Маркхэм, Хэс, Ванс и я остались одни в квартире. Темные, низко плывущие облака заслонили солнце, мрачный, рассеянный свет усиливал трагическую обстановку. Маркхэм закурил сигару и стоял, облокотившись на рояль, с огорченным, но решительным видом. Ванс подошел к картине, висевшей в гостиной, кажется, это была «Спящая пастушка» Буше, и глядел на нее с циничным презрением.
      – Пухлые красотки, скачущие Купидоны и ватные облака для царственных кокоток, – заметил он. Он питал глубокое отвращение к живописи эпохи французского декаденса во времена Людовика XV. – Интересно, какие картины вешали куртизанки в своих спальнях до изобретения этой живописи, с ее безоблачными небесами и кудрявыми овечками?
      – В данный момент меня больше интересует, что произошло прошлой ночью в этой спальне, – нетерпеливо перебил его Маркхэм.
      – Нечего ломать над этим голову, сэр, – ободряюще сказал Хэс. – Я думаю, что, когда Дюбуа проверит эти отпечатки по нашему регистру, мы будем знать, кто это сделал.
      Ванс лениво улыбнулся.
      – Вы так доверчивы, сержант. Я, в свою очередь, думаю, что задолго до того, как прояснится все в этом трогательном случае, вы пожелаете, чтобы раздражительный капитан со своими порошками от насекомых никогда не обнаруживал бы этих отпечатков. Разрешите шепнуть вам на ушко, что лицо, оставившее воспоминание о своих руках на вот этом столе и на внутренней ручке шкафа, не имело ничего общего с поспешным отбытием мадемуазель Оделл в мир иной.
      – Что вы подозреваете? – резко спросил Маркхэм.
      – Ничего особенного, дружище, – мягко успокоил его Ванс. – Я чуждаю в полной темноте, где столько же указательных столбов, сколько в межпланетном пространстве. Челюсти тьмы сжимают меня, в сердце черной мертвой ночи.
      Маркхэм раздраженно стиснул зубы, он был хорошо знаком с уклончивой болтовней Ванса. Переменив тему разговора, он обратился к Хэсу.
      – Вы опросили кого-нибудь из жильцов дома?
      – Я разговаривал с горничной Оделл, с привратником и телефонистами, но, не вдаваясь в подробности. Я ждал вас. Могу вам, однако, сообщить: то, что мне сказали, заставило меня призадуматься. Если они не откажутся от некоторых своих показаний, то это очень важно.
      – Пригласите-ка их сюда, – предложил Маркхэм, – горничную первую, – он сел на табуретку у рояля, спиной к клавиатуре.
      Хэс встал, но вместо того чтобы направиться к двери, подошел к окну.
      – Тут есть одна штука, на которую я хотел бы обратить ваше внимание, сэр, прежде чем вы будете допрашивать этих людей. Это касается входов и выходов в эту квартиру. – Он откинул золотистую занавеску с окна. – Взгляните на эту железную решетку. Все окна квартиры, включая даже окно в ванной комнате, загорожены такими же железными прутьями. Они в восьми – десяти футах от земли, но кто бы ни строил этот дом, он позаботился, чтобы через окна воры не смогли бы сюда забраться. – Он опустил занавеску и прошел в переднюю. – Дальше. В квартиру можно войти только через дверь, выходящую в главный холл. Здесь нет ни вентилятора, ни внутреннего окна, ни грузового лифта, а это значит, что единственная дверь, через которую можно проникнуть в квартиру или выйти из нее – вот эта, помните это, сэр, все время, пока будете выслушивать этих людей… Ну, я сейчас позову горничную.
      По приказанию Хэса, сыщик ввел в комнату мулатку лет тридцати. Она была опрятно одета и производила впечатление смышленой женщины, но по тому, как она говорила, можно было заключить, что она получила более высокое образование, чем то, какое обычно получают лица ее класса. Ее имя, как мы узнали, Эми Джибсон и ее ответы на вопросы, которые задавал Маркхэм, сводились к следующему: в это утро она явилась в квартиру около семи часов и как обычно отперла дверь своим ключом, так как ее хозяйка вставала позднее. Раз-два в неделю она приходила пораньше, чтобы переделать кое-что из платьев мисс Оделл. В это утро она пришла как раз рано. Как только она открыла дверь, ее поразил беспорядок, потому что двери в передней были распахнуты настежь и почти в тот же миг она увидела тело своей хозяйки на тахте. Она сейчас же позвала Джессапа, телефониста, который дежурил ночью и находился на посту, и он, едва взглянув на тело, вызвал полицию. Затем она уселась в общей приемной и принялась ждать полицейских.
