Я чуть не проглотила сигарету.
      Что знает этот ублюдок?
      Я не теряла Смита из виду в переполненном аэропортовском зале. Догнать его и встать рядом на эскалатор не составило особого труда, хотя несколько зевак, не убравшихся вовремя с дороги, не одобрили моих методов. Мне было до лампочки. Все они мои предки, конечно, но я была по горло сыта предками. Я всю жизнь угробила на то, чтобы обеспечить им будущее,-- и посмотрите, к чему меня это привело!
      Мы с Шерманом тщательно продумали сцену на эскалаторе.
      (Это было позже, гораздо позже того, как он плеснул мне в лицо воды, или ущипнул за мочку, или дал оплеуху, чтобы привести меня в чувство. У меня остались довольно смутные воспоминания о том периоде, и я не хочу в них углубляться. Следующий час, когда мы с Шерманом говорили про ребенка, я помню прекрасно, но описывать тоже не хочу. Мне велели рассказывать все. Но всему есть пределы.)
      --Встречайся эффектно,-- сказал Шерман.
      --Что это значит?
      --Так называли в Голливуде двадцатого столетия разные эффектные завязки излюбленного сюжета века "мальчик встречает девочку..."
      --"Мальчик теряет девочку, мальчик получает девочку", верно?
      --Верно. Второй частью мы заниматься не будем. Он потеряет тебя без нашей помощи, вполне натуральным образом. Ну и, конечно же, в конце он тебя не получит.
      --Что случилось со счастливыми концовками?-- спросила я.-Можешь не отвечать. Они отдали концы, когда я родилась. Приведи мне пример эффектной встречи.
      --Вероника Лейк-- разочарованная женщина, уезжающая из Голливуда,-- покупает на последний доллар яичницу с ветчиной Джоулу Макрею, который оказывается известным режиссером, переодевшимся в бродягу, чтобы собрать материал для нового фильма. "Путешествия Салливана", студия "Престон Стерджес", 1942 год.
      --Ты, я вижу, просмотрел кучу фильмов,-- сказала я.
      --Примерно столько же, сколько и ты. Но у меня базы данных побольше твоих и доступ к ним удобнее.
      --Значит, ты велел мне вылить кофе ему на колени для пущей эффектности, да?
      --Да. Теперь он тебя знает. Надо дать ему возможность узнать тебя получше.
      --Что ты придумал?
      Шерман рассказал, и вот я ступила на эскалатор в Окленде.
      Когда Смит меня заметил, я залезла рукой в сумочку. Улыбнулась ему, нажала в сумочке на кнопку, и эскалатор остановился.
      --Мы с вами часто сталкиваемся сегодня, верно?-- сказала я.
      Я и не предполагала, что он окажется таким застенчивым. Мне пришлось буквально клещами вытаскивать из него приглашение на ужин. Я даже засомневалась: а так уж ли неотразим мой кожкостюм, как я считала раньше?
      Вспоминая об этом теперь, я думаю, что невольно ждала от него такого же знания сценария, каким обладала сама. Мне почему-то казалось, будто он не хуже меня чувствует ниточки, за которые нас дергает кукловод. Но с какой стати? Если на то пошло, его кукловодом была я, только ему-то было невдомек. Из нас двоих я одна читала сценарий-- или хотя бы набросок сценария-предстоящего вечера.
      Поскольку он не предложил меня подвезти, я решила, что машины у него нет. Поэтому я повела его к стоянке, как было предусмотрено одним из вариантов плана. И там чуть было не прокололась.
      Как я уже говорила, микропроцессор снабжает меня данными, но плохо подготавливает к распознаванию образцов. На стоянке была уйма машин, в которых я не слишком разбиралась. То есть названия марок я знала, но "свой" автомобиль должна была выбрать чисто интуитивно.
      Рассуждая логически, я решила, что моему социально-экономическому статусу лучше всего подойдет небольшая машина. Но на логику всецело полагаться не следует. Откуда мне было знать, что большие машины не всегда дороже, чем маленькие?
