16

Теперь-то, наконец, их вывели из квартиры. А Кэкстону было интересно наблюдать за Ренфрю: тот уже побывал в городе, и ему было приятно показывать Блейку и Кэкстону все, что он там узнал.

Сначала они прошли в дверь и оказались в сверкающем коридоре большого космического корабля, который два дня назад встречал их. Спустились по лестнице, затем сошли на двигающийся пол. Сойдя с него они прошли короткий отрезок до следующей двери.

Когда открылась эта дверь, их встретил мягкий бриз и они оказались снаружи, выйдя на открытое место — тихий эквивалент летного поля. Над ними было голубовато-зеленое небо, не очень отличное от неба Земли.

Правда, на небе было два светила: одно, размером примерно с Солнце, находилось на четверть над горизонтом на востоке, другое — яркое, белое, размером с теннисный мяч, было в нескольких дюймах над горой на западе.

Кэкстон остановился и уставился на ландшафт. На какой-то момент он забыл свои собственные цели. Он смотрел, на глаза навернулись слезы, и он подумал: «Мы здесь! В самом деле!»

Рядом с ним Блейк говорил Ренфрю:

— Они вас водили сюда прошлой ночью?

— Да.

— Счастливчик.

Ренфрю скромно сказал, что он не думает, что их хозяева заботились о том, кто из них увидит все это первым, так как они не собирались скрывать это ни от кого из них. Но он с осведомленным видом взглянул на Касселехата.

— Тот же эскалатор? — спросил он.

Старик кивнул, и поэтому к турникету их повел Ренфрю, а там вдоль корабля до площадки они сошли по эскалатору.

Совершенно обыкновенный на вид автобус ждал их внизу, и когда они вошли в него и сели, их отвезли к отдаленным воротам, а затем на какую-то улицу, которая не очень отличалась от улиц любого заграничного города на Земле, разве что она была очень широкой. И что еще было отличным, так это то, что они впервые увидели «Полеты».

Их везли по улицам, которые все были чрезвычайно широки, к отелю, куда они вошли через заднюю дверь. Затем, на эскалаторе — на самый верх в фешенебельную квартиру.

Внутри улыбающийся Касселехат сказал:

— Господа двадцатого века, среди многого прочего вчера вас сфотографировали, и в результате для вас были сделаны костюмы по вашим индивидуальным меркам. Имена пропечатаны в карманах.

Он сделал приглашающий жест рукой.

— Так что устраивайтесь в комнатах, одевайтесь, а я вернусь, когда прибудут ваши личные «Полеты».

«Полеты» были доставлены к вечеру. Оказалось, что они еще не знали, как они работают. Инструктор-физик, кажется, должен был появиться поздно вечером. Но Касселехат, чья собственная машина была в камере хранения для таких средств, был счастлив, как он сказал, показать им простые операции. Трое охотно согласились, и он вывел их на большой внутренний двор позади отеля. Накинув на себя аппарат, он поднялся на высоту в двадцать футов и окликнул своих подопечных.

— Давай!

Они попробовали по очереди, сначала Нед Блейк, весело крикнувший:

— Эй!

Затем Ренфрю, который взлетел молча, но улыбаясь, и наконец, с неохотой, Кэкстон. Неохота объяснялась тем, что он быстро заметил несколько внешних отличий этого аппарата от того, который он изучил по фильму Арлея. Там были наплечные лямки с парой петель, охватывающих тело и проходивших снизу между ногами, как дополнительная поддержка. В этом же все прикреплялось к лямкам тонким шнурком, и вдобавок нужно было прикрепить две похожие на шлепанцы штуки на каждый ботинок. А они в свою очередь крепились к плечам точно таким же шнурком. Кэкстону казалось, что все эти отдельные части никак не могли действовать вместе, чтобы держать его на лету, так как они друг друга не крепили. Судя по тому, как держали себя другие, здесь было какое-то взаимодействие, но как они этого добивались, было не ясно.

