Воспоминание о спорте

Наиболее яркие воспоминания об игре вратарей. Пожалуй, два. Первое очень давнее. ЦДКА – «Зенит». Никто из видевших ту игру не скажет: «Это было в сорок девятом или пятидесятом…» Говорят только: «Это когда Леонид Иванов…»

«Зенит» приехал в Москву на очередные календарные матчи и провел их очень удачно, выиграв подряд две игры, и последнюю – у «Динамо» – 4:3. Это особенно всех раззадорило: следующая встреча была с ЦДКА, и Москва в ожидании сенсации валом повалила. Увы, сенсации не произошло. Более того, игра шла почти в одни ворота – в ленинградские. Этим и запомнилась. Во всяком случае, весь второй тайм проходил так: Иванов брал мяч и выбивал его в аут. Москвичи вбрасывали, вели к воротам и били. Он снова брал и снова отправлял за боковую линию, чтобы хоть немножко потянуть время, потому что защита и вся команда ничего не могла поделать с теми, послевоенными армейцами. Они били ему с двадцати метров, с пятнадцати, с десяти, с пяти, с двух. Все безрезультатно. Они пытались обыграть его во вратарской, обвести – он перехватывал все их передачи. Тем и кончилось. Леонид Иванов победил пятерку знаменитых цэдэковских форвардов вкупе с их отличной полузащитой. Прозвучал финальный свисток, заставший его в броске. Он поднялся, весь в пыли, команда благоговейно расступилась, и он пошел впереди, один, пошатываясь от усталости. И зрители, не расходясь, почтительно взирали на него.

И второе – телевизионное. 1963 год. В Лондоне торжества в честь юбилея английского футбола. Матч сборная Англии – сборная мира. Вратарем приглашен Лев Яшин, он же избран на месте капитаном. Конечно, это отчасти показательный матч, играпредставление, особенно со стороны сборной ФИФА, сборной мира. У нее практически два состава, ей нужно продемонстрировать всех специально прибывших «суперзвезд». Яшин стоял тоже только один тайм, во втором его сменил югослав Шошкич. Английская же национальная сборная полна серьезной решимости доказать свою силу – она уже начала подготовку к победному 1966 году.

А между тем ситуация сложилась следующая. За неделю до этого наша сборная проводила официальную отборочную встречу на первенство Европы с итальянцами – в Москве. Мне кажется, старший тренер Бесков колебался, можно ли ставить Яшина, не преодолевшего кризис после неудачного прошлогоднего чемпионата мира и выступавшего нервно, неровно. Многие считали, что Яшин уже исчерпал себя, пора сходить. И тут перст судьбы: Яшина приглашают в Лондон. Бесков ставит молодого могучего Урушадзе из кутаисского «Торпедо», и тот оправдывает надежды. Правда, нагрузка у него была небольшая, но и это опасно: можно излишне расслабиться. Запомнился перехват им каверзной низовой передачи – прострела вдоль ворот. Наши выиграли 2:0.

Через неделю мир прильнул к телевизорам. Да, да, ту игру смотрел весь мир. «Звезды» ФИФА выглядели изящно, технично, они показывали себя и свой класс. Сборная Англии жаждала победы. Игра пошла в одни ворота, и тут «старик» Яшин показал, на что он способен. Все только ахали. Били беспрерывно. Помню, Гривс поднял руки после удара, думая, что мяч уже в воротах, но Яшин в последний миг достал его. Англичане, явившиеся на стадион за победой своей команды, рукоплескали. Так он и ушел «сухим», и лишь во втором тайме британцы добились своего, дважды взяв ворота Шошкича и выиграв 2:1.

Это был поразительный пример возрождения большого спортсмена. За тот год Льву Яшину был присужден «Золотой мяч» журнала «Франс-Футбол» как лучшему игроку Европы. Лишь через двенадцать лет его успех повторил другой советский футболист – Олег Блохин.