      Ее показания были просты и бесхитростны. Если она волновалась или была возбуждена, то хорошо умела контролировать свои чувства.
      – А теперь, – продолжал Маркхэм, после короткой паузы, – вернемcя к прошлой ночи. В котором часу вы оставили мисс Оделл?
      – Без нескольких минут семь, сэр, – ответила женщина ровным бесцветным голосом, который, казалось, был характерным для ее манеры говорить.
      – Вы всегда уходили в это время?
      – Нет, вообще я уходила около шести. Но в прошлый вечер мисс Оделл хотела, чтобы я помогла ей одеться к обеду.
      – Разве вы не всегда помогали ей переодеваться к обеду?
      – Нет, сэр. Но в прошлый вечер она собиралась с каким-то джентльменом обедать и в театр и хотела особенно хорошо выглядеть.
      – Ага, – Маркхэм подался вперед. – А кто был этот джентльмен?
      – Я не знаю, сэр, мисс Оделл не говорила.
      – А вы не догадываетесь, кто бы это мог быть?
      – Нет, сэр.
      – А когда мисс Оделл сказала вам, что она хочет, чтобы вы пришли пораньше утром?
      – Вечером, когда я уходила, сэр.
      – Значит, она не подозревала никакой опасности и не опасалась своего спутника?
      – Похоже на то. – Женщина умолкла, как бы взвешивая свои слова. – Нет, конечно, она ничего не боялась. Она была в хорошем настроении.
      Маркхэм кивнул Хэсу.
      – Хотите еще что-нибудь спросить, сержант?
      Хэс вынул незажженную сигару изо рта и наклонился вперед, упираясь руками в колени.
      – Какие драгоценности были на ней прошлым вечером? – грубовато спросил он.
      Горничная сделалась холодной и несколько надменной.
      – Мисс Оделл, – она выделила «мисс», как бы подчеркивая его неуважение к покойной, – надела свои кольца, пять или шесть, и три браслета – один из алмазов, другой из рубинов, третий из алмазов и изумрудов. На ней был также бриллиантовый кулон на цепочке и она взяла платиновый лорнет, украшенный жемчугом и бриллиантами.
      – У нее были еще какие-нибудь украшения?
      – Может быть, какая-нибудь мелочь, но я не уверена в этом.
      – И она держала их в стальном ящике в спальне?
      – Да, когда не надевала. – В ее ответе было больш, чем намек на сарказм.
      – А я думал, что она держала их взаперти, когда не надевала. – Неприязнь Хэса усугублялась поведением горничной, он не мог не заметить, что она все время опускала почтительное «сэр», отвечая ему. Он встал и хмуро указал на черную шкатулку для документов на столе из розового дерева. – Видели это когда-нибудь раньше?
      Женщина безразлично кивнула.
      – Много раз.
      – Где она обычно хранилась?
      – Вот в этом. – Движением головы она показала на булевское бюро.
      – Что было в шкатулке?
      – Откуда я знаю?
      – Вы не знаете – вот как?! – Хэс выпятил челюсть, но его угрожающая поза не произвела на бесстрастную женщину впечатления.
      – Да, не знаю, – спокойно повторила она. – Она была всегда заперта, и я не видела никогда, чтобы мисс Оделл ее открывала.
      Сержант подошел к стенному шкафу.
      – Видите этот ключ? – грозно спросил он.
      Женщина снова кивнула, но на этот раз я уловил в ее взгляде легкое изумление.
      – Этот ключ всегда находился внутри шкафа?
      – Нет, он всегда торчал снаружи.
      Хэс странным взглядом окинул Ванса. Затем, после мгновенного мрачного обозрения ручки, махнул рукой сыщику, приводившему горничную. – Отправьте ее обратно в приемную, Сниткин, и пусть она составит подробное описание всех драгоценностей Оделл. И не отпускайте ее – она мне еще понадобится.
      Когда Сниткин и горничная вышли, Ванс лениво улегся на тахту, на которой он сидел во время беседы, и пустил дым сигареты в потолок.
