Она покачала головой и, не сказав ни слова, вышла из комнаты в сопровождении Пола.

Чезаре, держа в руках банку колы, остановился у кровати и осмотрел Маргариту.

— Какое печальное зрелище.

Женщина взглянула ему прямо в глаза.

— Одно дело, когда ты убрал Тони. Но, захватив меня вместе с дочерью, ты нарушил все законы нашего мира. Теперь ты пария, меченый человек, лишенный уважения.

Чезаре почесал голову мизинцем.

— Ты все сказала? Никто не попадется на эту удочку, и я скажу тебе почему. Ты сама виновата во всем, что с тобой случилось. Ты не передала все Тони, а начала совать свой нос в дела, которые тебя не касались, ездила в Вашингтон на переговоры с приятелями Дома, может быть, даже завязывала новые знакомства для Тони. И, наконец, в довершение всего, закрутила роман с Лью Кроукером, бывшим нью-йоркским детективом, подумать только! — Он покачал головой. — Почему Тони позволял тебе беситься, для меня остается загадкой. Но факт в том, что ты стала врагом как мне, так и Тони. А что касается твоей дочери — какое прелестное создание, — то ты не оставила мне выбора. Когда ты прикончила двух приглашенных мной со стороны людей, я должен был поймать тебя как можно скорее. И пришлось подключать к этому Пола. Мне не хотелось этого делать. Но ты опять-таки не оставила мне выбора, ты становилась слишком опасной. И я решил, что Фрэнси будет самой надежной приманкой для тебя. — Он отпил из банки. — И, судя по тому, как все обернулось, я был прав.

— Ты мразь.

Чезаре подошел к кровати.

— Принимая во внимание то, от кого я слышу эти слова, их можно считать за комплимент. — Он протянул ей банку: — Не хочешь глотнуть?

— Я скорее умру от жажды.

Чезаре улыбнулся:

— Как это по-женски. Слишком много эмоций, слишком резкая реакция. — Он покачал головой. — Ты сделала ошибку, занявшись этим бизнесом, Маргарита. Надеюсь, теперь ты понимаешь это.

— Больше мне нечего тебе сказать. — Она отвернулась к стене.

— О, насчет этого, как и насчет многого другого, ты опять не права, Маргарита. — Он сел рядом с ней. — Я привез тебя сюда не на каникулы и даже не для того, чтобы избавиться от тебя, а для того, чтобы ты могла выложить мне все, во что посвятил тебя Тони. Понимаешь, мне нужны все контакты, которые имел Дом в Вашингтоне и за границей. Мне нужны досье Нишики — вся эта грязь, которую он использовал, чтобы прижать к ногтю важных шишек. И ты дашь мне все это, правда, Маргарита?

— Пошел вон.

Чезаре резко встал и ударил ее по лицу алюминиевой банкой. Женщина закричала, на ее щеке выступила кровь, но он не обратил на это внимания.

— Ты расскажешь мне все, Маргарита, или, клянусь Богом, я приведу сюда Фрэнси и при тебе буду тушить зажженные сигареты о ее прекрасное лицо и тело.

Каичи Тойода сидел за работой в полутьме своей похожей на кузницу Вулкана мастерской. Широкая, сгорбленная спина делала его похожим на черепаху, казалось, что гигантские плечи, мощная грудь, узкие бедра и талия составляют одно целое. Тойода засунул брусок слоистой стали в печь, откуда вырвался поток иссушающего жара. В мастерской и без того было душно, теперь же стало совсем нечем дышать. На запачканных и закопченных железобетонных стенах были развешаны инструменты. Тойода был оружейником, человеком, делавшим из брусков стали прекрасные и смертоносные лезвия. Для этого он выковывал раскаленную стальную заготовку, потом складывал ее с другой, такой же тонкой и длинной, нагревал, опять проковывал, пока две слоя не сливались в одно целое. Он повторял этот процесс по некоторым сведениям, до десяти тысяч раз, пока не получалась заготовка для лезвия составного меча. Японцы были знамениты по всему миру — только они знали секреты изготовления составных мечей. Для лезвия и центральной части меча они использовали сверхтвердую сталь. Режущая кромка лезвия получалась очень острой и упругой. Не ломалась, мечи легко разрубали доспехи и кости.

