении под кроватью нашли вот это.
      Бах встала, раскрыла пакет для вещественных доказательств и разложила предметы на столе.
      Резная деревянная маска – с огромным крючковатым носом, усами и окантовкой из черных волос. Вслед за маской Бах выложила на стол несколько баночек с пудрами, кремами, красками для грима и флакон одеколона. Черный нейлоновый свитер, черные брюки, черные кроссовки. Пачка вырезанных из журналов фотографий людей, многие из которых были одеты претенциознее, чем было принято на Луне. И, наконец, парик… и нечто непонятное.
      – Что это такое? – поинтересовался комиссар.
      – Ну как вам объяснить… – замялась Бах. – Парик для лобка.
      – А-а… – протянул комиссар, обозрел разложенную на столе коллекцию и откинулся на спинку кресла. – Кому-то очень нравится одеваться.
      – Очевидно, сэр. – Бах стояла по стойке «вольно», сцепив за спиной руки и сохраняя на лице равнодушие. Ее терзало острое ощущение неудачи, смешанное с холодной решимостью найти и арестовать ту, у которой хватило наглости стоять совсем рядом после совершенного на глазах у представителя закона убийства. Лейтенант не сомневалась, что место и время преступления были выбраны осознанно и что несчастную барби казнили в назидание полиции.
      – Вы полагаете, что эти вещи принадлежат убитой?
      – У нас нет оснований это утверждать, сэр. Однако обстоятельства свидетельствуют в пользу такого вывода.
      – Какие?
      – Я не могу быть полностью уверена… но эти вещи могли принадлежать жертве. При обыске в других, выбранных наугад комнатах, ничего похожего обнаружено не было. Мы показали эти предметы компоненту 23900, нашему посреднику. Она утверждает, что их назначение ей неизвестно. – Помолчав, Бах добавила:– Полагаю, она лжет. Потому что смотрела на эти предметы с отвращением.
      – Вы ее арестовали?
      – Нет, сэр. Не сочла это разумным. Она – наша единственная связь с барби. Уж какая есть.
      Комиссар нахмурился и сплел пальцы.
      – Продолжайте расследование, лейтенант Бах. Честно говоря, нам следует покончить с этим делом как можно скорее.
      – Полностью с вами согласна, сэр.
      – Возможно, вы меня не поняли. Нам нужно предъявить обвиняемого. И как можно быстрее.
      – Сэр, я делаю все, что в моих силах. Но, если говорить откровенно, то я начинаю гадать, осталось ли еще нечто такое, что я могу сделать.
      – Вы и сейчас меня не поняли. – Комиссар обвел взглядом кабинет. Эксперт и стенографистка уже ушли. Он остался наедине с Бах и Вейлом. Комиссар щелкнул клавишей на столе. Бах догадалась, что он выключает записывающее устройство.
      – Пресса уже набирает обороты. Нас начинают критиковать. С одной стороны, люди боятся этих барби. Им напомнили о случившемся полсотни лет назад убийстве и заключенном после него неофициальном соглашении. И оно им не очень-то нравится. С другой стороны, есть и либертарианцы, борцы за всяческие гражданские права. Они будут упорно защищать барби и связывать властям руки – просто из принципа. У правительства нет ни малейшего желания расхлебывать эту кашу. И в этом я их понимаю.
      Бах промолчала, и комиссар болезненно поморщился.
      – Как вижу, придется все сказать открытым текстом. Мы арестовали подозреваемого.
      – Вы имеете в виду компонент 1215, Сильвестра Кронхаузена?
      – Нет. Я говорю о той барби, которую арестовали вы.
      – Сэр, из записи совершенно четко следует, что она невиновна. Она просто оказалась рядом!
      – А вы взгляните на это.
      Комиссар нажал кнопку, запись включилась снова. Но качество ее стало гораздо хуже. Картинку припорошил «снег» помех, иногда на секунду-другую забивая изображение полностью. Имитация отказа камеры получилась замечательно. Бах снова увидела, как бежит сквозь толпу – тут экран опять на секунду вспыхнул белым – и как «выключает» ту самую барби.
      Наконец в кабинете опять стало светло.
      – С экспертом я уже поговорил. Она промолчит. А вам обоим положена премия. – Комиссар перевел взгляд с Вейла на Бах.
      – Я не могу согласиться на такое, сэр. Комиссар словно надкусил лимон.
      – Я ведь не сказал, что мы сделаем это сегодня. Это лишь один из вариантов. Но я прошу рассмотреть и его… просто иметь в виду. Ведь они сами этого хотят. И предложили вам точно такую же сделку, когда вы приехали туда в первый раз. Мы получаем признание и закрываем дело. Арестованная у нас уже есть. Она только что сказала, что убила ее. Убила обеих. А теперь спросите себя – лжет ли она? В соответствии с ее же моральными ценностями? Она верит в то, что в убийствах есть и доля ее вины, а общество требует от нас назвать преступника. Так кому станет хуже, если мы пойдем на компромисс с барби и выпустим пар?
      – Сэр, я против. Я принимала совсем другую присягу. Я клялась защищать невиновных, а она невиновна. Она единственная, барби, о которой я точно знаю, что она не является убийцей.
      Комиссар вздохнул:
      – Бах, у вас четыре дня. А потом вы назовете мне альтернативу.
      – Да, сэр. И если не смогу, то говорю прямо сейчас, что не стану мешать вашему плану. Но вам придется принять мою отставку.

