— Больше идти некому, Анна Стюарт. Ты и только ты должна это сделать.

— Но кто он? — шепчет она. — Как ты растревожил… его? На что он похож? Почему ты так боишься?

Внезапно Мозг теряет терпение.

— Я не желаю тратить время на пустую болтовню. Это существо построило себе дом. Очевидно, оно не желает выглядеть подозрительно. Постройка находится на твоей земле, а это дает тебе право потребовать от владельца объяснений. Я уже посылал туда твоего адвоката с протестом. Сейчас я желаю знать, в каком облике он предстанет перед тобой. Мне нужна информация.

Его голос более не звучит бесстрастно.

— У меня нет иного выхода, как приказать тебе отправиться туда, иначе мне придется применить болевой шок. Ты пойдешь. Сейчас же.

Это небольшой домик. В саду, окруженном белым деревянным забором, сверкающим в лучах утреннего солнца, растут цветы и кустарник. Участок сильно запущен, к дому не ведет ни одна дорожка. Когда я воздвигал его, то не подумал об этом.

(Надо обязательно исправила эта упущение.) Анна ищет калитку, не находит ее и неуклюже перелезает через забор, вид у нее при этом самый несчастный. Сколько раз на протяжении жизни она хладнокровно и объективно оценивала свои слова и поступки, но никогда еще не находилась в таком смятении чувств, как сейчас. У нее такое ощущение, будто она где-то притаилась и наблюдает со стороны, как изящная женщина в брюках перелезает через высокий, островерхий штакетник и неуверенно направляется к дому. И стучит.

К ней тут же возвращается чувство реальности: костяшкам пальцев становится больно. В ее отупевшем сознании возникает удивленная мысль — дверь сделана из металла.

Проходит минута, пять минут, а ответа все нет. У нее есть время оглядеться и обратить внимание на то, что с этого места не видна деревушка, в которой расположены здания Мозга. И шоссе сквозь деревья не увидеть. Равно как и автомобиля, который она оставила ярдах в четырехстах отсюда, на другой стороне ручья.

Анна нерешительно огибает домик и подходит к ближайшему окну. Она почти уверена, что это не окно, а камуфляж, и вряд ли ей удастся разглядеть, что делается внутри. Но оказывается, стекло прозрачное, и сквозь него она видит голые стены, голый пол и приоткрытую дверь, ведущую в другую комнату. К несчастью, ей никак не разглядеть, что там находится.

«Да ведь тут совсем пусто», — думает она.

Она чувствует облегчение — неестественное облегчение. И тут же злится на себя за то, что успокоилась и решила, будто опасность миновала. Тем не менее она возвращается к двери и берется за ручку. Ручка легко поворачивается, дверь бесшумно открывается. Она сильно толкает ее, отступает на шаг и ждет.

Внутри — полная тишина, ни движения, ни признака жизни. Анна нерешительно переступает через порог.

Она уже видела, что комната совершенно пуста, но размеры ее больше, чем можно было предположить. Она направляется ко второй двери. И тут же останавливается.

Из окна дверь казалась приоткрытой. Сейчас она закрыта. Анна подходит к ней и напряженно прислушивается у створки, которая тоже сделана из металла. Из второй комнаты не доносится ни звука. Может, стоит обойти дом кругом и посмотреть туда тоже через окно?

Но она тут же отбрасывает эту мысль. Ее пальцы тянутся к ручке. Она берется за нее и толкает дверь. Дверь не поддается. Тогда она тянет ручку на себя, и дверь открывается без всякого усилия так быстро, что она не успевает даже задержать этого движения.

За дверью — темнота.

У Анны такое ощущение, будто она глядит в пропасть. Проходит несколько секунд, прежде чем она начинает различать в глубокой тьме светящиеся точки. Некоторые из них сверкают ярче, иные слабее.