      – Довольно ясно, – заметил он. – Из сообщений смуглокожей мадемуазель мы знаем, что ключ шкафа находится не на той стороне, где ему полагается, и что наша приятельница ушла в театр с одним из своих ухажеров, который, очевидно, и доставил ее домой незадолго до того, как она рассталась с этим гнусным миром.
      – Вы считаете, что это чему-то помогло? – голос Хэса звучал презрительно-торжественно. – Подождите, пока не услышите историю, которую рассказывает телефонист.
      – Ладно, сержант, – нетерпеливо вмешался Маркхэм. – Давайте-ка подвергнемся этому испытанию.
      – Я предлагаю, м-р Маркхэм, выслушать сперва привратника. И я скажу, почему. – Хэс подошел к входной двери и распахнул ее. – Поглядите-ка сюда, сэр.
      Он вышел в главный холл и показал на маленький проход налево, который был около десяти футов длины и пролегал между квартирой Оделл и глухой стеной приемной. В конце его находилась массивная дубовая дверь, выходящая во двор сбоку дома.
      – Эта дверь, – сообщил Хэс, – единственный боковой или задний выход из здания, и когда она запирается на засов, в дом можно войти только через парадную дверь. Сюда нельзя попасть и через другие квартиры, потому что все окна первого этажа защищены решеткой. Это я проверил сразу, как только приехал.
      Он вернулся в гостиную.
      – Ну, и после того, как я осмотрел тут все утром, – продолжал он, – я установил, что наш парень прошел через эту боковую дверь в конце прохода и проскользнул в квартиру так, что телефонист его не видел. Тогда я попробовал, отперта ли дверь. Но она была заперта на засов изнутри – не на замок, а на засов. И это не скользящий засов, который можно сломать отмычкой или открыть снаружи, а тяжелый старомодный медный болт. Ну, а теперь я хочу, чтобы вы послушали, что скажет об этом привратник.
      Маркхэм покорно кивнул, и Хэс отдал приказ одному из полицейских в холле. Через минуту перед нами стоял пожилой флегматичный немец с угрюмым выражением лица. Он плотно сжал челюсти и подозрительно посматривал на нас.
      Хэс сразу взял на себя роль инквизитора.
      – Во сколько вы уходите отсюда по вечерам? – Он почему-то заговорил воинственным тоном.
      – В шесть часов – иногда раньше, иногда позже.
      Этот человек говорил грубовато, но монотонно. Он был явно недоволен непрошенным вмешательством в его рутинный уклад жизни.
      – А во сколько приходите по утрам?
      – Обычно часов в восемь.
      – В котором часу вы ушли домой вчера вечером?
      – Около шести, может быть, в четверть седьмого.
      Хэс остановился и, наконец, зажег сигару, которую жевал уже почти час.
      – Ну-ка, а теперь расскажите мне об этой боковой двери, – продолжал он с неменьшей агрессивностью. – Вы сказали мне, что запираете ее каждый раз перед уходом – так?
      – Да, это верно. – Привратник несколько раз утвердительно кивнул. – Только я ее не запираю, а закладываю на засов.
      – Ладно, пускай на засов, – проговорил Хэс и сигара прыгала у него в губах; дым выходил изо рта со словами. – И вчера вечером вы как обычно заперли ее на засов около шести часов?
      – Может быть, в четверть седьмого, – поправил его привратник с немецкой пунктуальностью.
      – А вы уверены, что заперли ее? – вопрос был задан почти свирепым тоном.
      – Да, да. Конечно, я уверен. Я делаю это каждый вечер. Я никогда не забываю.
      Его серьезность не оставляла никаких сомнений в том, что дверь действительно была заложена на засов изнутри около четверти седьмого в прошлый вечер. Однако Хэс обсуждал это еще несколько минут, чтобы совершенно убедиться. Наконец, привратника отпустили.
      – Нет, в самом деле, знаете, сержант, – заметил Ванс с добро душной улыбкой, – этот честный немец действительно запер дверь.
      – Конечно, запер! – взорвался Хэс. – И я сам нашел ее запертой еще в четверть восьмого утра. Этот факт так великолепно запутывает дело. Если эта дверь заперта с шести часов вечера до сегодняшнего утра, то я хотел бы, чтобы кто-нибудь явился с того света и рассказал мне, как приятель Канарейки пролез сюда ночью. И я бы также хотел узнать, как он отсюда выбрался.
