20

Пыль. Он сидел в пыли у грязной дороги.

Кэкстон обвел вокруг глазами, узнав наконец Пиффер-Роуд в серости двадцатого века. Где-то слева от него — он мельком заметил — был белый дом малыша Джимми. Вдали какая-то мужская фигура быстро двигалась по направлению к железной дороге дальше на восток…

«Так это я?» — с удивлением подумал Кэкстон. Желания проверить у него не было. Напротив того места, где он сидел, был забор, а сзади — дикость редконаселенной местности.

Повернувшись, он уставился на дорогу. Там невдалеке он увидел деревья и наполовину скрытый в листве и ветвях большой ржавого цвета трейлер.

Это подняло его на ноги. Должно быть это тот самый трейлер.

Он побежал мимо другого дома, мимо каких-то старых консервных банок, зарослей ив в канаве, отблеска застойной воды, затем, свернув на открытую площадку, усаженную деревьями, где стоял трейлер, он замедлил бег и, задыхаясь, быстро подошел к двери трейлера.

Как раз тогда, когда входил, он вспомнил, что Джимми потом расскажет про это, а это значило, что Джимми прятался где-то поблизости. Кэкстон не дал этому задержать себя. Потому что, как он тоже вспомнил по рассказу Джимми, едва он успел войти и спрятаться, как пришли хозяева.

Потому-то он и прошел в трейлер, веря, что все это правда. Спотыкаясь, он прошел крошечный коридор в заднюю кладовую, и как мог пригнулся, скрываясь из вида в углу.

Вдруг голоса. Мужской и женский.

Прячась здесь, Кэкстон думал, что могло бы произойти даже сейчас, если бы его поймали за руку прежде, чем он успеет что-то сделать. Он слышал, как мужчина сказал:

— Отправимся в четырнадцатый век.

Мужской голос мрачно продолжал:

— Ты заметишь, что иметь дело нам придется только с одним человеком. Так вот, ему пришлось выйти и провести тридцать или сорок лет, чтобы постареть, потому что у стариков значительно меньше влияния на окружающих, чем у молодых. Не хотел воздействовать на двадцатый век больше, чем он это уже сделал. Однако теперь ступай в кабину и заводи.

Вот этого момента и ждал Кэкстон. Он бесшумно вышел, разминая свою правую руку в перчатке. Он увидел мужчину, смотревшего в направлении двери, которая вела в переднюю комнату и в кабину. Сзади мужчина казался плотным, лет сорока пяти. В руках он сжимал два прозрачных конусообразных предмета, мерцающих тусклым светом.

— Хорошо, — сказал он резко, когда Кэкстон подошел сзади. — Отправляемся. А на будущее, Селани, не бойся, каким бы этот человек не казался ужасным. Что мне удалось сделать, так это обеспечить, что бы никто из той толпы никогда не мог подобраться к нам…

Голос его сорвался, когда Кэкстон схватил его за плечо и крепко сдавил над ключицей.

Крепыш стоял совершенно без движения, подобно человеку, пораженному невыносимым ударом. И затем, когда Кэкстон отпустил его плечо, он медленно повернулся, и его взгляд остановился не на лице Кэкстона, а на его перчатке.

— Перчатки Разрушителя! — прошептал он. — Но как? Ведь репеллеры включены, мое специальное изобретение, которое предохраняет меня от приближения любого Обладателя! — здесь он впервые взглянул Кэкстону в лицо. — Как вы это сделали? Я…

— Отец! — это был голос девушки, чистый, испуганный, из кабины. Голос стал ближе. — Отец, мы остановились где-то около 1650 года нашей эры. Что произошло? Я подумала…

Она остановилась в дверях, словно испуганная птица, высокая, стройная девушка девятнадцати лет, вдруг показавшись старше, серее, когда она увидела Кэкстона. Взгляд ее метнулся в сторону отца. Она задохнулась.

— Папа, он не…

Крепыш безнадежно кивнул.

— Где бы мы ни были, в каком пространстве и времени, мы там. Но не это имеет значение. Дело в том, что мы потерпели неудачу. Бастман выиграл.

Девушка снова повернулась к Кэкстону.