Кэкстон колебался, думая о том, что ему хотелось бы знать об этих вещах, прежде чем доверяться им. Потом он снова заколебался, подумав, что в конце концов Блейку и Ренфрю действительно нечего было терять, потому что они больше никуда не собирались, а он собирался, его целью было — бессмертие. Потом он уже заколебался еще раз, подумав, что аппарат был слишком быстр, это нужно делать постепенно, сначала на пять футов, затем десять, а может в первый день и не выше.

Когда он дошел до этого, он увидел, что на него смотрят. Блейк слетел вниз и тихо сказал:

— Питер, ради Бога, не позорьте нас.

После этого Кэкстон сопротивлялся лишь несколько секунд. Он резко ухватился и осторожно сжал крошечный рычаг, свисающий с руки.

Сначала натянулись лямки на плечах. Затем возникло давление в области нижней части. И в то же время ноги его окрепли. Кэкстон настолько был поглощен этими ощущениями, что поднялся на несколько футов, не успев приготовиться к первому подъему. Он открыл рот от изумления и восторга. Затем задержал дыхание. И поднялся на двадцать футов вместе с другими, и все было так просто, восхитительно, и — о, боже мой!

Когда они вчетвером поднялись на высоту, как оказалось, более пятисот футов, Касселехат объяснил, что это был предел для полета персонального «Полета».

— Но самого ограничителя нет, — добавил он. — Где бы вы ни были, над горой или над морем, машина поднимется на любую высоту до максимальных пятисот футов.

Кэкстон не считал это ограничением. Что беспокоило его, так это разговор, который он услышал, когда молча летал возле своих трех спутников. О путешествиях, которые планировались, о местах, куда они пойдут. Это походило на деловой маршрут, отдаляющий возвращение на Землю. Эта мысль опечалила его, но он ничего не мог с этим поделать.

Первый полет пронес их над огромным городом Ньюмерика, затем над заливом, откуда был виден океан, и, наконец, обратно в отель.

После обеда в номере Кэкстон вытащил свой «Полет» и попытался разобрать его под заинтересованными взглядами Блейка и Ренфрю.

Он не мог даже открыть его. Он все еще возился с ним, когда появился Касселехат не с одним, а с двумя механиками и физиками. И, когда механик со знанием дела разобрал его аппарат, ему объяснили разницу между «Полетом» две тысячи восемьдесят третьего года и нынешним.

Первоначально «Полет» работал на компакт-батарее, которая образовывала противоположные поля возле опоры. Между опорой и землей устанавливалась связь. Сдвигая поля, можно изменить связь. Таким образом, «Полет» опускался или поднимался для того, что бы поддержать высоту.

Все это, как объяснили Кэкстону, было слишком сложно. Аделедикнандер упрощал этот метод — чем? Кэкстон не очень понял. Очевидно, противоположные поля были не нужны, потому что электроны «знали», как оказаться на различных высотах.

Хотя он не мог понять эту науку, они все, наконец, разобрались в практических операциях.

Таким был второй день.

На третий их подняли на корабле к верхним слоям атмосферы.

С этой высоты трое из далекого времени смотрели вниз на планету. Они видели мир размером, как утверждалось в путеводителе, с Землю. Этот мир назывался Блейном. А через некоторое время он был уже слишком велик для быстрого взгляда.

Города и снова города. Бесконечные мили сельскохозяйственных угодий, затем обширный океан. Их судно проходило в верхних слоях атмосферы со скоростью, поглощающей мили и огибающей планету приблизительно за семь часов. На такой высоте и при такой скорости трудно было отличить Блейн от Земли. Материки были очерчены смутно, так что они могли быть чем угодно и где угодно.

Каждое утро Кэкстон поднимался с красивой кровати в своей превосходной, большой комнате, осматривался и нетерпеливо пожимал плечами. И когда, наконец, объявляли программу на день — это всегда была чья-то идея, но никогда его собственная. Его не оставляло ощущение навязчивости и убеждение в том, что сегодня предстоит еще один безрадостный день. Так оно и было.

