Подняв фонарь, судья бросился вперед. Суень Мин с совершенно бледным лицом схватил его за руку и хриплым голосом объяснил:
      — Бедняга не вспомнил вовремя, что здесь нет ограды!
      — Спустись и посмотри, что можно сделать, — приказал судья Тао Гану. Повернувшись к Суень Мину, он заметил:
      — Боюсь, что отец настоятель не пережил падения. С вашего позволения, давайте пройдем к вам.
      Двое мужчин прошли в библиотеку. Цун Ли отправился вслед за Тао Ганом.
      — Несчастный! — прошептал Суень, усаживаясь за письменный стол. — О чем хотел он со мной поговорить, Ди?
      Начальник уезда рухнул на стул. Вынув из халата свернутую картину, он положил ее перед даосом.
      — Только что я побывал в склепе, — сказал он, — Мне хотелось увидеть другие изображения кота. Нефритовое Зеркало был очень добросовестным художником. На одном из портретов зрачки кота напоминают узкие щелки: значит, он был написан около полудня, когда свет наиболее ярок. Это заставило меня вспомнить, что на последней картине — той, которую вы мне показывали в храме, — зрачки, напротив, расширены. Это доказывает, что она была написана ранним утром, а не в полдень, как утверждал Истинная Мудрость. Вот взгляните, — и он развернул свиток.
      — Не знаю, к чему вы клоните, — сказал Суень Мин, нахмурив брови, — какое отношение это может иметь к смерти Нефритового Зеркала? Я находился рядом с ним и могу подтвердить, что старик мирно затих. Он…
      — Пусть ваше превосходительство позволит дать мне некоторые пояснения, — почтительно прервал его судья. Он рассказал Суеню о намеках на белладонну, содержащихся в письме, посланном настоятелем доктору Цуну. И уточнил:
      — Симптомы отравления этим растением в точности соответствуют поведению старца в его последние минуты. Поколебавшись секунду, он продолжал:
      — Даосские тексты, если вы позволите небольшое замечание, часто составлены в крайне туманных выражениях. Легко вообразить, что последняя проповедь Нефритового Зеркала была в действительности путаной чередой различных текстов, которые в бреду приходили ему на память. Потребовались комментарии отца верховного настоятеля, чтобы придать ей какой-то смысл. Вероятно, тот выбрал из этого сумбура несколько мистических выражений — стройно развил их или же…
      Судья не без беспокойства взглянул на даоса, но тот не предпринял усилий защитить классиков своего вероучения. Видя, что он лишь недоуменно покачал головой, судья решился изложить свою версию:
      — За послеобеденным чаем Истинная Мудрость подлил изрядную дозу яда в чашку Нефритового Зеркала. Картина была почти закончена. Настоятель отдал ей почти все утро, изобразив сначала кота, затем фон и, наконец, принявшись прорабатывать детали. Ему оставалось сделать лишь несколько мазков, когда приближение полуденной трапезы прервало его работу. Дав ему выпить отравленный чай, Истинная Мудрость вышел и сказал прислуживающим монахам, что Нефритовое Зеркало начал портрет кота и не желает, чтобы его беспокоили. Вскоре белладонна привела старика в состояние крайнего возбуждения. Он принялся распевать даосские гимны, затем начал разговаривать сам с собой. Веря, что на него снизошло божественное вдохновение, он и подумать не мог, что отравлен. Он не объявлял, что произнесет свою последнюю проповедь, — заметьте это! — или что намерен оставить этот мир, у него не было никаких оснований такое говорить… Он лишь хотел поделиться со своими учениками откровениями, ниспосланными ему небом. Чуть позднее он откинулся назад в своем кресле, чтобы немного отдохнуть после долгой речи. И тут с радостью в сердце он скончался.
      — Великое небо! Ди, должно быть, вы правы! — воскликнул Суень Мин. — Но почему этот глупец Истинная Мудрость его убил и почему стремился исповедаться в своем преступлении передо мной?
      — Предполагаю, что Истинная Мудрость опасался, что старик настоятель перед всеми обвинит его в некоторых проступках. Нефритовое Зеркало уже написал доктору Цуну, что подозревает эконома в безнравственных деяниях по отношению к послушницам. Естественно, если бы это стало широко известно, Истинная Мудрость мог бы считать свою духовную карьеру конченой.