      Я выбрала приземистый и неудобный на вид автомобиль. И в ту же минуту, когда подошла к нему, поняла, что промахнулась. Смит бросил на меня недоуменный взгляд. Но отступать было поздно. Я залезла рукой в сумочку, и все дверные замки мгновенно открылись, так что Смит ничего не заметил. Мы уселись, и я взглянула на систему управления. Она показалась мне простой и незамысловатой, жаль только, что не было радара. Я вставила ключ зажигания. Он сам нашел нужную комбинацию, завел машину, и мы поехали.
      Это оказалось еще проще, чем я ожидала. Машина двигалась быстрее всех повозок на дороге. Пробираясь между ними, я включила запасную скорость, держа стрелку спидометра как можно ближе к красной линии. И, следя за дорожными указателями, отправилась на площадь Джека Лондона.
      Не надо мне было говорить по-французски. Но я уже сказала пару слов официанту, прежде чем сообразила, что это не вписывается в образ.
      Еда была паршивая. Все прочие посетители ресторана, без сомнения, находили ее отменной, но мне она казалась безвкусной, как бумага. Наш рацион куда богаче химикалиями, нежели пища двадцатников. Он включает в себя такие компоненты, которые наверняка убили бы Билла Смита или, по крайней мере, вызвали бы сильное отравление. Но я пришла сюда не с пустыми руками. У меня было с собой несколько капсул с ядами, необходимыми любой уважающей себя личности из девяносто девятого столетия. Весь вечер я незаметно бросала их в виски. Заодно они нейтрализовали действие этанола. Поковырявшись немного в тарелке, я налегла на двойной скотч.
      Многое из того, о чем рассказывал мне Смит, я уже знала. Как-никак, Билл Смит был наиболее тщательно изученной персоной двадцатого века. Мы просканировали его жизнь от рождения (с помощью кесарева сечения) до смерти.
      Поначалу мистер Смит не вызывал у меня ничего, кроме презрения. Глядя на его жизнь со стороны, вы тоже не смогли бы понять, почему парень, которому было дано так много, совершил так мало. Я считала его нытиком и алкоголиком, готовым превратиться в рамолика. У него была ответственная работа-- но ее он вскоре бросит, у него была семья-- и там он тоже оказался несостоятельным.
      Он жил в эпоху, когда человечество, с моей точки зрения, подошло к раю земному ближе, чем в любой другой период своей истории, и в стране, которая была богаче-- во всех смыслах этого слова-любой другой страны, когда-либо существовавшей на свете. Дальше род человеческий покатится под горку, пока не достигнет надира-тех замечательных денечков далекого будущего, что я зову своим домом.
      Совершенно естественно поэтому, что в мозгах у меня вертелась одна и та же мысль: на что ему-то жаловаться, черт побери?
      Но в двадцатом веке куда ни плюнь-- обязательно попадешь в нытика. То они озабочены поисками настоящей любови, то хнычут и жалуются на дороговизну. У них есть целая куча слов для выражения недовольства жизнью: angst, ennui*, тоска и так далее. Они глотают пилюли, чтобы вылечиться от так называемой депрессии. Они ходят на занятия, чтобы научиться быть довольными собой. Они избавляются, делая аборты, от каждого четвертого ребенка. Господи, мне бы их заботы!
      ___________________________
      *Тоска (нем., фр.).
      __________________________
      И в то же время они ретиво и рьяно, с упорством бобров уничтожают планету. Они накопят-- со временем-- свыше трехсот гигатонн ядерного оружия, прикидываясь, будто не собираются его использовать. Они положат начало процессам, которые-- со временем-- убьют все виды животной жизни, кроме их собственного, нескольких видов насекомых и миллиона быстро мутирующих микробов. И таким образом обрекут своих потомков (и меня в том числе) на вымирание. То, что они делали сейчас, изменит меня настолько, что я уже не смогу дышать их воздухом и есть их пищу.
      Неудивительно, что именно они изобрели понятие экзистенциальной безысходности.
      И все-таки одно дело-- наблюдать за жизнью человека со стороны и совсем другое-- слушать, как он о ней рассказывает. Я приготовилась повеселиться от души, по крайней мере про себя.
      Но когда он заговорил, все переменилось. "Бедняга",-- подумала я с иронией и вдруг поймала себя на том, что сочувствую ему всерьез.