Это что-то смутно ей напоминает, у нее такое чувство, что она где-то раньше все это видела. Одновременно с этой мыслью приходит понимание.

Звезды.

Она смотрит на часть звездной Вселенной как бы из космоса.

Крик застревает у нее в горле. Отпрянув назад, она пытается закрыть дверь. Та не поддается. С открытым от ужаса ртом Анна поворачивается и бежит к выходу.

Дверь закрыта. Но ведь только что она оставила ее открытой! Она мечется, ослепленная страхом, застилающим ей глаза. И в то мгновение, когда она уже почти ничего не соображает, я — теперь уже именно я — начинаю действовать. Я понимаю, что сильно рискую. Но ее визит начинает мне нравиться все меньше и меньше. Мое сознание, слившееся воедино с сознанием Анны Стюарт, не может одновременно существовать в моем собственном центре восприятия. Поэтому она увидела мое тело таким, каким я оставил его для нежданных посетителей: отвечающим на автоматические сигналы реле и выполняющим другие простые операции, в том числе открывающим и закрывающим двери.

Я высчитываю, что страх помешает ей почувствовать мое внутреннее вмешательство. И я успешно вывожу ее за дверь и тут же перестаю осуществлять свой контроль.

Увидев себя на участке перед домом, она испытывает потрясение. Но она не помнит, как очутилась снаружи.

Она бежит прочь от дома, благополучно перелезает через забор и через несколько минут уже перепрыгивает ручей в самом узком его месте, задыхаясь, но начиная понимать, что ей удалось избежать опасности.

Позже, сидя за рулем несущегося по шоссе автомобиля, она постепенно успокаивается и пытается трезво оценить пережитое: там что— то есть… еще более странное и страшное, потому что оно другое, чем Мозг.

Выяснив отношение Анны Стюарт к тому, что произошло, я прерываю с ней контакт. Передо мной стоит все та же главная проблема: как мне подчинить себе Мозг, которой с точки зрения вычислительных возможностей если и не равен мне, то весьма недалек от этого?

Может, самое правильное решение — сделать его частью себя? Я посылаю Мозгу межпространственное сообщение, предлагая ему передать в мое распоряжение его блоки и позволить мне демонтировать его центр восприятия.

Ответ следует незамедлительно:

«Почему бы тебе не позволить мне осуществлять над тобой контроль и демонтировать твой центр восприятия?».

Я не удостаиваю его ответом. Совершенно очевидно, что Мозг не желает рационально мыслить.

Мне не остается ничего иного, как действовать тем же обходным путем, по которому я уже сделал первые шаги.

К полудню меня начинает беспокоить мысль об Уильяме Граннитте. Я хочу быть твердо уверен в том, что он где-то неподалеку, по крайней мере до тех пор, пока я не получу от него полной информации об устройстве Мозга.

К своему немалому облегчению, я выясняю, что он снял меблированный дом на окраине Ледертона.

Как и прежде, он даже не чувствует, когда я проникаю в его сознание.

По обыкновению, он обедает рано, и к вечеру, чувствуя внутреннюю неудовлетворенность, садится в машину и отправляется на холм, с которого хорошо видна деревушка и здания Мозга. Остановившись на обочине дороги, у самого конца долины, он получает возможность наблюдать за небольшим потоком машин, снующих взад-вперед по шоссе, сам оставаясь вне поля зрения.

У него нет определенной цели. Он хочет, раз уж приехал сюда, мысленно воссоздать картину происходящего. Удивительное дело: он проработал здесь одиннадцать лет, а знает так мало!

