Один Данглар не спросил, как он себя чувствует. Неотвратимость вечернего вылета ввергла его в боязливое оцепенение, которое он пытался скрыть от квебекцев.

Свой последний день Адамберг провел, как прилежный ученик, ведомый Альфонсом Филиппом-Огюстом, который был настолько же скромен, насколько громкой была его фамилия. В три часа дня суперинтендант приказал закончить занятия и собрал коллег для подведения итогов и прощального банкета.

Деликатный Санкартье подошел к Адамбергу.

– Полагаю, ты вчера перебрал? – спросил он.

– В каком смысле?

– Не поверю, что такой человек, как ты, мог наткнуться на ветку. Ты же любишь лес и тропу знал лучше своих ботинок.

– Ну и?

– Думаю, у тебя что-то не заладилось в расследовании или что-то тебя достало. Ты напился и налетел на ветку.

Следопыту Санкартье самое место на участке.

– Да какая разница? – спросил Адамберг. – Не один ли черт, из-за чего налетаешь на ветку?

– Вот именно. С ветками чаще всего «целуешься» из-за проблем. А тебе – из-за твоего дьявола – следует быть повнимательней. Не жди ледостава, чтобы перебраться на другой берег. Выбрось все из головы, лезь на берег, цепляйся изо всех сил.

Адамберг улыбнулся.

– Не забывай меня, – сказал Санкартье, пожимая ему руку. – Ты обещал известить, когда поймаешь свое привидение. Сможешь прислать флакон жидкого мыла с запахом миндального молочка?

– О чем ты?

– Видел у одного знакомого француза. Мне понравился запах.

– Ладно, Санкартье, пришлю тебе посылку.

Этому человеку для полного счастья не хватает только мыла. На мгновение Адамберг позавидовал желаниям сержанта. Запах миндального молочка прекрасно ему подойдет. Оно будто создано специально для него.

В аэропорту Жинетта еще раз проверила гематому на лбу Адамберга, который озирался по сторонам, выглядывая Ноэллу. Вылет могли вот-вот объявить, а она все не появлялась. Он почувствовал облегчение.

– Если разболится в самолете, выпей вот это. – Жинетта сунула ему четыре таблетки.

Она запихнула в его сумку тюбик с мазью и велела накладывать ее еще неделю.

– Только не забудь, – с опаской повторила она, не слишком ему доверяя.

Адамберг поцеловал ее и пошел прощаться с суперинтендантом.

– Спасибо за все, Орель, и за то, что ничего не сказал коллегам.

– Да ладно, с кем не случается, подумаешь, напился. Нечего языком попусту трепать. Начнут сплетничать – их не остановишь.

Шум двигателей снова привел Данглара в ужас. Адамберг не сел рядом с капитаном, он посадил сзади Ретанкур для неотложной помощи, которую она и оказывала дважды за время полета, так что, когда самолет приземлился в Руасси, все выглядели осоловевшими, кроме Данглара, который отдохнул и был в прекрасной форме. Он целым и невредимым вернулся на парижскую землю, и это привело его в благодушное настроение, заставив смотреть на жизнь с оптимизмом. Прежде чем сесть в автобус, он подошел к Адамбергу.

– Приношу извинения за тот вечер, – сказал он. – Простите меня. Я вовсе не то хотел сказать.

Адамберг кивнул, и все разошлись. Впереди у них был день на то, чтобы прийти в себя.

Вернуться к привычным ощущениям. По контрасту с канадскими просторами, Париж показался ему тесным, деревья – чахлыми, улицы – кишели народом, а вместо белок летали голуби. А может, он сам сдулся за время поездки? Ему нужно было подумать, разделить образцы на ниточки и волоски, он помнил об этом.

Приехав домой, он сварил настоящий кофе, сел за кухонный стол и принялся за непривычное дело организованного размышления. Картонная карточка, карандаш, пластинка с ячейками, частицы облаков. Но результатов, достойных лазерного скальпеля, он не получил, за час записав совсем немного.

