Спиридон ВАНГЕЛИ
      КУКАРЕКА ИВАНОВИЧ
      Рассказы
      Перевод с молдавского Валерий Медведев
      СОДЕРЖАНИЕ
      Груя ищет своего дедушку
      Не бочонок, а просто клад
      Шапка, полная черешни
      Как Титирикэ научил односельчан
      бегать быстрее, чем горожане
      Кукарека Иванович, или Как у Титирикэ
      почти три дня было имя и отчество
      Сон Груи, который он не рассказал почти никому
      Запасной карман Титирикэ, который почему-то
      оказался в чужих брюках
      Человек с двумя шапками
      Как у Титирикэ голова очутилась задом наперед
      и что из этого вышло
      Как быка поймали неводом
      Дело в шляпе
      Как Титирикэ памятник себе поставил
      Как Титирикэ служил городской вешалкой
      Холм детей
      Две елки ______________________________________________________________________
      ГРУЯ ИЩЕТ СВОЕГО ДЕДУШКУ
      Груя открывает дверь в комнату, смотрит - никого! Заглядывает в другую - тоже никого! Даже за печку посмотрел - ни души. Залез на чердак - пусто. Спустился в погреб, освещая путь свечкой, - тишина... Подошёл в завалинке, где двое грелись на солнце: мужчина с усами и женщина в платке.
      - А где же мой дедушка? - спросил их Груя.
      Разгладив усы, мужчина поднял голову и с любопытством посмотрел на Грую.
      - Может, ты мой дедушка? - спросил Груя усатого мужчину.
      - Господи! - воскликнула женщина. - Да сколько раз тебе говорить, что это твой отец! Сегодня воскресенье, так что оставь, пожалуйста, отца в покое!.. Вот тебе и денежка на халву!..
      Тем временем усатый мужчина задумчиво почесал себе макушку и вспомнил слова того самого дедушки, которого разыскивал Груя: "Как это плохо, - говаривал он, - если один ребёнок в доме, скучно ему, бедняжке!.." Действительно скучно!..
      Груя посмотрел на денежку, но за халвой не побежал, а возвратил монетку обратно:
      - Некогда мне сегодня бегать по магазинам... Лучше дедушку пойду искать!.. Видно, где-то заблудился, старенький!..
      Отец почти что силой взял Грую на руки. Мать нежно погладила сына по голове, но тот всё равно не унимался.
      - Знаете, почему дедушка не может найти наш дом? - спросил Груя отца с матерью и сам за них ответил: - Потому что он очки потерял!.. Вот что!..
      Мать ушла и тут же вернулась в сопровождении длиннобородого деда в соломенной шляпе и с палкой в руке. Груя сразу же понял, что это его дед и есть, и успокоился. Как можно внуку без деда?.. Никак нельзя...
      С этих пор, уже издали завидя шляпу деда, Груя всегда подбегал к калитке. А дедушка иногда оставался ночевать с внуком. И знаете, как они вместе спали? Ни за что не догадаетесь!
      Груя клал свою голову на длинную и пушистую бороду деда, попробуй-ка ночью сбежать! Ничего не получится!.. Так вот и спали!..
      Однажды дед взял Грую с собой.
      Шли они, шли и зашли во двор, где росла такая огромная шелковица, что своими ветвями заполняла всё небо. Солнечный свет, струясь через её листья, становился зелёным-презелёным.
      Очень это было красиво.
      Под деревом на скамейке сидела женщина, волосы у неё были белые-пребелые, но из-за шелковицы они казались чуть зеленоватыми, и вид у неё был добрый-предобрый, такой добрый, что даже птицы подходили к ней, тыкались клювиками в её ноги, как бы говоря: "Мы тебя не боимся, и ты нас не бойся!"
      - А вот и я, бабушка! - сказал Груя, усаживаясь рядом и укладывая голову к ней на колени.
      Если дед день-два не объявлялся, Груя сам находил его дом по шелковице, которую было видно со всех сторон села.
      Однажды Груя увидел на этом дереве пухлого мальчишку, у которого весь рот почернел от шелковицы. Тут же под деревом крякали от наслаждения несколько уток, склёвывая с травы спелые вкусные ягоды.
