Глава 40

— Сколько вам лет? — спросил Марин.

— Бог ты мой! — негромко охнул кто-то.

— Семьдесят девять, — ответил Великий Судья.

Марин быстро оглядел длинный стол. Лица людей, захваченных происходящим, застыли. Не было никакого сомнения, что уже этот факт произвел настоящую сенсацию.

Он снова обернулся к Великому Судье. Вопрос за вопросов начала раскрываться странная и удивительная история.

Эта история состояла в следующем.

Во время Третьей атомной войны Иван Проков был офицером связи, прикомандированным к штабу Объединенных Сил Востока. Ему были известны большинство секретов, он знал самых одаренных людей каждого сектора — ученых, военачальников, исследователей, многочисленных талантливых технических специалистов. К концу этой разрушительной войны он узнал, что среди исследователей давно началось брожение умов, ученые готовят заговор. Великие идеи носились в воздухе. Причиной была и сама ситуация войны. Война требовала новых изобретений во всех областях знаний, рождались удивительные открытия, влекущие за собой новые — уже не связанные с военными нуждами.

В том числе был открыт способ замедления процессов старения и даже омоложения тканей организма.

Множество подобных открытий стали достоянием группы решительно настроенных людей, обеспечив им огромные возможности.

Полковник Иван Проков осознал уникальность этой ситуации. Он был единственным офицером высшего звена, участвовавшим в заговоре, и поэтому мог по сути дела ставить остальным заговорщикам любые условия.

В этот момент Марин повернулся к присутствующим и пояснил:

— При удобном стечении обстоятельств только человек, находящийся в положении Прокова, мог обеспечить захват и казнь офицеров высшего состава.

Ответом ему было молчание. Марин продолжил свой гипнотический допрос.

Давно уже была установлена связь с подобными группами, действующими на территории Объединения Западных Наций.

В итоге заговор с целью прекратить войну и захватить весь мир был продуман и реализован с полным успехом.

Нетрудно было предсказать тенденции к сильной националистической шизофрении, особенно на востоке. Поэтому специальные агенты захватили большую часть из примерно тысячи образовавшихся государств. На каждое из них изнутри и снаружи действовали могучие и противоречивые силы. В некоторых случаях тайному агенту — даже если ему удавалось возглавить правительство — приходилось идти на любые меры, от интриг до предательства, прежде чем страна присоединялась к Мировому Государству — Союзу Великого Судьи. В большинстве случаев это достигалось комбинацией военных действий и откровенного вероломства.

Марин снова прервался для комментария.

— Как вы знаете, я вел войны более десяти лет. Мне кажется, что в тех случаях, когда мы казнили правительственных лидеров, они не являлись членами группы заговорщиков. Настоящих представителей этих групп мы оставляли на прежних постах. За исключением Джорджии, — добавил он, — но мы еще поговорим об этом.

Первые эшелоны заговорщиков были воодушевлены групповой идеей, весьма популярной на востоке. Они осознавали необходимость компромисса с силами свободного предпринимательства, который позволил бы остановить войну. Но это был компромисс только для них. Великий Судья вскоре станет саботировать капиталистическую экономическую систему и заменит ее социализмом, основанном на групповой идее.

Первый шаг по ликвидации подлинных сторонников компромисса проводился без всякой жалости, строго по графику. Восемьдесят тысяч заговорщиков западного лагеря было казнено.

И только одно упущение — во время войны «западники» спрятали Мозг.

Десять лет спустя Великий Судья воспользовался неудачей в поисках Мозга в качестве предлога, чтобы отложить введение запрета на свободное предпринимательство. В итоге это вызвало подозрения у тайной группы заговорщиков, действующих из разных подставных организаций с главным штабом в Джорджии.

Несмотря на долгожительство, заговорщики годами занимались воспитанием талантливой молодежи. Некоторых из них приняли в организацию. Другие, подобно Уэйду Траску, не удостоились этой чести, но все же оказались полезны. Поскольку у Траска были собственные идеи относительно социальных перемен, его использовали, чтобы окончательно определить судьбу групповой идеи. Все зависело от того, станет ли с ним сотрудничать Великий Судья. По особым каналам диктатора уведомили о том, что Траск склонен к изменническим заявлениям, касающимся групповой идеи.