      Он не ныл. Он даже не жаловался. А зря: мне было бы легче сохранить свое здоровое презрение. Но он говорил правдиво и просто. Он одинок. Он не знает, как с этим бороться. Он пытается забыться в работе, однако работа больше не помогает. Он знает, что это глупо, но не может понять, почему все на свете утратило для него значение. Как собственный врач, он прописал себе в качестве лекарства этанол. Лечение вроде немного помогало, но особых результатов не дало. Он знает, сам не зная откуда, что утратил нечто важное, к чему стремился раньше, и теперь катится вниз. И больше не ждет от жизни ничего хорошего.
      Я слушала, разрываясь между сочувствием и желанием схватить его за шкирку и трясти до тех пор, пока не приведу в чувство. Наверное, родись я в двадцатом веке, я бы стала работником социального обеспечения. Похоже, я не способна обращаться с козлом как с личностью, не проникшись его печалями. Я не смогла остаться сторонним наблюдателем.
      Куда проще, черт возьми, было вырубать этих ублюдков парализатором и отправлять пинком под зад в Ворота. Тогда их вопли не достигали моих ушей.
      Что-что, а пил он умеючи. Он, по-видимому, думал то же самое обо мне.
      Он так увлекся, что опомнился, только когда принесли еду. Сообразив, что выкладывает историю своей жизни в виде непрерывного монолога, он трогательно смутился и попросил меня рассказать о себе.
      Я, конечно, была к этому готова. Мы с Мартином разработали правдоподобную легенду. Мне просто не хотелось ее рассказывать. До смерти надоело врать. Но я начала и, по-моему, справилась неплохо. В нужных местах он кивал, задавал сочувственные, но не каверзные вопросы.
      Довольная собой, я продолжала болтать, и вдруг поняла, что он не верит ни единому моему слову.
      В глазах у него появилось какое-то странное выражение. Быть может, это просто виски? Я пыталась себя убедить, но безуспешно.
      Нет, конечно, виски тут ни при чем. Просто он считал, что я что-то от него скрываю, и был совершенно прав.
      Я выкинула его у отеля, проехала несколько кварталов, припарковалась, но из машины не вышла. Я сидела там и тряслась крупной дрожью.
      Когда меня перестало трясти, я взглянула на часы. Немного за полночь. Я знала, что мне нужно делать. Мы с Шерманом обговорили все до мелочей, в том числе и мой следующий ход. Я только не могла заставить себя двинуться с места.
      Не то чтобы я боялась лечь с ним в постель. Мы с Шерманом обсудили этот вопрос, и секс уже не пугал меня так, как прежде. Стоит ли бояться беременности, когда тебе осталось всего несколько дней жизни? И не то чтобы мне претило перепихнуться ради успеха проекта Ворот. Если составить список неприглядных вещей, на которые я была готова, лишь бы спасти проект, то ночь, проведенная с кем-то, кто мне не нравился, отнюдь не была бы в этом списке последней.
      И дело даже не в том, что Смит мне не нравился. Работа есть работа, и я отношусь к ней как солдат... и вообще, на самом-то деле он мне нравился. К тому же послание было на сей счет вполне либерально: не хочешь-- не трахайся.
      Она же просто слизнячка.
      Впереди виднелся небольшой винный магазинчик. Я вышла из машины, прошла по тротуару и купила бутылку скотча.
      Когда я возвращалась, из темной подворотни вынырнула какая-то фигура и последовала за мной. Я повернулась. Мужчина был темнокожий-- возможно, негр, хотя расы я различаю с таким же трудом, как и стили. Он ткнул в меня пистолетом.
      --Давай кошелек, сучка,-- сказал он.
      --Ты грабитель или насильник?-- поинтересовалась я. А затем, выхватив у него пушку, швырнула его наземь и наступила ногой на горло. Он попытался высвободиться; я пнула ему в лицо и снова придавила шею. Он захрипел. Я ослабила давление.
      --Ты сломала мне кисть,-- сказал он.
      --А мне кажется, лучевую кость. Или локтевую. Лучше обратись к врачу, он разберется.-- Я посмотрела на его голую руку.-- Ты наркоман?
      Он не ответил.
      Что ж, предков, как известно, не выбирают, а он был одним из моих предков, так что убить я его не могла. Наверное, я и так уже причинила немалый вред временному потоку... но мне было все равно.