— Как, вы же тот человек, — она замолчала, потом. — Разве не вас я видела в поезде сегодня? — она снова замолчала, качая головой. — Там было так много людей, но вы кажетесь знакомым.

Кэкстону было самому трудно сориентироваться и понять, что для этих людей он был незнакомец. Он узнал саму Селани, но нечетко. В самом деле, было очень трудно мысленно вернуться к этой поездке в поезде, к тому, что ему рассказал торговец Келли. Кроме инцидента в поезде и краткой личной встречи с гораздо более старшей Селани во Дворце Бессмертия, это было все, что он помнил о девушке.

Неожиданная мысль встревожила Кэкстона. «Я сделал это, — подумал он, — с двумя людьми, которых я не знаю и которые не знают меня».

Он вспомнил сейчас, откуда возникло его ощущение ложного знакомства: утверждение о том, что в какой-то вероятности взрослая Селани была его женой, отпечатало ее личность у него в голове. Все остальное ему говорили другие, и он не помнил об этом, если говорить о его личном опыте.

Эти разнообразные мысли вспышкой пронеслись в его голове, когда он стоял здесь, внутри трейлера, и пристально смотрел на девушку и ее отца. Наконец, он ответил на ее вопрос.

— Да, — сказал он, — я следовал за вами, ибо это мой путь во Дворец Бессмертия.

Девушка смотрела на него.

— Ох, глупец, — прошептала она. — Вас обманули. Вы обречены вместе с нами.

Взглянув на нее в ответ, Кэкстон почувствовал внутри внезапную слабость. Он вспоминал, что Бастман не сказал о том, как он будет спасен. Другие уверения старика вдруг показались менее значительными, потому что Кэкстон некоторым образом предполагал, что этот трейлер использовал Дворец для своего путешествия во времени. А это было явно не так.

Прежде чем он смог открыть рот, чтобы что-нибудь сказать, девушка сказала:

— Он не может вызволить вас раньше 1977 года, потому что никто кроме моего отца не знает, как попасть в этот период, а вы только что уничтожили его способность передвигаться во времени. Мы находимся где-то в середине семнадцатого века, а в этом периоде нет ничего, что могло бы пригодиться для путешествия во времени.

С каждым сказанным ею словом сердце Кэкстона обрывалось все ниже. И, когда она наконец закончила, он был на самом дне отчаяния.

1650 год нашей эры — примерно в центре Америки. Кажется тогда — он не мог вспомнить точное время — ни один белый не забирался так далеко вглубь материка. С этой мыслью память у него провалилась.

21

Первое, что увидел Кэкстон, очнувшись, это как девушка отворачивалась. На глазах ее были слезы, когда она открыла внешнюю дверь и спрыгнула на зеленую траву.

Первым движением его было последовать за ней, попытаться хоть как-то исправить ситуацию. Однако он был не тот человек, который когда-либо доверял подлинной сути женщины. Поэтому он помялся, а затем сказал ее отцу:

— Это правда? Мы застряли?

Не поворачивая лица, старик одними глазами посмотрел на него.

— Проблема в том, — сказал наконец Джонс, — что я, как экспериментатор, не участвовал в эксперименте. И дочь я также попросил воздержаться от участия с тем, чтобы она могла помогать мне. Да, она отправлялась в некоторые вероятности, но всякий раз — по моей просьбе — она быстро заканчивала все дела и снова сливалась в одного человека. Так что, как вас там, вина сегодня на мне. Ибо из-за моего упорства и ее верности, и еще потому, что охват времени, в котором функционирует Дворец Бессмертия, действует только с 9812 г. н. э. и обратно до 1977, но не до семнадцатого века — ни у Селани, ни у меня нет никакого места, куда мы можем пойти. Так что, теперь мы здесь. И я не вижу выхода.

Для Кэкстона это было слишком много, чтобы ухватить все детали. Но вывод был ясен. С дрожью подошел он к открытой двери, спустился на землю, и отважился войти в мир буйной зелени.

Он увидел, что девушка забралась туда, что в двадцатом веке было небольшим лесистым холмом. Здесь, на холме, не было деревьев, и хотя у него не было ясной цели, связанной с ней или с общей ситуацией, он тоже пошел туда и наконец стоял рядом с ней.

