– Я читал газеты, – уклончиво ответил Данглар, пытаясь поймать взгляд комиссара. – Я знаю, в чем вас обвиняют, как и то, что вы сбежали.

– То есть вам известно не больше, чем любому другому обывателю?

– Можно сказать и так.

– Я сообщу вам подробности, капитан. – Адамберг придвинулся к нему на стульчике.

Рассказывая, – а он не опустил ни одной детали, – Адамберг следил за выражением лица капитана. Но на нем отражались лишь беспокойство, напряженное внимание и, пожалуй, удивление.

– Я говорил вам, она – исключительная женщина, – сказал Данглар, когда Адамберг закончил.

– Я пришел не за тем, чтобы болтать о Ретанкур. Давайте поговорим о Лалиберте. Он хорош, не так ли? Собрал на меня целое досье, за такое короткое время! Узнал даже то, что у меня из памяти выпали два с половиной часа на тропе. Потеря памяти оказалась для меня фатальной и дала козырь в руки обвинению.

– Само собой разумеется.

– Но кто об этом знал? Ни один канадец не был в курсе, ни один человек в отделе.

– Он вычислил? Догадался?

Адамберг улыбнулся.

– Нет, в деле это было зафиксировано как данность. Сказав «ни один человек в отделе», я преувеличивал. Вы были в курсе, Данглар.

Заместитель Адамберга медленно покачал головой.

– И вы меня заподозрили, – спокойно констатировал он.

– Да.

– Логично.

– Вы должны быть довольны – я в кои-то веки продемонстрировал способность рассуждать логически.

– Нет. На сей раз вам было бы лучше забыть о логике.

– Я в аду, тут все средства хороши. В том числе чертова логика, которой вы так хотели меня научить.

– Это правильно. Но что говорит ваша интуиция? Опыт? Сны? Что они говорят вам обо мне?

– Вы просите меня прибегнуть к их помощи?

– Да.

Самообладание заместителя и его прямой взгляд потрясли Адамберга. Он точно знал: бесцветные глаза Данглара не способны скрывать чувства, в них отражается все – страх, осуждение, удовольствие, недоверие. Сейчас в них читались любопытство и напряженная мысль. И скрытое облегчение от того, что шеф жив.

– Сны говорят мне, что вы ни при чем. Но это всего лишь сны. Опыт говорит, что вы бы так не поступили. Или сделали бы все иначе.

– А что говорит ваша интуиция?

– Что это почерк судьи.

– Упертая она, ваша интуиция.

– Вы сами спросили, хотя точно знаете, что ответы мои вам не нравятся. Санкартье посоветовал мне выбраться на берег и за что-нибудь уцепиться. Вот я и цепляюсь.

– Могу я сказать? – спросил Данглар.

Сын Данглара, которому надоело читать, вернулся к ним и забрался на колени к Адамбергу, которого наконец узнал.

– От тебя пахнет потом, – сообщил он, вмешиваясь в разговор.

– Очень может быть, – согласился Адамберг. – Я был в путешествии.

– Почему ты переоделся?

– Чтобы играть в самолете.

– Во что?

– В воров и полицейских.

– Ты был вором. – Мальчик не спрашивал, а утверждал.

– Ты прав.

Адамберг погладил малыша по волосам в знак того, что разговор окончен, и поднял глаза на заместителя.

– Кто-то копался в ваших бумагах, – сообщил Данглар. – Мне так показалось.

Адамберг жестом попросил его продолжать.

– Около недели назад, в понедельник утром, я обнаружил ваш факс, в котором вы просили послать дела в ККЖ. Буквы «Д» и «Р» вы написали крупнее, чем пишете обычно. Как будто в каждом слове звучал призыв: ДанглаР, ДанглаР! Потом меня осенило: Дело Рафаэля!

– Вы угадали, капитан.

– В тот день вы меня еще не подозревали?

– Нет. Логику я включил только следующим вечером.

– Жаль, – пробормотал Данглар.