      Суень Мин провел ладонью по глазам.
      — Безнравственные деяния! — повторил он. — Наверное, глупец занимался черной магией с партнершами другого пола. Великое Небо! Ди, в этой истории и на меня падет доля ответственности. Я поступал неправильно, закрываясь в своей библиотеке. Мне следовало бы больше интересоваться делами общины. Но и Нефритовое Зеркало виноват: почему он не поделился со мной своими подозрениями? Я не имел ни малейшего представления…
      Он не закончил фразы, и судья продолжил рассказ:
      — У меня есть все основания считать, что Истинная Мудрость и мошенник, известный под именем Мо Моте, ответственны за кончину трех девушек, умерших в прошлом году в монастыре. Видимо, они принуждали несчастных принимать участие в их гнусных игрищах, как делали это и при жизни Нефритового Зеркала. Переодевшись актером, Мо Моте недавно вернулся сюда и, похоже, внушал своему сообщнику слепой ужас. Я думаю, не шантажировал ли он его. А тут еще постоянные намеки Цун Ли на подозрительную кончину бывшего настоятеля… Все это в конце концов привело Истинную Мудрость в, состояние полной растерянности.
      Увидев, что на банкете поэт доверительно беседовал со мной, а я сразу же после этого разговора изъявил желание посетить склеп, он подумал, что я приступил к расследованию. Напуганный, он попытался меня убить, нанеся сильнейший удар по голове. Перед тем, как впасть в беспамятство, я почувствовал особый аромат благовоний, которые курились в его комнате. Обычно этот запах не чувствуется теми, кто находится вблизи, но сохраняется в складках одежды. Позднее настоятель следил за мной, когда я разговаривал со своим помощником, и убежал, снова оставив после себя характерный аромат. Видно, этот человек совсем потерял голову!
      С подавленным видом Суень Мин согласился. После недолгого молчания он спросил:
      — Но почему он так хотел исповедаться в своем преступлении передо мной? Неужели он воображал, что я стану на его сторону? Если это так, он был даже глупее, чем я думал!
      — Прежде чем ответить на ваш вопрос, я хотел бы спросить, знал ли Истинная Мудрость о состоянии ограды?
      — Само собой разумеется! Я много раз ему говорил, что ее следует починить. Обычно в таких делах он не бывал небрежен. ;Это надо признать.
      — В таком случае, — серьезно заметил судья, — он покончил жизнь самоубийством.
      — Да нет же, Ди. Я видел, как его рука пыталась ухватиться за ограду.
      — Он обманул нас обоих. Вспомните, он не рассчитывал встретить вас внизу у начала лестницы. Он думал, что вы находитесь в своей библиотеке. У него не было ни малейшего намерения делать заявление: он сознавал, что жизнь его кончена и хотел подняться на эту площадку, где сломанная ограда давала — ему возможность покончить с собой прежде, чем мы сумеем его остановить. Дабы позор самоубийства не замарал его род, он устроил все так, чтобы другие поверили в несчастный случай. Теперь мы никогда не узнаем, какой точно была его роль во всей этой истории.
      Вернулись Тао Ган и Цун Ли.
      — У настоятеля сломан позвоночник, — сообщил помощник судьи. — Смерть, должно быть, наступила мгновенно. Я предупредил эконома. Тело уже перенесено в боковую часовню храма, где останется до официальных похорон. Я объяснил эконому, что произошел несчастный случай, и он желает переговорить с учителем Суень Мином.
      Судья встал, сказав даосу:
      — Предпочтительно придерживаться версии о смерти в результате несчастного случая. По крайней мере, пока. Думаю, следует немедленно известить о том, что произошло, отца верховного настоятеля.
      — Завтра на рассвете мы отправим ему послание. В ожидании его решения эконом займется текущими делами.
      — Портрет кота я оставлю здесь. Это важная улика. Надеюсь, ваше превосходительство соблаговолит помочь мне своими советами при составлении отчета.
      Согласившись, Суень Мин окинул судью критическим взглядом:
      — Ди, попробуйте поспать час или два. Вы выглядите умирающим от усталости.