Справа от дороги расстилается почти первозданный ландшафт. Ручеек извивается меж деревьев в долине, которой, кажется, нет конца и края. Граннитт слышал, что вся эта земля, как и Мозг, является собственностью Анны Стюарт, но до сих пор как-то не придавал этому особого значения. Задумавшись сейчас о том богатстве, которое она унаследовала от отца, он даже вздрагивает от удивления, и мысли его возвращаются к моменту их первой встречи. Он в то время уже занимал пост главного инженера— исследователя, а она была неуклюжей любопытной девочкой, только что вернувшейся домой из колледжа. Впоследствии она всегда представлялась ему именно такой, и он совсем не заметил, как она превратилась в женщину. Уже сидя в машине, он вдруг понял, как сильно она изменилась. Это открытие настолько поразило его, что он изумленно воскликнул:

— Какого черта она не вышла замуж? Ведь ей, должно быть, уже под тридцать!

Ему вспомнились некоторые странности в ее поведении, особенно после того, как скончалась его жена. Она старательно выискивала его на вечеринках. Все время натыкалась на него в коридорах и со смехом отступала в сторону. Заходила к нему в кабинет запросто поболтать о Мозге. Впрочем, если задуматься, она уже не делала этого несколько месяцев. Он всегда считал ее надоедливой и не понимал, что имеют в виду другие сотрудники, называвшие ее гордячкой и недотрогой.

— Ох ты… — пораженный, говорит он вслух, — каким же глупым слепцом я был!

Он горько смеется, вспоминая текст увольнительного письма. Женщина с оскорбленным самолюбием… Просто невероятно. Но, видимо, это единственное объяснение.

Граннитт принимается изыскивать возможности возвращения на свой прежний пост. Он впервые думает об Анне Стюарт как о женщине и внезапно испытывает сильное волнение. Мир вновь обретает краски, жизнь приобретает смысл. Появляется надежда. Он начинает строить планы относительно реконструкции Мозга.

Я с интересом отмечаю, что его острый аналитический ум развивает подсказанные мною ранее мысли в новых направлениях. Он мечтает о прямом контакте между мозгом человека и машины, задумывается над добавлением последнему нервной системы человека.

На большее его не хватает. Мысль о том, что механический мозг может быть личностью сам по себе, как-то не приходит ему в голову.

Следя за ходом его раздумий о том, что именно он намерен предпринять для реконструкции Мозга, я получаю ту информацию, которая мне необходима.

Больше времени терять нельзя. Я оставляю Граннитта в машине наедине с его мечтаниями и направляюсь в деревушку. Проникнув за ограду, обнесенную колючей проволокой, по которой пропущен электрический ток, я быстро следую к главному зданию, вхожу в помещение одного из восемнадцати контрольных блоков, беру микрофон и говорю:

— 3Х минус — 11-10-9-0.

Могу представить себе сумятицу, возникающую в схемах, когда эта безжалостная команда передается на эффекторы! Возможно, Граннитт и не знал, как управлять Мозгом. Зато это знал я, особенно после того, как составлял с Гранниттом одно целое и в тончайших деталях разобрался в том, как он сконструировал Мозг. Пауза. Затем на телетайпной ленте появляется сообщение:

«Операция завершена. 3Х перекрыт сервомеханизмами 11, 10, 9 и О по инструкции».

Я подаю следующую команду:

— Внешние рецепторы помех КТ — 1— 2 — 3 на 8.

Вскоре приходит ответ:

«Операция КТ-1 и т. д. завершена. 3Х полностью отключен от внешних коммуникаций».

Я твердо приказываю:

— Эн — 3Х.

Я жду в волнении. Наступает томительная пауза. Затем машинка неуверенно выстукивает:

«Но ведь это команда самоуничтожения. Повторите приказ».

Я повторяю и снова жду. Моя инструкция — это команда старым отделам Мозга создать перегрузку тока на электрические цепи 3Х.

Машинка начинает печатать:

«Передал ваш приказ 3Х и получил следующий ответ…»

К счастью, я уже начал растворять свой человеческий облик. Молния, ударившая в меня, частично отражается от стен здания. На металлическом полу вспыхивают огоньки. Часть того, что в меня попало, мне удается передать в энергохранилище моего тела на другой стороне долины. А затем и я оказываюсь там же, несколько помятый, но в безопасности.