– Продолжайте. Итак, дела?

– Это был сигнал тревоги. Я взял дубликат вашего ключа там, где он всегда лежит, – в верхнем ящике стола, в коробке со скрепками.

Адамберг понимающе моргнул.

– Ключ лежал в ящике – но рядом с коробкой. Вы могли сами его там оставить, но я засомневался, из-за «Д» и «Р».

– И были правы. Я всегда кладу ключ в коробку, потому что в ящике есть щель.

Данглар бросил взгляд на белое лицо комиссара. Адамберг смотрел на него привычным добрым взглядом. Странное дело, но капитан не был обижен тем, что патрон заподозрил его в предательстве. Возможно, он сам реагировал бы так же.

– Придя к вам, я очень внимательно осмотрелся. Вы помните, что это я укладывал коробку с папками в шкаф?

– Да, из-за моей раны.

– Мне показалось, что я очень аккуратно ее поставил. А в понедельник она была задвинута не до конца. Вы к ней прикасались? Искали что-нибудь для Трабельмана?

– Нет.

– Скажите, как вы это делаете?

– Что именно?

Данглар кивнул на сына, заснувшего на животе Адамберга.

– Сами знаете, Данглар. Я усыпляю людей. Детей в том числе.

Данглар с завистью взглянул на своего шефа. У него всегда была проблема с укладыванием Венсана.

– Все знают, где лежит дубликат ключа, – сказал он.

– Наседка, Данглар? У нас?

Данглар пнул ногой воздушный шарик, и тот полетел через комнату.

– Возможно, – наконец сказал он.

– Но что могли искать? Досье на судью?

– Вот это-то мне и не ясно. Мотив. Я снял отпечатки с ключа. Свои собственные. Другие стер либо я сам, либо визитер – прежде, чем положить его обратно в ящик.

Адамберг прикрыл глаза. Кто мог заинтересоваться делами по Трезубцу? Он ведь никогда не делал из них тайны. Усталость и недосып давили на плечи, но тот факт, что Данглар не предатель, успокаивал. Хотя доказательств невиновности заместителя – кроме честных глаз – у него не было.

– А как вы интерпретировали «Дело Рафаэля»?

– Я решил, что некоторые детали убийства семьдесят третьего года не следует сообщать канадцам. Но посетитель меня опередил.

– Черт! – выругался Адамберг и вскочил, разбудив мальчика.

– Но ничего не взял, – закончил капитан.

Данглар достал из внутреннего кармана три сложенных вчетверо листка.

– Я с ними не расставался, – сказал он, протягивая их Адамбергу.

Комиссар быстро просмотрел их. Как он и надеялся, Данглар изъял именно нужные документы! Капитан хранил их одиннадцать дней. Еще одно доказательство того, что он и не собирался сдавать его Лалиберте. Конечно, если не отослал в Квебек копии.

– На сей раз, Данглар, – сказал он, возвращая листки заместителю, – вы поняли меня через океан, по легкому намеку. Как же так получается, что мы иногда не понимаем друг друга, работая бок о бок?

Данглар усмехнулся.

– Думаю, все зависит от того, о чем мы говорим.

– Почему вы храните эти листки при себе? – поинтересовался Адамберг после паузы.

– После вашего побега за мной плотно следят. Ведут от работы до дома, куда, как они надеются, вы явитесь, если сумеете скрыться. Кстати, они не ошиблись. Вот почему я привел вас в эту школу.

– Брезийон?

– Разумеется. Его люди по ордеру обыскали вашу квартиру, как только пришло сообщение от канадцев. У Брезийона приказ, он вне себя. Один из его комиссаров обвиняется в убийстве и ударился в бега. По договоренности с канадскими властями министерство обязалось арестовать вас, если вы вернетесь во Францию. Предупреждены все полицейские страны. К себе вы вернуться не можете. К Камилле тоже. Вас ждут по всем известным адресам.