Опять через неделю предстоял ответный матч с итальянцами, в Риме. Теперь Яшина нельзя было не ставить, это не было бы понято, особенно при неблагоприятном для нас исходе. И Бесков поставил. Но риск был – а вдруг яшинского запала хватило только на игру в сборной мира и он опять сникнет? Нет, Яшин уже снова поднялся во весь рост и предстал перед футбольным миром в полном блеске. Мало того, его лондонскую игру видели все, и он заранее подавил ею итальянских нападающих. Сандро Маццола не сумел забить ему пенальти.

Но скольких это стоит нервов и сил: суметь переломить, преодолеть себя после горьких неудач – как будто ничего не случилось!

8

Конечно, спорт, так же как и искусство, – это еще и способ выдвинуться, используя свой дар или страсть к игре, к борьбе, к ее ходу. И все-таки желание быть первым, превзойти всех и самого себя – мотив только спорта, в искусстве такое выглядит суетой. В искусстве тоже немалую роль играет честолюбие, и все же первым часто становится тот, кто к этому будто и не стремился. Это происходит как результат, итог, как бы само собой.

А вот разочарования, которые дает спорт и спортсмену и зрителю, порой близки подобным же явлениям в сфере искусства.

Тяготы спорта. Травмы. И тяжелые, долговременные, труднопреодолимые или вовсе опускающие шлагбаум перед атлетом. И рядовые, повседневные, когда ты можешь встать и вновь войти в игру после обезболивающего укола. Иной упал, катается по траве, а публика смотрит: всерьез или штрафной вымаливает? Но вот он встал, похромал немножко и бежит – ничего. «Симулянт!» А с вами разве не случалось: вы ударились, зашлись от боли, но вскоре прошло, хотя и ноет? Ну, назавтра синяк. А у него эти синяки один на другом, на них и внимания не обращают.

Тяготы спорта. Сборы. Разъезды. Отторжения от семьи, детей. Лишение радостей жизни. Режим, режим. А мучительная сгонка веса, столь обычная для штангистов, боксеров, борцов! Внутри спорта бытует теория: если, скажем, футболист женился, в его игре, наступает годовой спад. Нужно себя целиком отдавать спорту. Если, конечно, ты желаешь добиться вершин.

Не отсюда ли нарушения режима – разной степени тяжести? Яшин, например, открыто, при тренерах, курил.

Как-то осенью 1967 года я был в командировке в ГДР и, возвращаясь домой, встретил на берлинском аэродроме московских торпедовцев, выигравших накануне официальную игру на Кубок кубков и летящих в Москву одним самолетом со мной. Я поздравил Иванова и сел возле иллюминатора почитать. Иванов, совсем молодой тренер, стоял в проходе, а его помощники, все еще возбужденные вчерашним, то и дело обращались к нему: «Кузьмич!» (Хотя он Валентин Козьмич.) Команда, как обычно, кучно обосновалась в хвосте. Там были все, кроме Стрельцова и Кавазашвили, вылетевших по другому маршруту, чтобы присоединиться к сборной. Воронин за какую-то провинность был оставлен в клубе.

Самолет набрал высоту, стюардессы понесли завтрак. Кроме команды, в салоне было еще несколько посторонних пассажиров. Одна бортпроводница принесла еду, другая держала в руках поднос, уставленный фужерами с белым сухим вином – рислингом или цинандали. Она уже начала расставлять их на укрепленные столики.

– Девушка! – вдруг загремел, перекрывая шум двигателей, голос второго тренера «Торпедо». – Я же предупреждал: вина никому!

– Ой, я машинально!…

Я дождался, пока она отобрала уже розданные бокалы и скрылась за занавеской, и сказал мягко, журящим тоном:

– Послушайте, молодой человек, что же вы так себя ведете. Здесь не только футболисты.

Он смутился, побежал за ней.

Вот что значат режим, принцип и фужер холодного сухого вина на другой день после победы. Насколько это верно, не мне судить.