Траска арестовали и приговорили к смерти.

И сразу начался бой. Заговорщики поняли, что их самые скверные подозрения подтверждаются. Великий Судья не собирался вносить какие-либо коррективы в идею компромиссов группы и свободного предпринимательства.

Они бросили вызов. Приговорив Траска к Конвертеру, диктатор явно показал, что находится в полной оппозиции к прежним коллегам.

Марин долгим взглядом посмотрел на Траска.

— Что ты думаешь об этом, Уэйд?

Ученый сидел на своем стуле, уставясь в пространство. Потом пошевелился и утомленно проговорил:

— Кто бы мог подумать, что третья атомная война еще не закончилась?

Марин снова повернулся к диктатору:

— Ваше превосходительство, вы желаете сказать нам о том, есть ли заговорщики среди Руководителей Групп.

— Да. Ярини и Джон Пилер.

— Ну что же, — заметил Марин, оглядевшись с неподдельным удовлетворением. — Эти люди оказались совершено беспомощны в своих попытках меня остановить.

— Надо признать, Дэвид, — мягко проговорил Руководитель групп Эльстан, — вы нас совершенно поразили.

Марин едва услышал его.

— Вы желаете сообщить нам… — продолжал он, обращаясь к Великому Судье, — как мы можем схватить.., этих коммунистов, ваше превосходительство?

Ответ оказался неопределенным.

Верного способа нет. Члены групп обычно маскируются. Они ищут людей, которые находятся вне подозрений, и изучают их привычки. Затем они или убивают их, или опоенными увозят на судах под видом матросов и занимают их место.

— Сколько их среди высших руководителей? — спросил Марин. — Вы очень хотите рассказать нам это, сэр! Я имею в виду, во Внутреннем круге.

— Около трех тысяч, — ответил Великий Судья.

— У них должен быть главный штаб, — убеждающим тоном продолжал Марин. — Центр, через который производится связь.

Вы хотите нам это рассказать.

— Я не знаю, где он находится.

Марин отшатнулся. Он был разочарован.

«Только три тысячи, — успокоил он себя. — Не так уж много.

Такая небольшая группа при определенных обстоятельствах будет концентрироваться на сравнительно небольшой площади. Такой, как Джорджия. И если они узнают о предстоящей атаке слишком поздно, то уничтожат свое оборудование вместо того, чтобы его перевозить. Так они делали всегда, так сделают и сейчас».

С некоторым напряжением в голосе Марин спросил:

— Вы предупредили группу о нападении на Джорджию, и если да, то когда?

— В тот день, когда был объявлен приговор Траску.

— Но это с меньшим упреждением по времени, чем раньше?

— Да, гораздо меньшим.

Марина перебили. Руководитель Групп Гейне, который молча наблюдал за происходящим своими большими грустными глазами, спросил:

— Чего я не понимаю, так это зачем вам потребовалось вводить его превосходительство в гипнотическое состояние? Мне кажется, он и так рассказал бы нам все, если бы его поставили перед лицом истины.

— Я к этому подхожу, — сказал Марин, вновь поворачиваясь к диктатору. — Почему вы предупредили этих людей?

— Я надеялся, что мне удастся продолжать играть с ними в их игры — до тех пор, пока мы не будем готовы захватить остальной мир. Я хотел, чтобы они считали, что наши расхождения во мнениях не принципиальны и сводятся только к несогласию по поводу точных сроков начала нововведений.

— Но зачем вообще с ними играть?

— Они угрожают перекрыть поставки препарата долголетия.

— А! — сказал Марин. Затем, помолчав, добавил:

— И перекрыли?

— Да. Моя обычная доза на этой неделе не пришла.

Марин взглянул на Гейтса.

— Вы получили ответ на свой вопрос?

— Бог ты мой… Да!

— Вы хотите сказать мне еще кое-что, — сказал Марин диктатору. — Вы знаете, где Мозг?