      - А-а, так это ты воруешь чужих дедушек и бабушек?! - крикнул с дерева толстый мальчишка, услышав скрип калитки. - Чтоб больше я тебя не видел у нас на дворе! Своего заводи, а к чужим не приставай!.. Ишь какой нашёлся! - И в сердцах он так топнул ногой по ветке шелковицы, что с неё полился черно-синий ягодный дождь. Утки ещё громче закрякали, словно благодаря Грую за добавочное угощение, и, хотя из-за этого "дождя" они перестали быть чистенькими, а все перепачкались, это их нисколько не потревожило, лишь бы спелых ягод было побольше на траве.
      - А где же мой дедушка? - спросил Груя, чуть не плача.
      - Где? Где? На кладбище твой дедушка! Вот где! - продолжал нападать с дерева сердитый на Грую сизо-лиловый толстячок. - Когда его хоронили, я нёс девять калачей! - теперь в его голосе звучала не только злость, но и звонкое хвастовство.
      От всех этих обидных слов Груя чуть язык не проглотил. Открыл рот, а сказать ничего не может, как будто вообще никогда в жизни не говорил. Но про себя продолжал возмущаться: "Нет, вы только подумайте, какой жадный толстяк! Ишь, богач нашёлся: и дедушка у него есть, и бабушка у него есть! Приплясывает себе на суку шелковицы, что растёт почти что до самого неба!.." Из-под ресниц Груи выползли две слезинки, чтоб посмотреть, наверно, что такое случилось с ним: не может найти за пазухой ни одного хлёсткого слова - заткнуть рот этому обжоре и хвастунишке!..
      Муравьи, которые сновали по худеньким и загорелым рукам Груи, сначала остановились, а потом как припустят вверх по плечам и по шее к самым слезинкам, то ли, чтоб посмотреться в них, как в зеркало, то ли, чтоб жажду утолить. Только слезы-то ведь солёные!.. А может, и они взяли сторону этого толстячка и решили вдобавок ещё искусать Грую?.. Стряхнув муравьев с рук и щёк в ладонь, Груя бросился наутёк. Только этот жаднющий парнишка всё успел заметить, даже то, что зажал Груя в руке.
      - Это наши муравьи! - закричал он, спрыгивая с дерева и догоняя Грую: - Ну-ка, возвращай всех до одного обратно!..
      Ничего не поделаешь, Груя разжал кулак, и жадный толстяк смахнул всех муравьев на свою руку. И убежал.
      - Чтоб они покусали тебя за твою жадность! И чтоб ты подавился этими муравьями!.. И шелковицей тоже! - кричал ему Груя вдогонку. И вдруг заметил, что не все муравьи перешли к толстяку, один решил остаться с Груей. Это был, наверно, самый добрый муравей. Самый некусачий! Груя осторожно сжимает ладошку и несёт муравья к себе домой, думая о том, что этот муравей вполне мог видеть его дедушку и даже ползать по его шее и плечам, - переползать с одного дедушки на другого... Значит, муравьи ничьи, муравьи общие! Это хорошо, что общие!
      Дома Груя накладывает в тарелку всякие лакомства.
      - Давай, - говорит он муравью, - устроим поминки по моему дедушке, раз он взял да ни с того ни с сего умер!..
      Муравей, видно, попался не из стеснительных, согласился, молча наелся, молча напился и так же молча и бесшумно исчез. Груе обидно, что этот муравей оказался таким неблагодарным. Как покушать, так он здесь, а как со стола собирать или посуду мыть, так нет его! Перевернул Груя весь дом вверх ногами - муравья как не бывало. Даже расстроился Груя. Слезу пустил, одну, вторую, третью, четвёртую, пятую... Не знаю, до какой слезы Груя бы досчитался, если б не заснул! Заснул, конечно, не без помощи деда Ене. Дед Ене, как видит, что кто-то из ребят сильно расстроен из-за чего-нибудь, тут же забирает их к себе, в свою сонную страну. Сон ведь лучше любого лекарства успокоит и маленького человека, и большого...