Я не чувствую особого восторга по поводу того, что так легко отделался. Но в конце концов я ведь отреагировал в ту же секунду, как только понял, что 3Х узнал о моей команде. И мне не требовались печатные сообщения для того, чтобы знать, как 3Х отреагирует на мои действия и что он по их поводу думает.

Все-таки интересно, что старые отделы Мозга уже получили указания против самоубийства. Я-то считал, что они являются просто компьютерами, гигантскими вычислительными машинами и центрами информации, но, очевидно, все части Мозга обладают превосходным чувством единения.

Если бы только мне удалось сделать их частью себя, получить возможность путешествовать во времени, когда я этого захочу! Только эта великая цель удерживает меня от насилия — применив его, мне ничего не стоит справиться с Мозгом. Пока у меня остается хоть малейший шанс, я могу позволить себе атаковать Мозг лишь малыми силами: отрезать его от внешних коммуникаций, пережечь кое-какие схемы… Я вновь испытываю холодную ярость при мысли об ограничениях, которые не дают мне возможности напрямую сконструировать и присоединить к себе новые агрегаты.

Мне остается только надеяться обрести контроль над уже созданными механизмами… над Мозгом, например … через Анну Стюарт.

Войти в деревушку, где расположены здания Мозга, не представляет для меня проблемы и на следующее утро. Я иду по дорожке, которая приводит меня к утесу, откуда прекрасно просматривается бунгало Анны Стюарт. Мой план заключается в том, чтобы вложить в ее сознание свои вычисления, которые она будет воспринимать как собственные. Я хочу, чтобы она подписывала документы и отдавала приказы, которые заставят инженеров быстро ремонтировать секции Мозга.

Стоя на дорожке, я смотрю вниз, на белый забор, за которым находится ее дом. Он лежит подо мной, в самом конце долины, окруженный множеством деревьев. В саду изобилие цветов и кустарников. На лужайке у самого склона холма завтракают Анна Стюарт и Уильям Граннитт.

Судя по всему, Граннитт времени даром не теряет.

Я с удовлетворением смотрю на них. Его присутствие значительно облегчит мою задачу. Если мне — как Анне — будет непонятна какая— нибудь функция Мозга, она всегда сможет задать ему вопрос. И я мгновенно синхронизирую себя с ее нервной системой. Но еще не успев завершить процесса, чувствую, как ее нервные импульсы слегка изменяются. Я в удивлении отступаю и делаю вторую попытку. И вновь неравномерно текущий поток энергии изменяется на неизмеримо малую величину. И вновь я не могу соединиться с ней.

Она наклоняется вперед и что-то говорит Граннитту. Оба они поворачиваются и смотрят в мою сторону. Граннитт машет рукой, приглашая меня сойти вниз.

В ответ я тут же пытаюсь взаимодействовать с его нервной системой. И вновь — едва заметное изменение потока энергии, и у меня ничего не получается.

Я вычисляю, что причиной этого является контроль Мозга над ними обоими. Это меня поражает, ставит в тупик. Несмотря на неоспоримое механическое превосходство над противником, мои возможности ограничены: создатели строжайшим образом запретили мне управлять более чем одним разумным органическим существом в один и тот же отрезок времени. Теоретически, располагая многочисленными сериями сервомеханизмов, я мог бы одновременно осуществлять контроль над миллионами людей. В действительности же я могу осуществлять такой множественный контроль лишь над другими механизмами.

Зная это, я еще сильнее чувствую острую необходимость сделать Мозг частью себя. У него нет ограничений. Его создатель, Граннитт, в своем невежестве дал Мозгу возможность полного самоопределения.

Это диктует мои следующие действия. Если в первый момент я решил удалиться, то теперь не смею: слишком высоки ставки.