      — Сначала нужно схватить Мо Моте, ваше превосходительство! Я убежден, что его вина столь же велика, как и Истинной Мудрости. После его показаний мы увидим, следует ли в моем отчете представить смерть отца настоятеля как самоубийство или как несчастный случай. Сейчас Мо Моте единственный человек, который может нам сказать, что же в действительности произошло с тремя девушками.
      — Как он выглядит? Не говорили ли вы мне, что он актер? Я видел весь спектакль, за исключением последней картины.
      — Мо Моте оставался на сцене в течение всего представления. Он изображал Духа смерти, но ваше превосходительство не мог-« ли разглядеть его лица, потому что оно скрывалось под деревянной маской. А в конце спектакля, когда он исполнял танец с саблей, его лицо было покрыто толстым слоем грима. Сейчас он, несомненно, выдает себя за монаха. Это крупный широкоплечий парень скорее мрачного вида.
      — У большинства монахов подобное выражение. Вероятно, виной тому скверная пища. Что вы предпримете, чтобы его обнаружить?
      — Еще не знаю, ваше превосходительство, но без его признания я не смогу завершить своего расследования.
      Отвесив учителю Суеню глубокий поклон, судья в сопровождении Тао Гана и Цун Ли направился к двери. Выходя, они столкнулись с коротышкой-экономом, который выглядел как никогда взволнованным.

      Когда все втроем они прибыли в большой зал храма, казначей приглушенным голосом разговаривал с небольшой группой монахов. Он поспешил навстречу судье и молча увлек его к боковой часовне.
      На высоком помосте возлежало тело отца настоятеля. Судья Ди приподнял расшитую даосскими символами алую парчу и посмотрел на лицо умершего. Когда он опустил тяжелую ткань, к нему подошел казначей.
      — Четверо монахов проведут здесь в молитвах ночь, — шепотом сказал он. — Эконом намерен объявить о кончине отца настоятеля в начале заутрени.
      Судья высказал ему свои соболезнования, а потом присоединился к Тао Гану и Цун Ли в большом зале храма.
      — Могу ли пригласить ваше превосходительство к себе на чашку чая? — спросил поэт.
      — Больше ни одной ступеньки! — решительно заявил судья. — Скажите одному из этих монахов, чтобы принесли большой чайник крепкого чая в соседнюю комнату.
      Он направился к комнате, которая служила, по всей видимости, гостиной, и уселся за стол из резного сандалового дерева. Дав знак Тао Гану сесть рядом, он принялся разглядывать висевшие на стене в роскошных рамах портреты даосских Бессмертных. Через прорезную часть перегородки он с трудом различал верхнюю половину теряющихся в полумраке соседнего зала позолоченных статуй.
      Цун Ли вскоре вернулся, неся большой чайник, разлил чай по чашкам и в ответ на приглашение судьи сел сам. В боковой часовне раздалось погребальное пение. Начался молебен.
      Сломленный усталостью, судья сидел неподвижно. Ноги его болели, спину сводили судороги, в голове было странное ощущение полной пустоты. Он попытался снова обозреть двойной ряд событий, повлекших за собой смерть Нефритового Зеркала и самоубийство Истинной Мудрости. Оставались неясными некоторые подробности и детали, которые позволили бы ему дополнить представление о Мо Моте, если бы он раскрыл их подлинное значение. Но сейчас его мозг был слишком утомлен, чтобы заняться даже самой легкой работой. Перед его глазами постоянно вставал шлем Мо Моте. Было что-то странное в этом головном уборе, но что именно? Мысли его все больше путались, монотонное пение монахов начинало его усыплять.
      Он подавил зевок, выпрямился и посмотрел на своих спутников. Худое лицо Тао Гана хранило обычную невозмутимость. Цун Ли выглядел измученным. От усталости он утратил свою обычную нагловатость и казался вполне достойным молодым человеком. Допив свою чашку, судья сказал юноше:
      — Теперь, когда вы выполнили свой долг, почему бы вам не заняться серьезным изучением классиков? У вас еще есть время Подготовиться к литературным экзаменам, чтобы стать достойным Своего почтенного отца. — И продолжал более оживленно:
      — А теперь поговорим о Мо Моте. Если еще не поздно, я хотел бы спасти его последнюю жертву… Но для этого надо схватить негодяя и принудить рассказать, где он скрывает женщину с обрубленной рукой.