Помня об индейцах, он лишь мельком взглянул на девушку: вместо этого он смотрел на простиравшуюся вокруг землю. Ему было удивительно трудно уловить все, потому что постоянно мешали ассоциации с Пиффер-Ро-уд.

Но ветер, дувший в лицо, был в настоящем, а не из прошлого. И воздух был кристально чист, кроме слабой голубой дымки, которая наполовину скрывала далекий холм. На всем протяжении между тем холмом и этим на земле не было абсолютно никакого движения — ни животного, ни человека. Несколько птиц летали вдали, но слишком далеко, чтобы определить их породу.

Еще вверху были облака, и ветер на той высоте, должно быть, был гораздо сильнее: облака двигались по небу с видимой скоростью.

— Ну, — сказал Кэкстон, с облегчением, — сегодня нам не придется защищаться.

Девушка стояла к нему спиной. Не поворачиваясь, она сказала:

— Мистер… Как вас там, первые индейцы, увидевшие белых, были дружелюбны. Так что не стоит искать угрозу там, где ее не может быть.

Вполне вероятно, однако Кэкстон подозрительно относился к идеалам молодых людей, потому что среди них много было и довольно противоречивых. Ее замечание подразумевало ненасильственное учение, предполагающее, что раз сами они отвергают насилие и не прибегают к нему, то имеют право судить о человеческой истории. Тем не менее, когда он заговорил, тон его был ревнивым.

— Все равно, ведь индейцы воевали между собой до прихода белого человека. А зовут меня Питер Кэкстон.

Говоря это, он пристально глядел на нее. Однако узнала ли она имя, не было видно ни по ее спине, ни по тому, как она держала голову.

Кэкстон был сбит с толку.

«Что ж, — решил он, — еще не время для выяснения столь отвлеченных вопросов». Он был главным злодеем этой трагедии — вот что имело значение. Вот это он должен каким-то образом исправить.

— Мисс Селани, — начал он запинаясь. — Кажется я совершил серьезную ошибку в суждении. Я не только совершил губительный поступок против вас и вашего отца, но и сам ошибся, поверив…

Его оборвали.

— Мистер Кэкстон, — сказала женщина, — лучше бы вы не извинялись. Глядя на эту ситуацию, создавшуюся по вашей милости, я очень хорошо представляю, что в конце концов может ожидать из всего этого мужчина. Так вот я сразу хочу внести ясность, мистер Кэкстон — клетки вашего организма некоторым образом отражают дурное состояние вашего тела, и поэтому вы и я — здесь — никогда не будем иметь личных отношений. Это понятно?

Это было так прямо и неожиданно, что Кэкстон побледнел. Прежде, чем он смог оправиться от ее слов, или даже обдумать значение сказанного ею, она повернулась и быстро спустилась с холма.

Когда он смотрел на нее, появился страх, что она войдет внутрь трейлера и закроет перед ним дверь. И они с отцом уедут, оставив его в этой пустынной прерии. Он побежал по склону за ней. Она, должно быть, услышала его, потому что замедлила ход. Он обогнал ее и дошел до дверей первым. Огромным внутренним усилием он сдержал этот неожиданный страх, сдержал настолько, что открыл дверь и подождал ее, а затем, все еще задыхаясь от непрерывной нагрузки, вошел вслед за ней, в безопасность.

Затем ему стало стыдно самого себя. Но это чувство просто наложилось на остатки его внезапного страха. В центре комнаты напротив дверей стоял табурет, и Кэкстон сел на него, еще больше стараясь удержать свое дрожащее тело.

Он заверил себя в том, что они, кажется, не боялись его. А это было удивительно, потому что насколько они знали — он был преступник. Ни страха, ни тревоги, ни волнения, что он мог причинить им еще больший вред. Девушка, кажется, принимала его за джентльмена, которым можно управлять женским отказом.