— В наши дни, — сказал наконец Каичи в ответ на вопрос Николаса, — я получаю немного заказов на ударные кинжалы. — Оружейник был стар, выглядел по меньшей мере лет на семьдесят — лицо у него сморщилось, как шкура броненосца. С подбородка свисала жидкая седая борода.

— Но по крайней мере один-то вам заказывали? Тойода, заметив какой-то изъян в одной из поковок, бросил ее в бадью, наполненную холодной водой. Раскаленная сталь зашипела, как потревоженная змея. Оружейник вытер огромные руки о толстый фартук, подошел к входной двери и запер ее.

— Пойдемте, — пригласил он.

Каичи провел Николаса по небольшому коридору, воздух в котором был горяч, как в натопленной сауне. В конце него находилась комната без одной стены, выходящая в крохотный садик, посреди которого рос одинокий темно-зеленый кипарис Хиноки. Тойода опустил бамбуковые занавеси, которые наполовину прикрыли проход в садик. Над ним, как в пустыне, стояло марево нагретого воздуха.

Комната была невелика и пуста, как келья монаха. Каичи был дзен-буддистом и не любил, чтобы его окружало много вещей. Одинокий кипарис заменял ему целый сад, в большем он не нуждался. Тойода предложил Николасу чаю, и тот принял предложение. Некоторое время они молча пили, глядя на Хиноки.

— Мы знаем друг друга давно, Линнер-сан. — Старик отставил чашку, давая понять, что молчание окончено. — Я сделал вам много оружия. Опасного оружия. Уникального оружия.

— У меня никогда не возникало желания обращаться еще к кому-либо, Тойода-сан.

Оружейник пожал плечами.

— Я удобный мастер. — Каичи хотел сказать, что он был единственным мастером, потому что изготавливал такое оружие, которое никто другой сделать не мог. Они немного помолчали.

— Да, я изготовил для одного человека опасное оружие, — наконец произнес Тойода.

— Ударный кинжал.

Мастер кивнул.

— Вы сделали его по своему эскизу?

Тойода посмотрел на залитое светом дерево.

— Это как раз самое интересное, Линнер-сан. Я сделал оружие по эскизу заказчика. Кинжал получился грубоватым, но крайне эффективным.

— Эффективным?

— Без всякого сомнения. — Старик покивал головой. — С помощью ударного кинжала можно убить дикого кабана. Если, конечно, у вас есть сила и желание.

— Можно ли им не только колоть, но и резать? — спросил Николас.

На лице оружейника появилась хитрая усмешка.

— Я же сказал вам, что конструкция была очень оригинальной. Да, лезвие имело кое-какие особенности.

Николас вынул блокнот и ручку.

— Вроде этого? — Он нарисовал лезвие, как представлял себе его по ранам на теле Икудзо.

Оружейник взглянул на рисунок.

— Да, — сказал он. — Именно так.

Николас показал мастеру копию армейской фотографии Мика Леонфорте. Он был тогда намного моложе, побрит наголо и выглядел очень официально, но овал лица, чувственные губы и взгляд темных глаз исподлобья не оставляли никакого сомнения в личности изображенного человека.

Старик долго смотрел на фотографию, потом произнес:

— Да, это тот человек.

— Он сказал вам свое имя?

— Я не спрашивал.

— Почему же?

— Имя означает цель, а в этом деле все цели, кроме моей собственной, служат делу разрушения.

— Больше вы для него ничего не делали?

— Нет.

Николас отложил блокнот и ручку.

— Скажите мне, Тойода-сан, почему вы сделали ему это оружие?

— Думаю, это очевидно, — ответил старик. — Почему я вообще делаю оружие? Потому что, когда работа закончена, оно становится произведением искусства.

— Я не голодна, — сказала Фрэнси Полу Чьярамонте, когда тот повел ее к кухне.