      – А почему бы не через парадную дверь? – спросил Маркхэм. – Это, кажется, единственный оставшийся нам логический вывод, в соответствии с тем, что говорит телефонист.
      – А телефонист сидит, – задумчиво сказал Ванс, – в главном холле, на полпути между парадной дверью и этой квартирой. По-моему, джентльмен, явившийся причиной всех здешних ночных событий, должен был пройти в двух шагах от него и при входе и при выходе.
      – Верно, – выпалил Хэс. – А телефонист говорит, что никто не проходил и не уходил. – Он говорил с вызовом.
      Маркхэму, казалось, пришлась не по вкусу раздражительность Хэса.
      – Впустите этого парня и дайте мне его допросить, – приказал он. Хэс подчинился с некоторой злорадной поспешностью.

      Джессап сразу произвел на нас хорошее впечатление. Это был серьезный, решительный на вид человек, лет тридцати, сдержанный, хорошо сложенный. Его прямые плечи наводили на мысль о военной службе. Он заметно прихрамывал, и я обратил внимание, что у него была согнута левая рука, словно в результате перелома локтя. Он был спокоен и несколько суров, глаза его смотрели умно. Маркхэм сразу предложил ему плетеный стул возле шкафа, но он отказался и стоял перед прокурором в мужественной позе почтительного внимания.
      Маркхэм начал с нескольких вопросов личного характера. Выяснилось, что в первую мировую войну Джессап был сержантом, был дважды ранен и отправился домой незадолго до окончания войны. Он работал здесь телефонистом больше года.
      – Ну, Джессап, – продолжал Маркхэм, – есть обстоятельства, связанные со вчерашней трагедией, о которых вы можете рассказать?
      – Есть, сэр.
      Не было никакого сомнения в том, что бывший солдат точно расскажет нам все, что знает, и если сам будет не уверен в правильности того, что рассказывает, то честно скажет нам об этом. Он обладал всеми качествами точного и правдивого свидетеля.
      – Прежде всего, когда вы встали на дежурство вчера вечером?
      – В десять часов, сэр.
      Никаких оговорок к этому заявлению не требовалось, чувствовалось, что Джессап точно явился к этому часу.
      – Это мое короткое дежурство. Мы чередуемся с человеком, который дежурил днем, и по очереди отбываем короткие и длинные дежурства.
      – И вы видели, как мисс Оделл вернулась домой после театра?
      – Да, сэр. Все должны пройти мимо телефонного щита.
      – Когда она пришла?
      – Не позже чем в несколько минут двенадцатого.
      – Она была одна?
      – Нет, сэр. С ней был джентльмен.
      – Вы знаете, кто он такой?
      – Я не знаю, как его зовут, сэр. Но раньше я видел его несколько раз, когда он заходил к мисс Оделл.
      – Я думаю, вы можете описать его.
      – Да, сэр. Он высокий, чисто выбрит, носит коротко постриженные усы, на вид ему лет сорок пять. Он выглядит, если вы меня поймете, сэр, как состоятельный человек с положением в обществе.
      Маркхэм кивнул.
      – А теперь скажите мне: входил ли он вместе с мисс Оделл к ней в квартиру или сейчас же ушел?
      – Он вошел вместе с мисс Оделл и пробыл там около получаса.
      У Маркхэма блеснули глаза и следующий вопрос он задал со скрытым волнением.
      – Так, значит, он пришел около одиннадцати и оставался наедине с мисс Оделл до половины двенадцатого. Вы уверены в этих фактах?
      – Да, сэр. Все правильно, – подтвердил Джессап.
      Маркхэм помолчал и подался вперед.
      – Теперь, Джессап, подумайте, прежде чем ответить: заходил ли еще кто-нибудь к мисс Оделл в тот вечер?
      – Никто не заходил, сэр, – был уверенный ответ.
      – Почему вы так в этом уверены?
      – Я бы их видел, сэр. Чтобы попасть в квартиру, им нужно было пройти около щита, сэр.
      – А вы никогда не уходите со своего места? – спросил Маркхэм.