      — Женщину с обрубленной рукой? — удивленно повторил Цун Ли.
      — Да, — ответил судья, бросая на него испытующий взгляд. — Вы что-нибудь знаете о ней?
      Цун Ли отрицательно тряхнул головой.
      — Нет, ваше превосходительство. Я здесь вот уже больше двух недель, но даже не слышал о такой женщине. С улыбкой он продолжил:
      — Разве что вы говорите о статуе, которая находится в Галерее ужасов?
      — Что за статуя? — спросил в свою очередь удивленный судья.
      — Та, что скована цепями. Дерево ее левой руки изгрызено червями и отвалилось от ствола. Впрочем, надо признать, что монахи быстренько ее восстановили.
      Судья продолжал пристально на него смотреть, и он уточнил:
      — Вы же помните, нагая женщина, которую синий дракон пронзает копьем. Вы же сами заметили Тао Гану, что…
      — Жалкий глупец! — воскликнул судья, ударяя кулаком по столу, — Почему же вы раньше мне об этом не сказали?
      — Когда мы вошли в Галерею ужасов, я говорил вам, что одна статуя была на реставрации… Судья забыл о своей усталости.
      — Следуйте за мной! — выкрикнул он, хватая лампу. Быстрым шагом пересек он большой зал и буквально на четвереньках взобрался по лестнице на второй этаж. Ударом ноги распахнув дверь, он миновал ряд композиций и остановился лишь перед синим драконом и распростертой на скале женщиной.
      — Она кровоточит! — прошептал он.
      Тао Ган и Цун Ли ошеломленно смотрели на тонкую красную струйку, бегущую из-под острия копья.
      Судья наклонился, чтобы откинуть волосы, скрывавшие лицо мученицы.
      — Белая Роза! — вскрикнул Цун Ли, — Они ее убили!
      — Нет, — сказал судья, — Посмотрите, она шевелит пальцами.
      Тело девушки было покрыто слоем белой краски, а ее ступни и ладони закрашены черным, что сделало их невидимыми на темном фоне.
      Она раскрыла глаза и подняла на судью взгляд, полный ужаса и боли. И ее синеватые веки снова опустились. Обрезок кожи закрывал нижнюю часть ее лица, служа кляпом и мешая пошевелить головой.
      Цун Ли бросился высвобождать девушку, но судья оттолкнул его.
      — Не трогайте! — приказал он. — Вы можете причинить ей еще большие муки.
      Тао Ган одну за другой снимал цепи.
      — Это нужно для того, чтобы скрыть скобы, которыми она прикреплена к скале, — сказал он, показывая на полосы металла, охватывающие щиколотки, бедра, руки и запястья несчастной.
      Пока он доставал свои инструменты, судья попытался высвободить наконечник копья. Брызнула кровь и запятнала выбеленную грудь. Вроде бы ранка была неглубокой. Судья согнул копье так, чтобы оно не касалось груди девушки, и резким движением переломил его надвое. Руки деревянного дракона рухнули на пол.
      — Да, ему не откажешь в изобретательности, — прошептал Тао Ган, сняв металлическую петлю с бедра пленницы. Цун Ли рыдал, закрыв ладонями лицо.
      — Помогите-ка мне! — крикнул ему судья, — Поддержите ее.
      Пока поэт просовывал руку под спину девушки, судья помог Тао Гану удалить последнюю скобу, и втроем они осторожно подняли ее и положили на пол. Судья снял платок и прикрыл им девушку.
      Цун Ли упал рядом с ней на колени и, гладя ее щеки, шептал нежные слова. Белая Роза их не слышала — она потеряла сознание.
      Судья и Тао Ган вырвали копья из рук зеленоватых драконов, Тао Ган снял свою нижнюю рубашку и, прикрепив к двум древкам, соорудил носилки. Уложив на них девушку, он сделал знак Цун Ли, и вдвоем они осторожно ее подняли.
      — Отнесите ее в комнату к барышне Тин, — приказал судья.