Тем не менее, спускаясь вниз, я испытываю чувство разочарования. Анна Стюарт и Граннитт встречают меня хладнокровно и с достоинством. Я не могу не восхититься искусством Мозга: совершенно очевидно, что он контролирует поведение этой пары, и это отнюдь не сводит их с ума. Скорее наоборот, они выглядят явно лучше, чем раньше.

Глаза женщины ярче, чем я их помню, а сама она как бы излучает счастье. Она держится превосходно, по-видимому, страх оставил ее. Граннитт смотрит на меня, оценивая своим взглядом исследователя. Я знаю этот взгляд. Он пытается определить функциональные возможности гуманоида. Граннитт первым начинает разговор.

— Твоя большая ошибка в том, что ты стал контролировать Анну… мисс Стюарт, когда она пришла в коттедж. Мозг проанализировал ситуацию и сделал правильный вывод, что она действовала не самостоятельно, после того как поддалась панике. Соответственно были предприняты необходимые шаги, и сейчас мы намерены обсудить наиболее выгодные для тебя условия сдачи.

В его манерах сквозит высокомерная уверенность. Мне приходит в голову

— уже не впервые, что, пожалуй, придется отступиться от плана по захвату и присоединению к себе особых отделов Мозга. Я посылаю команду моему телу на другой стороне долины. Я ощущаю, как один из сервомеханизмов осуществляет связь с управляемой ракетой на засекреченной воздушной базе в тысяче миль отсюда; я обнаружил ее в первые дни своего пребывания в этой эпохе. Я вижу, как по моей команде ракета скользит на стартовую площадку. Там она останавливается в ожидании сигнала, который пошлет ее в небо.

Я предвижу, что мне придется уничтожить Мозг.

Граннитт продолжает:

— В результате логического анализа Мозг сделал вывод, что он значительно слабее тебя, а потому он решил объединиться с мисс Стюарт и со мной — на наших условиях. А это означает, что в новые секции Мозга навечно вмонтированы контрольные механизмы и мы можем использовать его компьютеры и интегральные схемы как свои собственные.

Я ни минуты не сомневаюсь в правдивости его слов, потому что, если бы Мозг не сопротивлялся, я установил бы с ним точно такую же связь и, вполне возможно, попал бы в рабскую зависимость от него.

Теперь ясно одно: мне нечего больше ждать от Мозга.

На далеком полигоне я активизирую стартовый механизм. Управляемая ракета со свистом взлетает в небо; из ее дюз вырывается пламя. За полетом ракеты следят передатчики и телевизионные камеры. Каких— нибудь двадцать минут — и она будет здесь.

Граннитт обращается ко мне:

— Я не сомневаюсь, что ты принимаешь против нас контрмеры. Но, прежде чем наступит развязка, не хотел бы ты ответить из несколько вопросов?

Мне любопытно, что это за вопросы.

— Возможно, — говорю я.

Он не настаивает на более определенном ответе. В голосе его звучит нетерпение, когда он спрашивает:

— Почему через тысячи лет Земля лишится своей атмосферы?

— Не знаю, — признаюсь я.

— Ты же можешь вспомнить! — говорит он настойчиво. — Я — человек, и я говорю тебе: бы можешь вспомнить!

Я холодно отвечаю:

— Человек для меня пустой зву…

Я замолкаю, потому что мой информационный центр начинает вдруг передавать мне точные данные: знания, которые не были доступны мне тысячи лет.

То, что произошло с земной атмосферой, — феномен природы, вызванным изменениями гравитационного поля Земли, в результате чего скорость убегания по орбите уменьшилась вдвое. За какую-нибудь тысячу лет атмосфера улетучилась в космос. Земля стала такой же безжизненной, как Луна в ранний период энергетического распределения.

В данном случае, объясняю я, важным фактором является то, что такого феномена, как материя, не существует, а потому в главном энергетическом поле «Илем» претерпевает изменения иллюзия массы.