Значительно раньше, зимой 1954/55 года, в ресторане Дома литераторов постоянно питался «Спартак». Нового большого здания еще не было, был только старый олсуфьевский особняк, выходящий на улицу Воровского (бывшую Поварскую). В ресторан вела из гардероба крутая винтовая лестница с железными ступенями, по ней и поднимались Симонян, Сальников, Нетто… У них имелись специальные талончики на обед, команда была прикреплена к нашему ресторану. Оказывается, мы были соседями: на этой же улице, совсем неподалеку, красовалась вывеска, гласящая, что «здесь размещается зал добровольного спортивного о-ва «Спартак». Это «о-ва «Спартак» кто-то расшифровал, как «острова «Спартак», спартаковские острова. На этих островах они немало потренировались в свое время.

Теперь у них целый материк – крытый манеж в Сокольниках.

Недавно, в крещенский мороз, мы с Андреем Петровичем Старостиным вышли из такси около этого дворца. Внизу у гардероба нам встретился давний и отличный спартаковский вратарь, теперешний спортивный журналист Алексей Леонтьев, и я вспомнил рассказ того же Старостина о приезде юного Леонтьева из провинции в Москву, чтобы играть за «Спартак», и как на «островах» на Поварской, в узком зале, знаменитые спартаковские форварды в несколько мячей били ему по воротам, а он, оглушенный всем этим, выстоял под их ударами. Сейчас он торопился в редакцию.

Нынешний «Спартак» сидел в методическом кабинете и просматривал видеозапись вчерашнего матча с «Торпедо» на турнире по мини-футболу. Новый старший тренер Константин Бесков (мог ли быть прежде у «Спартака» столь динамовский наставник! Времена меняются) комментировал, разъяснял, убеждал, что игрокам по силам решать и более сложные задачи. Тренер Ю. Морозов изложил программу предстоящей тренировки. Команда весело заторопилась: перед тем как одеваться, каждому предстояло еще взвеситься, чтобы, зная, сколько потеряно за тренировку, врачи могли определять и варьировать дальнейшую интенсивность нагрузок.

Мы спустились в зал. Открылась дверь, и я увидел зеленое поле обычного размера, с воротами и сетками на них, с четкой разметкой. Конечно, покрытие было не травяное, но радовал ровностью и эластичностью плотно натянутый синтетический ковер.

Папаев, Прохоров, Булгаков, Андреев, Букиевские, Павленко, Худиев, Ушаков и другие известные и молодые футболисты играли в гандбол, участвовали в эстафетах с ведением мяча, били головой, разыгрывали заранее подготовленные комбинации и упражнения. Л я смотрел и думал о том, что будущее нашего футбола во многом зависит от таких вот зимних, зеленых, ярко освещенных полей.

У меня долго сохранялся напечатанный типографским способом пригласительный билет на встречу писателей с футболистами «Спартака» и «Динамо» у нас в ЦДЛ. На обороте, как на стадионной программке, – схема поля и расстановка состава игроков, а внизу список болельщиков, и я в их числе. Это было после сезона 1953 года. Выступали и писатели, главным образом юмористы, и игроки, и тренеры. Симонян рассказывал о недальней зарубежной поездке «Спартака», что было еще в новинку о странной, непривычной тишине на стадионе после забитых нашими голов. Сначала даже думали: может быть, что-нибудь не так, гол не засчитан, потом привыкли. «А вообще-то, – сказал Симонян, – они тоже могут, как мы говорим, по ногам отоварить…» Опять же словечко от недавних суровых лет войны, карточек.

Во всем этом – столований их у нас, встречах – было что-то домашнее, даже патриархальное.

Я вышел в коридор покурить и увидел там среди прочих Башашкина. Он провел тот сезон в «Спартаке», армейской команды не было.

– Говорят, ЦДКА восстанавливают, – сказал я. – Вернетесь или в «Спартаке» останетесь?…

Он ничего не ответил, только улыбнулся.

Нелегкое это дело – спорт. Годы поисков, подготовки, тренировок, надежд, уверенности – и все может быть перечеркнуто одним-единственным стартом. Где еще так?

