Ванг Тау — Вашингтон — Токио

Когда старший инспектор Ван Кьет появился в Ланг Ка Онг, у него было лицо самого дьявола. Он буквально клокотал от гнева — того и гляди, из ушей пар пойдет.

— Какая уж тут личная жизнь — вытаскиваешь из дома, когда тебе заблагорассудится, — сказал он Тати. — И увидев Николаса, простонал. — Там, где ты, там — несчастье.

Потом снова обернулся к оябуну:

— Когда-нибудь я попрошу твоего позволения убить этого человека.

— Спасибо, что предупредил, — сухо ответил Тати. — Буду иметь в виду.

Взглянув на фантастический скелет кита, Ван Кьет оглянулся и спросил:

— А что, нам обязательно стоять здесь? Мне больше нравится двигаться, особенно ночью.

Они вышли из храма и пошли по улице. Николас настороженно осмотрелся. Когда он последний раз видел инспектора, тот вел себя совсем иначе. Да это и понятно! Тогда его окружали вооруженные люди — его люди! И он был хозяином положения. Теперь, видимо, все переменилось.

— Случай один был два дня назад, — начал Тати, — в пагоде Гиак Лам.

— Как будто я об этом не знаю, — возмутился Ван Кьет. — Власти на меня жутко давят — преступник им нужен! Я-то знаю, кто приказал это сделать, но платит он мне столько, сколько правительство никогда не заплатит. В этом все дело.

— Мишенью для ракеты был этот человек, — сказал Тати, указывая на Николаса. — Он чудом остался в живых...

— Тем хуже для нас всех, — зло буркнул Ван Кьет и огляделся — в глазах его стояла тоска по пуленепробиваемому жилету.

— Кто приказал убить меня? — спросил Николас.

— Господи Боже, да Рок, конечно.

— Кто такой Рок?

— Император Плавучего города, — пробурчал Ван Кьет. — Устроил себе чертово логово, вырубил пещеры в скалах, среди джунглей. Один Бог знает, как ему это удалось, но деньги делают все, а их у Рока полно.

— Он же тебе платит, почему ты нам все это рассказываешь? — спросил Николас. — Если Рок хочет моей смерти, ты должен был, встретив меня, тут же пристрелить.

Ван Кьет бросил косой взгляд на Тати.

— Этот малый что, дебил?

Тати, пожав плечами, ответил:

— Скажи ему.

Брови Ван Кьета удивленно поползли вверх.

— Ты это серьезно?

— Конечно.

— Меня наняли, но не купили. Я могу скурвиться, но душу не продаю, — сказал инспектор Николасу.

Тати повел глазами.

— Не крутись. Говори правду!

Ван Кьет вздрогнул.

— Здесь мне как-то не по себе. Пошли куда-нибудь.

«Куда-нибудь» означало суденышко Ван Кьета — двадцатифутовый кеч с белым корпусом, тиковой палубой и всевозможными штучками, сделанными из сверкающей на солнце латуни. Не всякий полицейский — даже старший инспектор — мог себе позволить такую роскошь. Ван Кьет завел двигатель, включил ходовые огни — в это время Николас и Тати отвязывали кеч от бочки. До бочки они добрались на ялике, который покачивался теперь у борта кеча.

Инспектор отошел на полмили в море — полукруг огней Ванг Тау превратился в сверкающее драгоценное ожерелье, — бросил якорь и достал ящик пива. Все трое сидели, погруженные в бархат ночи, и пили пиво, наслаждаясь сознанием, что ушли от всех и вся.

— Правда в том, — сказал наконец Ван Кьет, — что Тати и я последние два года потратили на попытку проникнуть в Плавучий город Рока.

— У Рока плантации мака в Шане, — добавил Тати.

Ван Кьет кивнул и продолжил:

— Насколько я знаю, он ветеран войны, которую США вели во Вьетнаме. Остался здесь, когда войска выводили на родину. Как он это сделал — загадка. Возможно, инсценировал смерть — не он первый. А может быть, начальство проглядело, как он смылся. Как бы там ни было, Рок давно понял, что в этой стране могут открыться неплохие перспективы. Оказавшись в Бирме, систематически пытался внедриться в торговлю наркотиками. Пошел в наемные убийцы к тем начальникам, которых потом решил подчинить себе. Убивал их противников за плату. Но они не сразу догадались, что частью платы был их союз с ним. Року нужны были не только деньги — он хотел участвовать в торговле наркотиками. Тех, кто противился этому, он убивал.

Инспектор задумчиво потянул пиво.

— И все сам? — усомнился Николас.

— Во время войны этот человек стал настоящим дьяволом. Никто не знает, сколько вьетнамцев он убил, но ясно, что убивать стало для него привычкой. Со временем Рок приспособил для убийства РПРУ. Знаешь, что это такое? Ручная противотанковая ракетная установка. К тому же этот подонок ее усовершенствовал. В способностях ему не откажешь. О Роке здесь говорят страшные вещи: последнего противника он превратил в ничто: убил самого дорогого для него человека — молоденькую девушку, а потом преподнес ему ее отрезанное ухо в тушеном мясе.