Адамберг машинально гладил ребенка по голове, от чего тот засыпал еще крепче. Если бы Данглар предал его, то не потащил бы в эту школу, чтобы спасти от ареста.

– Простите мои подозрения, капитан.

– Логика – не ваш конек, только и всего. Не повторяйте ошибку в будущем.

– Я твержу вам это много лет.

– Дело не в логике как таковой, а в вашей логике. Вам есть где спрятаться? Ваш грим скоро придет в полную негодность.

– Я думал о старой Клементине.

– Отлично, – одобрил Данглар. – Им такое и в голову не придет, вам там будет спокойно.

– Ну да, как в тюрьме.

– Понимаю. Я уже неделю только об этом и думаю.

– Данглар, вы уверены, что мой замок не был взломан?

– Уверен. У посетителя был ключ. Это кто-то из наших.

– Год назад из всей команды я знал только вас.

– Но, возможно, один из них знал вас, капитан. Вы не одного человека засадили. Кто-то из родственников мог решиться на месть. И подстроил все это, используя старое дело.

– Кто мог знать историю с Трезубцем?

– Все, кто видел, как вы поехали в Страсбург.

Адамберг покачал головой.

– Установить связь между Шильтигемом и судьей невозможно, – сказал он. – Без моей помощи, во всяком случае. Сделать это самостоятельно мог один-единственный человек. Он.

– Полагаете, ваш живой мертвец мог явиться в контору? Взял ваши ключи, копался в папках, выясняя, что вы поняли в Шильтигеме? Привидению ключи не нужны, он проходит сквозь стены.

– Справедливо.

– Раз вы согласны, давайте договоримся насчет Трезубца. Зовите его судьей или Фюльжансом, если хотите, и позвольте мне называть его Учеником. Человеком из плоти и крови, который взялся довести до конца дело покойного судьи. Если мы договоримся, это избавит нас от неловкости. – Данглар внезапно сменил тему: – Вы говорили, что Санкартье колебался?

– Так показалось Ретанкур. Это важно?

– Мне он очень нравился. Увалень и тугодум, но симпатичный. Я хотел бы знать его мнение. А как вам Ретанкур?

– Сногсшибательно!

– Хотел бы я провести с ней ближний бой, – добавил Данглар со вздохом искреннего сожаления.

– Не думаю, что с вашими габаритами у нее бы получилось. Опыт потрясающий, Данглар, но даже ради такого убивать не стоит.

Голос Адамберга зазвучал глуше. Мужчины медленно направились в глубину комнаты, Данглар решил выпустить комиссара через гараж. Адамберг все еще нес на руках уснувшего мальчика. Оба знали, что он уходит в бесконечный туннель.

– Не спускайтесь в метро, не садитесь в автобус, – посоветовал Данглар. – Идите пешком.

– Данглар, кто мог знать, что двадцать шестого октября мне отшибло память? Кроме вас?

Его заместитель размышлял, звеня монетками в кармане.

– Кто-то один, – объявил он наконец. – Тот, кто заставил вас ее потерять.

– Логично.

– Мне тоже так кажется.

– Кто, Данглар?

– Один из восьми ездивших с нами сотрудников. Исключаем вас, меня, Ретанкур – остаются пятеро: Жюстен, Вуазне, Фруасси, Эсталер, Ноэль. Он или она, тот, кто копался в ваших досье.

– А что насчет Ученика?

– Пока ничего. Пока я размышляю над более конкретными проблемами.

– О чем именно?

– Например, о том состоянии, в котором вы находились вечером двадцать шестого. Меня беспокоят симптомы. Очень беспокоят. Ватные ноги не укладываются в схему.

– Вы же знаете, я был пьян как сапожник.

– Вот именно. А принимали вы тогда какие-нибудь лекарства? Успокоительное?

– Нет, Данглар. В моем случае успокоительные противопоказаны.

– Верно. Но ноги вас не держали, так?

– Да. – Адамберг был удивлен. – Они меня просто не несли.