— Не голодна, так не голодна. — Он внимательно посмотрел на девочку. — Ты боишься Бэда Клэмса? — Когда она не ответила, Пол решил сменить тему: — Эй, а как насчет купания? Бассейн выглядит что надо.

Она пожала плечами:

— У меня нет купального костюма.

— Найдем, — сказал он и провел ее в одну из комнат. Она с покорным видом наблюдала, как Пол роется в ящиках платяных шкафов. — Возьми. — Он протянул ей купальный костюм бирюзового цвета. — Этот, кажется, подойдет.

Фрэнси взяла костюм и направилась к ванной комнате. В дверях обернулась и с серьезным выражением лица спросила:

— Не хочешь посмотреть?

— Господи Иисусе, ну ты даешь, — сказал он, опять начиная нервничать. Судя по выражению лица девочки это ей понравилось еще больше. — Иди в ванную и переоденься, ладно?

— А ты будешь купаться?

Из другого ящика Пол вытащил большие плавки кричащей расцветки с изображением тропической рыбы, при виде которых она захихикала.

— Я переоденусь после тебя, — сказал он.

Фрэнси закрыла дверь ванной, и Пол со вздохом облегчения растянулся на кровати. Это задание начинало действовать ему на нервы. Сначала ему пришлось убить детектива, потом тащить эту дикую кошку Гольдони сюда, как троглодит тащил когда-то свою жертву на заклание. А теперь он должен заниматься семнадцатилетней девицей, которая строит из себя невесть что и, вероятно, намного его умнее. Но, кроме того, эта девчонка имела для него особое значение, ведь не исключено, что она видела Джеки и, кто знает, может быть, даже разговаривала с ней.

С живой Джеки.

Эта мысль не давала ему покоя. А может быть, эта навязчивая идея — просто длящийся не одно десятилетие самообман? Но как бы то ни было, он должен выяснить все наверняка. Каким-то образом он должен завоевать доверие этой девочки и вытянуть из нее правду. Кроме того, Фрэнси ему действительно нравилась. Она была умна, остроумна и чертовски забавна. Редко кто мог заставить Пола смеяться. Если сказать честно, его жизнь была нелегка. Работая тайно на Бэда Клэмса, он предавал семью Абриола, которая приняла его как родного. Не говоря уже о частной жизни! С того момента, как он в 1962 году встретился с Джеки и влюбился в нее, ничто не могло вытеснить из его головы ее образ. Она возникала перед ним подобно мелодии, которая проигрывается и проигрывается, пока не начинает сводить с ума.

Пол начал раздеваться. При этом он сделал несколько резких вздохов, как его учили на занятиях йогой. Там утверждали, что это снимает напряжение, а сейчас настал момент, когда ему это было необходимо, иначе могло не выдержать сердце. Он и так страдал от гипертонии, и врач неоднократно говорил, что у него может сильно повыситься кровяное давление. Упражнения помогли. После этого следовало заняться медитацией. Пол уже снял рубашку, брюки и наполовину спустил трусы, когда дверь ванной открылась и оттуда вышла Фрэнси.

— Мадонна! — покраснев, воскликнул он и заслонил пестрыми плавками промежность.

Фрэнси стояла в дверях, одетая в бирюзовый купальный костюм, и выражение ее лица было как у кошки, которая только что проглотила канарейку. Скользнувшая по ее губам тень улыбки делала ее похожей на Мону Лизу.

— Ну что, довольна? — спросил он нахмурясь.

— Тебе нравится, как я выгляжу?

Она приняла позу модели одного из женских журналов, причем сделала это профессионально и выглядела очень сексуально. Пол должен был напомнить себе, что девчонке нет еще и семнадцати лет, хотя, глядя на тело девушки, в это было трудно поверить.

— Да, конечно, — угрюмо сказал он. — Почему бы и нет?

Она подошла к нему, села на кран кровати и, глядя ему прямо в глаза, спросила:

— Почему ты не надеваешь плавки? Я хочу купаться.