      Я вдруг почувствовала себя легко и свободно. Я буду делать то, что захочу,-- если только сумею определить, что это такое.
      Вытащив патроны, я вернула ему пушку. Потом залезла в сумочку и бросила на тротуар пачку американских долларов-- двадцать тысяч минус 15 долларов 86 центов, потраченных на виски. И сказала:
      --Всего хорошего!
      Свобода воли-- странное состояние. Если это была она.
      Я позволила своим руками вести машину. Они привезли меня обратно к отелю Билла и припарковали автомобиль.
      У ног, похоже, были те же намерения, но справлялись они немного хуже. В коридоре они споткнулись о поднос, на котором стояло два стакана. Я подобрала стаканы, и ноги донесли меня до двери, где и застопорили. Я протянула палец, чтобы поскрестись в дверь, вспомнила, что нахожусь в другом времени и месте, и стукнула по ней кулаком.
      Тук-тук.
      Кто там?
      Твоя фортуна.
      Что такое фортуна?
      Ты просто протяни ладонь, мистер Смит. Луиза расскажет все.
      Глава 15
      Сложные проценты
      Свидетельство Билла Смита
      Вот уже девять лет, как я бросил курить. Но когда она встала и пошла в ванную, я схватил пачку, оставленную ею на тумбочке, и щелкнул зажигалкой. "Виргиния Слимз". После второй затяжки я закашлялся, после четвертой закружилась голова, и я затушил сигарету.
      Ну и ночка!
      Я посмотрел на часы. Час ночи. В десять утра она превратится в тыкву. Это всего лишь одна из подробностей ее рассказа, и далеко не самая бессмысленная.
      Я прислушался к плеску воды за закрытой дверью. Похоже, она принимает душ.
      Все, что я понял,-- у нее была дочка, и она умерла. Остальное просто не укладывалось у меня в голове.
      --Можно, я тебе кое о чем расскажу?-- спросила она, когда справилась со слезами. Мы сидели на краешке кровати, я обнимал ее за плечи. Мне в жизни не доводилось обнимать более красивую женщину, но мысли мои были очень далеки от секса.
      --Конечно. О чем угодно.
      --Это долгая история,-- предупредила она.
      --Я выдержу.
      Она засмеялась. Смех был дрожащий, грозивший перейти в истерику. Но ей удалось взять себя в руки.
      --Там, откуда я пришла, все умирают,-- сказала она.
      И дальше, клянусь, было еще хуже.
      Свидетельство Луизы Балтимор
      --Мы даем своим детям имена, только когда им исполнится два года,-- сказала я ему.
      --Почему?
      --Разве не ясно?-- Интересно, подумала я, насколько он верит моему рассказу? Наверное, на один процент, не больше. И все-таки, раз уж я решила поведать ему свою историю, мне придется выйти за рамки безопасных восьмидесятых.-- Мы не даем им имен, поскольку шансов дожить до двух лет у них меньше одного процента. Потом шансы возрастают. Но не очень сильно.
      --Чем она болела?
      --Ничем. По крайней мере, на вид. Мне было двенадцать, понимаешь? У меня начались первые месячные: я оказалась небесплодной. Генализ тоже не выявил никаких противопоказаний.
      Я посмотрела на него. Порою правда просто не доходит до собеседника.
      --У меня были проблемы со способностью к деторождению,-- сказала я.-- Врачи говорили, что у меня не будет детей. И вдруг я забеременела.
      --В двенадцать лет?-- спросил я.
      --Забудь про двенадцать лет. Я просто пьяна, о'кей? Мне делали... как ее?.. амниотомию. Все считали, что если даже я забеременею, ребенок родится монголоидным.
      --У нас это называют синдромом Дауна.
      --Верно. Верно. Забыла местный жаргон. Ну так вот. Девочка родилась прехорошенькая. Самый прелестный ребенок за последнее столетие.
      Я глотала прямо из горлышка. Без пилюль. Этанол, как выяснилось, совсем неплохое лекарство от отчаяния.
      --В ней была вся моя жизнь. Все мои надежды и желания. Ее, естественно, пытались забрать от меня в больницу, где за ней был бы постоянный присмотр.