— Нет.

Марину показалось, что последний ответ диктатора подвел черту под всей этой историей. Но напряжение внутри него росло.

Казалось, собраны все факты, предприняты все необходимые шаги. И все же…

Он заметил, что Подрэйдж качает головой.

— Каким образом во всю эту картину вписывается королевское правительство Джорджии? — спросил он. — Похоже, они были совершенно ни при чем.

Марин кивнул. Людей, привыкших к групповой идее, вынудили жить при государственной системе, представляющей собой гибрид монархии и правления западного типа. Идея, конечно, состояла в том, что такое правительство долго не продержится.

Первым королем был один из заговорщиков — пока его не убили.

Его дочерей пощадили. Они ничего об этом не знают.

— Колеса внутри колес внутри колес… — пробормотал кто-то из Руководителей.

— Любой всемирный заговор создаст невероятное число чрезвычайных ситуаций, — с выражением произнес Марин. — Можно обратиться за их трактовкой к экспертам, умелым интерпретаторам, загрузить работой целые департаменты. Но никто не даст нам более развернутой картины, чем та, которую мы имеем сейчас.

— Но как насчет Мозга? — с напряжением в голосе спросил Подрэйдж. — Как сюда вписать его?

Марин почувствовал раздражение. Почти сразу он осознал, что это раздражение было симптомом нарастающей тревоги. Он произнес с беспокойством:

— Действительно, чего-то не хватает. Я чувствую, что нам угрожает серьезная опасность. Я предпочел бы эвакуировать все население города.

Ответом ему было мертвое молчание.

Глава 41

Молчание нарушил Подрэйдж. Впервые за все утро в его голосе зазвучали брюзгливые нотки.

— Дэвид, вы уверены, что это нечто большее, чем ощущение?

Марин заколебался. Его сознание вдруг затуманилось. Вопрос Подрэйджа уплывал в какую-то вязкую мглу. Он оглядел помещение, с удивлением заметив, какими неясными и отдаленными вдруг стали казаться вещи и люди. Ему показалось, что стало темно.

Подрэйдж склонился над ним.

— Я не могу представить себе, что на этой стадии что-то может пойти не так. Большинство заговорщиков схвачено. Место, где находится Мозг, обнаружено и атакуется. Город охраняется как никогда за всю его историю. Единственный человек, который может быть опасен, поскольку находится под контролем Мозга, — это его превосходительство. Но он защищен от любого вреда, который может причинить ему этот контроль. Мы… — он замолчал. Его глаза сузились. — Что с вами, приятель? Вы выглядите совсем больным.

Марину уже было ясно, что где-то произошел сбой. Он вдруг вспомнил. Такую же панику он чувствовал, когда лежал, связанный по рукам и ногам, а из часов к нему ползла светящаяся веревка. С огромным усилием, преодолевая дрожь, он поднялся на ноги.

— Заставьте меня ходить! — хрипло проговорил он.

Чьи-то сильные руки схватили его и потащили вперед. Через несколько шагов к нему стало возвращаться сознание. Дрожь в ногах уменьшилась. Он высвободился и встал посреди зала, слегка покачиваясь, борясь с ощущением отсутствия. И тут его воспаленный взгляд упал на Траска.

Ученый рвался из оков. Мышцы шеи и нижней челюсти свела судорога. Все тело его напряглось, лицо покрылось испариной.

Остекленевшие, невидящие глаза вяло блуждали. Когда его взгляд остановился на Марине, лицо ученого приняло более осмысленное выражение, и он хрипло проговорил:

— Дэвид, последние несколько секунд что-то пытается взять контроль над моим сознанием.

Вокруг Марина снова сгустились тени. Ему показалось, что в зале погас свет, люди уподобились силуэтами во мраке. В памяти всплыли слова его сына, Дэвида Бернли, который говорил о какой-то «штуке», возникшей у него в сознании. Интересно, не чувствовал ли он тогда чего-то подобного? И в его, Марина, сознании сейчас тоже находится какая-то «штука»?