Кэкстон зрительно представил их троих здесь, в этой дикой Америке более чем за тридцать лет до появления белых: все это время она будет, предположительно, неприкосновенной королевой, а он — недостойным крестьянином, которому лучше и не мечтать ни о чем таком…

Прошло какое-то время, а буря эмоций не утихла. За это время девушка несколько раз проходила через среднюю комнату. Каждый раз она бросала на него взгляд и ничего не говорила. И каждый раз, когда она уходила, он слышал ясные и громкие звуки кухонной утвари, казалось, в дюймах от барабанных перепонок. Наконец девушка вышла. — Обедать, мистер Кэкстон, — сказала она. Он пошел без слов. Там был крошечный столик, накрытый на троих. Селани указала ему в дальний конец. Ели молча. Отец сидел напротив Кэкстона, но глядел на стену мимо него. Девушка чувствовала себя за столом легко и свободно. А Кэкстон уже съел половину, когда понял, что в голове у него беспорядочно проносился набор мыслей. Первая мысль: «Обед! Уже так поздно?» Он вспомнил, что видел солнце, когда стоял с девушкой на вершине холма, но не мог вспомнить в какой части неба оно было. По зелени листвы и травы, он понял, что это была середина или конец весны и что это был теплый день: значит, солнце описывало дугу фактически в зените. Поэтому, когда они были снаружи, оно должно было катиться к западу.

«О'кей! — подумал он устало, — значит я в самом деле самый худший наблюдатель. Я человек, который постоянно находится в таком возбуждении, что ему все равно — день или ночь, дождь или солнце…» Кроме того, понял он уныло, у него сейчас будет масса времени понаблюдать за такими мелочами природы.

Годы, даже десятилетия — правда, ограниченное их число. Потому что, конечно — он засмеялся молчаливым, мрачным, глубоко внутренним смехом — это был конец поиска бессмертия Питера О. (то есть — осла) Кэкстона. Интересно, знал ли Бастман, что этот трейлер мог пройти в более раннее время, чем того позволял временной охват Дворца Бессмертия. В это было трудно поверить, потому что дело в том, что Бастману ведь нужны помощники. Его группа была очень маленькой, состоящей, очевидно, из одного человека: его самого.

Обед завершился несколько менее молчаливо, чем начался. Когда Селани стала убирать со стола, Кэкстон подошел к ней и спросил:

— Разрешите помочь?

Но она отказалась, покачав хорошенькой головкой.

— Нет, спасибо, мистер Кэкстон. Ваша комната в задней части трейлера, и я бы была признательна вам, если бы вы вышли туда или на улицу.

Так как он не собирался выходить на улицу, Кэкстон удалился в заднюю комнату и там обнаружил, что деревянная настенная кровать была разложена и занимала все место в комнате. Дверь, к счастью, была выдвижной, и он быстро заперся, удивляясь, как можно дышать в таком тесном пространстве. Дышать можно было превосходно. Причем было непривычно тихо.

Его собственный опыт говорил, что вентиляция производит слабый шум. Заинтересовавшись, он начал пробный поиск вентиляционной системы, но хотя он и чувствовал движение воздуха по комнате, оно было недостаточно прямым, чтобы его источник располагался в таком маленьком пространстве.

Наконец, он лег на кровать и собрался вздремнуть после обеда. Но, когда он разлегся, надеясь дождаться прихода сна, он внезапно вспомнил, что на обед был бифштекс: запасы их кончались, потом ему придется стать охотником и добытчиком. «Что станет потом, — подумал он, — моя прекрасная леди, с твоей отчужденностью, когда я стану мужчиной, добытчиком в первобытном мире?»

«Вот как это все начиналось, малышка. В те дни еду было трудно достать, и женщины держались мужчин, которые могли пойти и добыть ее. Ты хочешь сказать, что думаешь, я буду напрягаться без женского общества в качестве справедливой награды? Если ты так думаешь, ты…»

Только это он и успел подумать. И тут, откуда-то близко — не из трейлера — он услышал резкий хлопок. Прошло какое-то время, потому что он не привык к этому звуку, прежде чем он понял, что это — выстрел!

Кэкстон сел, свесил ноги с кровати и наткнулся на ящики. Их содержимое рассыпалось вокруг, пока он искал под кроватью туфли. Наконец он надел их, не зашнуровав, поднялся и перешагнул через кровать к двери. Забыв, что она выдвижная, он несколько раз дернул ее, думая, что она заперта.