      Когда Груя проснулся, вдруг увидел рядом муравья, и не просто так он пришёл, а с крошкой хлеба в передних лапках, как будто вспомнил, что у Груи с тех самых поминок, что он устроил деду, маковой росинки во рту не было! Вот хорошо! Одно плохо: муравьи, как известно, народ неразговорчивый. Между собой они, видно, ещё как-то объясняются, а с человеком больше молчат, а если что и делают, то тоже молча. Зато мать у Груи словоохотливая. Вполне может возместить своими разговорами молчание целого муравейника, а то и двух... или трёх, особенно после того, как корову подоит или просто в хорошем настроении.
      Вечером, когда она доила корову, мальчик подошёл к ней.
      - Этот толстяк, что живёт на шелковице и обжирается по целым дням, - начинает Груя, - сказал мне, что мой дедушка умер!
      - Как это твой дедушка умер? - возмущается мать, гремя подойником. - И что может знать о твоём дедушке этот обжора?! Вот я его увижу, я ему задам!.. Не умер твой дедушка! Не умер!..
      - А если мой дедушка не умер, тогда где же он?
      "От сына так просто не отвяжешься", - думает она и начинает выбираться из трудного положения, как муравей со дна чашки.
      - Нет, вообще-то он умер, - противоречит она сама себе, - все ведь умирают... когда-нибудь...
      Но с Груей так разговаривать нельзя.
      - Так умер или не умер?
      - Не совсем твой дедушка умер! Не совсем, понимаешь!.. Не весь твой дедушка переселился на кладбище! Не весь!.. Нет-нет, возьмёт да и напомнит, что в каждом из нас он присутствует и с нами на земле как бы остался... - Мать гладит Грую по голове и продолжает: - Ведь прислал же он тебе зимой орехов?.. Прислал!..
      Груя вспоминает: действительно, зимой дед ему прислал орехов!
      - А воду мы с тобой из чьего колодца пьём? - спрашивает мать Грую.
      - Из дедушкиного колодца! - подтверждает Груя.
      - А здесь вот, где мы сейчас стоим с тобой, здесь, думаешь, раньше был дом? Пустое место было! Этот дом построил твой дедушка своими руками!.. И вот нас с тобой ни дождь не мочит, ни солнце не печёт. Это он нас своими руками защищает!..
      - А глаза, мама, какие глаза были у дедушки? - спрашивает Груя. Они ведь тоже немного остались с нами?
      - Цвет своих глаз он небу отдал на войне. Голубые они у него были! Чтоб небо всегда голубое было, всегда-превсегда, он этот спокойный цвет небу и отдал!
      Становится темно, и Груя сам теперь замечает, что его дедушка не совсем умер. Крыша их дома похожа на шляпу, надвинутую на лоб. Вот и два окна зажглись, светятся в темноте, как будто это дедушка смотрит на засыпающую деревню, на мать, которая всё ещё возится и огороде, на отца, что, попыхивая трубкой, разговаривает у калитки о чём-то с соседом, на муравья, который сидит на плече у внука. Груя теперь ясно представляет, что не мог его дедушка взять и умереть совсем-пресовсем...
      В эту ночь Груе не терпелось дождаться утра. Так не терпелось!..
      Когда солнце показало из-за крыш и деревьев своё уже разгорячённое лицо, Груя выбежал на улицу. На плече у него восседал и трясся муравей.
      - Доброе, утро, дедушка! - закричал Груя. - Я твой внук! Правда, что ты видишь меня?.. Правда?!.
      - Да! Да! Да! - отражаясь от чего-то, ответило эхо.
      Груя доволен, он бежит в глубь двора, к ореховому дереву, такому огромному, что под его развесистой кроной можно целой подводе с лошадьми развернуться. Орех этот посадил дедушка, когда он и сам был таким же маленьким, как сейчас Груя. Груя снимает с головы дырявую соломенную шляпу и низко кланяется ореху.
      - А вот и я! Добрый день, дедушка!
      Дерево внимательно рассматривает мальчугана - тысячи глаз кажутся спрятанными за каждым листиком...
      Между прочим, тот дед с палкой заходил ещё несколько раз во двор, как и раньше, только Груя больше к нему носа не кажет: вдруг этот противный обжора и жадина опять муравья потребует вернуть. Груя всё с дедушкой разговаривает, так ему это понравилось. "Я пришёл за водой, дедушка..." - говорит он колодцу. А однажды залез на крышу - прямиком к дымоходу, откуда валил дым, да как загудит в трубу: "Всё куришь понемногу, дедушка?" Дедушка вместо ответа ещё гуще дым начал пускать, так что Груя как раскашляется и давай дым от себя обеими руками отгонять...