И все-таки что-то противится в памяти и душе, когда говорят о спортивном подвиге. Слишком многое связано с этим понятием и словом – подвиг, – и потери в том числе.

Сколько их прошло перед нами – • кумиров, любимцев, «звезд»! Но остаются в нашей памяти, в нашей жизни единицы. Остальные тускнеют, сливаются, растворяются во времени. Даже олимпийские чемпионы. А в искусстве остаются иногда те, о которых нельзя было этого предположить. И наоборот, ушел писатель, и как будто его не было. Жестокая это штука – испытание временем, и поделать ничего невозможно.

9

Футболист или хоккеист, отчисленный из команды за ненадобностью, находит себе место в другой, послабей, и, встречаясь, особенно впервые, с бывшей своей командой, выступает, как никогда, ярко и сильно, забивает голы или самоотверженно мешает сделать это противнику. Он жаждет доказать всем: и прежним тренерам, и теперешним, и публике, что рано его списывать, что недальновидно ставить на нем крест. Со временем это чувство несколько меркнет. Иногда такого игрока возвращают назад, как бы признавая первоначальную ошибку, но такое случается редко.

И другой случай – игрок, ушедший от своих в высшую, лучшую команду с согласия руководства, по совести, поначалу играет против них несколько скованно, неуверенно, ему словно бы неудобно. Потом он забывает об этом и крушит бывших одноклубников. Иногда он возвращается – не пришелся ко двору, постарел, сдал, – его немножко жалко.

Каждый приходящий в команду в конечном итоге приходит вместо кого-то, что не может не причинять боли. В индивидуальных видах все откровеннее, проще. Победил – ты первый. А здесь еще нужно найти себе место, притереться, ужиться… вытеснить кого-то.

Великое понятие – команда. Высшей похвалой звучат слова: командный боец, работяга.

Была футбольная команда «Крылья Советов» из Куйбышева. То есть она и сейчас есть, и совсем неплохая. Но тогда она выделялась своей неуемностью, бесстрашно сражалась с великими и побеждала не раз. Так в литературе наличие великих – а они были еще при нас – не только не мешает, а способствует росту талантов, их отваге. Из куйбышевских «Крыльев» осело в московских клубах немало отличных мастеров – Крижевский, Гулевский, Ворошилов, Хусаинов, Казаков, а волжане все не унимались. А ведь интересно, какой бы оказалась судьба команды, останься они все дома.

Или еще – моя слабость – удивительный, неунывающий, возрождающийся «Химик». Воскресенский «Химик» – уникальное явление, по сути дела, районная команда. Она с самого начала привыкла рассчитывать только на себя. У меня к ней особое чувство: я наблюдал ее первые шаги.

Уже вполне укоренилась эта несколько странная зимняя игра, где поле продолжается и за воротами. Уже наша сборная успела сделаться чемпионом мира, а затем уступить это звание. Еще не было закрытого льда, нам еще только предстояло встретиться с хоккеем под крышей, как в театре. Но на Московском чемпионате мира 1957 года, когда уже открылся Дворец спорта в Лужниках, главные матчи все равно проводились на морозе с ветерком под хмурым вечерним небом: дворец не вмещал желающих. Во дворце игрались третьестепенные тихие матчи – Австрия – Япония, например, где один из японских хоккеистов выступал в очках.

Не было, разумеется, закрытого льда и в Воскресенске – лишь бессчетно хоккейные дощатые коробки по дворам. Но постройка дворца уже замышлялась, и он появился, на удивление многим, как поощрение «Химику», как вера в него. Воскресенский искусственный лед был одним из первых в стране – сюда даже ездили на лето, чтобы вволю потренироваться, знаменитые фигуристы.

Но тогда всего этого еще не было.