Потом открыл дверь и неуклюже побежал, наступая на шнурки, через следующую комнату к входной двери, которая была закрыта. Открыв ее, он с облегчением увидел, что еще светло.

К нему, по тому, что позже — гораздо позже — станет Пиффер-Роуд, шла Селани. В левой руке она несла винтовку, а в правой болталась со свисающей вниз головой птица, размером с крупного голубя, только коричневатая по цвету. Кэкстон, чрезвычайно слабо разбиравшийся в птицах, тем не менее догадался, что это была куропатка, или степная курица, или, возможно даже, какая-то разновидность фазана.

Когда девушка подошла к нему, она протянула птицу ему, чтобы он посмотрел.

— Я увидела, как она села недалеко от кустов, — сказала она весело, — и вот подкралась к ней — так что всем нам будет, что поесть на завтрак.

Она добавила все тем же счастливым голосом:

— Я назначила себя охотницей, поваром и вообще добытчицей. Будет чем заняться.

— Н-но, — Кэкстон уселся на траву, завязывая шнурки. — Но, что делать мне?

Девушка пожала хрупкими плечами.

— Такие мужчины, как вы, склонны к философии, — сказала она. — Несколько примитивной, несколько бесконечной, но тем не менее. Так что продолжайте в том же духе, — закончила она.

Выдав это небрежное суждение, она прошла в трейлер. Так как дверь оказалась открытой, Кэкстон оставался на месте.

За эти несколько минут на улице стемнело, на небе стали видны звезды, их становилось все больше. Когда он лежал и смотрел на них, где-то завыл койот. Кэкстон, ни разу в жизни не видевший койота, узнал тем не менее его вой по описаниям, которые он читал. Что его напугало, так это то, что животное несомненно просто издавало звуки, но для его ушей и для чего-то в его мозгу это звучало очень мрачно. Впервые он вспомнил, как один друг — нет, он сознательно исправил слово: знакомый (у него не было друзей) — однажды сказал ему, что в Северной Америке нет по-настоящему опасных зверей. Остерегайтесь медведей, что означало просто свернуть и держаться подальше… и ничего больше. Кугуары не нападали на людей — люди сами нападали на них. У них был такой особый, дружелюбный интерес к людям, что подпуская людей к себе, они, не шелохнувшись, позволяли убить себя. Обходи гремучих змей, не стой на пути стада бизонов — и все. Ничего больше на целом континенте не было опасным для взрослого человека.

«О'кей, — подумал он в раздражении, — так значит я должен философствовать, значит великий и удачливый охотник не заставит ее передумать».

Снова улегшись на кровать, он, наконец, понял, что ему стало легче.

Это был их — его — первый день в середине семнадцатого века, в центре того, что когда-то станет Соединенными Штатами.

День второй!

После завтрака, поглощенного Кэкстоном молча, он пошел к себе в комнату, так как все еще не хотел доверяться им, оставаясь снаружи, в то время, как они оставались здесь, и лег на кровать, подумать над тем, что ему нужно сделать со своим временем. Минуты шли, а он ничего не мог придумать. Нужны один или два разговора с мистером Джонсом: как действовала перчатка? Каким образом она ему повредила? Как получилось, что Кэкстону не повредило тогда, когда его схватили за локоть с такой же перчаткой?

Потом ему пришли в голову еще несколько вопросов, пока день тянулся, а он продолжал лежать: что было известно о Дворце Бессмертия? Как долго там были Обладатели?

И это все. Теперь это были абстрактные вопросы. Временной охват был в будущем, вне их досягаемости. Любой вопрос об этом был академичным, интересным только потому, что у него сильное любопытство. Но ни один из ответов, либо Джонса, либо его дочери, не имел практического применения.

Кэкстон зрительно представил будущее, состоящее из пяти, может шести разговоров с Джонсом и случайных оскорблений от Селани, и был потрясен… «Боже, — подумал он, — тут нужен секс. Без этого я убью себя».

С этой мыслью, где-то в полдень, он встряхнулся и вышел из комнаты в поисках девушки. Внешняя дверь была открыта, и он обнаружил, что Джонс взял странного вида металлический стул и усаживался на него в тени около трейлера. Что было странного в этом стуле, Кэкстону было не совсем ясно, но Джонс читал, откинувшись назад, и стул откидывался, так что он мог это делать с удобствами. Кэкстон решил, что надо будет рассмотреть это механическое изобретение. Но это потом.