      Много воды утекло с тех пор в Рэуте. Муравей и тот обзавёлся родственниками: снуют взад-вперёд, снуют, - дел ведь стало тоже гораздо больше. А Грую сразу и не узнаешь - он теперь большой, в третьем классе учится и ходит не так, как все, а прихрамывает, - то ли ногу натёр сандалией, то ли... для солидности.
      Титирикэ, мальчишка постарше, что живёт по соседству, думает, будто Груя что-то из себя воображает. Груя же думает про Титирикэ: тоже мне, всего на два дня, а старше считается. Дедушка вот у него живой... Это уже, конечно, дело серьёзное. Если бы Груя был завидущий, он бы, может, и позавидовал Титирикэ, но Груя не из тех. Померяться силами, это он может, это пожалуйста: посмотрим, кто из нас сильнее... Совсем недавно Груя так скрутил Титирикэ, да так бросил его, - нет, не на камни и даже не на землю, - на чистую траву, но у Титирикэ всё равно косточки затрещали... Однако он тоже парень не промах - в ответ не полез в драку, а просто состроил хитрющие глаза и сказал, чтоб все вокруг слышали:
      - Вчера вечером мой отец поймал знаешь какую большую рыбу?
      - Какую большую? - заинтересовался Груя.
      - Как у моего дедушки борода!..
      Груя сразу сник. Вообще-то они оба, чего греха таить, любят подзуживать друг друга. Возвращаются, скажем, вместе из школы и если, не дай бог, у Груи отметка повыше, чем у Титирикэ, то Титирикэ тут же хватается вдруг за живот, хоть посреди дороги:
      - Ой, как есть хочется, как есть хочется, - ноет он, - и голод у меня не круглый, знаешь, а продолговатый такой!..
      - Какой-такой продолговатый? - интересуется Груя.
      - Как бы это тебе поточнее сказать?.. Ото рта до самого пояса, пожалуй... Ну, как у моего дедушки борода!
      - Мне, Титирикэ, - отвечает Груя, - сейчас не про дедушкину бороду хочется слушать, мне летать хочется... над тобой, над селом... в голубом, голубом, как дедушкины глаза, небе! Мой дедушка этот цвет своих глаз всему небу оставил!..
      До этого Титирикэ никогда не додуматься. У него ведь дедушка живой, и весь цвет его глаз в глазах и умещается. А дедушка Груи свой цвет глаз голубому небу подарил. Сколько же у него этого голубого цвета было!
      Груя всё же нет-нет да через забор на дедушку Титирикэ возьмёт и посмотрит, без зависти, так просто... Наверно, совсем живой дедушка лучше, чем не совсем живой?.. Возьмёт Груя отпилок дерева и давай из него почти что совсем живое делать: бок-бок!.. Тук-тук!.. День тук-тукает и бок-бокает, два бок-бокает и тук-тукает. И вот появляется из полена... мама, да не та, что с утра до вечера вся в хлопотах и куда-то торопится, а совсем-совсем другая...
      - Ну, как у тебя дела, мама? - спрашивает сын, довольный уж тем, что эта мама всё время будет с ним дома сидеть. Захотелось ему и дедушку такого же приобрести, да не знает Груя, как он в жизни выглядел. С этим вопросом он и пристаёт всё время к матери, от дел отвлекает.
      - Какой, да какой!.. Как все!.. - будто бы сердится она. - Сходи в деревню и посмотри на... деда Устина. На деда Штефана посмотри...
      Идёт Груя в деревню, к одному старику присматривается, на другого глаза пялит. "Так вот, оказывается, каким был мой дедушка!.." Тетрадь Груи заполняется ушами, бородами, носами. "Если ото всех взять что-то похожее, то дедушка оживёт в том пне дерева, вырванном бурей в лесу, что отец в сарае хранит. Корни - это будет густая и длинная борода дедушки, а всё, что выше, - лицо: глаза, лоб..." Жалко Груе, что силёнок у него пока маловато с этим пнём справиться и дедушку из него вытащить на свет (чтоб все снова увидели, каким он был на самом деле). Тяжело-то, тяжело, но топорик мальчик уже точит...