Афиша гласила: «На Кубок СССР по хоккею. «Химик» (Воскресенск) – «Крылья Советов» (Москва)». Это была зима 1956 года. В составе «Крыльев» – наши первые олимпийские чемпионы: Олимпиада в Итальянских Альпах только что закончилась – Гурышев, Пантюхов, Хлыстов, Кучевский. О подмосковном «Химике» мало кто слыхал.

Я оделся потеплей, обул валенки, опустил наушники у шапки. Мороз был градусов двадцать. Пошел хорошим ходом, поспешил по морозцу, будто в тепло. Заваленный снегом стадион не подавал признаков жизни. Здесь кончался город, до самого леса и к реке тянулись поля. Я уже решил, что матч отменен, когда заметил впереди несколько темных фигур, скользящих по узкой тропинке. Я направился следом и различил в вышине слабое сияние. Хоккейная площадка находилась в дальнем углу стадиона. Я купил билет и с трудом протиснулся на трибуну – публика пришла давно. Над исчерканным коньками льдом висели яркие лампы, слышались удары шайбы в борт (команды разминались) и слитное морозное потрескивание дощатых трибун, на которых притоптывали и переминались зрители.

А внизу бурлил красочный, особый мир хоккея. Вратари стояли тогда без масок, их бесстрашие смогло быть оценено лишь потом, некоторые игроки носили танкистские шлемы. Защитная амуниция, помимо прочего, еще и грела. Звенела стужа, скрипели промерзшие доски трибун, морозные клубы дыхания висели над толпой, визжали коньки, трещали клюшки.

Безвестный «Химик» оказал стойкое сопротивление и хотя проиграл, но минимально, с достоинством.

Теперь эта команда хорошо известна не только в нашем, но и в мировом хоккее. В фойе Воскресенского Дворца спорта выставлены под стеклом многочисленные призы, завоеванные ею в турнирах самого высокого ранга. У «Химика» прочная репутация.

Но вот судьба. Так же, как когда-то куйбышевцы, «Химик» регулярно расстается со своими лучшими игроками. Этот конвейер отлажен идеально. Из хоккеистов, которых он поставляет другим, можно было бы сформировать несколько классных команд. Вспомню только «звезд» первой сборной – А. Рагулина, Ю. Ляпкина (сейчас он возвратился), А. Голикова. И, несмотря ни на что, команда из маленького районного городка никогда не покидала высшую лигу.

И надо было случиться, чтобы через двадцать лет, в 1976-м, я присутствовал в Воскресенске на матче тех же самых команд. «Химик» – «Крылья Советов». Я сидел во дворце на удобном месте, читал программку, где говорилось и о том, давнем, матче.

Это было открытие сезона. Трогательный город. Диктор по радио с гордостью перечислял всех Воскресенских знаменитостей, хотя они покинули свое родимое гнездо. Потом, когда уже вышли команды, выкатились на лед тоже весьма известные здесь личности, победители всесоюзного турнира «Золотая шайба» – хоккеисты Воскресенской «Снежинки», и их капитан бодро сказал в микрофон: «Дорогие рыцари хоккея! Сражайтесь, отстаивайте честь нашего спорта, а мы подрастем и вас заменим…»

Игра закончилась вничью – 1:1. Бодунов забил, Веригин сравнял, и потом воскресенцы имели преимущество, но шайба не шла, да к тому же хорошо стоял Сидельников. Добродушная публика в Воскресенске. Надо мной кто-то, явно приезжий, – приезжают на матчи и из Москвы – орет, не умолкая: «Давай, «Крылышки!» В другом городе его с лестницы бы спустили, да и не рискнул бы он, а здесь терпят весьма снисходительно.

Вообще наши трибуны могут освистать свою команду, не поддерживают ее любой ценой. Бывало, перед важными играми в Лужниках даже специально призывали зрителей оказать своей команде активную поддержку. И что вы думаете – помогало!

Там, в Воскресенске, рядом со мною сидели совсем маленькие ребятишки, человек пятнадцать. Они смотрели игру совершенно спокойно, и я мельком удивленно подумал, что им неинтересно. Вдруг один из них спросил меня: «Дядя, у них шайба за 17 копеек или за 33?…»

Я, разумеется, не сумел ответить.