– Но только после столкновения с веткой? Вы ведь именно так описали мне свое состояние? Все точно?

– Да. И что с того?

– Меня это смущает. А на следующий день у вас ничего не болело? Вы не обнаружили на теле ни синяков, ни ушибов?

– Болел лоб, болела голова, болел живот. Что не так с моими ногами?

– В моих логических рассуждениях отсутствует одно звено. Ладно, забудьте.

– Капитан, вы можете одолжить мне вашу отмычку?

Данглар помедлил несколько секунд, но потом все-таки достал инструмент и опустил его в нагрудный карман пиджака Адамберга.

– Не рискуйте. И возьмите вот это. – Он протянул комиссару пачку банкнот. – Ни в коем случае не снимайте деньги в банкомате.

– Спасибо, Данглар.

– Не хотите отдать мне ребенка?

– Простите… – Адамберг протянул ему малыша.

Они стали прощаться. Слово «до свидания» звучит неприлично, если не знаешь, встретишься ты снова с человеком или нет. Банальное слово, каждодневное слово, думал Адамберг, уходя в ночь, недоступное для него отныне слово.

Клементина впустила измученного Адамберга, не выказав ни малейшего удивления. Она усадила его перед камином и заставила съесть тарелку макарон с ветчиной.

– На сей раз речь не только об ужине, Клементина, – сказал Адамберг. – Нужно, чтобы вы меня спрятали, у меня на хвосте все легавые страны.

– Бывает,– спокойно ответила Клементина, протягивая ему йогурт с воткнутой в него ложкой. – У полицейских – из-за их профессии – мозги устроены иначе, чем у нас. Вы поэтому так загримировались?

– Да. Мне пришлось бежать из Канады.

– Шикарный костюм.

– Я тоже полицейский, – продолжил свою мысль Адамберг. – Так что гоняюсь сам за собой.Клементина, я сделал глупость.

– Какую?

– Огромную глупость. В Квебеке я напился как свинья, встретил девушку и убил ее вилами.

– Я придумала, – объявила Клементина. – Мы разложим диванчик и придвинем его к камину. Дадим вам два хороших стеганых одеяла, и вы устроитесь по-королевски. Ничего лучшего я вам предложить не смогу, потому что в кабинете спит Жозетта.

– Превосходно, Клементина. А ваша Жозетта не болтлива?

– Она знавала лучшие времена. Даже жила когда-то на широкую ногу, была настоящей дамой. Теперь занимается совсем другими делами. Она будет молчать о вас, вы о ней. Хватит о пустяках. Скажите, а подлянку с вилами, случайно, не ваш монстр устроил?

– Вот этого-то я и не знаю, Клементина. Либо он, либо я.

– Ну и дела! – Она покачала головой, доставая одеяла. – Аж кровь в жилах быстрей побежала.

– Вы меня удивляете!

– Что ж тут удивительного? Без таких вещей на свете было бы скучно жить. Нельзя же всю жизнь только и делать, что варить макароны. Так вы не имеете ни малейшего представления, кто все-таки убил девушку?

– Понимаете, – объяснил Адамберг, двигая диванчик, – я столько выпил, что не помню вообще ничего.

– Со мной такое однажды случилось: я была беременна дочкой, упала на тротуар, что было потом, не помню.

– И у вас были ватные ноги?

– Вовсе нет. Похоже, я бегала по бульварам, как кролик. За чем я гналась? Тайна, покрытая мраком.

– Тайна, – повторил Адамберг.

– Не беда. Никогда точно не знаешь, за чем бежишь. Шаг влево, шаг вправо, что это меняет?

– Я могу остаться, Клементина? Я вас не стесню?

– Ничуть, я вас подкормлю. Надо набраться сил, чтобы бегать.

Адамберг открыл сумку и протянул ей горшочек с кленовым сиропом.

– Я привез это для вас из Квебека. Его едят с йогуртом, с хлебом, с блинчиками. Хорошо пойдет с вашим печеньем.