— Где ваша дочь?

— Она пошла поохотиться, — небрежно ответил Джонс, тело его шевельнулось так, что показывало, что он не хочет, чтобы его беспокоили. Взгляд его оставался прикованным к книге.

Поохотиться? Кэкстон прошел мимо сидящего на холм. Представив ее где-то там, в одиночестве, он испытал некоторую тревогу. К тому времени, когда появилась эта мысль, он уже был на вершине и глядел на просторы. Хотя он осмотрел весь горизонт, ее нигде не было видно.

Сначала он решил, что не может заметить ее маленькую, несомненно движущуюся фигурку, потому что смотрит вдаль. Словно он был в машине и искал, куда можно поставить ее. Даже на относительно близком месте часто не видно, что впереди есть даже два или три места для парковки. Таким же образом там были, как он вспомнил, небольшие долины, начинающиеся в миле или около того от него, и еще больше долин дальше, невидимых с того места, где он стоял.

Может она нашла ручей в одной из этих долин и шла вдоль него, рассчитывая, как он предположил, что какое-то супер оружие защитит ее от банды индейцев. Однако если индейцы заметят ее, то скорей всего они нападут внезапно, прежде чем она успеет взяться за свое оружие. Бесшумно подкрадутся и схватят ее.

Он снял пальто, положил его на траву и сел рядом, чтобы выследить девушку. Солнце спустилось к горизонту, но девушка ни разу не появилась ни в одной из долин. Самое меньшее, чем через час, он начал сомневаться в своей памяти… ведь он прошел значительные расстояния. Может быть, те долины были гораздо дальше, чем он думал, когда исследовал их в двадцатом и двадцать пятом веках.

Наконец положение снова стало невероятным. Он ведь мог видеть на целых 5-8 миль во всех направлениях — не могла же она зайти так далеко? В тревоге Кэкстон позвал Джонса:

— Я нигде не вижу вашей дочери, сэр.

— О, она взяла свой велосипед, — отозвался Джонс, — и у нее ее «Полет», так что с ней все в порядке, — ответив, он вернулся к своему чтению.

Из Кэкстона словно выпустили воздух. Конечно. Как он мог забыть? Эти люди имеют доступ к далекому будущему. «Велосипед», возможно, был так же бесшумен, как «Полет», и может тоже мог летать.

Он поднялся. Надев плащ, он спустился с холма к трейлеру. Услышал он ее где-то через час. Мгновенно почувствовав облегчение, Кэкстон поспешил к двери. Стоя в дверях, он увидел «велосипед». Это было трехколесное устройство, и Селани в шортах, в ремнях и с «Полетом» сидела верхом. В тот момент, когда Кэкстон увидел устройство, она все еще была в нескольких футах над землей: ясно, она могла летать. Тем временем машина изящно села на траву. Селани легко сошла с «велосипеда» и по очереди достала из просторного багажника, прежде скрытого от глаз, семь уток, еще три точно таких же куропатки, каких он уже видел прошлым вечером, и еще кроликов.

Оставив дневную добычу на земле, Селани откатила машину за трейлер и сделала три вещи. Нажала на какую-то кнопку, на трейлере, потому как на стене трейлера появилось отверстие. Еще одна кнопка, и велосипед сам начал складываться. Это было удивительное складывание, потому что около минуты спустя он превратился в комнатную конструкцию из плоскостей, сложенных одна на другую, а его общий размер, казалось, был около двух футов в самых толстых местах. Все это Селани подняла, будто оно ничего не весило, и установила в углублении, открывшемся в трейлере, которое, когда она отступила, закрылось, оставив лишь едва видимую полоску.

Она быстро вернулась к тому месту, где Кэкстон собирал убитых птиц и кроликов.

— Отнесите их в переднюю кладовую, — скомандовала она. — Я почищу их после обеда.

— Буду рад помочь, — сказал Кэкстон.

Но она отклонила предложение, резко мотнув головой.

Таким был второй день.

На следующее утро, когда Кэкстон проснулся, трейлер был в пути.

22