      Судье пришлось довольно долго стучать, прежде чем барышня Тин, одетая лишь в легкую ночную рубашку, открыла свою дверь.
      — Даже если бы вы были моим мужем» вы не врывались бы так бесцеремонно в мою комнату! — воскликнула она, взглянув на посетителя опухшими от сна глазами.
      — Дайте нам пройти, — сказал судья, которому было не до объяснений. Актриса отступила, бросив испуганный взгляд на двух мужчин, которые внесли безжизненную Белую Розу.
      — Немедленно растопите вашу жаровню, чтобы согреть комнату, — приказал судья, пока его спутники укладывали девушку в постель. — Вскипятите большой чайник чая и заставьте барышню Пао выпить несколько чашек. Не знаю, как долго она пролежала совершенно обнаженной в ледяном помещении, но боюсь, что может схватить воспаление легких. Смоченным в горячей воде полотенцем сотрите с ее тела краску. И будьте поосторожнее. Хотя на груди рана неглубока, на руках и ногах раны могут оказаться опаснее, чем выглядят. И еще одно дело. Не правда ли, будучи акробаткой, вы научились вправлять вывихи или смещенные позвонки?
      Барышня Тин утвердительно кивнула.
      — Хорошо, осмотрите ее спину и проверьте, не пострадал ли позвоночник. Я же пойду за лекарствами.
      Не задавая лишних вопросов, актриса взяла бамбуковый веер и принялась раздувать угли в жаровне.
      — Быстренько отправляйтесь за Каном, — сказал судья Тао Гану и Цун Ли, вытащив их в коридор, — Если по дороге увидите Мо Моте, хватайте его без лишних церемоний!
      С трудом добрался он до своих покоев, где служанки открыли ему дверь.
      В колеблющемся пламени свечей он разглядел, что на большой постели три его жены мирно спали, тесно прижавшись друг к другу. Стараясь не шуметь, он подошел к сундучку с лекарствами и нашел нужные ему примочки и мази. Обернувшись, он увидел, что его первая супруга проснулась и сидит в постели, прикрывая грудь ночной рубашкой. Чтобы ее успокоить, судья улыбнулся и быстро вышел.
      Едва добрался он до второго этажа, как появились его посланцы.
      — Кана нет в его комнате, — сообщил Тао Ган, — пропал и медведь. И никаких следов Мо Моте.
      — Тем хуже, — ответил начальник уезда, — А теперь сходи за госпожой Пао и приведи ее сюда.
      — Что за чудовище истязало Белую Розу?! — с гневом воскликнул Цун Ли.
      — Скоро узнаем, — ответил судья. Возвратился Тао Ган.
      — Ее дверь была заперта на ключ, но я взломал замок, — сообщил он, — Вещей нет. Остались только платья барышни Пао. Обе кровати этой ночью не были потревожены.
      Судья ничего не ответил. Сцепив руки за спиной, он расхаживал по коридору.
      Так прошло довольно много времени, но тут барышня Тин открыла дверь и дала ему знак войти.
      Он подошел к кровати. Актриса откинула одеяло и подняла свечу. Белая Роза была по-прежнему без сознания, но, когда судья прикасался к оставленным металлическими скобами глубоким ранам, ее губы вздрагивали.
      Судья достал из рукава небольшую коробочку.
      — Растворите ее содержимое в чашке чая, — приказал он, — Это одновременно и успокоительное, и снотворное.
      Он возобновил осмотр. Белая Роза была еще девственницей и, кроме синяка на левом виске, других следов насилия не было заметно. Сердце девушки билось неровно, однако внутренних повреждений вроде бы не было. Он осторожно втер мазь в кровоподтеки, наложил пластырь и, к своему удовлетворению, обнаружил, что на ранку от копья барышня Тин наложила яичную пленку. Снова накрыв девушку одеялом, он вынул из другой коробочки щепотку порошка, который всыпал в ноздри Белой Розы.
      Актриса протянула ему чашку, в которой растворила снотворное. По знаку судьи она приподняла голову девушки. Дав ей выпить лекарство, судья присел рядом на край постели. Белая Роза открыла глаза и удивленно на него посмотрела.