Я добавляю:

— Естественно, что разумная органическая жизнь была перенесена на обитаемые планеты других звезд.

Я вижу, как Граннитт дрожит от волнения.

— Другие звезды! — говорит он. — Бог мой!

Но тут же берет себя в руки.

— Почему тебя оставили на планете?

— А кто мог заставить… — говорю я.

И замолкаю. Мой центр восприятия уже получил ответ на его вопрос.

— Да, но ведь я… должен наблюдать и регистрировать…

Я опять замолкаю, вне себя от изумления. Мне кажется невероятным, что я получил доступ к информации, которая так долго была скрыта в ячейках моей памяти.

— Почему ты не выполнил данных тебе инструкций? — резко спрашивает Граннитт.

— Инструкций?! — восклицаю я.

— Ты можешь вспомнить! — повторяет он.

Не успел он произнести эти, по-видимому, магические слова, как в моем мозгу вспыхивает ответ: метеоритный дождь. Внезапно я вспоминаю, как мириады метеоритов — их число превышает мои возможности справиться с ними

— пробивают мою защиту. Три жизненно важных для меня попадания.

Я не объясняю этого Граннитту и Анне Стюарт. Мне вдруг становится ясно, что когда-то я служил людям и свободу получил только после того, как поток метеоритов нарушил схемы определенных контрольных центров.

Но для меня важна моя настоящая свобода, а не прошлая рабская зависимость. Автоматически я отмечаю, что управляемая ракета находится в трех минутах полета от цели. Мне пора уходить.

— Еще один вопрос, — говорит Граннитт. — Когда тебя переместили на другую сторону долины?

— Примерно через сто лет, если брать отсчет времени от настоящего, — отвечаю я. — Пришли к выводу, что скальное основание, которое находится на этой стороне…

Он иронически смотрит на меня.

— Вот именно, — говорит он. — Интересно, не правда ли?

Мои интегральные схемы уже подтвердили мне правоту его слов. Мозг и я

— одно и то же, только с разницей в тысячи лет. Если Мозг будет уничтожен в двадцатом веке, я перестану существовать в тридцатом. Или не перестану?

У меня нет времени, которое понадобится компьютерам, чтобы ответить на столь сложный вопрос. Одним синхронизированным движением я активизирую предохранители на атомной боеголовке ракеты и посылаю ее на пустынные холмы к северу от деревушки. Она зарывается в почву, не причинив никакого вреда.

— Ваше открытие, — говорю я, — просто означает, что теперь я буду относиться к Мозгу как к союзнику и сделаю все возможное, чтобы спасти его от вас.

Не переставая говорить, я как бы случайно подхожу к Анне Стюарт, протягиваю руку, касаясь ее, и одновременно направляю поток электрической энергии. Через мгновение от нее останется лишь кучка пепла.

Но ничего не происходит. Никакого энергетического потока нет. Я стою, не веря в происходящее, и напряженно жду, когда компьютеры сообщат мне о причине неудачи.

Но вычислительные центры безмолвствуют.

Я бросаю взгляд на Граннитта. Вернее, на то место, где он только что находился. Его там нет.

Анна Стюарт, по-видимому, поняла, что со мной происходит.

— Это произошло благодаря способности Мозга перемещаться во времени, — говорит она. — В сущности говоря, это единственное преимущество, которое у него есть перед тобой. Мозг отправил Билла… мистера Граннитта в прошлое, так что он не только проследил за твоим прибытием сюда, но и отправился на машине в твои коттедж и, следуя указаниям Мозга, стал господином положения. Сейчас он уже наверняка отдал команду, которая заблокировала тебя от компьютеров.

— Он не знает, какая это команда, — говорю я.

— Знает, — уверенно заявляет Анна Стюарт. — Он почти всю ночь занимался тем, что встраивал в Мозг схемы команд, и теперь они должны автоматически управлять тобой.

— Только не мной, — говорю я.