***

      Анна-Луиза Бах лежала в ванне, сунув под голову сложенное полотенце. Над ровной поверхностью воды виднелись лишь ее шея, соски и колени – темно-красные из-за щедро добавленной в воду ароматической соли. В зубах она сжимала длинную тонкую сигару, испускающую ленточку пахнущего лавандой дыма. Завиваясь, тот возносился к потолку, сливаясь с облаком пара.
      Она высунула ногу и повернула краны, выпуская остывшую воду и добавляя горячей, пока с бровей не потек пот. Лейтенант отмокала в ванне уже несколько часов. Кончики ее пальцев напоминали миниатюрные стиральные доски.
      Похоже, выбор у нее скудный. Барби оставались чужими и для нее, и для любого, кто мог бы продолжить расследование вместо нее. Они не желали ее помощи в раскрытии преступлений. Все старые правила и процедуры оказались бесполезны. Свидетели не значили ничего; невозможно ни отличить одного от другого, ни сопоставить их показания. Совершить убийство могли несколько тысяч «тел». Мотив абсолютно непонятен. Имеются подробнейшие приметы убийцы, даже записи самих убийств. Но все это бесполезно.
      Оставалось последнее, что могло принести результаты. И в ванне она отмокала несколько часов как раз в надежде оценить, насколько важна для нее работа.
      Черт, а какая еще профессия ей по душе?
      Она быстро вылезла из ванны, обильно окропив пол водой. Торопливо прошла в спальню, сдернула с кровати одеяло и шлепнула обнаженного мужчину по заднице.
      – Подъем, Свенгали! – гаркнула она. – У тебя появился шанс поработать с моим носом.

***

      Пока глаза еще были способны видеть, она использовала каждую минуту, читая о стандартистах все, что сумела отыскать. Когда Атлас занялся ее глазами, информацию принялся нашептывать компьютер. Она запомнила почти всю «Книгу стандартов».
      Десять часов хирургии, затем восемь часов в параличе, пока тело проходило ускоренную регенерацию. И все эти восемь часов ее глаза считывали строки, проползающие по висящему на потолке экрану.
      Три часа на тренировку, чтобы привыкнуть пользоваться укоротившимися руками и ногами. Еще час на экипировку.
      Выйдя из клиники Атласа, она решила, что сойдет за барби до тех пор, пока на ней одежда. Она не собиралась заходить настолько далеко.