      Отец провёл электричество в сарай, мать ходит на цыпочках по двору. То мать прислушается, то отец ухо навострит - всем интересно, что это Груя там мастерит. Даже дым из очага соседей, где живёт этот озорник Титирикэ, и тот кружил-кружил по воздуху, да как прошмыгнёт под навес... и ему, видно, любопытно, что там делает Груя, забыв обо всех играх и шалостях.
      - Кхы! Кхы! - задыхается мальчик. Глаза покраснели, но топорик из рук не выпускает. На пень с дедушкиной бородой поглядывает, а сам полегче чурбачок в руках вертит, от дыма отмахивается, с дымом воюет.
      Мать его не из стеснительных - бегом к соседке.
      - Слушай, - говорит она матери Титирикэ и топает ногой. - Если у твоего мальчика есть живой дедушка, ты, пожалуйста, не мешай моему сыну тоже заиметь предка, хотя бы и деревянного. Может, ему тоже хочется стать внуком!.. - С этими словами мать Груи берёт и поворачивает дымоход у очага. Теперь дым, слава богу, струится совсем в другую сторону.
      А по селу женщины говорят: "Слыхали? До колен вырос мальчишка, а уже делает памятник деду!" "Что ты!" "Своими глазами видела! И до чего похож!" "Говорят, он всех своих родственников изобразить хочет. Галерея будто бы будет такая! Художественная!.." "Вот счастливые родственники, такие счастливые!.."
      А счастливые родственники и просто соседи и даже вовсе чужие, с дальних концов села, в субботу пришли в гости к родителям Груи. Видно, до всех слух дошёл, что делает мальчик. Мать Груи, как всегда, не ударила в грязь лицом: приготовила семь горшков с голубцами из виноградных листьев, холодца наварила, пирог испекла.
      Все в праздничных одеждах. Один гладит свои усы (какой родственник без усов?), другой волосы ерошит, третий бровями играет, - каждому в художественную галерею попасть хочется. В Груиных рисунках роются, себя хотят узнать. Пусть в галерее хоть ухо будет, да его. Кто себя не узнаёт, а кто доволен, хоть краем глаза, хоть свою пересечённую бровь (от удара копытом), но увидел. А увидел - и доволен! Гостей много-премного. Даже дед его приёмный с палкой и тот притащился. Только муравей со своими внуками и правнуками неотлучно в сарае сидит, помогает мальчику: выносят они на спине стружку, кольцо за кольцом. Да такая она душистая. Спирта муравьиного душистее. А Груя всё стучит и стучит, фигуру обрабатывает топориком, нос выдалбливает, ухо высверливает сверлом.
      - Давай, сынок, быстрее! - басит отец в дверь сарая.
      - Уже скоро, - слышится голос Груи, но задвижку он не открывает.
      Работа не спорилась, а скорее спорила с Груей, - то голова не помещалась на плечах, и он подтёсывал её, то туловище было слишком большим, и он снимал лишнее топориком, то казалось ему, что голова немного криво сидит. В конце концов от всего родственника только и осталось, что одна рука с палкой, да и рука-то - неизвестно чья.
      А бочонок "буль-буль-буль!" А мать: "Вот уже пирог на стол поставила!" Гости повеселели, места им в доме стало мало. Словам и то стало в доме тесно.
      Один из гостей встаёт из-за стола с такой речью:
      - Я - родственник! И, пожалуй, самый близкий. Меня и надо изобразить первым!
      - Нет, меня, - бьёт себя в грудь другой. - Я живу ближе всех. Надо, чтоб галерея с меня начиналась!..
      - Подумаешь! - закричали на него другие близкие родственники. Если живёшь рядышком, так уже и самый близкий?!