— А как ты думаешь почему? Потому, что ты смотришь на меня.

— Подумаешь! Что я, не видела голых мужчин?

Пол покачал головой:

— Бога ради, девочка. Отвернись хотя бы.

Она подчинилась, и он быстро натянул плавки. Однако возникли новые трудности. К своему страху и крайнему стыду, Пол почувствовал, что начинает возбуждаться. "Господи Иисусе, — подумал он. — Только этого мне не хватало.

— Все.

Она повернула голову и хихикнула.

— А ты ничего выглядишь.

— Почему бы тебе не накинуть на себя что-нибудь? — сказал он более сердитым тоном, чем ему хотелось.

Фрэнси оглядела свое тело:

— Тебе не нравится, как я выгляжу?

Он закатил глаза:

— Девочка, вся беда в том, что мне слишком это нравится.

Она закусила нижнюю губу, раздумывая над его словами.

Потом подошла к зеркалу, висевшему над комодом, и провела рукой по плоскому животу и бедрам.

— А знаешь, в прошлом году я готова была отдать все, что угодно — палец, глаз, короче, все, чтобы быть худой. Я очень страдала.

— Слишком сильно сказано.

Фрэнси повернулась и взглянула на Пола своими чистыми, невинными глазами.

— И все-таки это именно так. Ты должен понять, что мое тело — единственное, что принадлежит мне самой. Всем остальным владели родители, а они не ладили между собой. — Она грустно улыбнулась. — Хотя не ладили — не то слово. Они находились в состоянии непрерывной войны. Мать оказалась слишком умной — ты знаешь, у нее есть своя компания, — и отец решил наказать ее за излишний ум. Поэтому он бил ее. Постоянно.

— Ясно. — Пол понимающе кивнул. — И ты узнала об этом.

Фрэнси вздохнула.

— Поэтому я загадала, что, если останусь худенькой, даже тощей, у родителей все будет хорошо. — Она не отрывала от него взгляда, может быть, для того, чтобы посмотреть, не будет ли он над ней смеяться. — Как будто заключила сделку с Богом. И мне понадобилось долгое время, чтобы понять, что на самом деле я заключила сделку с худшей, самой темной стороной самой себя. За войну родителей я наказывала саму себя.

Фрэнси подошла к Полу настолько близко, что его словно обожгло огнем.

— И ненавидела себя и больше всего свое тело. Поэтому сейчас оно имеет для меня такое значение. Я им горжусь. И мне хочется показывать его.

— Понимаю, но, девочка, тебе надо показывать его ребятам своего возраста. — Она засмеялась, и он тотчас же понял свою ошибку. — То есть я хотел сказать не это. Пока ты не должна показывать его никому. Как я сказал тебе вчера, не торопись стать взрослой. В этом не так уж много радости, как кажется.

Он взглянул на часы:

— Ладно, пойдем искупаемся.

В воде она напоминала дельфина, которых Пол видел в нью-йоркском океанариуме на Кони-Айленд: длинных, стройных и жизнерадостных, влюбленных в воду за ее осязаемую тяжесть, прохладные, голубые глубины. Фрэнси плавала вокруг него, и ее длинные темно-рыжие волосы струились сзади, как хвост животного или плавники той экзотической рыбы, которая была изображена на его отвратительных объемистых плавках. Они все время наполнялись пузырями воздуха, как будто это был реквизит клоуна, что страшно выводило его из себя.

Наконец, устав, Пол подплыл к краю бассейна и внимательно посмотрел, как и где расположены окружающие дом для гостей участки земли, посты охраны, собаки, и вдруг он подумал о том, что могло произойти между Бэдом Клэмсом и Маргаритой Гольдони де Камилло. Лучше этого не знать, решил он, поворачиваясь к Фрэнси, которая как раз шумно всплыла на поверхность.

— Что с тобой такое? Быстро ты сдался.

— Я уже не так молод, как когда-то.

Она подплыла к краю бассейна и сказала с присущей ей прямотой:

— Дело не в этом. Просто ты не привык веселиться.