В этих турах он почти ничего не видел. Мысли его были где угодно, только не там, где он находился. Впоследствии, когда Ренфрю и Блейк обсуждали события дня, в голове у Кэкстона мелькали какие-то смутные воспоминания об описываемом эпизоде. И некоторое время он улыбался, кивал и даже делал какие-то собственные замечания. Иногда — не очень часто — в этих воспоминаниях он казался довольно заинтересованным. В такие моменты он снова поражался и разочаровывался в себе. Потому что: «Правда, — говорил он себе, — торопиться некуда. Прошлое время ждет вечно… где-то». И, тем не менее, в следующее мгновение какая-то его часть больше не верила этому, а затем была злость, фрустрация — еще один бесконечный день, когда он плелся за своими возбужденными товарищами.

Изменение произошло на одиннадцатый день. Блейк и Кэкстон находились в номере. Ренфрю, спускавшийся вниз, не сказав зачем, вошел, улыбаясь во весь рот. Он сказал:

— Я все время слышал ваши тихие мысли, Питер, и, наконец, они тронули меня.

Он пояснил:

— Может, вам будет интересно услышать, что я только что купил нам всем билеты до Земли, и, как я понимаю, когда мы доберемся туда, нас будет ожидать какое-то подобие приветствия.

Молча Кэкстон продолжал в раздумье лежать на кушетке, но очень легко покачал головой. Добраться до Земли, очевидно, должно было быть настолько простым делом, раз Ренфрю хотел, чтобы это произошло.

«Я, — подумал он, несколько сбитый с толку, — не смог бы сделать этого менее, чем за три недели или месяц».

Думая так, он удивлялся себе, тем не менее настроение поднялось.

На Землю. Слава Богу.

17

Через три часа они, конечно же, отправились в поездку, и, конечно же, им понадобилось почти столько же, чтобы добраться до своего отеля из космопорта через приветствующие их толпы.

В тот вечер, когда во время интервью, транслировавшегося на весь мир, его спросили, что он хочет увидеть на Земле больше всего, Кэкстон сказал:

— Город Лейксайд. Журналисты были ошеломлены.

— Но почему? Родились вы в другом месте, и жили вы не там.

— Я видел его во сне, — вежливо сказал Кэкстон. Он приукрасил ложь. — Где-то в долгом сне, может под самый конец, перед пробуждением, явилось мне название, и вот интересно, очевидно, — все с той же вежливостью, — через пять веков мы можем посмотреть на наши родные города, как люди, занимающиеся археологическими раскопками. Естественно, я хочу туда, но сначала — Лейксайд.

Ему показалось, что это была смелая мысль — назвать город, где он очутился, выйдя из Дворца Бессмертия несколько сот лет назад. Но он верил, что Обладатели знали, что это он отправился в это невероятное путешествие, и они должны знать так же, что у него была цель, связанная с ними. Так что его присутствие здесь не было тайной.

«Нет, нет, — подумал Кэкстон, — они меня могут видеть, а я их не могу». У него была надежда на то, что его откровенность и искренность — это было доказано тем, что он проделал такой огромный путь во времени — даст ему то, в чем раньше ему было отказано.

Это, как ему показалось, было для него самой простой и самой прямой возможностью.

Команда операторов прибыла прямо в отель, и вот, когда Кэкстон вышел, Блейк ждал его возле дверей.

Кэкстон увидел, что несколько человек наблюдали за ним, словно у них были личные планы на него. Но первым был Блейк, и Блейк сказал:

— Вот, кто делает это, приятель.

Кэкстон понял, что происходит, и он взял себя в руки. Он считал Блейка важной персоной и ему просто повезло, что внимание его было сосредоточено на его бывшем боссе. Таким образом он избежал прямой конфронтации с одним из проницательных людей среди тех, кого он когда-либо встречал до сих пор.

Блейк продолжал.