      Спор, как огонь, из дома к сараю перекинулся, грозит внутрь прорваться. И вот все уже сарай окружили. Гудят, как пчёлы, за дверью - кто кого перегудит. А Груя не знает, куда от них всех спрятаться. "Ага, ну-ка через окно да на сарай, что ли?" Петухи уже спали. Кругом полночь. Хоть глаз выколи. Сидел уставший Груя и всё смотрел в небо. В голове просветлело, а вокруг сарая всё стихло. Зато в доме опять шумно. Немного погодя Груя опять закрылся в сарае. Тихо сидел, как мышка. Вот в доме снова настала тишина, а вокруг сарая - шум. Гости терпели, терпели, а потом кто-то залез через окно и открыл задвижку на двери. Все с шумом вошли внутрь и вдруг стихли. На полу, на куче стружек, спал Груя, подложив кулак под голову. Никакой скульптуры не было. Зато вся стена выкрашена в голубой цвет. А из-за зелёного холма вставало солнце в дедушкиной шляпе и с человеческими ногами...
      - Вот, глядите! - сказала какая-то женщина, тоже, наверное, родственница, - мальчик умнее нас всех оказался: искал, искал дедушку, и нашёл! Пошли домой, а то скоро утро.
      И все родственники, один за другим, стали выходить из сарая, отвешивая низкий поклон не то дедушке, не то Груе, не то им обоим вместе!..
      НЕ БОЧОНОК, А ПРОСТО КЛАД
      Чтобы посмотреть на двух аистов, свивших себе гнездо в соседнем селе, мальчишки, прихватив с собой по куску хлеба (воды было сколько угодно в родниках), по двое, по трое, а то и целыми стайками появлялись в этой деревне.
      Наглядятся на птиц до ряби в глазах и всё думают и гадают, как бы и где бы достать аиста для их родного села Шишки? Может, уговорить перелететь одного из этих?.. Кое-кто из ребят научился щёлкать по-аистиному, но все их попытки объясниться с птицами были напрасны.
      - А может, для начала свить им гнездо? - сказал Груя как-то.
      Устроили для аистов гнездо. Титирикэ, тот вот ещё что придумал: надел белую рубашку, влез на крышу дома и стал у гнезда на одной ноге, а руку вверх поднял. Он думал, так его аисты издали за своего примут. Устанет Титирикэ - вместо него на крышу Груя забирается. Только всё бесполезно. Аистов - хоть в бинокль смотри - нигде не видно.
      - Рассердились, что ли, они за что-то на наши Шишки? - вздыхал Титирикэ. - И речка Рэут совсем рядышком, и лягушек в ней полным-полно. Хоть сам аистом становись! И наедайся ими до отвала!
      - Может, они откуда-то узнали, что в нашей школе есть чучело аиста? - говорил как бы сам с собою Груя. - И вдруг этот аист чей-нибудь их дедушка?..
      - А может, просто дело к осени идёт, - предположил Титирикэ, - вот аисты все и улетели?..
      Но тут школьный звонок всех мальчишек с крыши, словно сильный ветер, сдул...
      Вот уже с деревьев вслед за ребятами жёлтые листья стаями, словно птички, летят - посмотреть, для чего это они каждый день в школе собираются... Скоро все деревья облетели и стали похожи на большие аистиные гнёзда.
      В один прекрасный день, когда в поле зазеленела озимая пшеница, Титирикэ получил пятёрку и шёл домой такой гордый и важный, как будто он бог знает какой подвиг совершил. Идёт это он, а вернее - плывёт с задранным носом, но на всякий случай под ноги всё же смотрит: пятёрочник да с разбитым носом - не очень красивая картина будет. Идёт и вдруг видит... денежку. Титирикэ не сразу её поднял. Он остановился и подумал: если эта монета турецкая, то я отнесу её в музей... Монета оказалась наша, пятикопеечная, так что в музей нести её не надо было.
      - Эй, Груя! Как ты думаешь, если положить копейку на место, завтра мы найдём здесь две? - спросил он своего приятеля.
      - Ни одной не найдём, - ответил Груя. - Точно, что ни одной, повторил он, подумав.
      - А вот о чём я сейчас размышляю, ни за что не догадаешься, сказал Титирикэ и, не договорив, побежал домой и вернулся, неся в руках небольшой бочонок. Он опустил денежку в отверстие бочонка, - она там глухо звякнула, - а бочонок привязал к забору Иона Думиникэ.
      Рядом, к слову, стоял колодец, поэтому проходившие мимо люди думали, что Ион Думиникэ выставил бочонок, чтобы наполнить его водой.