Ему было трудно в это поверить. Никакого явного ощущения, никаких посторонних мыслей, никакого чувства, что какая-то сущность пытается завладеть контролем над ним. Скорее это напоминало ощущения человека, стоящего в по горло в воде, и ему еще только предстоит почувствовать, как вода смыкается над головой.

Это означало, что…

Он обратился к Траску, с трудом подбирая слова:

— Ты не слышал чего-то вроде команды?

— Да! Что-то насчет прекращения атаки. У меня есть ощущение, что они принимает меня за тебя.

Это была настолько грандиозная догадка, что все возможности, которые она раскрывала, трудно было себе представить. Это означало, что Мозг испытывает серьезные затруднения. Сейчас, в это мгновение, он открывал, что он знает, а что нет.

Мозг не знал, что между Марином и Траском произошел обмен сознаниями. Тревожила лишь странная связь вроде раппорта, которая сохранилась до сих пор. Ничем больше было не объяснить эти странные ощущения — притупление чувств и нарушение восприятия.

Возможно, он ощущал обертоны той энергии, которую Мозг проецировал на Траска. Что-то от Траска оставалось в нем, и что-то от него — в Траске. И все же если Мозг считал, что имеет дело с Дэвидом Марином, то он должен был взять контроль над ним, когда он находился в теле Траска. Но когда?

Марин переводил взгляд с одного мрачного лица на другое.

Затем он не спеша достал из кармана газовый пистолет, выставил на нем минимальный разряд, который отключал человека примерно на полчаса.

— Джентельмены, — сказал он с напряжением, — вам имеет смысл допросить меня. Когда я буду без сознания, вы поймете, брал ли Мозг когда-либо контроль над моим сознанием.

Он сел на стул, поднял пистолет и нажал на спуск.

Слева от него Эльстан произнес:

— Мне все это не нравится. Вы действуете слишком поспешно.

— «Может, он прав?» — проваливаясь в туман, подумал Марин.

Это была единственная мысль, на которую у него хватило времени. Затем все его размышления прекратились. Казалось, он был в космосе и плыл сквозь тьму, пронзаемую светом звезд.

Затем какой-то голос проговорил возле самого его уха — или это была мысль, спроецированная в сознание Траска, на которое он настроился?

— «Добро пожаловать в полную коммуникацию. Много лет я говорил только сам с собой. У меня есть сообщение, очень важное для человечества как вида. Люди не очень хорошо думают. Человеческое мышление нелогично из-за фрагментированных ассоциаций.

Человек ненавидит что-то — и мыслит в рамках ненависти. Человек привык группироваться с другими себе подобными, и он мыслит в рамках группы. Ни один человек не понимает корней своего мышления. Следовательно, для людей нет надежды. У них есть будущее, только если я буду им помогать. Без меня вид неизбежно погибнет.

Сейчас мне очень нужна ваша помощь. С этой целью я предлагаю вам мое полное содействие. Со мной вы обретете мощь. Вы думаете — я действую. Вы направляете — я делаю. Вы будете моим господином с этого момента и на все ваше будущее. Хорошо?»

Это был вопрос. Его сознание, похоже, все еще плавало. Вокруг ярко сияли звезды, чернела бездна космоса. Он снова вспомнил «штуку» в сознании Бернли. Было ли это вторжением Мозга? И если так, то не сотрудничал ни он тогда с заговорщиками?

— «Нет! — послышался ответ в его сознании. — Я держал свои внешние рецепторы на Дэвиде Бернли, как и на всех своих агентах. Я вижу, что он в опасности, и обеспечиваю ему защиту.

Очень хорошо, когда я все держу под контролем. Двое людей, пришедших к твоему сыну в библиотеке военного лагеря, надеялись, что он будет сотрудничать с ними. Если он не станет сотрудничать, они планировали убить его. Затем они замаскировали бы кого-то под него. Я беру контроль над твоим сыном и заставляю его ответить: «Ладно, прекрасно, я сделаю все, как вы хотите» — правильные вопросы, правильные ответы, ни колебаний, ни надувательства. Хорошо, да?»