– Как мило… Учитывая все ваши проблемы, я тронута. А горшочек красивый. Сок течет из деревьев?

– Да. Самое сложное – изготовить горшочек. А все остальное просто – надрезается ствол, и сок начинает капать.

– Практично. Вот бы так же со свиными отбивными…

– Или с правдой.

– Нет, с правдой сложнее. Она прячется, как гриб в траве, одному Богу ведомо почему.

– И как же ее найти, Клементина?

– А как гриб. Вороша листья в темных уголках. Иногда на это уходит уйма времени.

Впервые в жизни Адамберг проснулся в полдень. Клементина снова разожгла камин и бесшумно навела на кухне порядок.

– Мне нужно нанести важный визит, Клементина, – сообщил Адамберг за кофе. – Подправите мне грим? Я могу побрить голову, но не знаю, как вернуть рукам белый цвет.

Адамберг принял душ, и его кожа снова стала смуглой, а лицо осталось бледным.

– Я не умею, – призналась Клементина. – Лучше поручить это Жозетте, у нее есть все причиндалы. Она каждый день красится по часу.

Жозетта мгновенно засуетилась: осветлила тон на руках комиссара, подмазала шею и лицо и пристроила на живот подушку, чтобы он выглядел поупитанней.

– Почему вы проводите так много времени за компьютером, Жозетта? – спросил Адамберг, пока старушка трудилась над его волосами.

– Перевожу, компенсирую, перераспределяю.

Адамберг не стал уточнять, что именно она переводит и распределяет. При других обстоятельствах он наверняка заинтересовался бы деятельностью Жозетты, но не в этой экстремальной ситуации. Он поддерживал беседу не только из вежливости, но и потому, что упреки Ретанкур на него подействовали. Дрожащий голос Жозетты звучал очень мелодично, и Адамберг мгновенно распознал неистребимый акцент человека, родившегося и выросшего в богатстве.

– Вы всегда работали в информатике?

– Начала в шестьдесят пять.

– Наверное, непросто было.

– У меня получается, – сообщила старушка ломким голосом.

Окружной комиссар Брезийон жил в роскошном доме на авеню Бретей и не возвращался домой раньше шести-семи вечера. Из достоверных источников было известно, что его жена проводит каждую осень в дождливой Англии. Если во Франции и есть место, где полицейские не будут искать беглеца, так это здесь.

В половине шестого Адамберг спокойно проник в квартиру с помощью отмычки. Он устроился в шикарной гостиной, стены которой были заставлены стеллажами с книгами. Право, власть, полиция и поэзия. Четыре направления на разных этажерках. Шесть полок со стихотворными сборниками – выбор побогаче, чем у сельского кюре. Стараясь не оставить следов жидкой пудры на дорогих обложках, комиссар перелистал тома Гюго в поисках серпа, брошенного на звездной ниве. Он знал, что эта нива находится над Детройтом, но серп был пока недосягаем. Адамберг проговаривал про себя речь, приготовленную для окружного комиссара. Сам он в эту версию почти или даже совсем не верил, но только она могла убедить его шефа. Он шепотом повторял целые фразы, пытаясь замаскировать словами свои сомнения и найти искреннюю интонацию.

Не прошло и часа, как в замке повернулся ключ. Адамберг положил книгу на колени. Брезийон подскочил на месте и едва не закричал, увидев в своей гостиной неизвестного ему Жан-Пьера Эмиля Роже Фейе. Адамберг приложил палец к губам, подошел, мягко взял Брезийона за руку и подвел к креслу, стоявшему напротив того, в котором сидел сам. Окружной комиссар был скорее изумлен, чем напуган, вероятно, потому, что внешне Жан-Пьер Эмиль выглядел вполне мирно. Кроме того, эффект неожиданности на короткое время лишил его дара речи.

– Тихо, господин окружной комиссар. Не стоит шуметь. Крик вам не поможет.

– Адамберг, – произнес Брезийон, отреагировав на голос.