***

      Люди склонны забывать о ведущих на поверхность Луны шлюзах. Бах неоднократно использовала этот факт, чтобы оказаться в тех местах, где ее никто не ждал.
      Она остановила взятый напрокат краулер возле шлюза и оставила его здесь же. Неуклюже перемещаясь в скафандре, Бах забралась в шлюз, прошла цикл герметизации и шагнула через внутренюю дверь в техническое помещение Энитауна. Сунула скафандр в шкафчик, зашла в душевую, быстро осмотрела себя в зеркале, затянула мерную ленту, стягивающую в талии ее просторный белый комбинезон, и вышла в полутемный коридор.
      Во всех ее поступках не имелось совершенно ничего противозаконного, и все же она была на взводе. Вряд ли барби отнесутся к ней благожелательно, если обнаружат маскарад, и ей уже довелось убедиться в том, насколько просто для барби исчезнуть навсегда. Трое сгинули без следа еще до того, как Бах поручили это дело.
      Помещения казались покинутыми. По условному дневному циклу Нового Дрездена сейчас был поздний вечер. Бах торопливо шла по безмолвным коридорам к главному залу в храме.
      Зал был набит барби, и Бах едва не оглохла – все говорили одновременно. Лейтенант без труда слилась с толпой и через несколько минут убедилась, что с ее лицом Атлас поработал на совесть – как и обещал.
      Обряд уравнивания служил для барби способом стандартизации опыта. Они не смбгли упростить свою жизнь до такой степени, когда каждый из членов общины переживает в течение дня одно и то же; в «Книге стандартов» утверждалось, что это есть цель, к которой необходимо стремиться, но она, вероятнее всего, недостижима по эту сторону Святого Воссоединения с богиней. Тем не менее барби сумели сделать ежедневные работы настолько простыми, что каждый «компонент» мог выполнять любую. Община не стремилась к доходам и богатствам, однако воздух, воду и пищу приходилось покупать, наряду с запасными частями для механизмов и оплатой их обслуживания. Поэтому общине приходилось что-либо производить и торговать с внешним миром.
      И они продавали предметы роскоши: вырезанные вручную религиозные статуэтки, рукописные священные книги, расписную посуду и вышитые гобелены. Ни один из этих предметов не был собственно стандартистским. У барби не имелось религиозных символов за исключением единообразия тел и мерной ленты в качестве пояса, однако их догматы не запрещали торговать предметами, священными для
      людей с другими верованиями.
      Бах доводилось видеть их продукцию в лучших магазинах. Изготовлена она была весьма тщательно, но страдала единственным недостатком – каждая вещь практически не отличалась от другой подобной. Люди, покупающие изготовленные в технологическую эпоху предметы роскоши, хотят видеть в них различия, недостижимые при машинном производстве, в то время как барби желали, чтобы все выглядело абсолютно одинаково, Ироничная ситуация, однако барби сознательно приносили в жертву стоимость своих изделий ради соблюдения собственных стандартов.
      Каждая из барби в течение дня делала по возможности все то же самое, что и остальные. Но кому-то приходилось готовить еду, или обслуживать воздушные машины, или отправлять и принимать грузы. Поэтому они и собирались на уравнивание, где и совершали свой ритуал объединения.
      Скука была смертная. Все говорили одновременно, обращаясь к ближайшим соседям. Каждая рассказывала о том, что делала в этот день. До конца вечера Бах сотню раз услышала одну и ту же группу историй и повторила их всем, кто пожелал ее слушать.
      О чем-либо необычном рассказывали через громкоговоритель, чтобы об этом узнали все и тем самым взяли на себя частицу невыносимой тяжести аномалии. Никто из барби не пожелал бы сохранить что-либо уникальное в себе и для себя – она оставалась запятнанной и нечистой до момента, пока «грех» не разделяли все.
      Неожиданно погас свет. Жужжание разговоров оборвалось с внезапностью выключенной записи.
      – Ночью все кошки серые, – пробормотал кто-то совсем рядом с Анной-Луизой. Затем во мраке раздался чей-то громкий голос. Он звучал мрачно и почти нараспев:
      – Мы есть гнев. На наших руках кровь, но это священная кровь очищения. Мы рассказали вам о раковой опухоли, подтачивающей наше тело изнутри, но вы все равно уклоняетесь от того, что должно быть сделано. Мы должны очиститься от грязи!
      Бах пыталась определить, откуда именно до нее из темноты доносятся эти слова. Потом заметила движение – люди проталкивались мимо нее, причем все перемещались в одном направлении. И тут до нее дошло: все движутся прочь от голоса.
      – Вы думаете, что наша священная одинаковость поможет вам спрятаться среди нас, но мстительную руку богини остановить невозможно. Вы помечены клеймом, наши бывшие сестры. Ваши грехи выдают вас, и расплата за них станет скорой.