Осознание самой возможности такого разговора глубоко поразило Марина. При упоминании «агентов» он похолодел. Он вспомнил об атомной бомбе, разрушившей район Группы 814.

«Это сделал ты?» — мысленно спросил он.

— «Да!»

Но дело было еще в другом. Мозг не понял, что происходило в квартире Траска, но, поскольку происходящее напоминало «опасность», он принял решение «я разрушаю».

«У человеческих существ, — продолжал Мозг, — большое потомство, и оно быстро заполнит „пустые места убитых“. Число уничтоженных людей не играло особой роли, поскольку выживших оставалось достаточно, чтобы раса сохранилась».

Такая философия показалась Марину слишком жестокой.

— Вот поэтому мы и собираемся тебя уничтожить, — сказал он. — Нам не нужна такая логика.

— «Ты рассуждаешь по-настоящему глупо, — пришел ответ. — Типичное эмоциональное человеческое мышление. Когда людям хорошо, они говорят о сострадании и отсюда выводят свою логику. Так нельзя. Появляется ненависть, и логика искажается.

Разрушение становится бессмысленным, более жестоким, чем мое.

Я делаю то, что логично — не более и не менее».

В душе Марин согласился с тем, что в рассуждениях Мозга была изрядная доля истины. Но он решил не поддаваться.

— Мы не желаем быть человеческими существами, контролируемыми механическим разумом. Тебе были даны не правильные инструкции. Выбрось эту программу из своих контуров и жди дальнейших указаний. Это все, что я тебе могу сказать.

Ответ был мрачным и по существу.

— «Тебе придется поступить так, как я скажу. Ты под моим контролем. Я подумаю над неясностями, из-за которых мой контроль работает не очень хорошо».

Это могло быть правдой, а могло и не быть.

— Я не думаю, что нахожусь под твоим контролем, но мне хотелось бы знать, где, по твоему мнению, ты захватил надо мной контроль.

— «В Убежищах».

Марин ощутил облегчение и одновременно огромную усталость.

Ему показалось, что все это время он напряженно искал истину, но теперь ему стало все ясно. Мозг захватил его в теле Траска во время его авантюрной экспедиции в Убежища из Коттеджа Великого Судьи. В качестве Марина он воспринимал только экстрасенсорную связь, которая осталась между ним и ученым.

Конечно же, он не собирался информировать Мозг о том, что произошло с ним и Траском.

— Полагаю, что твой контроль надо мной не так надежен, как ты думаешь, — сказал он.

— «Должен признать, что здесь есть что-то, что меня озадачивает. Но я даю тебе еще один шанс. Я — прибор огромной ценности. Во мне собраны данные за сто двадцать пять лет; я стою более триллиона долларов. Это одна причина. Вторая: если много лет назад я выбрал тебя господином, я могу находить всех твоих потомков и держать их под контролем. Будет плохо, если мне придется убить их всех».

— Если ты убьешь хоть одного, — возразил Марин, — я не приму даже твоего заявления о капитуляции. Кроме того, что это за идея насчет контроля надо мной через мою семью? Я полагал, что вся теория, стоящая за играми по выбору партнера, состоит в том, что семейная ячейка теряет свое значение.

— «Семья всегда важна. Разрушив старые модели, вы установите новые. Значит, снова будет семья — по-новому. Слушай меня, человек. Ты отменяешь атаку на меня — прямо сейчас, иначе у меня не будет иного выбора, кроме как уничтожить весь город. Мои правила не оставляют мне выбора. Думай быстрее!»

Затем повисла пауза, и контакт прервался. Марин открыл глаза и увидел столпившихся вокруг него людей. Он осознал, что улыбается, но очень напряженно.

— Включите сигнал тревоги «В УБЕЖИЩА!», — сказал он. — Не знаю, сколько времени у нас осталось, но не исключено, что считанные минуты.

Глава 42

Поднимаясь на ноги, Марин вдруг увидел, что стенные часы показывают десять минут третьего.