— Питер, — сказал он и тряхнул своей темноволосой головой, — вы ведь никогда не жили в Лейксайде, не так ли?

Кэкстон должен был признать, что не жил.

— На самом деле, если я правильно помню, ваш родной город находиться около пятисот миль западнее.

Кэкстон ничего не сказал, и Блейк спросил:

— Вы когда-нибудь были в Лейксайде?

Кэкстон решил, что одна его поездка в 2083 году не считалась визитом. Поэтому он опять покачал головой и попытался на этот раз напустить на себя несколько загадочный вид.

— О'кей, О’кей! — качал головой Блейк. — Если вы так хотите, друг мой, то так и будет.

Он по-дружески схватил Кэкстона за руку и потащил в дверь к ожидавшим там людям.

— Здесь вот человек, который хочет с вами познакомиться.

Он подал знак, и вперед выступил какой-то сурового вида человек лет сорока. Блейк сказал:

— Мистер Бастман, я хочу вас познакомить с моим другом, Питером Кэкстоном. Это, — он произнес слово, похожее на «шлемиль», но такое же, конечно, было невозможно, и после такого начала Кэкстон не осмелился спросить имя еще раз. Какой-то Бастман. Остановившись на этом, он начал бормотать что-то о признательности, когда, впервые взглянув на этого человека, смог разглядеть его как следует.

Это был момент дежа вю. Не «я уже был здесь раньше», а «я уже видел этого человека». Где? Кэкстон задрожал. В двадцатом веке, где еще? А если так, тогда-тогда…

Опять говорил Блейк:

— Мистер Бастман отличается от большинства людей, которых мы встретили в этой эре тем, что, как и Касселехат, он говорит на среднеамериканском почти как на родном.

— Обладатель!

Что спасло Кэкстона от того, чтобы не встать и не выдать себя, ибо он был ошеломлен, так это другие люди, которые лезли вперед, улыбались, пожимали его руку, бормотали слова на диалекте теперешнего времени, которые Кэкстон уже некоторым образом понимал и на которые он отвечал в своей манере, медленно выговаривая каждое слово.

И с каждой секундой он все больше овладевал собой, восстанавливая свою защитную оболочку, которая обычно была из мрамора и железа, и каждую секунду он думал: «Где? Кто?» За эти полторы минуты беглых знакомств память его пролистала весь опыт общения с Обладателями, а его было не много, так что он мог зрительно представить Бастмана, состарившегося до семидесяти. Но лихорадочно перебрав несколько людей, которых он видел во Дворце Бессмертия или как-то связанных с ним, он быстро сосредоточился на одном человеке.

«Тот старик… Как это сказал тот торговец Келли: „Он выглядит, как все самые важные и властные менеджеры в мире“ — Надо поддержать связь с этим парнем!»

Когда они прощались, он в отчаянии сказал это же самое и поймал удивленный взгляд Бастмана.

— Ну, конечно, — сказал он вежливо, — я увижу вас утром, как мы только что договорились.

— Ради Бога, Питер, — это был Блейк, — вот вы опять.

Одной рукой он обхватил Кэкстона за плечи, рассмеялся дружелюбно, но несколько извиняюще, и, наклонившись вперед, объяснил Бастману:

— Кажется, мы никак не можем полностью оставить его в двадцать пятом веке. Он все время ускользает куда-то.

Кэкстону же Блейк сказал:

— У мистера Бастмана личная воздушная яхта, которая, по всеобщему мнению, гораздо удобнее, чем государственная: так что он отвезет нас завтра в Лейксайд.

18

Процессия, направлявшаяся на следующий день в Лейксайд, состояла из прекрасного корабля Бастмана, правительственного конвойного судна и большого корабля с операторами и репортерами, которые, очевидно, будут следовать за ними по пятам.

Внутри роскошный корабль Бастмана был размером с железнодорожный личный вагон. Кэкстон сидел на плюшевом стуле возле огромного окна, его беспокоило то, что он уже достиг своей цели. Неожиданное появление Бастмана было, в своем роде, все, на что он надеялся, когда упомянул Лейксайд.