      На другой день Груя и Титирикэ чуть свет встретились у этого бочонка. Титирикэ первым делом заглянул в отверстие, но ничего не увидел. Хорошо, что Груя захватил с собой электрический фонарик и посветил Титирикэ. С помощью фонарика они разглядели, что на дне бочонка лежало уже две монеты. Груя почесал в затылке, а Титирикэ стоял рядом и старался ничем не выдать себя: он ведь сам, своей рукой, ночью бросил в бочонок вторую монету.
      После обеда мальчишки забили втулку в отверстие бочонка, отпилили её и пробили узенькую щель в днище, - теперь опустить денежку можно было, а вытащить нельзя. Груя принёс верёвку потолще, и они вместе с Титирикэ снова привязали бочонок к забору: ведь если в него набросают много-много денег, он будет очень тяжёлый.
      Скоро все приятели Груи и Титирикэ стали тоже опускать в бочонок денежки: медь или серебро, у кого что найдётся. Поначалу деньги бросали просто так, из любопытства: интересно, долго ли простоит после этого бочонок? А потом стали опускать со смыслом: как не опустить, если это уже не просто бочонок, а сберегательная касса.
      Когда обо всём этом узнал Ион Думиникэ, он долго стоял возле бочонка в раздумье, качая головой, так что казалось, она у него вот-вот отвалится. А вечером решил переночевать под забором, покараулить бочонок. Мало ли что может случиться? Даже собаку привязал на ночь рядышком. Если уж что делать, то по-хозяйски, чтоб не стыдно было потом людям в глаза смотреть.
      Взрослые сначала делали вид, что они этого бочонка вроде бы и не замечают, но однажды, в воскресенье, не выдержали и все как один явились, - целая живая очередь к Титирикэ выстроилась. На лицах так и написано было: что же это такое, люди добрые, ребятишки нас в таком сберегательном деле обошли? Может, мы тоже хотим участвовать?! Стоят, шапки в руках мнут, просят, убеждают.
      - Ладно, - согласился Титирикэ, - если вы тоже участвуете, то нужен бочонок побольше!
      Недолго думая, привезли большую бочку, такую большую, что её и к забору опасно было привязывать - вполне мог и свалиться. Судили, рядили и подняли бочку на столб, на всякий случай повыше, чтоб вода не унесла, а на столбе приколотили дощечки, что-то вроде лесенки, да так ладно всё сделали, что каждый мог подняться по ней - и старый, и малый.
      Женщины тоже не обходили это диво стороной, особенно в дни ярмарки. Одна курицу продаст, другая - масло или ещё что-нибудь и по дороге домой обязательно остановится возле бочки и развяжет платок. Правда, ступеньки на столбе недолго держались, - тогда ребята приставили к столбу надёжную лестницу. И, вы знаете, от этой общей сберегательной бочки сельчане как-то подобрели и почестнели.
      - Надо же, - дивились друг на друга люди, - оказывается, в нашем селе и двери можно оставлять открытыми!
      И пошла-побежала весть по всей округе, что в Шишках стоит посреди села бочка с деньгами и её никто не трогает!..
      - А у нас, - говаривал житель соседнего села Реча, - и пустой бочонок на дороге не заночует, потому что бочонок есть не просит и в хозяйстве не помешает.
      Ребята были на седьмом небе от счастья, а Титирикэ, тот на восьмом: не зря же это он сам всё придумал. Надо же - целая бочка денег!
      Только вот хозяин забора Ион Думиникэ стал призадумываться и поговаривать:
      - Люди добрые, ребятки, дело-то не шутейное! Вот вы послушайте, прислушайтесь! Трещит, да? Это что трещит? Это не бочка трещит, это от холода деревья трещат, и мне уже ночь на завалинке не вылежать, и не выходить же всякий раз, как залает собака!.. Что делать-то будем? Как дальше жить станем?!
      - Да будет тебе, - утешал его сосед Варварин Гаврил, - до сих пор никто к бочке не подбирался, значит, у нас в селе полный-преполный порядок. А когда она по самый край наполнится, мы её все вместе снимем и проверим. Так что не переживай! Тащи в дом подушку со своей головой в придачу. И спи спокойно...
      Но тут кто-то позанозистей ввернул:
      - Спи, Ион, и ничего не бойся, только не забудь выставить лампу в окошке. Чтобы вор не споткнулся...