Мертвый судья, трезубец. Рафаэль. Когти медведя, озеро Пинк, дьявол в святой воде. Ископаемая рыба. Предупреждение Вивальди. Молодой отец, два Лабрадора. Данглар. «По моему понятию, вы – законченный кретин, комиссар». Добряк Санкартье. «Лови своего проклятого демона и, пока не поймаешь, не высовывайся». Пьянка. Два с половиной часа на тропе. Ноэлла. Избавился. И все. Полный сумбур. Во всей этой невнятице просматривался один положительный момент – он избавился от сумасшедшей девки, и это была финальная точка со знаком плюс.

Разбирая багаж, он нашел мазь Жинетты Сен-Пре. Не самое лучшее воспоминание о поездке, хотя в этом тюбике содержалась вся доброжелательность квебекских коллег. Хорошие ребята. Нужно обязательно послать Санкартье то мыло с отдушкой. Внезапно он вспомнил, что ничего не привез Клементине, даже горшочка кленового сиропа.

Придя в отдел в четверг утром, Адамберг обнаружил у себя на столе пять стопок дел и едва не сбежал прямиком к Сене, хоть она и выглядела жалко-узкой по сравнению с могучей Утауэ. Прогулка вдоль реки соблазняла его больше работы с досье. «Прошерстить», как говорила Клементина. Прошерстить дела.

Для начала он прикнопил к доске открытку с видом Утауэ и водопадов в ореоле красных листьев. Отошел, чтобы оценить эффект, но вид был такой жалкий, что он немедленно снял открытку. Изображение не передает ни дуновения ледяного ветра, ни шума воды, ни яростного клекота вожака гусиной стаи.

Весь день он проверял, подписывал, сортировал дела, накопившиеся за две недели его отсутствия. Один тип убил другого на бульваре Нея и в качестве финального аккорда помочился на труп. Не следовало тебе писать на труп, мужик. Он прижмет его с помощью этой мочи. Адамберг поставил подпись под отчетами своих лейтенантов и сделал перерыв, чтобы сходить к «кормушке» и нацедить себе «нормального» кофе. Мордан пил какао, сидя на высоком табурете, похожий на большую серую птицу на насесте.

– Я позволил себе проследить за вашим делом по «Новостям Эльзаса», – сообщил он, вытирая губы. – Ветийе в предвариловке, процесс начнется через три месяца.

– Это не он, Мордан. Я сделал все, чтобы переубедить Трабельмана, но он мне не верит. Никто мне не верит.

– Не хватает доказательств?

– Их вообще нет. Убийца относится к исчезающему виду, он долгие годы растворяется в тумане.

Он не стал говорить Мордану, что убийца мертв, не хотелось терять доверие своих людей. «Не пытайтесь их убедить», – сказал Санкартье.

– Что вы собираетесь предпринять? – поинтересовался Мордан.

– Буду ждать нового убийства и постараюсь схватить его на месте преступления.

– Не слишком богатая идея, – прокомментировал Мордан.

– Согласен. Но как еще поймаешь привидение?

Как это ни странно, Мордан задумался. Адамберг сел на соседний табурет, свесив ноги. В Зале сплетен к стене было привинчено восемь таких высоких табуретов, и Адамберг часто думал, что если восемь его сотрудников займут их, они будут похожи на стаю ласточек, готовых стартовать с электрических проводов. Но такого еще ни разу не случалось.

– Итак? – продолжил разговор Адамберг.

– Его надо рас-сер-дить, – объявил Мордан. Майор всегда очень четко выговаривал слова,

деля их на слоги и время от времени выделяя один сильнее других, как пианист, «забывший» палец на клавише. Рубленая медленная речь раздражала многих, но не комиссара.

– Уточните вашу мысль.

– Все истории о призраках начинаются одинаково: семья переезжает в дом, где обитает нечто. Оно сидит тихо, ни-ко-го не трогает.

Похоже, сказки любит не только Трабельман. И Мордан не без греха. Может, все их любят, даже Брезийон.