Тем не менее он решил, что не будет тянуть попусту время, а попытается определить местонахождение нужного ему дома…

Здесь, как оказалось, была только одна проблема. Когда экспедиция добралась до Лейксайда и под его управлением пролетала над городом, он не мог найти ничего похожего на этот дом.

Он повторял себе, что холмы существенно не менялись. Трудно поверить, что кто-либо — строитель, комиссия по городскому планированию, военная необходимость, или что бы там ни было — тратил время, усилия или деньги на то, что бы сровнять с землей постамент подобный тому, на котором стоял тот дом в 2083 году.

Однако во всем Лейксайде наблюдалось только два основных холмистых образования. Кэкстон подходил к ним со всех углов — и преуспел только в том, что запутался. Ни с воздуха, ни с земли не было ничего, что напоминало бы то, что он видел когда-то. Конечно, прошло уже четыреста лет. На одной из вершин город построил музей, что было довольно глупо, как казалось очень раздраженному Кэкстону. Когда, справившись, он узнал, что музей был построен только сорок восемь лет назад, у него появилось болезненное подозрение, что это действительно было то самое место, и что тут в результате чьего-то идиотизма был конец его надеждам.

Они прилетели обратно в Нью-Йорк поздно вечером. У Кэкстона было ощущение, что он, должно быть, выглядел дураком в глазах тех людей, которые весь день или по крайней мере время от времени смотрели на него со своих настенных экранов. Он не мог представить, что кто-то еще интересовался гостями из прошлого до такой степени, чтобы продолжать уделять основное внимание такому скучному событию, как путешествие в поисках неизвестно чего.

Тем не менее, когда у него в тот вечер брали интервью по телевидению, журналисты, казалось, были настойчивы, принимали его серьезно и были чрезвычайно заинтересованы его утверждением о том, что невозможно найти за время однодневного визита то, что он ищет. И поэтому он выразил свое намерение переехать на некоторое время в Лейксайд.

— Но что вы надеетесь найти, мистер Кэкстон? — настаивал собеседник.

— Не знаю. У меня такое чувство, будто я узнаю, когда увижу это.

Собеседник улыбался.

— Мистер Кэкстон, вы определенно захватили воображение нашей довольно поразительной эры этим своим мистическим сном. Он до некоторой степени напоминает древний поиск Святого Грааля, мы, — он взглянул на камеру, — будем держать наших зрителей в курсе. Удачи, сэр.

Он протянул руку, и Кэкстон пожал ее. По пути в комнату он подумал, «Мой поиск — поиск бессмертия, и вести я его буду с тем же фанатизмом, что и древние крестоносцы. Даже…» Ему вдруг пришло в голову, что если исходить из того, что знал диктор о его цели, это сравнение было неудачным и даже лишено вкуса. Но с его действительной, скрытой целью некоторое сходство было. Потому что те искатели древности пришли к ужасному пониманию того, что человек смертен, так что для своего времени по-своему они сделали то, что он делал сейчас. Было это их безумием? Он всегда так думал. А его? Было или нет, в любом случае, сдаться было невозможно. Что еще делать? Вернуться на Центавры — совершенно не хотелось. Обживаться в двадцать пятом веке? Нехотя он согласился с Блейком и Ренфрю, что это было невозможно, легче не будет. Они были, как эмигранты из очень отсталой страны, а такие селились в каком-нибудь месте рядом с себе подобными. Только такого места для эмигрантов времени не существовало.

В тот вечер, пока Блейк и Ренфрю наблюдали за ним, не говоря ни слова — некоторое время — Кэкстон уложил свои вещи. Ощущая на себе их взгляд, следующий за каждым его движением, он чувствовал себя бесконечно глупо, и тем не менее был настроен решительно. Именно Кэкстон наконец нарушил молчание.

— Я на несколько дней уеду. Надеюсь, вы не будете возражать.