      - Цыц, роток! - притворился он, что хлопает себя ладонью по губам.
      В эту ночь Ион подозвал свою собаку и дал ей вместе с едой таблетку, чтобы она не спала мёртвым сном. Потом подложил под голову подушку и подушечку, но только наладился вздремнуть, как тут же подскочил на кровати и подлетел к окну: цело ли сокровище? А то ещё бежит ночью с лестницей за спиной: вдруг подменили бочку!
      "Бряк! Бряк! Бряк!" Звенят в бочке деньги!.. Значит, всё в порядке!
      На добрый пуд за зиму похудел человек, ведь ему, кроме того, нужно было время от времени и самому с женой подниматься к бочке с денежкой в руке - дабы не прослыть на селе жадным.
      А совсем недавно приснился Иону Думиникэ сон, такой страшный, что чуть его в могилу не свёл: снится ему, будто подходит к столбу какой-то человек, то ли знакомый, то ли нет, не разберёшь сразу. Подходит и говорит каким-то жутким голосом: "Давай-ка сюда лестницу, я забыл днём денежку в бочку положить". Забрался это он наверх, достаёт из-за пазухи не денежку, а топор и мешок. Ещё более страшным голосом говорит Иону: "Теперь ты есть мой соучастник, потому что принёс мне лестницу", - и с этими словами пробивает в бочке дыру и начинает набивать мешок деньгами. "А теперь, - говорит, - подай мне камней и потяжелее, нельзя же оставлять бочку пустой. Да пошевеливайся, пока утро не наступило".
      - Сейчас подам, - торопливо сказал Ион Думиникэ, соображая, что камень всё равно и ему нужен, чтобы хлопнуть вора по макушке.
      Только Ион нагнулся, вор - трах! - бросил лестницу на Иона и столкнул его в колодец вниз головой!.. Летит Ион в колодец, а сам думает: "Наверное, вор уже закинул мешок за спину и был таков!" Думает и всё летит, как будто у колодца и дна вовсе нет, летит и кричать уж было от ужаса начал... От своего крика и проснулся. Лежит и думает, что он на дне колодца в воде. Руками пошевелил - мягкая постель вокруг, зато сам весь в поту, будто и правда в колодец свалился. И сердце колотится в груди, вот-вот выскочит. Жена тоже не спит. Сидит рядом и переживает.
      - Придумал бы что-нибудь, Ион. А то всё один сторожишь! Пусть и другие тоже поработают! - Чуть не прослезилась жена.
      Трудно сказать, на сколько пудов ещё похудел бы бедняжка Ион и что бы в конце концов сделало село со своей общей копилкой, если бы одним весенним днём не появились на ней... не какие-нибудь птички-невелички, а аисты. Два настоящих аиста! Прилетели и стали вить гнездо. Вот тебе и на!..
      И собралось вокруг бочки столько людей, будто в село спустились пришельцы с далёкой звезды. Подошёл и дед Андрей Приспэ, самый старый житель села. Снял шляпу, низко поклонился аистам и говорит:
      - Спасибо вам, птицы, а то я уж думал, что закрою глаза и не увижу вас в нашем селе.
      А после достал пригоршню пшеницы из кармана и стал осыпать птиц, приговаривая:
      - Живите, дорогие, птенцов растите на радость людям, а мы, если потребуется, ещё бочки с общими деньгами найдём!.. Да не в деньгах счастье. По поверью, аисты нам его приносят, и деревья, и небо, и звёзды... Вот так-то!
      Когда на село опустились сумерки, кто-то засветил свечу у столба. И освещала та свеча всё так ярко, как в сказке, - не только гнездо, а всё село освещала своим маленьким волшебным пламенем.
      С тех самых дней ходят мальчишки и девчонки друг за дружкой, да и взрослые, по воду только к колодцу Иона Думиникэ. Даже ребятишки из соседнего села сюда приходят: надо же своими глазами увидеть аистов на бочке Титирикэ. И каждый считает своим долгом постоять возле птиц, словно на всю жизнь их запомнить. А Ион Думиникэ? Что Ион Думиникэ?.. Ион Думиникэ с тех пор сладко спит по ночам в своей постели, как младенец в люльке: теперь уж точно вор не полезет к сберегательной бочке!