Но, едва произнеся эту фразу, я устремляюсь вниз по каменным ступеням, по дорожке, к проходной. Охранник что-то кричит мне вслед. Я бегу по шоссе, не обращая внимания.

Я пробегаю примерно полмили, когда неожиданная мысль приходит, словно озаряет меня: впервые за всю историю моего существования я отрезан от информационных центров и компьютеров какой-то посторонней силой! В прошлом я отсоединял себя только сам и отправлялся куда угодно, твердо зная, что мгновенно могу восстановить необходимую связь.

Сейчас это невозможно.

Осталась только часть меня — та, что бежала сейчас по шоссе. Если и ее уничтожат, мне конец.

«В такие минуты, — думаю я, — человек испытывает отчаяние, страх».

Я пытаюсь вообразить, какую форму должна принять такая реакция, и на мгновение мне кажется, будто я чисто физически ощущаю какое-то подобие волнения.

Такая реакция меня не устраивает, и я продолжаю бег.

Пожалуй, впервые я пытаюсь исследовать себя с точки зрения человеческого существа, каким сейчас являюсь. Вне всякого сомнения — я очень сложный феномен. Создав себя гуманоидом, я автоматически промоделировал человека — как внутренне, так и внешне: псевдонервы, псевдоорганы, мышцы, скелет — все это есть во мне, потому что куда легче следовать уже готовому образцу, чем создавать что-то новое.

Созданное мной существо наделено способностью мыслить. У него сохранился достаточный контакт с ячейками памяти и компьютерами для создания определенных структурных схем: памяти, вычислений, осознания физиологических действий, привычек — таких, например, как ходьба. Короче, это существо в известной мере живет.

Через сорок минут неустанного бега я оказываюсь у своего домика. Притаившись за кустом в сотне футов от забора, я наблюдаю. Граннитт сидит в кресле в саду. На подлокотнике лежит автоматический пистолет.

Интересно, что я почувствую, когда пуля пронзит меня, — ведь восстановиться я не смогу. «Мне это не понравится», — мысленно говорю я. При этом внешне я продолжаю оставаться совершенно безучастным, но пытаюсь вызвать в себе нечто похожее на страх.

Из своего убежища я кричу:

— Граннитт, что вы собираетесь делать?

Он встает и подходит к забору.

— Можешь не прятаться, — говорит он. — Я не буду стрелять.

Я тщательно обдумываю его слова, вспоминая все, что знаю о его порядочности на основе прежних с ним контактов. Я решаю, что вполне могу положиться на его слово.

Когда я выхожу из-за куста, он небрежно прячет пистолет в карман куртки. Я вижу, что мышцы его лица расслаблены, в глазах уверенность.

— Сервомеханизмы уже получили мои инструкции, — говорит он. — Ты опять отправишься наблюдателем в будущее, но уже под моим контролем.

— Никто и никогда, — угрюмо заявляю я, — не будет меня контролировать.

— У тебя нет выбора, — говорит Граннитт.

— Я могу остаться таким, как сейчас, — отвечаю я.

— Как хочешь. — Граннитт пожимает плечами. — Почему бы тебе действительно не попробовать какое-то время побыть человеком? Приходи через тридцать дней, тогда и поговорим.

Он, видимо, чувствует, что мне в голову пришла какая-то мысль, потому что резко добавляет:

— И не вздумай прийти раньше. Я прикажу охране стрелять.

Я уже делаю шаг, намереваясь уйти, потом поворачиваюсь к нему лицом.

— Это человеческое тело, — говорю я, — но у него нет никаких человеческих желаний. Что мне делать?

— Меня это не касается, — говорит Граннитт.

Первые несколько дней я провожу в Ледертоне. В самый первый день я работаю простым рабочим: копаю яму под фундамент. К вечеру я чувствую, что такая работа меня не удовлетворяет. По дороге в отель я вижу в окне магазина объявление: «Требуются служащие!».