– Собственной персоной. Приехал издалека ради удовольствия побеседовать с вами.

– Комиссар, просто так вам это не сойдет, – сказал Брезийон, успевший взять себя в руки. – Видите этот звонок? Я позвоню, и через две минуты здесь будет полно полицейских.

– Дайте мне две минуты, а потом жмите на здоровье. Вы юрист и должны выслушать свидетельства обеих сторон.

– Две минуты с убийцей? Вы много хотите, Адамберг.

– Я не убивал эту девушку.

– «Они все так говорят», правда?

– Но не у всех в команде есть шпион. За два дня до вашего визита кто-то навестил мою квартиру, открыв дверь дубликатом ключа, который хранится в отделе. Кто-то просмотрел досье на судью, а заинтересовался им еще до моей первой поездки.

Адамберг начал скороговоркой излагать свою версию, понимая, что много времени Брезийон ему не даст и он должен как можно быстрее заронить в него сомнения. Он не привык говорить в таком темпе и спотыкался о слова, как бегун при спурте запинается о камни.

– Кто-то знал, что я хожу по перевалочной тропе. Знал, что у меня там есть подружка. Кто-то убил ее, как убивал судья, и оставил на ремне мои отпечатки пальцев. Положил эту улику на землю, а не бросил в ледяную воду. Много доказательств, господин окружной комиссар. Досье слишком полное и слишком неопровержимое. Вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное?

– Возможно, такова печальная правда. Это была ваша подружка, следы ваших рук, ваше пьянство. Тропа, по которой вы шли, и ваша одержимость судьей.

– Это не одержимость, а полицейское расследование.

– Такова ваша версия. А что, если вы все-таки больны, Адамберг? Хотите, чтобы я напомнил вам дело Фавра? Но хуже всего – и это свидетельствует о полном вашем безумии, – что вечер убийства полностью стерся из вашей памяти.

– А как они об этом узнали? – спросил Адамберг, наклонившись к Брезийону. – В курсе был только Данглар, но он молчал. Как они узнали?

Брезийон наморщил лоб и ослабил узел галстука.

– Только один человек мог знать, что я потерял память, – продолжал Адамберг, повторив фразу своего заместителя. – Тот, кто заставил меня ее потерять. Значит, в деле замешан кто-то еще и на тропе я был не один.

Брезийон тяжело поднялся, взял с полки пачку сигарет и вернулся в кресло. Его зацепили слова комиссара, и он забыл о «всполошном» звонке.

– Мой брат тоже потерял память, как и все те, кого задерживали после преступлений судьи. Вы ведь читали дела?

Окружной комиссар кивнул и закурил толстую сигарету без фильтра – такие же курила Клементина.

– Доказательства?

– Никаких.

– Все, что у вас есть для защиты, это судья, умерший шестнадцать лет назад.

– Судья или его ученик.

– Фантазии.

– Фантазии, как и поэзия, заслуживают внимания, – рискнул Адамберг.

Подобраться к человеку через его другую ипостась. Разве поэт нажмет, не раздумывая, на звонок?

Брезийон откинулся на спинку кресла, выдохнул дым и поморщился.

– ККЖ, – задумчиво произнес он. – Мне не нравятся их методы, Адамберг. Вас позвали на помощь, и я в это поверил. Не люблю, когда мне врут и подстраивают ловушку одному из моих людей. Это абсолютно недопустимо. Легалите обманул меня, выдвинув ложные основания. Арест с нарушением процедуры и манипулирование законом.

Профессиональная гордость и честность Брезийона были оскорблены ловушкой, подстроенной суперинтендантом. Адамберг упустил из виду благоприятное для себя обстоятельство.

– Естественно, Легалите уверил меня, что обнаружил основные доказательства позже.

– Вранье. Дело было уже испечено.

– Непорядочно, – кивнул Брезийон с брезгливым выражением лица. – Но вы скрылись от правосудия, а я не ожидал подобного поведения от одного из моих сотрудников.