Пол открыл было рот, чтобы возразить, но потом резко закрыл его. Она была права. От ее стройного тела исходила какая-то теплая рябь, какие-то вибрации, которые он ощущал как биение собственного сердца.

— Что ж, в жизни, которую я вел, было не так уж много места для веселья. На мне лежала большая ответственность. Люди на меня рассчитывали, понимаешь?

— Люди вроде Бэда Клэмса? — Он не ответил, и девочка спросила: — Ты поэтому сказал, что быть взрослым не такая уж большая радость?

Он замахал руками.

— Откуда у тебя берутся такие дурацкие идеи?

Но Фрэнси не отступала:

— Я ведь права, верно? Работать на Бэда Клэмса, предавая людей, которые верят тебе и рассчитывают на тебя, не так уж весело, не так ли? — Она не сводила с него своих проницательных глаз. — Не думаю, чтобы ты был доволен жизнью.

«Она опять права», — подумал он. Но черт его побери, если он признается в этом ей или кому-нибудь еще.

— Я выбрал эту жизнь, — твердо ответил он, — потому, что она мне подходит.

— Лгать, обманывать, предавать порядочных людей — и ты хочешь, чтобы я поверила в то, что ты сам выбрал для себя такую жизнь?

Теперь она действительно задела его за живое.

— Девочка, я в гробу видел, что...

— А мне кажется, что эта жизнь выбрала тебя.

Он иронически хмыкнул:

— Что ты такое плетешь?

— Я думаю, ты понимаешь, что я хочу сказать.

— Ты что, любишь говорить загадками? — Ему хотелось отвернуться, но он не смог этого сделать. Пол чувствовал себя кроликом под взглядом удава.

— Может быть. Но я знаю одно: тебя раздирает изнутри то, чему ты не позволяешь выйти наружу, — ненависть, жажда мести, любовь.

— Любовь? — поразился Пол. — Любовь?

Фрэнси приблизила свое лицо к его лицу так, что он почувствовал на своих щеках движение воздуха от взмахов ее огромных ресниц.

— Я знаю Джеки, — сказала девочка.

Пол, который до сих пор хотя бы частично сохранял контроль над ситуацией, почувствовал, как у него похолодело сердце.

— Что ты говоришь? — Пальцы его рук стали ледяными. Он голову себе сломал, думая о том, как бы выудить из этой девчонки хоть какие-нибудь сведения, и вдруг, на тебе — так неожиданно.

— Мне кажется, что я была не права, — прошептала Фрэнси. — Я встречалась с ней. Ее знают как сестру Мэри Роуз. Я говорила с ней, она меня учила — та женщина, которую ты пытаешься отыскать, которую ты любишь.

Полу казалось, что он теряет рассудок. После стольких лет поисков, стольких неудач, стольких лет глубокой веры в то, что Джеки жива, что вместо нее в катастрофе погибла другая девушка, после того, как мать-настоятельница опровергла выстроенную им версию, он вдруг услышал о любимой. Выдавая себя за репортера, а позднее за врача из ближайшего госпиталя, он пытался достать из морга ее посмертную фотографию, но оба раза получил резкий отпор. Поэтому в глубине души он, хотя и оплакивал Джеки, никогда не переставал верить, что она жива, и уж тем более помнить о ней. И вот теперь это известие, как разорвавшаяся бомба, от головастой девочки, которую, как он знал — и был в этом уверен, — нельзя было недооценивать. Но Пол уже начал подозревать, что она сама значит для него слишком много, и в этих откровенных глазах видел свою судьбу. И, как очнувшийся лунатик, вдруг заметил, что зашел уже слишком далеко по дороге, по которой она вела его так охотно.

Пол попытался взять себя в руки и спросил:

— Ты не лжешь мне, девочка?

— Нет.

И по этому односложному ответу он почувствовал, что сейчас Фрэнси говорит правду, а вчера в самолете врала.

— Боже мой! — выдохнул он.

— Ты хочешь снова увидеть ее? — прошептала Фрэнси. — Хочешь поговорить с ней?