      – Нет, сэр, – энергично заверил его Джессап, как бы протестуя против намека на то, что он может покинуть пост, находиться на котором его долг. – Если мне нужно зайти в туалет, то в приемной есть маленькая уборная, но я всегда держу дверь открытой и слежу, не появится ли на щите сигнал телефонного вызова. Даже если я нахожусь в уборной, никто не может пройти по холлу, чтобы я не увидел его.
      Можно было легко проверить, что добросовестный Джессап ни на минуту не спускал глаз со щита, чтобы не пропустить вызова. Его серьезность и надежность были очевидны, и никто из нас, я думаю, не сомневался, что если бы у мисс Оделл был еще один гость прошлым вечером, то Джессап знал бы об этом. Но Хэс, со свойственной ему дотошностью, быстро поднялся и вышел из квартиры. Через минуту он вернулся, озадаченный, но удовлетворенный.
      – Верно, – кивнул он, – дверь уборной на одной линии со щитом.
      Джессап не обратил внимания на такую проверку его слов и стоял, внимательно глядя на прокурора, и ожидал дальнейших вопросов. В его спокойном поведении было что-то, вызывающее восхищение и доверие.
      – Ну, а как вчера вечером, – спросил Маркхэм, – часто ли вы отлучались от щита и надолго ли?
      – Только раз, сэр, и то на минуту-две. Но я все время следил за щитом.
      – И вы подтвердите под присягой, что после десяти часов вечера никто не заходил к мисс Одесс и никто, кроме ее провожатого, не уходил от нее?
      – Да, сэр.
      Он явно говорил правду, и прежде чем продолжать, Маркхэм что-то обдумывал несколько мгновений.
      – А как насчет боковой двери?
      – Ее запирают на всю ночь, сэр. Привратник закладывает ее на засов, когда уходит, и отпирает утром. Я никогда к ней не присматриваюсь.
      Маркхэм откинулся назад и обратился к Хэсу.
      – Ну что ж, – сказал он, – кажется, показания привратника и Джессапа затягивают петлю вокруг провожатого Оделл. Если, что вполне правдоподобно, боковая дверь была закрыта всю ночь, и никто не проходил через главный вход, то похоже, что человек, доставивший ее домой, и есть тот, которого мы ищем.
      Хэс засмеялся коротким невеселым смешком.
      – Это все было бы прекрасно, если бы кое-что еще не случилось тут прошлым вечером. – Он повернулся к Джессапу. – Расскажите прокурору все остальное.
      Маркхэм взглянул на телефониста с выжидательным интересом, Ванс, приподнявшись на локте, внимательно прислушивался.
      Джессап говорил ровным голосом, настороженно и тщательно, как солдат, рапортующий офицеру.
      – Это было так, сэр. Когда джентльмен вышел из квартиры мисс Оделл около половины двенадцатого, он остановился возле моего щита и попросил вызвать такси. Я произвел вызов, и, пока он ждал машину, мисс Оделл закричала и позвала на помощь. Джентльмен повернулся и бросился к двери квартиры, а я быстро последовал за ним. Он постучался, ответа сначала не последовало. Когда он постучался еще раз и позвал мисс Оделл, спрашивая, что случилось, она сказала, что все в порядке, и чтобы он шел домой и не волновался. Тогда он вернулся вместе со мной к щиту и сказал, что он думает, будто мисс Оделл заснула и увидела кошмар во сне. Мы поговорили несколько минут о войне, и тут подъехало такси. Он попрощался, вышел, и я услышал, как отъехала машина.
      Было ясно, что такое окончание рассказа о спутнике мисс Оделл совершенно опрокидывало предположение Маркхэма. Он уставился в пол с расстроенным выражением и яростно затягивался дымом несколько мгновений. Наконец он спросил.
      – Через сколько времени после того, как этот человек вышел из квартиры, вы услышали крик мисс Оделл?
      – Примерно через пять минут. Я как раз соединился с бюро по вызову такси, а через минуту-две послышался вопль.
      – Этот человек стоял возле щита?
      – Да, сэр. Он даже опирался на него одной рукой.
      – Сколько раз вскрикнула мисс Оделл? И что именно она кричала, когда звала на помощь?
      – Она вскрикнула дважды, а потом закричала: «Помогите! Помогите!»
      – А когда этот человек постучался к ней второй раз, что он ей сказал?
      – Насколько я припоминаю, сэр, он сказал: «Откройте дверь, Маргарет. Что случилось?»