– А дальше что? – спросил Адамберг, наливая себе вторую чашку кофе: из-за разницы во времени он никак не мог взбодриться.

– А потом новоселы раз-дра-жают привидение. Почему? Да потому, что они переезжают, чистят шкафы, выкидывают старые чемоданы, опустошают чердак, то есть выгоняют привидение из его обиталища. Короче, уничтожают его убежище. Или крадут его самый большой секрет.

– Какой секрет?

– Всегда один и тот же: его первородный грех, его первое убийство. Если бы на нем не висело тяжелое преступление, ему бы не пришлось триста лет бродить по дому. Замуровал жену, убил брата, что там еще может быть? Нечто такое, из-за чего люди становятся привидениями.

– Правильно, Мордан.

– Загнанное в угол и лишенное своего убежища привидение выходит из себя. Тут-то все и начинается. Оно показывается, мстит, в кого-нибудь вселяется. В этот момент можно начинать сражение.

– Судя по всему, вы в это верите? Вы знаток привидений?

Мордан улыбнулся и погладил свою лысину.

– О привидениях заговорили вы. Я только рассказываю вам историю. Это забавно. И интересно. В сказках всегда есть что-то тяжкое. Тина, вековой ил.

«Озеро Пинк», – подумал Адамберг.

– Какой ил? – спросил он.

– Обнаженная правда, которую человек осмеливается высказать, только замаскировав ее под сказку.

Заколдованные замки, старинные наряды, привидения и ослы, какающие золотом. – Мордан веселился. Он бросил стаканчик в урну. – Главное – не ошибиться в расшифровке и как следует прицелиться.

– Рассердить его, выгнать из тайника, вытащить на свет божий первородный грех. Это легче сказать, чем сделать.

– Вы прочитали мой отчет о квебекской стажировке?

– Прочитал и подписал. Я бы поклялся, что вы там были. Знаете, кто охраняет дверь у квебекских полицейских?

– Да. Бельчонок.

– Кто вам сказал?

– Эсталер. Это его больше всего потрясло. Доброволец или рекрут?

– Эсталер?

– Нет, бельчонок.

– Доброволец. Он влюбился в платиновую блондинку, и это мешает его работе.

– Кто, Эсталер?

– Нет, бельчонок.

Адамберг вернулся за свой стол. Мысли его были заняты идеями Мордана. Очистить шкафы, выгнать, загнать в угол, спровоцировать. Рассердить мертвеца. Определить первородный грех с помощью лазера. Все вычистить, все выбросить. Масштабное дело, такое по плечу только мифологическому герою, сам он вот уже четырнадцать лет не может преуспеть. У него нет ни верного коня, ни шпаги, ни доспехов.

Ни времени. Он взялся за вторую стопку дел. Такое рвение оправдывает оттягивание разговора с Дангларом. Адамберг спрашивал себя, как поступить в данной ситуации. Капитан извинился, но холодок в отношениях остался. Под влиянием смутной ностальгии Адамберг послушал утром прогноз погоды по всему миру. Температура в Оттаве колебалась между – 8° днем и -12° ночью. Потепления не ожидалось.

На следующий день комиссар снова вернулся к непросмотренным папкам. Он ощущал легкую дрожь, как будто какое-то насекомое забралось внутрь и жужжало между плечами и животом. Знакомое чувство. Непохожее на приступы боли, нападавшие на него после внезапного появления судьи. Маленькая тварь жужжала и билась внутри, раздражая и привлекая к себе внимание. Он то и дело доставал карточку, на которой записал предложенные Морданом способы рассердить приведение, и пробегал ее тухлым взглядом, как сказал бы бармен из «Шлюза».