— Больше всего на свете! — Пол должен был бы возненавидеть себя за этот вырвавшийся у него ответ, но чувствовал только такой сильный прилив восторга, что его ледяные пальцы сразу же потеплели.

— Ты можешь это сделать, — все еще шепотом сказала Фрэнси. — Я приведу тебя к ней. Но ты должен вытащить нас отсюда. Меня и мать.

Это и было его судьбой, той дорогой, по которой он зашел уже слишком далеко. В тот момент, когда Фрэнси произнесла имя Джеки, он уже знал, что она потребует взамен. Эта девочка была слишком умна, чтобы требовать чего-либо другого. И самое ужасное было в том, что он знал: она выполнит свое обещание, видел это в ее глазах, чувствовал всеми фибрами своей души. Она хотела помочь ему, и, как не тяжело было ему это сознавать, он тоже хотел ей помочь. Пол понимал, что это может стоить ему жизни. Но, видит Бог, он все сделает с радостью.

Медленно, как во сне, он благодарно стиснул руки девушки. Молчаливый договор был заключен. И это его пугало.

Коуи сидела за компьютером Центра японского саке но Харуми-дри, который находился недалеко от гигантского перекрестка Гинза — Йох-ми. Здесь можно было узнать все о национальном японском напитке из ферментированного риса.

Николас любил саке, и компьютерная программа помогала найти сорт, более всего отвечающий его вкусу.

Неожиданно на экран дисплея легла тень, и женщина обнаружила, что смотрит в лицо Мика Леонфорте, который возник как будто ниоткуда, из темного и забытого уголка ее сознания.

— Привет, Коуи, — сказал он. — Как приятно было наткнуться здесь на тебя. — Это было сказано тем тоном, который она хорошо изучила во время их совместного проживания — когда она была печальна и полна жалости к себе, а он полон неистовства и разнообразных, приводивших ее в смущение предложений насчет их сексуальных совокуплений. Тоном, который дал ей понять, что это было не совпадение и что он совсем не удивлен этой встречей.

Снаружи, по мокрым от дождя улицам, двигались тысячи людей под зонтиками. Коуи почувствовала, как что-то дрогнуло внутри нее, отделенной от движущейся толпы этим злобным животным, так хорошо ей знакомым.

Он улыбнулся, как мальчишка, собирающийся на прогулку.

— Ты не рада видеть меня? Ведь прошло столько времени с той поры, как мы жили вместе, с той поры, как ты прячешься от меня. — Мик посмотрел на Коуи каким-то загадочным взглядом, почти грустным, но не совсем понятным, потому что свет, падающий сверху, странным образом изменял черты его лица. — Почему ты теперь передумала?

Коуи машинально оглянулась вокруг, чтобы посмотреть, нет ли кого-нибудь рядом. Людей поблизости было много, но никто не обращал на них ни малейшего внимания. Мик, настроение которого то и дело менялось, рассмеялся.

— Ты ведь не боишься, нет? — Он развел руками. — А почему ты, собственно говоря, должна бояться? Только потому, что должна была выйти за меня замуж и не сделала этого? Если мне не изменяет память, ты пошла к Микио Оками, и он спрятал тебя в таком месте, где я не смог тебя отыскать. — Он потянулся к ней своей сильной рукой, и она отпрянула. Мику это понравилось. — Ты знаешь, а ведь я пытался отыскать тебя. Использовал все средства — в поисках информации доставил массу неприятностей многим людям. И что я получил за все свои труды? Ни черта. Ты исчезла, испарилась, как облачко дыма. Этот ублюдок Оками прямо какой-то волшебник.

Леонфорте пододвинулся ближе, заставляя женщину отпрянуть к дисплею.

— Хотя это не совсем верно, — продолжил Мик, наслаждаясь ее все растущим беспокойством. — Кое-что за свои труды я все-таки получил. Унижение. Все, к кому я обращался, понимали, как сильно я хочу вернуть тебя. Пока я занимался поисками, они смеялись за моей спиной, — Его лицо внезапно потемнело. — Смеялись надо мной.