10

Бывал в Воскресенске и ЦСКА или ЦСК МО, как называлась одно время эта команда. Не хоккеисты, разумеется: те регулярно проводят здесь матчи чемпионата, случается, и проигрывают. Нет, приезжала футбольная команда на товарищескую игру. В ней были и только что сошедшие корифеи – Николаев, Никаноров – и тогдашняя молодежь – Ванзел. А воскресенцы собирались тогда выступать по классу «Б», но что-то не получилось, не разрешили, и, может быть, к лучшему: все силы были сосредоточены на хоккее. Тот матч армейцы выиграли 2:0, но попотеть пришлось. Я, стоя за их воротами, слышал, как Никаноров несколько раз кричал защитникам: «Играйте! Не в деревню приехали!…»

Я глубоко убежден, что такие вот наезды, пусть даже слегка гастрольные, пусть даже только бывших «звезд», приносят несомненную пользу, если они серьезны и уважительны.

Летом 1952 года я был по делам во Владимире и обедал как-то с друзьями в ресторане «Клязьма». И вдруг за соседними сдвинутыми столами появились подтянутые, уверенные в себе люди, смутно напоминавшие кого-то. Я не сразу догадался, что это московские динамовцы. Дело в том, что во Владимире вступал в строй новый большой стадион «Торпедо» – в честь этого события и прибыли на товарищескую встречу именитые гости. Это было перед началом Олимпийских игр в Финляндии. Внутренний чемпионат был прерван, Бесков и Трофимов – в сборной, а стареющие динамовские мастера – Леонид и Сергей Соловьевы, Блинков, Савдунин – оказались свободными. Вместе с ними приехали и игроки помоложе – Саная и совсем молодые – Рыжкин. До начала игры оставалось еще часа четыре, футболисты неторопливо обедали – некоторые, как мне показалось, с пивом.

Мы поехали на матч.

Было торжественное открытие, физкультурный парад, массовые гимнастические упражнения на поле, после которых участники, приседая на корточки, выдергивали из грунта невидимые публике колышки разметки. Наконец началась игра. Местные торпедовцы – команда неплохая – слишком робели. Москвичи играли с ощущением заранее данного им преимущества. Они победили 6:2. Лучшим на поле был Блинков. Отлично стоял в воротах Саная. А вот Савдунин, не успевая за напористым владимирским инсайдом, временами толкал его руками, хватал за майку. Местный судья, подавленный авторитетом гостей, старался не замечать этого. Уже тогда начала входить в моду смена мест нападающими по ходу игры. Сейчас это происходит непринужденно и естественно: только что Блохин был у левого углового флага, и тут же вы его замечаете на месте оттянутого правого полузащитника. А в ту пору это проводилось гораздо бесхитростней. С. Соловьев играл левого крайнего, Рыжкин – правого Соловьев махал ему рукой, звал – мол, иди сюда, и сам бежал ему навстречу. Таким образом они пересекали поле поперек и менялись местами. Как правило, за каждым следовал прикрепленный к нему защитник. Персональная опека, «персоналка» – это было в ходу.

И все-таки такой приезд бывал полезен для местной публики и футбола и, видите, оставлял след в памяти.

И потом это было прощание со многими, как принято говорить сейчас, ветеранами, блиставшими и гремевшими на футбольных полях.

С годами, с возрастом начинаешь особенно ценить «старичков» в спорте и сожалеть о тех, кто сошел слишком рано. Как могло получиться, что в двадцать семь лет покинул хоккей такой выдающийся спортсмен, как Альметов? Ведь канадцы играют до сорока и более. Уже за одно это нужно быть благодарными их опыту: Михайлов и Викулов перешагнули роковую черту тридцатилетия, а никто и не думает их отчислять. Они ведь играют лучше, чем прежде. Есть писатели, которые, старея, начинают повторяться, тускнеть – исписываются. Особенно поэты. Но ведь имеются и обратные примеры, когда поэт, увенчанный сединами, не утрачивает прекрасного накала молодости и одновременно приобретает опыт, мудрость, зрелость. Здесь не может быть единого закона, свода правил. Важен результат. Мы восхищаемся многократными чемпионами Санеевым, Лагутиным, Голубничим, их умением отдать всего себя до конца в самый необходимый миг.