Около пяти легкая головная боль выпихнула его к кофейному автомату. «Так, – сказал себе Адамберг, – я держу насекомое за крылышки». Пьянка в ночь на 26 октября. Жужжала не сама пьянка, а те чертовы два с половиной часа амнезии. Вопрос возвращался, не давая ему покоя. Что он делал все это время на тропе? И почему его так беспокоит крошечный утерянный кусочек жизни? Он отнес это недостающее звено на счет подорванной алкоголем памяти. Но разум его не успокоился, звено то и дело спрыгивало с полочки и будоражило его.

«Почему?» – спрашивал себя Адамберг, размешивая сахар в кофе. Неужели он так завелся из-за этого провала в памяти, потому что его не устраивает простое объяснение – «напился и забыл»? Или его беспокоит то, что он мог говорить или делать в те стершиеся из памяти два часа? Почему? Тревога казалась ему такой же абсурдной, как беспокойство из-за слов, произнесенных во сне. Что еще он мог делать, если не шататься с окровавленным лицом, падать, засыпать, снова карабкаться по тропе на четвереньках? Ничего другого он делать не мог. Но насекомое жужжало. Хотело его «достать» или причина все-таки есть?

От забытых двух часов у него осталась не картинка, но ощущение. Он наконец сформулировал его: насилие. Может, так он воспринял удар ветки? Но с чего бы ему злиться на ветку – она-то не пила?

Этот враг был пассивным и трезвым. Можно ли сказать, что ветка осуществила над ним насилие? Или он над ней?

Он не пошел к себе, а присел на угол стола Данглара и бросил смятый стаканчик в урну.

– Данглар, у меня внутри поселилось насекомое.

– Да? – Данглар осторожничал, не зная, чего ждать.

– То воскресенье, двадцать шестого октября, – медленно продолжил Адамберг, – помните тот вечер, комиссар, когда вы обозвали меня законченным кретином?

Капитан кивнул: он был готов к столкновению. Похоже, Адамберг собрался вывалить ему на голову мешок с дерьмом, как говорили в ККЖ, и очень тяжелый мешок. Но разговор принял совсем другой оборот. Комиссар, как обычно, застал его врасплох.

– В тот вечер я наткнулся на ветку на тропе. Удар был резким и сильным. Вы это знаете.

Данглар снова кивнул. Синяк на лбу, намазанный желтым снадобьем Жинетты, был все еще хорошо заметен.

– Но вы не знаете, что после нашего разговора я пошел прямо в «Шлюз» с намерением напиться. Чем старательно и занимался, пока крепыш бармен не выкинул меня на улицу. Я достал его рассказами о бабушке.

Данглар в очередной раз кивнул, не понимая, к чему ведет Адамберг.

– Выйдя на тропу, я шатался от дерева к дереву, вот и не смог увернуться от ветки.

– Понимаю.

– Не знаете вы и того, что столкновение произошло в одиннадцать вечера, не позднее. Я прошел около половины пути, возможно, был недалеко от делянки. Там, где выращивают маленькие клены.

– Ясно, – сказал Данглар, ни за что на свете не потащившийся бы по этой дикой и грязной тропинке.

– Очнувшись, я дотащился до здания. Сказал охраннику, что произошла потасовка между полицейскими и бандитами.

– Что вас смущает? Пьянка?

Адамберг медленно покачал головой.

– Вам не известно, что между веткой и пробуждением прошло два с половиной часа. Охранник сказал мне время. Два с половиной часа на дорогу, которую при нормальных обстоятельствах я одолел бы за полчаса.

– Так, – бесцветным голосом произнес Данглар. – Маршрут оказался непростым.

Адамберг наклонился к нему.

– И я ничего об этом не помню, – отчеканил он. – Ничего. Ни картинки, ни звука. Два с половиной часа на тропе, и я о них ничего не знаю. Абсолютный пробел. А ведь было минус двенадцать. Я не мог оставаться без сознания два часа, я бы замерз.

– Шок, – предположил Данглар. – Ветка.

– Травмы черепа не было. Жинетта проверяла.

– Алкоголь? – мягко предположил капитан.

– Разумеется. Потому я у вас и консультируюсь.

Данглар выпрямился: игра перешла на его поле, ссоры, слава богу, удалось избежать.