      А умница была! Гений, а не ребенок. Она начала ходить в шесть месяцев, говорить-- в девять. Она была моей Вселенной.
      --Как, ты сказала, ее звали?-- спросил он.
      Я снова взглянула на него. О'кей. Значит, он не верит даже на один процент.
      А с какой стати он должен мне верить? А я ему?
      Я опять заплакала.
      Свидетельство Билла Смита
      Рассудок у леди оказался куда более расстроенным, чем я предполагал. Я попытался склеить кусочки ее откровений так же, как обычно восстанавливаю картину крушения.
      У ребенка было какое-то врожденное заболевание. Я не эксперт в этой области, но кое-что мне в голову пришло. Например: мать болела сифилисом или употребляла героин, вынашивая ребенка. Иначе откуда у нее такое чувство вины? И зачем бы ей прибегать к таким сумасшедшим метафорам, рассказывая о своем несчастье?
      Девочка умерла, не дожив до двух лет. А может, и не умерла. Возможно, жизнь в ней поддерживали механически, при полностью угасшем сознании.
      С другой стороны, не исключено, что ребенка у Луизы забрал благотворительный департамент. Быть может, девочка живет у приемных родителей. Я просто ничего не смог толком выяснить.
      Ясно было только одно: Луиза безумна. Чем больше она говорила, тем больше я в этом убеждался. В принципе я не люблю сумасшедших и стараюсь держаться от них подальше. А вдруг ее одолеет приступ бешенства? Кто знает, что она способна себе вообразить? И в чем решит обвинить меня?
      Но Луиза почему-то не вызывала у меня опасений.
      Правда, я чувствовал себя опустошенным после ее исповеди. И шея у меня ныла от бесчисленных сочувственных кивков. Но это ничего не значило. Мне она по-прежнему нравилась. Мне по-прежнему хотелось быть с ней.
      Свидетельство Луизы Балтимор
      --У меня осталось не так много времен,-- сказала я, закончив свою историю, понять и принять которую он был не в состоянии.-Пойду-ка освежусь.-- Я взглянула на часы.-- Так или иначе, в десять утра я превращусь в тыкву.
      Я изучила свое лицо в зеркале ванной комнаты. Все та же старая знакомая Луиза. Все та же старая идиотка.
      --Слушай,-- сказала я себе,-- Не поднимай много шума из ничего. Ты рассказала ему о том, о чем хотела рассказывать меньше всего на свете, и он не поверил ни единому слову. Назови это разочарованием.
      Я закашлялась, не успев закончить речь. Достала свой "викс"-ингалятор, сделала глубокий вдох, надеясь, что вонь-- с точки зрения Смита-- не просочится в спальню, а потом разделась и встала под душ.
      Дальнейшую сцену мы с Шерманом продумали в мельчайших подробностях. Она была эффектна до умопомрачения, под завязку набита репликами из ролей Кэтрин Хэпберн и Джин Артур и кончалась тем, что я падала в его объятия, волна набегала на пляж, а мы грациозно уходили вдаль. Жаль только, что это годится исключительно для кино. Мы встретились эффектно; боюсь, более эффектных сцен мне не вынести. Пора забыть жеманные тридцатые-сороковые и вернуться в откровенные восьмидесятые.
      Я вылезла из душа и открыла дверь.
      Свидетельство Билла Смита
      Мне кажется, она получала удовольствие. А если даже и нет, то по крайней мере издавала все положенные звуки. Что до меня-Господь свидетель, я был на седьмом небе. И я чувствовал, что она изголодалась по сексу не меньше меня, а я никогда еще не был таким голодным.
      Когда мы закончили, она потянулась за сигаретой, и мне вдруг стало чуть-чуть обидно. Быть может, мне просто нужно было на что-то пожаловаться, чтобы жизнь не казалась такой прекрасной.
      --Ты всегда куришь сразу после занятий любовью?
      Она машинально взглянула вниз, на свою промежность, и между нами, как искра, пробежала смешинка. Мы оба рассмеялись. Она прикурила, глубоко затянулась и очень медленно выпустила дым. Она казалась абсолютно довольной.
      --Я курю после всего, Билл. Я курю до всего. Если бы мне удалось придумать способ курения во сне, я курила бы, пока сплю. Только благодаря своей нечеловеческой выносливости я не курю четыре сигареты разом в твоем присутствии.