Двое обменялись взглядами, а затем Ренфрю подошел к тому месту, где Кэкстон склонился над своим чемоданом, и положил руку ему на плечо.

— Мы едем с тобой, приятель. Нед и я можем выбраться из Лейксайда так же легко, как и из любого места. О'кей?

Это был еще один из тех сумасшедших, эмоциональных моментов.

«Ради Бога, — подумал Кэкстон, сдерживая слезы, — если я не поостерегусь, то скоро разрыдаюсь, как женщина, и расскажу им всю эту безумную историю».

Они двинулись в Лейксайд.

Бастман отправился с ними.

— В конце концов, — сказал он, — я независим и богат. Так что я в вашем распоряжении. Делать что-то другое мне не хочется.

Кэкстон это мрачно обдумал. Становилось ясно, что даже «оппозиция» во Дворце Бессмертия не собиралась устраивать ему легкую жизнь.

19

В последующие семнадцать дней в дневнике Кэкстона — если бы у него хватило терпения вести его — можно было бы прочесть:

В течение недели каждый день ездил на Пиффер-Роуд. Сейчас это часть Центр-Востока 42, который состоит из длинного торгового ряда, тянущегося на тридцать семь с половиной миль откуда-то с севера от Бульвара Уорвик к Кисслинг-Драйв. Здесь семьдесят три города такого типа. Это то, что имел в виду Касселехат, когда сказал про возврат к городской структуре. В Центр-Востоке 42 я не нашел следов Дворца Бессмертия.

…Середина второй недели. Удалось ускользнуть и нанять одну поисковую фирму на поиск владельца всех домов на двух холмах в Лейксаиде. Это займет несколько дней.

…Так, выяснилось, что некая семья Магольсон владела одним из домов, пока собственность не была передана музею. И что в каждом поколении главу семьи Магольсонов звали Дэниелем. Поисковая фирма идет сейчас по следу семьи в этом поколении. Они рассчитывают, что адрес для меня будет у них завтра или послезавтра. То ли это? Нашел ли я Обладателя из основной дворцовой группы? Надеюсь, что да. Ренфрю и Блейк потеряли покой.

В тот вечер, когда у него появилась эта мысль, Ренфрю и Блейк пригласили пойти его куда-нибудь в бар. Кэкстон пошел, но было как-то неудобно. Что-то в их поведении было…

В полумраке бара они подняли бокалы по предложению Блейка и выпили за красивых женщин всех времен. Отпив из своего стакана, Блейк поморщился и сказал:

— Как мы сейчас можем предположить, человеческий запах отражает пищу, которую употребляют люди. Так, китайские собаки нашего времени яростно лаяли на белых посетителей и не обращали внимания на китайских путешественников, которые предположительно ели то же самое, что ели и в этой деревне. Так что, может быть, мы и не захотели бы близко общаться с женщиной шекспировских дней и захотели бы оставить Клеопатру Цезарю и Марку Антонию. Очевидно дело здесь не в ванной. Большое количество одеколона помогает, но, похоже, нам придется еще несколько месяцев подвергать свои клетки нынешней диете, прежде чем мы наконец сольемся с всеобщим запахом.

Он замолчал, и Кэкстон, начавший испытывать облегчение — разговор пока что, казалось, очень отличался от предыдущих — воспринял слова Блейка по их поверхностному смыслу. Он сказал:

— Я немного изучал это. Думаю, что дело в удобрениях, которыми пользовались тогда и сейчас. В старом Китае, вспомните, человеческим шлаком тщательно сдабривали почву, результаты, с точки зрения западного человека, были тошнотворны. Здесь же они применяют химические составы, которые были не известны в наше время.

Он уже собирался было дать более подробное описание, когда заметил выражение глаз Ренфрю, и остановился.

— Что случилось? — спросил он.