– Что вы пили? Можете вспомнить?

– Я помню все, что было до ветки. Три виски, четыре бокала вина и хорошая порция коньяку.

– Недурная смесь и количество серьезное. Но не смертельное. Правда, ваш организм к такому не привык, надо это учесть. Какие симптомы были у вас вечером и на следующий день?

– Ватные ноги. После столкновения с веткой. Голову сжимало как обручем, рвало, несло, вело, далее по списку…

Капитан поморщился.

– Что вас смущает, Данглар?

– Синяк. Мне никогда не случалось нажраться и одновременно получить удар по голове. Вы повредили лоб и потеряли сознание, так что в алкогольной амнезии нет ничего удивительного. Вы вполне могли эти два часа мотаться взад-вперед по тропе.

– Два с половиной, – поправил Адамберг. – Разумеется, я ходил. Но когда очнулся, снова лежал на земле.

– Ходил, падал, шатался. Мы подбирали достаточно пьяных, которые внезапно отключались.

– Я знаю, Данглар. Но это меня беспокоит.

– Понимаю. Даже мне, а я – Бог свидетель – имел такой опыт, не понравились бы выпавшие из жизни часы. Я всегда спрашивал собутыльников, что делал и что говорил. Но, если пил один, как вы в тот вечер, и никто не мог ничего мне рассказать, долго приходил в себя от такого «выпадения».

– Правда?

– Правда. Кажется, что пропустил несколько ступенек жизни. Чувствуешь себя ограбленным.

– Спасибо, Данглар, спасибо за помощь.

Стопка дел медленно уменьшалась. Адамберг надеялся, что, если посидит в выходные, к понедельнику крепко возьмет в руки и отдел и трезубец. Происшествие на тропинке вызвало у него необъяснимое желание срочно разделаться со старинным недругом, чья тень нависала над всей его жизнью, включая следы от медвежьих когтей, безобидное озеро, рыбу и банальную пьянку. Трезубец цеплялся за все трещины в его броне. Внезапно он вскочил и вернулся в кабинет своего заместителя.

– Данглар, а если я надрался как свинья не для того, чтобы забыть судью или молодого отца? – спросил он, сознательно исключив Ноэллу из списка раздражителей. – А если все началось в тот момент, когда Трезубец восстал из могилы? А если я надрался, чтобы пережить все, что пережил мой брат: выпивка, лесная тропинка, амнезия? По аналогии? Чтобы найти к нему дорогу?

Голос Адамберга срывался.

– Почему бы и нет? – уклончиво ответил Данглар. – Желание слиться с ним, встретиться, пройти след в след. Но это ничего не меняет в событиях той ночи. Уберите их на полочку с табличкой «пьянка и рвота» и забудьте.

– Нет, Данглар, мне кажется, это все меняет. Река прорвала плотину, и лодку смыло потоком. Мне надо отдаться течению и совладать с ним прежде, чем оно меня утащит невесть куда. А потом заткнуть пробоину и вычерпать воду.

Еще долгих две минуты Адамберг стоял, не говоря ни слова и размышляя под озабоченным взглядом Данглара, потом медленным шагом отправился в свой кабинет. Фюльжанс «во плоти» отсутствовал, но он знал, откуда следует начать.

В час ночи Адамберга разбудил звонок Брезийона.

– Комиссар, у квебекцев принято забывать о разнице во времени, когда они нам звонят?

– Что случилось? Фавр? – спросил Адамберг. Он просыпался так же быстро, как и засыпал, будто не ощущал границы между сном и реальностью.

– О Фавре и речи нет! – крикнул Брезийон. – Завтра вы садитесь в самолет, вылетающий в шестнадцать пятьдесят. Собирайте шмотки и вперед!

– Куда я лечу, господин окружной комиссар? – спокойно спросил Адамберг.

– А как вы думаете? В Монреаль, черт возьми! Мне только что звонил суперинтендант Легалите.

– Лалиберте, – поправил Адамберг.