      --Полагаю, тебе известно, что думает по этому поводу начальник медицинского управления?
      --Я могу почитать надпись на пачке.
      --Тогда почему ты куришь?
      --Потому, что мне нравится вкус сигарет. Он напоминает мне о доме. И еще потому, что рак легких для меня все равно что легкий снегопад на Северном полюсе.
      --Как это понимать?
      --Да так, что я уже умираю от страшной болезни.
      Я взглянул на нее, но ничего не смог прочесть в ее глазах. То ли это правда, то ли очередной ее пунктик, то ли она меня просто разыгрывает.
      Я гордился своей проницательностью, когда понял там, в ресторане, что она лжет. Теперь я не в силах был ее понять.
      --Мы все умираем, Билл,-- сказала она.-- Жизнь-- смертельная штука.
      --Судя по твоему виду, я бы не сказал, что ты на краю могилы.
      --И ошибся бы.
      --Почему ты убежала вчера утром? Когда я попросил у тебя чашку кофе?
      Она придавила окурок и тут же закурила по новой.
      --Я не ожидала тебя там увидеть. Я искала кое-что другое.
      --Ты действительно работаешь в "Юнайтед"?
      Она усмехнулась:
      --А ты как думаешь?
      --Я думаю, что ты ненормальная.
      --Знаю. Некоторым людям правду говорить бесполезно.
      Я поразмыслил.
      --Да. Я думаю, что ты работаешь в "Юнайтед". Я думаю, тебе доставляет удовольствие дурачить людей. Ты любишь приводить их в изумление.
      --Думай как хочешь.
      --Я думаю, тебя потрясло что-то другое. Например, окровавленные игрушки и ошметки от рождественских подарков.
      Она вздохнула, поглядев на меня печально.
      --Ты раскрыл мою страшную тайну. Я жутко мягкосердечна.
      Она отвела глаза от моего лица, скользнула взглядом ниже и потушила наполовину выкуренную сигарету. Для нее это была настоящая жертва.
      --Ты готов повторить?-- спросила она.
      Свидетельство Луизы Балтимор
      Я все еще выполняла задание, хотя и напрочь об этом забыла. Мне приходилось напоминать себе: ты здесь для того, чтобы изменить его планы, не дать ему пойти в ангар и встретиться с более ранней версией Луизы Балтимор.
      Я понимала, что если он не пойдет туда, то часть моей уже прожитой жизни будет вычеркнута навсегда, но это меня не волновало. Если Вселенная решит стереть меня с лица земли, я по крайней мере исчезну удовлетворенной женщиной. Я и не ожидала, что способна испытывать такое наслаждение.
      Когда я взглянула на часы, было уже семь утра, а мы все сидели, обнаженные, в постели, смеясь и болтая, пока занималась заря. Не помню, кто из нас предложил поспать, но в конце концов мы уснули. Мне казалось, что удержать его днем от расследования не составит особого труда. К тому же утром прилетит наконец этот тип, К. Гордон Петчер, и примет часть бремени на свои плечи. А Билл сможет сослаться на болезнь и провести день в постели.
      Во всяком случае, так я пыталась себе внушить.
      Вся эта вылазка в окно "В" была ни на что не похожа. Правила безопасности я нарушала направо и налево. Я рассказала ему чистую правду о многих вещах. И мне не поверили.
      Как ни странно, я сочла это добрым знаком. Он решил, что я чокнутая, однако своего отношения ко мне не изменил. Так неужели чокнутая красотка с ее бредовыми рассказами не сможет очаровать следователя НКБП настолько, чтобы он забыл про тот проклятый ангар хоть на один вечер?
      Даже если ей суждено превратиться в тыкву в десять утра по времени тихоокеанского побережья?
      Свидетельство Билла Смита
      Мы смеялись, не выпуская друг друга из объятий, пили виски и снова занимались любовью. Медленнее, чем в первый раз. Потом опять смеялись и опять занимались любовью. Я впечатлил даже самого себя. Надеюсь, она оценила.
      Не помню, когда я заснул. Казалось, это не имеет значения.
      Но, как выяснилось, имело. И немалое.