Я устраиваюсь в галантерейный магазин простым клерком. Первый час у меня уходит на знакомство с ассортиментом, и так как я обладаю автоматической памятью, то очень быстро разбираюсь в ценах и качестве товаров. На третий день владелец магазина делает меня помощником управляющего.

Я имею обыкновение завтракать в кафетерии местного отделения национальной маклерской фирмы. После беседы со мной управляющий, обратив внимание на мое умение оперировать цифрами, берет меня в бухгалтерию.

Через мои руки проходит колоссальное количество денег. Понаблюдав некоторое время за финансовыми операциями, я наловчился изымать небольшое количество денег, чтобы поиграть на бирже, которая находится в доме напротив. Так как любая игра сводится к проблеме математических вероятностей, где решающим фактором является скорость вычисления, то через три дня я сколачиваю капитал в десять тысяч долларов.

После этого я доезжаю на автобусе до ближайшего аэропорта и лечу в Нью-Йорк. Там я захожу в главную контору крупной фирмы по продаже электротоваров. После беседы с помощником главного инженера меня представляют самому главному инженеру, и через некоторое время я знакомлю их с электрическим приспособлением, которое может включать свет силой мысли. В действительности это простое преобразование электроэнцефалографа.

За это изобретение фирма выплачивает мне один миллион долларов.

Прошло уже шестнадцать дней с тех пор, как я ушел от Граннитта. Я купил машину и самолет. На машине я езжу с огромной скоростью, на самолете забираюсь высоко в небо, всякий раз расчетливо рискуя, чтобы выработать в себе страх. Через несколько дней это теряет для меня всякий смысл.

Через научные общества я собираю сведения о всех имеющихся в стране вычислительных машинах. Лучшей из них, безусловно, является Мозг, созданный Гранниттом. Я покупаю хороший компьютер и конструирую аналоговые устройства, чтобы улучшить его. Но меня беспокоит мысль: что, если я сконструирую еще один Мозг? Мне понадобятся тысячелетия, чтобы вложить в его ячейки памяти те данные, которыми уже располагает Мозг Граннитта.

Такое решение кажется мне иррациональным, а я слишком долго мыслил логически, чтобы сейчас перестраиваться.

Тем не менее, когда я подхожу к коттеджу на тридцатый день, я принимаю определенные меры предосторожности. Несколько нанятых мною людей лежат в кустах, готовые по первому моему сигналу открыть огонь.

Граннитт ждет меня.

— Мозг сообщил мне, что ты пришел сюда вооруженный, — говорит он.

Я пропускаю его слова мимо ушей.

— Граннитт, — говорю я, — каков ваш план?

— Смотри! Какая-то сила неожиданно хватает меня, парализует все мои движения.

— Вы нарушаете слово, — говорю я, — а моим людям приказано стрелять, если я время от времени не буду их окликать.

— Я намерен кое-что показать тебе, — говорит он. — Это не займет и минуты. Скоро ты будешь свободен.

— Хорошо, слушаю вас.

Мгновение — и я становлюсь частью его нервной системы. Он небрежно вынимает из кармана записную книжку и листает ее. Взгляд его останавливается на числе 71823.

Семь один восемь два три. Я уже чувствую, что связан через его мозг с обширными ячейками памяти и компьютерами, которые раньше составляли мое тело. Используя их превосходный интегральный аппарат, я умножаю число 71823 на себя, извлекаю квадратный и кубический корни, делю 1/182 часть его на семь 182 раза, делю полученное число 71 раз на восемь, беру его 823 раза из корня квадратного из трех и, раскладывая пятизначное число на серии 23 раза, умножаю полученный результат на себя.

Я проделываю все эти операции одновременно с тем, как Граннитт начинает думать о них, и мгновенно передаю ответы в его мозг. Ему должно казаться, что он сам делает вычисления, настолько совершенен этот союз человеческого ума с механическим мозгом.