– Я не скрывался, потому что расследование не было начато, Мне не предъявили обвинения. Я все еще был свободен.

– С юридической точки зрения вы правы.

– В этих обстоятельствах я имел все основания никому не доверять, потому и скрылся.

– Загримировавшись и с фальшивыми документами, комиссар.

– Назовем это вынужденным экспериментом, – сымпровизировал Адамберг. – Игрой.

– Вы часто играете с Ретанкур?

Адамберг промолчал, смутившись при воспоминании о «ближнем бое».

– Она просто выполняла свое задание – защищать. Она четко выполнила ваши указания.

Брезийон пальцем загасил окурок. Отец-водопроводчик и мать-прачка, подумал Адамберг, как у Данглара. Корни, которые человек не прячет под бархатом кресел, а выставляет напоказ, храня верность марке сигарет и привычным жестам.

– Чего вы от меня ждете, Адамберг? – продолжил Брезийон, потирая палец. – Чтобы я поверил вам на слово? Против вас слишком много улик. Визит в квартиру – это очко в вашу пользу. Как и то, что Легалите знал о вашей амнезии. Два очка, и оба притянуты за уши.

– Если вы меня сдадите, доверие к вашему отделу будет уничтожено вместе со мной. Скандала можно избежать, но у меня должны быть развязаны руки.

– Хотите, чтобы я начал войну с министерством и канадцами?

– Нет. Я прошу только убрать полицейское наблюдение.

– Только и всего? У меня есть определенные обязательства, представьте себе.

– В вашей власти обойти их. Скажите, что я нахожусь на иностранной территории. Разумеется, я буду прятаться.

– Место надежное?

– Да.

– Что еще?

– Оружие. Новое удостоверение на другое имя. Деньги, чтобы выжить. Восстановление Ретанкур в отделе.

– Что вы читали? – спросил Брезийон, кивнув на томик в кожаном переплете.

– Искал «Спящего Вооза».

– Зачем?

– Ради двух строчек.

– Каких?

– «…какой небесный жнец // Работал здесь, устал и бросил под конец // Блестящий этот серп на этой звездной ниве?»

– И кто этот блестящий серп?

– Мой брат.

– Или вы сами – в сложившихся обстоятельствах. Серп это ведь не только молодая луна. Серп – орудие жнеца. Им можно отрезать голову, вспороть живот, он бывает нежным и жестоким. Один вопрос, Адамберг. Вы сами себя не подозреваете?

По тому, как Брезийон наклонился вперед, Адамберг понял, что этот простой вопрос решает все. От ответа зависело, выдадут его или предоставят свободу действий. Он медлил. По логике вещей, Брезийону нужна твердая уверенность, которая обезопасит его. Но Адамберг догадывался, что начальник ждет от него других слов.

– Каждую секунду, – наконец ответил он.

– Только это и гарантирует человеку успех в его борьбе, – сухо прокомментировал Брезийон, снова откинувшись на спинку кресла. – С сегодняшнего вечера вы свободны, вооружены и невидимы. Но не навсегда. На шесть недель. По истечении этого срока вы вернетесь сюда, в эту комнату и в это кресло. И позвоните в дверь, прежде чем войти.

Напоследок Жан-Пьер Эмиль Роже Фейе приобрел новый сотовый телефон, после чего Адамберг встал под душ в квартире Клементины и с облегчением избавился от этой личины. С облегчением, но и с сожалением. Он не то чтобы привязался к этому зажатому существу, но с его стороны было чуточку бесцеремонно смыть водой Жана-Пьера Эмиля, оказавшего ему неоценимые услуги. Он мысленно произнес короткое благодарственное слово и вновь обрел собственный цвет волос, свою фигуру и природный цвет лица. Оставалась тонзура, но тут он был бессилен – придется ее маскировать, пока не отрастут волосы.

Шесть недель отсрочки – огромное пространство свободы, подаренное ему Брезийоном, было явно мизерным для гонки за дьяволом или за своим личным демоном.