      Я вскочил с кровати, как управляемая ракета...
      ...и ткнулся носом в стенку. Я стоял, тупо глядя перед собой, пока похмельный сумбур в мозгах не сменился первыми проблесками сознания.
      Будильник не звонил. Что делает здесь эта стенка? Кто я где я что я почему я...
      Ох!
      --Доброе утро,-- сказала она.
      Она сидела на кровати нагая, откинувшись на подушки и вытянув вперед ноги. И курила. Она была так прекрасна, что я подумал, что могу заплакать.
      --Пожалуйста,-- прохрипел я.-- Не кури так громко.
      --Не смешно,-- сказала она.-- Ночью ты был остроумнее.-- Но сигарету затушила.
      --Ночью у меня был прилив вдохновения.
      --А я все сижу и гадаю,-- сказала она.-- Я имею в виду-- пока ты просыпаешься стоймя. У тебя глаза не сразу сфокусировались.
      --Они до сих пор смотрят в разные стороны.
      --Ну уж нет!-- Она потянулась, и, признаюсь, она была права. Невозможно не сфокусировать взгляд, когда перед тобой такое зрелище.
      --А гадаю я вот о чем: что тебя разбудило? Я не слышала ни звука и сама не шелохнулась. Но ты сорвался с постели как бешеный.
      --Который час?
      --Полдевятого.
      Я сел на краешек кровати и поведал ей о своем будильнике. Что по сути было вариацией старой истории о мужике и маяке. Двенадцать лет прожил возле маяка мужик, и каждые тридцать секунд его будил сигнал туманного горна. Однажды ночью сигнал не прозвучал-- и мужик вскочил с постели с воплем: "Что это было?"
      Она выслушала серьезно, потянулась за сигаретой, взглянула на меня и передумала.
      --Послушай, Билл. Ты спал всего один час. Пускай твой мистер Петчер поработает за тебя сегодня утром. Иди ко мне, я помассирую тебе спину.
      Я сел, и она помассировала. Не только руками-- она использовала и другие части тела, но я не возражал. А затем я совершил самый трудный поступок в своей жизни. Я встал.
      --Мне пора на работу,-- сказал я.
      Она сидела, точь-в-точь как разворот "Пентхауса", вплоть до вазелинового блеска в глазах. Хотя последнее, наверное, мне просто померещилось. Сидела и смотрела вверх, мне в лицо.
      --Твоя работа убивает тебя, Билл.
      --Да. Я знаю.
      --Останься сегодня со мной. Я покажу тебе Сан-Франциско.
      --Я думал, тебе в десять надо уходить.
      Лицо у нее сразу погасло. Не знаю, что я такого сказал? Она не говорила, куда ей надо к десяти. Может, навестить в больнице ребенка?
      Звякнув колечками, она отдернула занавеску и влезла ко мне под душ. Вздрогнула, когда ее окатило холодной водой, и мы на минутку прижались друг к другу, как дети. Я включил теплую воду и сжал Луизу в объятиях. Она откинулась назад в моих руках. Я заметил, что соски у нее не сморщились от ледяного душа, как бывало у моей жены. Забавные вещи замечаешь в такие мгновение.
      --Не хочу смотреть, как ты убиваешь себя. Возьми выходной.
      --Луиза, не терзай меня. Я должен идти.
      --Тогда не задерживайся. Я буду здесь в десять.
      --Это другой разговор. Я тоже буду.
      Свидетельство Луизы Балтимор
      Он ушел, оставив меня в полном неведении насчет того, что он будет делать сегодня вечером. Но в любом случае ничего хорошего будущее мне не сулило.
      Он мог пойти в ангар, встретить меня и закрутить временную линию в штопор. Но он мог и не пойти в то место, где я уже была и где он тоже-- в моей версии реальности-- уже был. Что тогда будет со мной, я не знала.
      В общем, сидя в сыром кожкостюме на кровати, я понимала, что, возможно, курю последнюю в своей жизни сигарету. Я продлила удовольствие, надолго задерживая в легких каждую канцерогенную затяжку.
      А потом в ванной комнате появились Ворота, и я шагнула в будущее. Не исключено, что по ту сторону Ворот меня ожидало небытие. Мне было наплевать. Хоть одну ночь, но я жила.