— Мне очень жаль.

— Чушь. — Он покачал головой, впиваясь в нее глазами. — Тебе не жаль. Ты сделала то, что хотела. И всегда делала то, что хотела. Ты никогда не думала обо мне, никогда не думала ни о ком, кроме самой себя. — Его лицо перекосилось от ярости. — Нет, не бойся, я не причиню тебе вреда. Но мне жаль того беднягу, с которым ты сейчас живешь.

Прежде чем ей пришел в голову ответ, он удалился. Униженная и потрясенная, она повернулась обратно к экрану, автоматически перелистывала страницы, но не могла вникнуть в их содержание. На глаза навернулись слезы, Коуи попыталась сдержать их, но не смогла. Ей хотелось поскорей добраться домой и рассказать Николасу о случившемся, но женщина понимала, что не должна этого делать. Слишком хорошо она помнила его реакцию, когда она сказала ему, что Майкл полюбил ее.

Компьютер запищал, и, вытерев слезы, Коуи увидела, что дошла до последней страницы. Она нашла для Николаса превосходное саке. Только почему-то сейчас ей это было совершенно безразлично.

«Я должен узнать, почему моя жизнь так тесно связана с жизнью Мика Леонфорте», — думал Николас, пересекая город по направлению к дому, где жила Лонда, адрес которой он получил от Тенто. До этого Линнер находился в засаде.

Припарковав свой мотоцикл на противоположной стороне улицы в Роппонжи, на которой находился ресторан «Услада моряка», он ожидал Мика. В то время когда Николас преследовал вора, укравшего данные Киберсети, он почему-то был уверен, что именно здесь когда-нибудь найдет Леонфорте.

Линнер ощущал, что Леонфорте является отражением той темной стороны его собственной души, которую он умел держать под контролем. И это приводило его к ужасному выводу: Мик персонифицировал собой ту самую Кширу, которая угрожала захватить все его существо и свести с ума. В каждом живущем на земле человеке всегда присутствуют силы зла: эгоизм, жадность, ревность, ненависть. Однако разум их сдерживает и старается не выпустить наружу. Кшира являет собой концентрацию темных сил. Она пытается подчинить себе человека, и иногда ей это удается. Именно за такими людьми, как за дикими зверями, охотится полиция, уничтожая их при первой же возможности. Таким был и Мик. Неужели он действительно является отражением глубинных областей сознания Николаса?

Его мысли оборвал вой полицейской сирены. Посмотрев в зеркало, Линнер увидел, что его преследует, мигая фарами, полицейский на мотоцикле. Николас слегка притормозил, пытаясь отыскать в потоке машин свободное место, потом направил мотоцикл между двумя «тойотами». В этот момент он взглянул в зеркало на подъехавшего полицейского и увидел, что это Джи Чи, великан-метрдотель из отеля «Услада моряка», где работала Хоннико. Что он делает здесь, переодевшись в полицейского?

Николас нашел просвет между машинами и ринулся в эту узкую щель, пытаясь ускользнуть от мощного полицейского мотоцикла Джи Чи. Тот бросился в погоню. Теперь Николас мог на деле проверить те усовершенствования, которые он произвел в мощном двигателе своего мотоцикла. Как только Джи Чи очистил себе путь, он выключил сирену. И правильно сделал. После того, как Николас опознал метрдотеля, тому было опасно привлекать к себе внимание других полицейских звуком сирены.

Линнер выскочил к южному выходу станции Синджуки. Сначала он держался левее станции, а потом, в самый последний момент, пересек разделительную линию, чуть на столкнувшись при этом с другим автомобилем. Под хор автомобильных сигналов он выскочил на тротуар, разгоняя пешеходов, а потом, вновь съехав на проезжую часть, направился в сторону парка Синджуки, сочетавшего в себе западный и японский стили. Взглянув в зеркало, он увидел, как Джи Чи выскочил из-за угла и на полной скорости ворвался в парк. Поскольку он содержался в плохом состоянии, в нем было относительно мало народу, редкие прохожие успели убраться с дороги огромного черного мотоцикла и преследовавшего его полицейского.