      — Позовите Тао Гана и Цун Ли, — потребовал судья, — Сейчас она будет говорить, и я хочу, чтобы они присутствовали в качестве свидетелей.
      Актриса с беспокойством спросила:
      — Вас не тревожит ее состояние?
      — Не слишком!
      Он похлопал ее по плечу и улыбнулся:
      — Вы очень хорошо справились со своей задачей, дорогая, — заметил он.
      — А теперь позовите наших друзей.
      Когда она вернулась в сопровождении обоих мужчин, судья сказал Белой Розе:
      — Тебе больше нечего бояться, мое дитя. Сейчас ты поспишь, и все будет хорошо.
      Остановившийся взгляд девушки встревожил его.
      — Поговорите с ней, — обратился он к Цун Ли.
      Поэт наклонился к Белой Розе и произнес ее имя. Наверное, она услышала, потому что подняла глаза и спросила:
      — Что случилось? Ох.., я вспоминаю! Это был кошмар!
      Судья дал знак Цун Ли не отвечать. Юноша опустился на колени, нежно поглаживая руку девушки.
      — Все позади, мое дитя, все позади, — успокаивающе сказал судья.
      — Но я все еще их вижу, — воскликнула она. — Эти ужасные морды!
      — Расскажи мне, — уговаривал ее судья. — Ты же знаешь, если дурной сон рассказать, он забывается, и его опасное влияние рассеивается. Кто привел тебя в галерею?
      Белая Роза тяжело вздохнула и медленно заговорила:
      — На спектакле я пережила глубокое потрясение. Ведь Кан Ийде мой брат, мы всегда друг друга любили, и страшные выпады человека с саблей меня ужаснули! Как только мы вышли, я под каким-то предлогом покинула госпожу Пао и пошла к Ийде за кулисы. Я сказала ему, что нахожусь в большом затруднении и хотела бы поговорить с ним без посторонних. Он предложил мне подняться к нему в комнату, выдав себя за него. Может быть, вы знаете, что он был переодет женщиной?
      Она вопросительно поглядела на судью.
      — Да, мне это известно, — сказал он. — Но после того, как мы встретились в коридоре, куда ты пошла?
      — За углом я столкнулась с госпожой Пао. Она была в бешенстве и устроила настоящую сцену, а затем силой затащила в нашу комнату. Там она попросила прощения, сказав, что несет за меня ответственность и не может допустить, чтобы я посещала актрису с сомнительной репутацией. Тогда я собралась с духом и сказала ей, что не уверена в своем религиозном призвании, добавив, что хотела посоветоваться по этому вопросу с барышней Нгеуян, с которой была знакома в столице.
      Госпожа Пао отнеслась к моим словам довольно спокойно. Она сказала мне, что я совершенно свободна принимать любое решение, но монахи уже приступили к подготовке церемонии, и она обязана их немедленно предупредить. По возвращении она объявила мне, что меня ждет отец настоятель.
      Взглянув на молодого поэта, она продолжала:
      — Госпожа Пао провела меня в храм, где мы стали подниматься по правой лестнице. Несколько раз мы поднимались и опускались, пока не оказались где-то вроде небольшой туалетной комнаты. Госпожа Пао хотела, чтобы я накинула на себя костюм монашки, утверждая, что такое платье более прилично при встрече с настоятелем монастыря. И тут я сообразила, что меня обманывают, и отказалась подчиниться.
      Госпожа Пао пришла в дикую ярость. Такой я ее никогда не видела. Она произносила слова, которые я не решусь выговорить, сорвала с меня одежду и совершенно голой втолкнула в соседнюю комнату. Я была так ошеломлена, что просто не могла сопротивляться.