      – А не можете ли вы припомнить поточнее, что она ответила?
      Джессап поколебался и непроизвольно нахмурился.
      – Кажется, она сказала: «Ничего не случилось. Простите, что я закричала. Все в порядке, идите, пожалуйста, домой и не беспокойтесь…» Конечно, может быть это не совсем точно, но, во всяком случае, она сказала что-то очень похожее.
      – Вы ясно слышали ее через дверь?
      – Да. Тут двери не очень толстые.
      Маркхэм встал и в раздумье заходил по комнате. Наконец, остановившись перед телефонистом, он задал новый вопрос.
      – Вы не слышали больше никаких подозрительных звуков в квартире после того, как ушел этот человек?
      – Ни звука, сэр, – ответил Джессап. – Но кто-то позвонил мисс Оделл по телефону минут через десять и из ее квартиры ответил мужской голос.
      – Что такое… – Маркхэм прямо взвился, Хэс широко раскрыл глаза и весь превратился в слух. – Расскажите мне как можно подробнее об этом звонке.
      Джессап бесстрастно кивнул.
      – Примерно без двадцати двенадцать на доске вспыхнула лампа вызова, и, когда я ответил, какой-то мужчина попросил соединить его с мисс Оделл. Я соединил. Через несколько секунд у нее сняли трубку – а я могу видеть, снята трубка или повешена, по показаниям контрольной лампочки – и мужской голос ответил: "Хэлло". Я отключился и, конечно, ничего больше не слышал.
      Несколько минут в квартире царило молчание. Потом заговорил Ванс, который пристально следил за Джессапом во все время разговора.
      – Кстати, м-р Джессап, – спросил он, – не случалось ли вам самому, скажем, попадать под влияние чар мисс Оделл?
      В первый раз с момента своего появления в комнате, Джессап, казалось, почувствовал неловкость. Темный румянец залил ему щеки.
      – Я считал ее очаровательной дамой, – решительно ответил он.
      Маркхэм неодобрительно взглянул на Ванса и отрывисто обратился к телефонисту:
      – Это все пока, Джессап.
      Джессап с достоинством поклонился и вышел, прихрамывая.
      – Этот случай просто становится очаровательным, – пробормотал Ванс, снова растягиваясь на тахте.
      – Утешительно чувствовать, что кто-то от него в восторге, – Маркхэм говорил раздраженно. – А разрешите узнать, какие цели преследовал ваш вопрос, касающийся чувств Джессапа к убитой?
      – О, просто случайная мысль, – ответил Ванс. – И кроме того, немного оживляет обстановку.
      Хэс, очнувшись от мрачного забытья, заговорил.
      – У нас есть еще отпечатки пальцев, м-р Маркхэм. Я думаю, что они помогут найти нашего джентльмена.
      – Но даже если эти отпечатки есть в картотеке Дюбуа, – сказал Маркхэм, – нам придется показать, как тот, кто их оставил, проник в квартиру прошлым вечером. Он, конечно, будет утверждать, что они оставлены задолго до убийства.
      – Ну, во всяком случае, неоспоримо, – упрямо заявил Хэс, – что в квартире находился какой-то человек, когда Оделл вернулась из театра, и что оставался там, когда в половине двенадцатого ушел ее спутник. Это доказывают вопли женщины и ответ на телефонный звонок. А так как док Доремус говорит, что убийство произошло до полуночи, то никак не отвертишься от вывода, что дело сделано парнем, который там прятался.
      – Это, как будто, неопровержимо, – согласился Маркхэм. – И я склонен думать, что это был кто-то, кого она знала. Она, очевидно, вскрикнула, когда увидела его, но потом, узнав его, успокоилась и сказала человеку за дверью, что ничего не случилось… А потом он задушил ее.
      – И можно предположить, – добавил Ванс, – что он прятался в этом стенном шкафу.
      – Верно, – согласился сержант. – Но меня интересует, как он сюда забрался. Телефонист, дежуривший днем и вечером до десяти часов, сказал, мне, что единственным гостем Оделл был человек, заходившим к ней и пригласивший ее обедать.
      Маркхэм раздраженно проворчал.
      – Позовите сюда дневного сменщика Джессапа. Мы должны выяснить это дело. Кто-то проник сюда вчера вечером, и я буду здесь, пока не узнаю, как он это сделал.