Подняв мотоцикл в воздух, Николас перепрыгнул через небольшой, выложенный камнем бассейн, приземлился на другой стороне, слегка поскользнулся, выровнялся и поехал дальше, направляясь к павильону, выстроенному к свадьбе императора Хирохото. Джи Чи не стал рисковать и объехал бассейн. При этом его мотоцикл наклонился под таким опасным углом, что чуть было не опрокинулся. Однако водитель, как опытный гонщик, сумел выправить машину и, прибавив газ, бросился в погоню за Линнером. Николас мчался прямо на павильон. Увидев это, Джи Чи замедлил скорость и начал описывать широкую дугу. Когда столкновение уже казалось неизбежным, Николас вывернул так близко к углу павильона, что отлетевший кусок дерева ударил его по шлему, от чего голова загудела, а шею пронзила резкая боль. Чуть было не задев оставленные строителями леса, он промчался вдоль стены павильона. Джи Чи исчез за фасадом здания, но через несколько секунд показался с другой стороны павильона, и Николас был вынужден резко свернуть налево. От этого отчаянного движения леса разлетелись, как солома по ветру.

Линнер пронесся мимо парка, разбитого во французском стиле, потом по улице. Автомобили отчаянно гудели, прохожие шарахались от мотоцикла в разные стороны. Улица кончалась вымощенной гранитными плитами лестницей, и Николас помчался по ней. Джи Чи по пятам преследовал его. Впереди вырос сверкающий, похожий на космический корабль купол недавно возведенного Токио-кан, гигантского подземного зала, в котором располагался спортивно-развлекательный комплекс. Двери в куполе не было, входом служило похожее на раскрытый рот прямоугольное отверстие. Николас ворвался внутрь, перескочил через барьер, в котором находились проходы для администрации — открывались они с помощью магнитных карточек, — и, распугивая людей, приземлился в наклонном проходе, затем миновал зал для поднятия тяжестей, для занятий сумо, дорожку спринтерского бега и трек для забегов на длинные дистанции. Мимо проносились магазинчики всевозможных размеров и назначений. Линнер переделал свой мотоцикл так, что он стал необыкновенно чувствителен к малейшему изменению давления на акселератор и педали. Это позволяло ему успешно лавировать между охваченными ужасом людьми и восьмигранными колоннами, которые поддерживали купол.

Николас мчался к центру, а за ним, не отставая, следовал Джи Чи. Впереди был длинный пологий подъем ко второму выходу из-под купола. В конце его направо располагались залы компьютерных игр, а слева самый большой гимнастический зал. Он благодаря городскому рельефу находился не под землей, а на уровне улицы.

Теперь Николас начал ездить взад и вперед поперек пустеющего гигантского зала, все ближе и ближе приближаясь к колоннам. Он открыл свой глаз тандзяна и в первый раз вызвал Кширу. Мир вывернулся наизнанку, все цвета сменились темными, пламенеющими оттенками, которые можно увидеть, заглянув в хорошо протопленный очаг.

На этот раз, приблизившись к краю зала, Линнер чуть было не задел за колонну. Для того чтобы не врезаться в нее, Джи Чи отстал метров на десять. На это и рассчитывал Николас. Он рванул вверх по наклону и, вывернув в последний момент направо, с ходу распахнул несколько дверей и оказался на деревянном полу гимнастического зала. Спортсмены разбежались в разные стороны, оставив гимнастические снаряды и побросав сумки где попало. Прямо перед Николасом оказалась стена с огромным круглым окном, выходящим в Центральный парк Синджуки. Углубленное в стену, оно находилось метрах в шести от пола.

Николас, все еще находясь в Кшире, перенес вес тела на заднее колесо своего мотоцикла; промчавшись две трети расстояния, он оторвал переднее колесо от пола, изо всех сил нажал на установленный им второй акселератор, и мотоцикл рванулся вверх.