И в искусстве то же. Не экономить себя, свои силы и впечатления – выложить все, что имеешь, даже больше того, ибо в таких случаях открывается и новое. И лишь потом, если удастся, «восстановиться» – есть такое спортивное выражение.

Еще более восхищают меня спортсменки-женщины, после громких побед сошедшие с высокого небосклона, незаметно исчезнувшие, забытые и вдруг появляющиеся вновь под двойной или совсем другой фамилией – матерью ребенка, а то и двоих, и даже троих! – и вновь достигающие самых больших вершин. Сколько в этом женственности, жизненной естественности, истинного спортивного упорства, трогательной помощи семьи!

Особая прелесть районного, заводского футбола. Его наивность, неиспорченность. Мы открываем его для себя, для души. В довоенные и первые послевоенные годы эта его привлекательность заключалась и в том, что турниры, чемпионаты на таком уровне зачастую не устраивались, – просто по организационным причинам. Никто не гнался за очками, местом в таблице. Это был спорт или физкультурное движение в чистом виде. Но дух соревнования присутствовал, да еще какой! Чаще всего велось постоянное соперничество с достойными по силам командами соседних предприятий или районов. И оттого, что противник порой бывал один и тот же, острота не пропадала, наоборот, усиливалась: прежние встречи помнились во всех подробностях.

Летом 1949 года я гостил в зеленом городке Прилуки, на Черниговщине, у своего однокашника и друга Ивана Завалия. Теперь Ивана давно уже нет. А в то волшебное лето мы много ездили по району, по колхозам, бродили, разговаривали. Посещали мы и местный стадион. Приятель Завалия, центр защиты прилукской городской команды, все допытывался у меня, в чем сила игры Ивана Кочеткова. Он его никогда не видел.

Я сказал: «В выборе позиции…»

А играл парень хорошо, грамотно, сильно. Встречались они главным образом с одной из местных команд. И вот тут я без преувеличения был поражен. Там играл врач, лет тридцати пяти. Он ничего не понимал в футболе: ни с того ни с сего пускал «свечи» в высоту; когда нужно было отдать пас, бил вперед, где никого из своих не было. Он ничего не хотел и не умел, кроме одного – бить по воротам. Но зато в этом ему не было равных. При каждом удобном и неудобном случае – с ходу, с разворота, с лета, с полулета – он лепил с обеих ног, да главное – точнейшим образом, все по углам. Я не верил своим глазам. Это был, конечно, не гений, не гигант футбола, но это был редчайший талант – забойщик, забивала. Попади он в свое время к настоящему тренеру, его натаскали бы в коллективной игре – он бы блистал. А может быть, он и не захотел бы. Сейчас он играл только для себя, в свое удовольствие. И тут можно признаться, что мы – а ведь мы считаем себя знатоками – ценим не только уровень. Увлеченность, самозабвение, бескорыстие – вот что прекрасно. Мы можем остановиться и, не отрываясь, смотреть, как играют мальчишки на пустыре, – и тоже восторгаться.

А летом 1951 года мы ездили с Евгением Винокуровым на строительство Каховской ГЭС по командировке одного из солидных наших журналов. Забегая вперед, скажу, что ни он, ни я не написали тогда стихов об этой грандиозной стройке. Почему? Трудно объяснить. Не написалось. Но свою роль эта поездка сыграла в нашей дальнейшей работе, дала определенный толчок, помогла разглядеть что-то новое и в нас самих.