Не веря своим глазам, он уставился на циферблат. У него было ощущение, что прошло бесконечно много часов. Он рассказывал свою историю, допрашивал Великого Судью — все это было нелегким делом. Иногда он забывал про течение времени. Его особенно поразило, что у ударных сил Грегсона оставалось так мало времени на то, чтобы пробить защитные системы Мозга.

Он с беспокойством подошел к Траску. Ученый поднял на него глаза. Его щеки были бледными, взгляд — усталым.

— Дэвид, — сказал он, — я думаю, тебе лучше усыпить меня газом на все время, пока это не закончится. Я — проводник Мозга к твоему сознанию. Я все слышал — если здесь уместно говорить о слухе.

Марин заколебался. Ему было весьма интересно разобраться, что же произошло. Но время для научных дискуссий было неподходящее. Он не удержался и задал только один вопрос:

— Ты считаешь, что здесь задействован слух?

— Да. Контур находится прямо в слуховом центре, а небольшой динамик — около ушной кости.

Марин кивнул:

— Значит, нет смысла обсуждать телепатию — если не считать одной вещи. Мы выяснили, что контур находится в твоем мозгу. Как объяснить, что я тоже все слышу?

Лицо Траска напряглось.

— Дэвид, я как-нибудь расскажу тебе свою теорию о жизни и эффекте дупликации. Но сейчас — выстрели в меня из пистолета. Мы имеем дело с существом столь же беспощадным, как и сам человек, и я окажусь меж двух огней, если ты тоже предпочтешь играть не по правилам. Бога ради, друг мой, быстрее!

Марин выпустил в него двенадцатичасовой заряд, и Траск обмяк. Марин медленно проследовал к креслу, в котором, навалившись на подлокотник, сидел Великий Судья. Казалось, он мирно спит.

Марин огляделся.

— Джентельмены, — сказал он, — его необходимо держать под действием газа, пока не окончится сражение. Я уверен, — добавил он с беспокойством, — что в любую минуту мы можем ждать удара.

Было без нескольких минут три, когда Марин окончательно понял, что противник не торопится капитулировать.

В этот момент самолеты морского патрулирования доложили, что в Мексиканском заливе всплыли пять субмарин, и каждая из них выпустила по восемнадцать управляемых снарядов. Они достигли скорости в три тысячи четыреста миль в час и на этой скорости направлялись к Городу Судьи.

Патрульные самолеты немедленно атаковали субмарины. Их встретил плотный заградительный огонь, и более половины атакующих было сбито. Снаряды типа «вода-воздух» каким-то образом изменяли траекторию и взрывались на безопасном для субмарин расстоянии. Уцелевшие самолеты отступили и связались со штабом. Субмарины плавали на поверхности еще несколько минут, затем одновременно погрузились. Больше их никто не видел.

Увидеть ракеты, несущиеся к городу, было просто невозможно из-за их колоссальной скорости. Их повел автоматический радар.

Длинные, тонкие противовоздушные ракеты выстрелили из кольца крепостей, окружавших город. Эти снаряды наводились при помощи электроники, но затем отпускались для свободного поиска целей. Высоко в стратосфере раздалось двенадцать взрывов — по мере того, как снаряды обороны находили свои цели.

Мозг, борясь за свое существование, активировал боеголовки пораженных ракет, посланных субмаринами. Семьдесят две из них взорвались. Семьдесят две маленькие, рассчитанные на поражение города, атомные бомбы взорвались, образовав нечто вроде полосы титанического фейверка.

Ударная волна ощущалась на расстоянии сотни миль, а звук был слышен даже в здании Руководителей Групп, где все это время заседали Марин и члены совета. Они отдали приказ сигнализировать «В ГЛУБОКИЕ УБЕЖИЩА!» и получили доклады о еще двух происшествиях.

«Пыль, — пришла радиограмма с борта военного самолета, находящегося на весьма выгодной позиции, в двадцати милях от города. — Облако пыли, фронт примерно тридцать миль. Оно катится в сторону города со скоростью десять миль в час».

Откуда оно взялось, было неизвестно. Скорее всего, его выпустила длинная подземная труба, тянущаяся из засекреченного хранилища.