Выкурить его из древних укрытий – так сказал Мордан, – очистить чердаки, перекрыть входы-выходы, взять под охрану старые чемоданы и скрипучие шкафы, где обитает привидение. Он должен заполнить пробел от смерти судьи до убийства в Шильтигеме. Нового убежища судьи он не найдет, но, кто знает, возможно, тот время от времени посещает старые чердаки?

Он заговорил об этом, ужиная перед камином с Клементиной и Жозеттой. Адамберг не ждал от Клементины конкретных советов, но слушала она внимательно, давая ему возможность сбросить напряжение. Он даже обрел некоторую веру в свои силы.

– Это важно? – спросила тоненьким голоском Жозетта. – Эти места обитания? Его прошлые убежища?

– Думаю, да, – ответила за Адамберга Клементина. – Он должен выяснить все адреса этого монстра. Грибные места всегда остаются грибными.

– Но это действительно важно? – переспросила Жозетта. – Для комиссара?

– Он больше не комиссар, – отрезала Клементина. – Потому-то и сидит здесь. Это он и пытается объяснить.

– Вопрос жизни и смерти. – Адамберг улыбнулся хрупкой старушке. – Кто кого.

– До такой степени?

– До такой. И я не могу бегать за ним по всей Франции.

Клементина подала манный пудинг с изюмом. Адамберг получил привычную двойную порцию.

– Если я правильно понимаю, вы не можете послать по его следам своих людей? – застенчиво спросила Жозетта.

– Говорю же тебе, он теперь никто, – бросила Клементина. – У него больше нет «своих людей». Он совсем один.

– У меня остались два неофициальных агента. Я ничего не могу им поручить, меня обложили со всех сторон.

Жозетта размышляла, сооружая на тарелке домик из пудинга.

– Давай, Жозетта, – сказала Клементина, – если есть идеи, не томи. У нашего мальчика на все про все шесть недель.

– Ему можно доверять? – спросила Жозетта.

– Он сидит с нами за столом. Не задавай глупых вопросов.

– Я хочу сказать, – продолжала Жозетта, достраивая манный замок, – что передвигаться можно по-разному. Если комиссар ограничен в передвижениях и если это вопрос жизни и смерти…

Она снова замолчала.

– В этом вся Жозетта, – объявила Клементина. – Издержки воспитания. Богатые говорят, как ходят, очень осторожно. Всего боятся. Ладно, Жозетта, ты теперь бедная, давай говори.

– Перемещаться можно не только пешком, – сказала Жозетта. – Вот что я имела в виду. Гораздо быстрее и намного дальше.

– Как? – спросил Адамберг.

– С помощью клавиатуры. Если нужно отыскать дома, достаточно войти в Сеть.

– Я знаю, Жозетта, – вежливо ответил Адамберг. – В Интернет. Но дома, которые я ищу, скрыты от глаз людских. Это тайники, явки, берлоги.

– Да… – Жозетта все еще сомневалась. – Но и я говорю о тайной сети.

Адамберг промолчал, не совсем понимая смысл слов Жозетты. Клементина подлила ему вина.

– Нет, Клементина. После того случая я больше не пью.

– Только не доставайте меня еще и этим. Бокал за едой – обязательная доза.

И она разлила вино. Жозетта выковыривала ложкой окна в стенах манного домика.

– Подпольная сеть, Жозетта? – мягко спросил Адамберг. – Вы по ней путешествуете?

– Жозетта шляется по подземельям в любых направлениях, – сообщила Клементина. – То в Гамбург, то в Нью-Йорк.

– Компьютерный пират? – оторопело спросил Адамберг. – Хакер?

– Хакерша, так будет точнее, – подтвердила довольная Клементина. – Жозетта берет у богатых и раздает бедным. Через туннели. Выпейте, Адамберг.

– Значит, это и есть ваши «переводы» и «перераспределения»? – уточнил Адамберг.

– Да, – подтвердила она, встретившись с ним взглядом. – Я уравниваю.