– Плевать. У них убийство, и им нужны вы. У нас нет выбора.

– Простите, я не понимаю. Мы там не занимались убийствами – только генетическими отпечатками. Лалиберте не новичок, у него это не первое убийство.

– Не первое, но вы ему нужны впервые, черт побери!

– С каких это пор парижская полиция занимается квебекскими убийствами?

– А с тех самых, как они получили анонимное письмо. Жертва – француженка и связана с каким-то делом, которым вы там занимались. Короче, есть связь, и им нужны ваши знания.

– Черт возьми, – занервничал Адамберг, – пусть пришлют рапорт, и я отсюда предоставлю им нужные сведения. Не собираюсь всю жизнь летать туда-сюда.

– Я так и сказал Легалите, представьте себе. Но ничего не поделаешь, им нужны ваши глаза. Он не отстает. Хочет, чтобы вы увидели жертву.

– Не может быть и речи. Здесь полно работы. Пусть суперинтендант пришлет мне досье.

– Слушайте, Адамберг, повторяю: ни у вас, ни у меня нет выбора. Министерству пришлось постараться, чтобы они согласились на вашу стажировку. Мы их должники. У нас нет выбора. Понимаете? Завтра вы летите. Но я предупредил Легалите, что вас будет сопровождать Ретанкур.

– Не стоит, я вполне дееспособен.

– Не сомневаюсь. Но вас будут сопровождать.

– То есть эскортировать?

– А почему нет? Мне говорили, что вы гоняетесь за мертвецом, комиссар.

– Так и есть… – Адамберг понизил голос.

– Вот видите. У меня в Страсбурге есть хороший друг, который сообщил мне о ваших выходках. Помните, я советовал вам ходить по струнке?

– Ладно. А Ретанкур будет следить за моими передвижениями? Я еду по приказу и под контролем, так?

Брезийон сбавил тон.

– Вернее будет сказать – под защитой.

– Мотив?

– Я не отпускаю своих людей поодиночке.

– Тогда дайте мне кого-нибудь другого. Данглара.

– Данглар будет исполнять ваши обязанности здесь.

– Пусть будет Вуазне. Ретанкур меня не любит. У нас спокойные, но прохладные отношения.

– Вот и хорошо. С вами полетит Ретанкур, и никто другой. Она – разносторонний офицер, способный правильно употребить свою энергию.

– Это мне известно. Не прошло и года, а ее способность уже вошла в легенду.

– Сейчас не время спорить, я хочу поспать. Вам поручается это задание, и вы его выполните. Бумаги и билеты будут в отделе в час дня. Счастливого пути, разберитесь и возвращайтесь.

Ошарашенный Адамберг остался сидеть на кровати с телефоном в руке. Жертва – француженка. И что из того? Делом занимается ККЖ. Что случилось с Лалиберте? Зачем тащить его через Атлантику – чтобы он взглянул на жертву? Если ее необходимо опознать, почему он не передаст фотографии по факсу? Во что он играет? В гусиного вожака?

Он разбудил Данглара, потом Ретанкур и попросил их быть на работе в субботу. Приказ окружного комиссара.

– Во что он играет? – спросил он у Данглара на следующее утро. – В вожака гусиной стаи? Считает, что мне больше нечего делать, кроме как мотаться туда-сюда между Францией и Квебеком?

– Мне искренне вас жаль, – посочувствовал Данглар – он вряд ли вынес бы еще один полет.

– Зачем бы это? В чем дело? У вас есть какие-то соображения?

– Честно говоря, нет.

– Мои глаза. Какое ему дело до моих глаз? Данглар молчал. Глаза у Адамберга и правда

были особенные. Они напоминали агар-агар и могли вспыхивать под ярким светом.

– К тому же с Ретанкур, – добавил Адамберг.

– Возможно, это не самый плохой вариант. Я начинаю верить, что Ретанкур – исключительная женщина. Она превращает свою энергию…

– Знаю, Данглар, знаю. Адамберг вздохнул и сел.