Стройка эта была столь популярна, что кассирша на вокзале без тени сомнения выдала нам билеты до Каховки. В дальнейшем оказалось, что железной дороги там нет. Мы сошли в Днепропетровске, выяснили, что зря, поехали в Запорожье, там ночью добрались пешком через весь город до пристани. Парохода нужно было ждать сутки, мы легли на скамью над самой водой и немного поспали.

Через четырнадцать лет я написал об этом стихи. Привожу их не полностью:

Скопилась дневная жара

В нагретом вокзале,

И люди теперь до утра

На пристани спали.

Лежал от дверей в двух шагах,

Как возле духовки,

Солдат. На его сапогах

Светились подковки.

Лелея усталость свою,

Порою ночною

Мы тоже легли на скамью

Друг к другу спиною.

Плыла и качалась скамья,

Как лодочка в море.

Ты спал безмятежно.

А я Курил уже вскоре.

Средь грузных корзин и узлов

Мне чудился шорох

И шелест волнующих слов,

Опасных, как порох.

Над лицами спящих детей

И спящих их кукол

Стоял в неоглядности всей

Сияющий купол.

Светился спасательный круг

Над лепкой вокзала.

И смутною радостью вдруг

Меня пронизало.

Сквозь звездный пылающий дым,

Сквозь эту безбрежность

К тебе и ко всем остальным

Я чувствовал нежность.

…Так явственно вижу я ту

Ночь, звездные блестки,

Что вновь ощущаю во рту

Вкус той папироски.

И, радость скрываю свою,

Средь ночи июля,

Над спящими тихо стою,

Их сон карауля…

Наутро мы отправились маленьким автобусом в аэропорт и после долгого ожидания вылетели наконец на двухместном открытом ПО-2 в Каховку. Парило, над яркими квадратами полей стояла серебряная дымка, довольно сильно болтало, что мешало Винокурову, для которого такой полет был в новинку. Приземлились на травяном, вполне полевом аэродромчике.

Через несколько дней в грохоте и пылище стройки нам встретились наш литинститутовец Юзеф Островский и студент Института кинематографии, ныне автор многих сценариев Игорь Болгарин. Они пригласили нас посетить пристань Большая Лепетиха, где постоянно проживали родители Игоря. В результате мы оказались там и обосновались в доме приезжих, в комнате на восемь коек. Действительно, большое село над рекой утопало в садах. Мы переплывали на лодке через широченный в этом месте Днепр на ту сторону, купались, валялись на мелкомолотом горячем песке.

И, разумеется, – к тому веду – в Большой Лепетихе оказалась футбольная команда, не помню уже, кого она представляла, но настоящая футбольная команда, в форме, в бутсах, в майках с номерами на спинах. Она томилась – ей не с кем было играть. И мы дважды встречались с нею. Мы – это мы с Винокуровым, Островский и Болгарин. Доукомплектована наша сторона была местными мальчишками. Вскоре после начала матча выяснилось, что вся игра у противника ведется через их капитана – «семерку». Мне поручили выключить его из игры, и, как ни странно, мне это удалось. Я старался атаковать его, когда он лишь готовился принять мяч. Но я совершенно не мог за ним угнаться: он неутомимо носился по всему полю, а я ждал его у своей штрафной. Когда же я шел вперед (мне тоже хотелось забивать), сзади оставался Винокуров. Играли, правда, на условиях, позволявших некоторые упрощения правил. Когда нам били пенальти, я заменил нашего малолетнего голкипера и стал в ворота – только на этот случай.

Если вы смотрели футбол по телевизору, или бывали на стадионе, или даже стояли за воротами, вы не представляете, насколько ворота велики при одиннадцатиметровом. Для того чтобы понять это, надо находиться в них. С этим может не согласиться лишь один человек – бьющий.

– Он за московское «Торпедо» стоял, – сказал Болгарин обо мне небрежно. Но, устыдясь, добавил: – За дубль.

«Семерка» устрашающе длинно разбежался и пустил мяч прямо в меня.

Мы играли с ними дважды, с интервалом в один день. Первый раз выиграли 7:4, второй – точно с таким же счетом проиграли.