      Вас осталось пятеро. Богиня знает, кто вы, и не потерпит извращения ее священной истины. Смерть настигнет вас тогда, когда вы будете ожидать ее меньше всего. Богиня видит разницу внутри вас – ту разницу, которую вы тщетно пытаетесь утаить от сестер.
      Теперь все задвигались еще быстрее, впереди вспыхнула драка. Бах принялась расталкивать источающих панику барби, пока не отвоевала себе пятачок свободного пространства. Невидимый оратор уже кричал, чтобы его расслышали, несмотря на всхлипывания и шлепанье босых ног. Бах двинулась вперед, расталкивая соседок. Но по ее телу уже скользнула чья-то рука.
      И тут же ее ударили. Кулак вышиб воздух из легких, и Анна-Луиза рухнула на пол. Кто-то навалился сверху, и она поняла, что если сейчас не встанет, то все может кончиться весьма скверно. Бах сопротивлялась, пытаясь подняться, и тут вспыхнул свет.
      Раздался единый вздох облегчения – каждая из барби рассматривала соседку. Бах не удивилась бы, увидев новый труп, но его не оказалось. А вещавшей в темноте убийце снова удалось исчезнуть.
      Она выскользнула из зала еще до завершения уравнивания и торопливо зашагала по пустым коридорам к комнате 1215.
      ***
      Она просидела в комнате – по размерам чуть больше тюремной камеры, с койкой, стулом и лампой на столе – более двух часов, прежде чем дверь открылась, на что Бах и надеялась. Вошла тяжело дышащая барби, закрыла дверь и прислонилась к ней.
      – Мы уже гадали, придете ли вы, – проговорила Бах, чтобы проверить реакцию барби.
      Реакция оказалась совершенно неожиданной. Женщина подбежала к Анне-Луизе и, всхлипывая, бухнулась перед ней на колени:
      – Простите нас, умоляю, простите нас, дорогая. Вчера ночью мы не посмели прийти. Мы боялись, что… что… что это вас могли убить и что здесь нас будет поджидать гнев. Простите, простите нас!
      – Все в порядке, – ответила Бах за неимением лучшего ответа. Барби внезапно вскочила, обняла ее и принялась целовать с отчаянной страстностью. Бах изумилась, хотя и ожидала нечто в этом роде…
      Наконец барби снова заговорила:
      – Мы должны остановиться, должны. Мы так боимся гнева, но… но эта страсть! Мы не в силах преодолеть себя. Нам так отчаянно хотелось увидеть вас, что мы едва смогли дождаться конца дня, не зная, где вы – или на другом конце города, или совсем рядом. И желание копилось у нас весь день и вечер, и мы не смогли заставить себя не согрешить хотя бы еще раз. – Она снова заплакала, но теперь уже тише, и не от счастья видеть женщину, за которую она приняла Анну-Луизу, а от отчаяния. – Что с нами будет? – беспомощно спросила она.
      – Ш-ш-ш, – успокоила ее Бах. – Все будет хорошо.
      Она утешала барби еще некоторое время, и вскоре та подняла голову. Ее глаза словно засияли странным светом.
      – Я больше не могу ждать, – выдохнула она. Потом встала и начала раздеваться. Бах заметила, что у барби дрожат руки.
      Под одеждой она укрывала несколько уже знакомых лейтенанту предметов. Парик для лобка был уже прикреплен на положенное место между ног. Прихватила она и деревянную маску, весьма похожую на ту, что была обнаружена в тайнике, и баночку. Барби отвинтила у нее крышку, подцепила пальцем немного коричневой краски и нарисовала себе стилизованные соски.
      – Посмотри, что у меня есть, – сказала она, выделив личное местоимение. Голос ее дрожал. Из кучи одежды на полу она извлекла полупрозрачную желтую блузку и накинула себе на плечи. Приняла вызывающую позу, потом принялась дефилировать по комнатке.
      – Ну же, дорогой, – проворковала она, – скажи мне, как я прекрасна. Что я прелестна. Что я для тебя единственная. И неповторимая. В чем дело? Ты все еще боишься? А я – нет. Я на все готова ради тебя. Моей единственной любви. – Она остановилась и подозрительно взглянула на Анну-Луизу. – Ты почему не переодеваешься?
      – Мы… я не могу, – пробормотала Бах, импровизируя. – Они… кто-то обнаружил мои вещи. И они все пропали.
      Раздеться она не посмела бы, потому что ее соски и волосы на лобке даже при тусклом свете смотрелись бы слишком реально.
      Барби попятилась. Потом подхватила маску и вытянула ее перед собой, словно защищаясь:
      – О чем это ты? Она была здесь? Они нас убьют? Так это правда? И они умеют нас различать? – Барби была на краю паники, готовая вновь разрыдаться.
      – Нет-нет. Думаю, тут побывала полиция…
      Но ее слова запоздали. Барби уже приоткрыла дверь:
      – Она – это ты! Что ты сделала с… Нет! Не прикасайся ко мне!
      Барби сунула руку в охапку одежды, которую прижимала к груди. Бах на мгновение замерла, ожидая увидеть нож. Воспользовавшись этой паузой, барби быстро выскользнула в коридор и захлопнула за собой дверь.
      Когда Анна-Луиза выглянула из комнаты, женщина уже исчезла.