– Поскольку выбора у меня нет, как сказал Брезийон, вы должны будете вместо меня провести срочное расследование.

– Слушаю вас.

– Я не хочу напрягать этим мать, ей и без того тяжело.

Данглар прищурился, грызя кончик карандаша. Он привык к бессвязным речам и полунамекам комиссара, но бессмысленные слова и резкие скачки настроения с каждым днем все больше тревожили его.

– Вы сделаете это, Данглар. Именно вы, и никто другой.

– Что я должен сделать?

– Найти моего брата.

Данглар дернулся, и у него в зубах остался кусочек карандаша. Он бы с удовольствием выпил стаканчик белого вина прямо сейчас, в девять утра. Найти его брата.

– Где? – осторожно спросил он.

– Не имею ни малейшего представления.

– Кладбища? – прошептал Данглар, выплевывая щепку в ладонь.

– С какой стати? – удивился Адамберг.

– Но вы ведь ищете убийцу, умершего шестнадцать лет назад. Я не согласен.

Адамберг огорченно уставился в пол.

– Вы больше не со мной, Данглар. Вы уходите в сторону.

– Куда вы хотите меня отправить? – спросил Данглар, повышая голос. – В склепы?

Адамберг покачал головой.

– Не хитрите, Данглар, – повторил он. Что бы я вам ни говорил, вы отворачиваетесь от меня. Потому что сделали выбор. В пользу Другого.

– Это не имеет ничего общего с Другим.

– А с чем имеет?

– Мне надоело искать мертвых.

Адамберг вяло пожал плечами:

– Тем хуже, Данглар. Если не хотите помочь, я все сделаю сам. Мне нужно увидеть его, поговорить.

– А как? – сквозь зубы спросил Данглар.– Столы будете вертеть?

– Какие столы?

Капитан прочел в глазах комиссара изумление.

– Но он же умер! – крикнул Данглар. – Умер! Как вы собираетесь встретиться?

Адамберг замер. Краски уходили с его лица, как уходит свет после захода солнца.

– Умер? – тихо повторил он. – Вам это точно известно?

– Черт возьми, да вы же сами мне сказали! Заявили, что потеряли брата. Что он покончил жизнь самоубийством после того дела.

Адамберг бессильно откинулся на спинку стула и глубоко вздохнул:

– Я чуть не сдох, старина, думал, у вас появилась достоверная информация. Да, я потерял своего брата больше тридцати лет назад. Он уехал, и я его больше не видел. Но он жив. И я должен с ним встретиться. Мы будем вертеть не столы, Данглар, а жесткие диски. Вы начнете искать его через сеть – в Мексике, США, на Кубе, в любом другом месте. Он должен был переезжать, менять города, профессии – по крайней мере, вначале.

Комиссар водил пальцем по столу, как будто рисовал маршрут брата-бродяги. Справившись с нервами, он продолжил:

– Двадцать пять лет назад он был мелким торговцем в штате Чихуахуа, недалеко от границы с США. Торговал кофе, посудой, бельем, мескалем, щетками. Продавал портреты, которые рисовал на площадях. Он великолепно рисовал.

– Мне искренне жаль, комиссар, – сказал Данглар. – Я все не так понял. Но вы говорили о нем как о покойнике.

– Он действительно исчез.

– У вас нет более точных и свежих данных?

– Мы с матерью стараемся не говорить об этом. Но четыре года назад я нашел в деревне открытку из Пуэрто-Рико. Он писал, что обнимает ее. Такова последняя информация.

Данглар что-то записал.

– Его полное имя? – спросил он.

– Рафаэль Феликс Франк Адамберг.

– Дата его рождения, место, родители, где учился, чем интересовался?

Адамберг сообщил всю необходимую информацию.

– Вы сделаете это, Данглар? Будете его искать?

– Да, – буркнул Данглар, злясь на себя за то, что до времени похоронил Рафаэля. – По крайней мере, постараюсь. Но не забывайте, как много накопилось работы.