      Ванс взглянул на него с насмешливым восхищением.
      – Вы знаете, Маркхэм, – сказал он, – я не обладаю даром вдохновенного предвидения, но у меня странное неописуемое ощущение, как сказал бы начинающий поэт, что если вы действительно намереваетесь оставаться в этом растерзанном будуаре, пока не выясните, как таинственный незнакомец проник сюда вчера вечером, то вам было бы неплохо послать за своими туалетными принадлежностями и несколькими сменами белья, не говоря уже о пижаме. Парень, который организовал это убийство, обдумал свой приход и уход в высшей степени тщательно.
      Маркхэм с сомнением взглянул на Ванса, но ничего не ответил.

      Хэс вышел в холл и вернулся в сопровождении дневного телефониста, болезненного на вид, худощавого юнца, которого звали Спайвли. Его почти черные волосы, оттенявшие бледность лица, были зачесаны назад и напомажены, у него были очень жидкие усики, вытянутые в шнурок тщательным образом. Одет он был с иголочки в костюм ярко-шоколадного цвета, чрезвычайно тесно облегавший его фигуру, и в розовую рубашку с жестким отложным воротничком, в ботинки на пуговицах, с замшевым носком. Он заметно нервничал и немедленно уселся на плетеный стул у двери, все время дотрагиваясь до безукоризненной складки на брюках и облизывая губы.
      Маркхэм сразу приступил к делу.
      – Насколько я понимаю, вы дежурили у щита в течение вчерашнего дня и вечера, вплоть до десяти часов. Верно?
      Спайвли судорожно глотнул и кивнул головой.
      – Да, сэр.
      – В котором часу мисс Оделл отправилась обедать?
      – Около семи. Я как раз послал в соседний ресторан за сэндвичами…
      – Она уходила одна? – прервал Маркхэм его объяснения.
      – Нет. За ней зашел один малый.
      – Вы знаете этого малого?
      – Я видел его пару раз, когда он заходил к мисс Оделл, но я не знаю, кто он такой.
      – Как он выглядел? – Маркхэм задал вопрос с нетерпеливой поспешностью.
      Описание спутника девушки, которое дал Спайвли, совпадало с описанием человека, провожавшего ее домой, данным Джессапом, хотя Спайвли был более многословным и менее точным, чем Джессап.
      Очевидно, мисс Оделл ушла в семь и вернулась в одиннадцать с одним и тем же человеком.
      – А теперь, – сказал Маркхэм, особенно выделяя свои слова, – я хочу знать, кто еще заходил к мисс Оделл в промежуток после ее ухода до десяти часов, когда ваше дежурство кончилось?
      Спайвли был удивлен этим вопросом, он в недоумении поднял и свел свои низкие изогнутые брови.
      – Я не понимаю, – пробормотал он, – как можно было зайти, когда, ее не было?
      – Но кто-то все-таки заходил? – сказал Маркхэм. – И он вошел к ней в квартиру и оставался там до одиннадцати часов.
      Глаза юнца полезли на лоб и рот широко открылся.
      – Господи боже, сэр! – воскликнул он. – Так вот как ее убили. Ее поджидали в засаде.
      Он резко остановился, внезапно осознав свое место в таинственной цепи событий, приведших к убийству.
      – Но ведь никто не входил к ней в квартиру, пока я был на дежурстве, – испуганно выпалил он. – Никто. Я не отходил от щита с того времени, как она ушла, до конца смены.
      – Мог кто-нибудь пройти через боковую дверь?
      – Как? Она была открыта? – Спайвли был поражен. – Она никогда не бывает открыта вечером. Привратник запирает ее в шесть часов перед своим уходом.
      – А вы не отпирали ее вчера вечером для чего-нибудь? Подумайте хорошенько.
      – Нет, сэр. – Он убедительно покачал головой.
      – И вы утверждаете, что никто не прошел в квартиру через парадную дверь после ухода мисс Оделл?
      – Утверждаю. Я вам говорю, что ни разу не отошел от щита, и никто не мог пройти мимо меня, чтобы я этого не заметил. Был, только один человек, который зашел и спросил ее…
      – Ага! Так кто-то все-таки заходил! – воскликнул Маркхэм. – Когда это было? И как? Соберитесь с мыслями, прежде чем ответить.