***

      Бах постоянно напоминала себе, что она здесь не для того, чтобы отыскать других потенциальных жертв – а ее гостья наверняка одна из них, – а чтобы поймать убийцу.
      Приходившая к ней барби была извращенкой – исходя из единственного определения этого порока, имеющего смысл среди стандартистов. И она, и наверняка другие убитые барби изобрели себе фетиш – индивидуальность. Когда Бах это поняла, то ее первой мыслью стало удивление – почему они попросту не покинули общину и не стали вести себя так, как им хочется? Но почему тогда христианин ищет проститутку? Ради вкуса греха. А в большом мире то, чем занимались эти барби, практически никого не волновало. Здесь же это считалось наихудшим, а потому и самым сладким грехом.
      Дверь снова распахнулась. Вошла женщина. Растрепанная, она тяжело дышала.
      – Мы вернулись, – сказала она. – И мы очень сожалеем, что поддались панике. Сможете ли вы простить нас?
      Она направилась к Анне-Луизе, разведя руки. Выглядела она настолько уязвимой и жалкой, что Бах очень удивилась, получив удар кулаком в скулу.
      Удар отшвырнул ее к стене. Через секунду она уже лежала на полу. Колени женщины упирались ей в грудь, а нечто острое и холодное касалось горла. Бах очень осторожно сглотнула и промолчала. Горло невыносимо чесалось.
      – Она мертва, – сказала барби. – И ты следующая, – Но в выражении ее лица появилось нечто такое, чего Бах не поняла. Барби протерла глаза и прищурилась, вглядываясь в нее.
      – Послушайте, я не та, за кого вы меня принимаете. И если вы меня убьете, то навлечете на своих сестер гораздо больше проблем, чем сможете вообразить.
      Барби помедлила, потом грубо засунула руку ей в промежность. Ее глаза распахнулись, когда она нащупала гениталии, однако нож не шелохнулся. Бах поняла, что говорить ей следует быстро, и главное, не ошибиться.
      – Теперь вы знаете, кто я. – Ответа Бах не дождалась. – Политическое давление нарастает. Вся ваша колония может быть уничтожена, если вас сочтут угрозой для остальных.
      – Если этого не избежать, то мы смиримся, – ответила барби. – Чистота важнее всего. Если мы и умрем, то умрем чистыми. Богохульники должны быть убиты.
      – Меня это больше не волнует, – заявила Бах и наконец-то заметила в глазах барби намек на интерес. – У меня тоже есть принципы. Возможно, я не отношусь к ним столь же фанатично, как вы к своим. Но они для меня важны. И один из моих принципов гласит: виновный должен предстать перед правосудием.
      – У вас есть виновный. Судите ее. Казните. Она возражать не станет.
      – Виновна не она. А вы.
      – Так арестуйте меня, – улыбнулась женщина.
      – Я не могу вас арестовать, и это очевидно. Даже если вы меня не убьете, то, стоит вам выйти в коридор, и я уже не смогу вас найти. Поэтому я завершаю расследование. Кончился отведенный срок. А это был мой последний шанс. Похоже, у меня ничего не вышло.
      – Вряд ли у вас что-либо вышло, даже если бы хватило времени. Но зачем нам оставлять вас в живых?
      – Потому что мы можем помочь друг другу. – Давление на горло слегка ослабло, и Бах ухитрилась сглотнуть. – Вы не хотите меня убивать, потому что это может погубить вашу общину. А я… мне нужно выйти из этой ситуации, сохранив хоть немного самоуважения. И я готова принять ваше определение морали, я позволю вам вершить собственный закон. Возможно, вы даже правы. И вы действительно одно существо. Но я не могу допустить, чтобы ту женщину судили, потому что я знаю – она никого не убивала.
      Нож больше не касался ее шеи, но барби держала его так, что могла вонзить в горло при малейшем движении жертвы.
      – А если мы сохраним вам жизнь? Как вы выберетесь из такой ситуации? И как освободите пленницу?
      – Вы лишь скажите, где найти тело женщины, которую только что убили. А об остальном я позабочусь.