– Мое дело тоже стало срочным. Река прорвала плотину.

– Оно не единственное, – пробормотал капитан. – Кроме того, сегодня суббота.

Комиссар нашел Ретанкур, которая по своей обычной методе – кулаком – чинила сломавшийся ксерокс. Он сообщил ей о новом поручении и назвал номер рейса. Приказ Брезийона удивил ее. Она распустила короткий хвостик и автоматическим движением поправила прическу. Способ потянуть время, подумать. Значит, и ее можно застать врасплох.

– Не понимаю, – наконец признала она. – Что происходит?

– Я ничего не знаю, Ретанкур, но мы снова летим в Квебек. Им зачем-то понадобились мои глаза. Мне очень жаль, что окружной комиссар поручил вам эту миссию. Защищать меня, – уточнил он.

Адамберг и его белокурая подчиненная-валькирия стояли в зале отлета за полчаса до посадки, и тут в зал в сопровождении двух аэропортовских охранников вошел Данглар. У капитана было усталое лицо, он запыхался. Он бежал. Адамберг никогда бы не поверил, что доживет до такого.

– Эти ребята чуть с ума меня не свели. – Данглар кивнул на охранников. – Не хотели пропускать. Держите. – Он протянул Адамбергу конверт. – И удачи.

Адамберг не успел даже сказать «спасибо» – охранники увели капитана в зал ожидания. Он опустил глаза на коричневый конверт.

– Вы не откроете? – спросила Ретанкур. – Похоже, это срочно.

– Срочно. Но я не решаюсь.

Он вскрыл конверт дрожащим пальцем. Данглар записал ему адрес в Детройте и профессию – шофер такси, присовокупив распечатанную фотографию из сайта рисовальщиков. Адамберг смотрел на лицо, которое в последний раз видел тридцать лет назад.

– Это вы? – спросила Ретанкур.

– Мой брат, – тихо ответил Адамберг.

Они все еще были похожи. Адрес, профессия, снимок. Данглар был гением розыска пропавших, но даже ему наверняка пришлось пахать как проклятому, чтобы добиться результата меньше чем за семь часов. Комиссар с содроганием закрыл конверт.

Портленс и Филипп-Огюст выказали протокольную теплоту при встрече в аэропорту Монреаля, но у Адамберга сразу возникло ощущение, что он арестован. По французскому времени час был поздний, но их повезли в морг Оттавы. Адамберг попытался вытянуть информацию из бывших товарищей по команде, но они вели себя уклончиво, отделываясь общими фразами. Им приказали молчать, не стоит и пытаться их разговорить. Адамберг дал понять Ретанкур, что отступается, и решил поспать. В Оттаву они приехали в два часа ночи.

Суперинтендант был сама радушность – он тряс им руки, поблагодарил Адамберга за согласие приехать.

– У меня не было выбора, – ответил Адамберг. – Мы совершенно измотаны. Орель, твой труп не может подождать до завтра?

– Сожалею, но семья хочет поскорее забрать тело. Потом вас отвезут в гостиницу. Чем раньше ты его увидишь, тем лучше.

Адамберг видел, что суперинтендант прячет глаза. Он врал. Лалиберте решил воспользоваться

его усталостью? На этот старый полицейский крючок Адамберг иногда сам ловил подозреваемых, но никогда – коллег.

– Тогда дай нам кофе, – попросил он. – И покрепче.

Адамберг и Ретанкур с большими стаканами кофе в руках проследовали за суперинтендантом к холодильной камере. У двери дремал дежурный врач.

– Не задерживай нас, Рейнальд, – приказал Лалиберте врачу, – они устали.

Рейнальд начал отворачивать синюю простыню, закрывавшую тело, начиная с ног.

– Стоп! – рявкнул Лалиберте, когда обнажились плечи. – Достаточно. Взгляни, Адамберг.

Адамберг склонился к телу молоденькой женщины и прищурился.

– Черт, – выдохнул он.