Блейк раскрыл было рот, чтобы снова сказать что-то, но Ренфрю, положив руку ему на плечо, остановил своего друга и сказал с улыбкой:

— Помните, когда вы оба предложили мне свои деньги. Я сказал, что думаю…

Кэкстон почувствовал, как у него изменилось лицо.

Он забыл.

Подарок в два с половиной миллиона от правительств четырех обитаемых планет Центавры был, очевидно, третьей частью той суммы, которую Ренфрю вложил за них правительственными облигациями пятьсот лет назад. Тогда вышел закон, санкционировавший такой долгосрочный вклад и, конечно, это был произвол со стороны правительства — делить этот вклад поровну на оставшихся путешественников во времени. По праву все деньги принадлежали Ренфрю.

Вскоре после того, как был выяснен источник этих щедрых денег, Блейк сразу же предложил свою долю Ренфрю и, после мимолетного колебания, это же сделал и Кэкстон. К его разочарованию, Ренфрю не стал сразу отказываться от предложенных денег. Тогда он с улыбкой сказал:

— Давайте оставим все как есть. Но у меня есть одна мысль, и я попросил бы вас обоих принять участие в довольно солидном финансировании. Если это осуществится, тогда я возьму чек. В противном случае, забудьте это.

Что было очень великодушно. Но это все же оставило деньги не Кэкстону.

Теперь, приготовившись к худшему, он думал: «Мне придется делать расчеты?»

Ренфрю продолжал:

— Я рад вам сообщить, что дело сработало. — Он нежно улыбнулся Кэкстону. — За последние недели, что вы осматривали город, Нед и я приценивались к супер кораблям. Ну, мой друг, — он вытащил руку и этим магнитным касанием легонько схватил Кэкстона за запястье, — мы сможем приобрести один за пять с половиной миллионов. Так что…

Ренфрю отвернулся от Блейка в своем ликовании, взглянув на него, Кэкстон же заметил на себе и взгляд Блейка. Блейк делал кивающий жест головой, а глаза его умоляли Кэкстона согласиться с этой идеей, какой бы она ни была.

Ренфрю заканчивал свое предложение.

— Почему бы нам не выложить равные суммы и совместно не приобрести корабль, который мы с Недом выбрали?

Кэкстон делал быстрые подсчеты, деля пять с половиной на три, а так как треть была меньше того, что у него было более чем на полмиллиона, то это ничего не значило, это была такая же нереальная сумма, как и первоначальное количество, которым он все равно никогда не обладал.

На его личные цели оставалось еще достаточно. Если уж эта просьба ничего для него не значила, то можно было, недолго думая, соглашаться.

Практически он и не раздумывал — и не имел подозрений.

— Великолепно! — сказал он громко, слишком громко.

— Считайте дело сделанным. Даже…

Он вытащил свою чековую книжку и выписал чек Джеймсу Ренфрю на один и пятьдесят шесть миллиона. Размашисто подписывая его, он услышал, как Блейк рассказывал ему их планы.

Кэкстон смутно увидел, как Ренфрю взял чек. Но внутри него была ужасная пауза… Что он сказал? Какая поездка?

Блейк пылко рассказывал:

— Завтра мы проверим корабль. Да, он автоматический. Нет проблем. И потом, на следующий день, уезжаем.

Кэкстон смотрел на него, ничего не соображая. Затем не смог сдержаться:

— Ради Бога, куда мы едем?

Блейк с сияющими глазами ответил:

— Питер, это один из кораблей, который может добраться до Центавры за три часа, до Сириуса — около десяти и так далее.

Теперь он уже схватил Кэкстона за руку. Его взгляд искал глаза Кэкстона.

— Слушай, малыш, мы ведь здесь поиграли с вами в вашу игру. А теперь вы поиграйте в игру Джима — пару месяцев космического исследования. О'кей?

— Немного попутешествуем, — сказал Ренфрю. — Что скажете, дружище?

Он не сопротивлялся. Не мог сопротивляться. Пока не мог. Странно, но он все еще испытывал привязанность к ним обоим: не мог возражать их планам.