***

      Полицейская бригада и медики уехали, и Энитаун снова начал успокаиваться. Бах сидела на кровати рядом с Вейлом, ощущая себя вымотанной до предела. Сколько времени она уже не спала?
      – Честно признаюсь, я очень сомневался, что эта уловка сработает, – признался Вейл. – Выходит, ошибся.
      Бах вздохнула.
      – Я хотела взять ее живой, Джорге. И полагала, что смогу. Но когда она набросилась на меня с ножом… – Она помолчала, предоставляя ему возможность мысленно завершить фразу и не осмеливаясь лгать. Следователю она только что солгала. Из ее рассказа выходило, что она отобрала у нападавшей нож и попыталась одолеть ее, но в конце концов оказалась вынуждена ее убить. К счастью, после удара головой о стену она заработала весьма убедительную шишку и теперь могла сослаться на то, что потеряла сознание. Иначе кто-нибудь мог задуматься, почему она так долго не вызывала полицию и скорую. Когда они прибыли, барби была уже час как мертва.
      – Что ж, отдаю тебе должное. Ты вышла из этой ситуации с блеском. Честно скажу, мне было очень тяжело решать: тоже уйти в отставку или все-таки продолжать тянуть лямку. Теперь я так и не узнаю, как бы я поступил.
      – Может, оно и к лучшему. Я ведь тоже этого не знала. Джорге взглянул на нее и ухмыльнулся:
      – Все никак не могу привыкнуть, что это идиотское лицо – твое.
      – Я тоже. И в зеркало смотреть я не желаю. Сейчас поеду прямиком к Атласу и верну себе прежний облик. – Она устало поднялась, и они с Вейлом оправились на станцию.
      Бах так и не сказала ему всю правду. Она действительно намеревалась вернуть свое лицо – включая нос, – но оставалось еще одно незавершенное дело.
      Проблема, которая не давала ей покоя с самого начала: как убийца опознавала своих будущих жертв.
      Очевидно, «извращенцы» назначали место и время проведения своих странных ритуалов. В этом не было ничего сложного. Любая барби могла легко уклониться от порученных обязанностей. Скажем, прикинуться больной. И никто не смог бы сказать, та ли это барби, которая была больна вчера, неделю или месяц назад. Она вообще могла не работать. Достаточно лишь бродить по коридорам, делая вид, будто идешь с одной работы на другую. Никто не смог бы предъявить ей никаких претензий. Опять-таки хоть 23900 и сказала, что никто из барби не спит в одной и той же комнате две ночи подряд, она никак не могла знать этого наверняка. Очевидно, комнату 1215 извращенки закрепили за собой.
      И они же, ничуть не стесняясь, могли опознавать друг друга во время встреч по серийным номерам, хотя и не могли сделать этого на улице. У убийцы же не имелось и такой возможности.
      Но кто-то все же знал, как опознать их, как выделить из толпы. Бах решила, что убийца, наверное, как-то пробралась на эти встречи и каким-то способом пометила их участниц. Одна могла вывести ее на другую, и так далее. Пока она не узнала всех и не оказалась готова нанести удар.
      Ей вспоминался странный взгляд убийцы. То, как она прищуривалась. И ведь она не убила Анну-Луизу мгновенно: она ожидала увидеть нечто такое, чего не увидела.
      И теперь Бах догадывалась, что именно.
      Первым делом она собиралась пойти в морг и осмотреть тела при свете с разными длинами волн и через разные светофильтры. Лейтенант почти не сомневалась, что увидит на их лицах некую отметину – знак, который убийца могла рассмотреть через специальные контактные линзы.
      Это должно быть нечто такое, что видно лишь с помощью нужных приспособлений или при определенных обстоятельствах. И если такая отметина сохраняется достаточно долго, то лейтенант ее найдет.
      Если это нечто вроде невидимых чернил, то возникает другой интересный вопрос. Как они наносились? Кисточкой или распылителем? Маловероятно. Но на руках убийцы такие чернила могли выглядеть и ощущаться как вода.
      Причем убийца, пометив жертву, должен быть уверен, что отметина останется достаточно долго. Цепочка убийств растянулась более чем на месяц. Поэтому искать Бах должна несмываемые и невидимые чернила, впитывающиеся в поры кожи.
      А раз они несмываемые…
      Но сейчас нет смысла развивать эту мысль. Она или права, или нет. Заключая договор с убийцей, она понимала, что его, вероятно, придется соблюдать. А уж предъявить убийцу суду она точно не могла – после только что сказанного следователю.
      Нет, если она вернется в Энитаун и отыщет там барби, чьи руки запятнаны кровью, то ей придется сделать всю работу самой.

  • Страницы:
    1, 2, 3