      С несчастным видом Белая Роза глянула на судью. Он протянул ей еще чашку чая. Отпив, она продолжала уже более спокойно:
      — Я оказалась в пышной спальне. Из недр большой кровати под желтым парчовым балдахином ко мне обратился приглушенный голос: «Иди же ко мне, моя супруга. Для тебя пришло время получить божественное посвящение.» Я поняла, что оказалась в ловушке и любой ценой должна бежать, но госпожа Пао набросилась на меня и связала за спиной руки. Схватив за волосы, она пыталась подтащить меня к постели. Я отбивалась ногами и изо всех сил взывала о помощи. «Оставьте ее, — сказал голос, — Я хочу насладиться зрелищем ее трогательной красоты.» Госпожа Пао бросила меня на колени и отступила. Из кровати до меня донеслось нечто вроде посапывания; звук был так ужасен, что помимо воли я разразилась рыданиями. «Так-то лучше, — сказала госпожа Пао. — Теперь ты будешь доброй девочкой и сделаешь то, что тебе прикажут». Я ответила, что предпочту умереть. «Должна ли я прибегнуть к кнуту?» — спросила она. — «Нет, — ответил голос, — Было бы жаль повредить столь чудную кожу. Ей просто нужно время подумать. Усыпите ее». Госпожа Пао подошла и кулаком сильно ударила меня в висок. Я потеряла сознание…
      Цун Ли хотел что-то сказать, но судья знаком остановил его. После короткой паузы Белая Роза заговорила снова:
      — Я пришла в себя от страшной боли в спине. Я лежала на чем-то жестком и ничего не видела из-за волос, которые закрывали мое лицо. Попыталась крикнуть, но обнаружила, что мне заткнули рот. Мои руки и ноги были заключены в железные браслеты, при малейшем движении врезавшиеся в тело. Спина заставляла меня страдать. Я чувствовала, что вся моя кожа покрыта какой-то коркой. Дыша через нос, я умудрилась слегка сдвинуть волосы и увидела деревянного демона с копьем. Я поняла, что меня поместили в Галерею ужасов вместо какой-то скульптуры, а мое тело покрыли краской. И вдруг рядом со мной возник кто-то со свечой в руках… Какие новые истязания готовились мне? Но через мгновение все погрузилось во тьму, и я услышала удалявшиеся шаги. Отчаянно пыталась я крикнуть, любая судьба казалась мне предпочтительнее заброшенности в этой пугающей пустоте. Вскоре тишина была снова нарушена: кругом бегали крысы.
      Белая Роза закрыла глаза, и все ее тело содрогнулось. Цун Ли зарыдал, заливая слезами руку девушки. Она подняла глаза на судью и продолжала усталым голосом:
      — Не знаю, как долго оставалась я в этом состоянии, наполовину обезумев от боли и ужаса, иззябшая до костей… Наконец я увидела свет и попыталась пошевелить руками и ногами, чтобы дать понять, что я жива, но они так закоченели, что не могли двигаться. Именно тогда я услышала ваши слова о неприличии моей позы… Разве у меня не было вокруг бедер хотя бы клочка ткани?
      — Конечно! — поспешил заверить ее судья Ди. — Но другие статуи также были лишены повязки, что и вызвало мое замечание. Девушка выглядела немного успокоенной.
      — Так я и думала, — сказала она, — но полностью уверена не была… Высказав замечание, вы продолжили путь.
      Моим единственным шансом спастись было как-то привлечь ваше внимание, когда вы будете возвращаться. Но как? Я мучительно заставляла себя думать. Внезапно мне пришла в голову мысль, что если я прижму грудь к наконечнику копья, брызнет кровь и, резко выделяясь на известковой белизне краски, может быть, остановит ваш взгляд. Ценой неимоверного усилия я смогла пошевелиться. В сравнении со страданиями, которые мне причиняли мои руки и моя бедная спина, боль, которую я ощутила, когда острие копья вонзилось в грудь, была пустячной. Слой известковой краски мешал мне почувствовать, сочится ли кровь, но я услышала, как падают капли и поняла, что мой замысел удался. Это придало мне бодрости.
      Снова в галерее зазвучали шаги. Кто-то пробежал, не глядя на меня. Я знала, что вы появитесь также, но пока услышала ваш голос, мне казалось, что минула вечность.
      — Ты проявила большое мужество, — сказал судья, — Ответь теперь еще на два вопроса, и сможешь отдохнуть. Могла бы ты поподробнее описать путь, которым госпожа Пао провела тебя в комнату с балдахином из желтой парчи?
      Пытаясь вспомнить. Белая Роза нахмурила брови.
      — Убеждена, что эта комната находилась в восточном крыле. Но раньше я никогда не бывала в том конце монастыря. К тому же мы столько раз сворачивали в сторону…