— Да, это настоящий дьявол, чудовище, — согласился Николас. — А ты бывал в Плавучем городе?

— Нет, но я подбирался достаточно близко к нему. И тут появился ты со своей компьютерной микросхемой. Рок сразу понял значение этой вещи и стал охотиться за тобой. А мне ты все карты спутал. — Пробормотав что-то нечленораздельное, инспектор сплюнул за борт. — И не рассчитывай на сочувствие. Я мог бы спокойно прострелить тебе череп, как той женщине, с которой ты был, после того как на допросе выяснил бы, кто ты и на что годен.

Тати крутил, зажав ладонями, бутылку, потом спросил Линнера:

— Скажи, эта интегральная схема второго поколения действительно существует?

— Да, — ответил Николас. — Но она хранится в Токио, в лаборатории. Брать ее с собой — риск неимоверный.

— А что ты собирался демонстрировать Абраманову?

— Значит, этот человек действительно существует?

— Да, — кивнул Тати. — Он работает в Плавучем городе — очень напряженно работает — над проектом, который не имеет никакого отношения к торговле наркотиками.

— Рок занимается не только наркотиками, — заметил Ван Кьет. — Он нелегально торгует оружием. Конечно, в наши дни любой, у кого есть деньги, может купить себе оружие — у русских или у китайцев. Однако у них они получают, в основном, ерунду. Для мелких террористов и прочей шушеры годится, но крутым парням нужно другое. Они готовы платить, но хотят получить все самое лучшее. Оружие из Америки, причем новейшее.

— За это и взялся Рок. — Тати вынул новую бутылку пива из холодильника, с хлопком открыл ее. — Каким-то образом он нашел нужные ходы — вот только куда? К военным? В Пентагон? К производителям оружия? Кто знает? Главное, что этим каналом пользуется он один. Посредники идут к нему и лишь к нему одному. Монополисту всегда хорошо платят за его товар. А куда денешься? Идти некуда. Обдерет как липку — все равно стерпишь.

— Ну, а если ты настолько глуп, что начнешь выражать недовольство, то — Ван Кьет сделал жест, как будто взял пистолет и нажал пальцем воображаемый курок.

Это и случилось с Винсентом Тинем?

— Возможно, — ухмыльнулся Ван Кьет. — Но у меня есть своя версия: этот маленький ублюдок оказался слишком алчным, и Рок решил разделаться с ним в назидание другим, В бизнесе, которым занимается Рок, это надо делать время от времени, чтобы охладить пыл других.

— А как вьетнамское правительство мирится с существованием такого места, как Плавучий город? — поинтересовался Николас.

Инспектор усмехнулся:

— Ты что, ребенок? Рок для них — золотая жила. Он так много заплатил высшим государственным чиновникам, что те и под пыткой будут отрицать, что независимое королевство Рока существует.

Николас допил свое пиво и вдруг почувствовал, что очень устал. Голова у него гудела. После трудного дня надо было поспать, но он все же спросил:

— Кто-нибудь из вас слышал о «Факеле-315»?

Ни Тати, ни Ван Кьет об этом оружии не слышали, поэтому Линнер рассказал им, то, что узнал от Кроукера.

— Речь идет о каком-то страшном проекте, а люди, которые о нем знают, могут и не понимать, в чем он заключается.

— Возможно, над этим и работает Абраманов, — предположил инспектор.

— А разве он не специалист по структурной лингвистике? — спросил Тати.

— Это так, — ответил Ван Кьет, — но он, вероятно, разбирается и еще кое в чем. Ходят слухи, что через шесть месяцев после появления Абраманова Рок стал ввозить в огромных количествах свинец и необогащенный уран-238.

— А ты не знаешь, для чего он используется? — спросил Тати.

— Обычно как источник радиоактивных материалов, — с заметным волнением ответил Николас. — Наверное, это связано с тем, о чем я говорил. Вы собирали данные на Абраманова?

— Пытались, но так ничего и не добыли, — проворчал Тати. — Ведь это Россия! Бюрократы там сейчас борются за выживание, и им неохота копаться в биографических данных своих бывших граждан. Каждый раз, когда выходишь на какого-нибудь растерянного чиновника, оказывается, что он на этом месте лишь вторую неделю.

Ван Кьет в раздумье постукивал по верхней губе пустой пивной бутылкой, потом заявил:

— А вы знаете, в Сайгоне есть человек, который смог бы помочь. Он прибыл четыре дня назад, проездом из Бангкока в Осаку, но, судя по паспорту, выехал он из Москвы. Я видел докладную — там упомянуто о прибытии нескольких русских. Здесь их смертельно ненавидят, проклинают, избивают и грабят. Мы постоянно получаем жалобы от американцев, которых принимают за русских.

— Пусть он русский, — сказал Николас, — но это вовсе не означает, что он может знать что-нибудь об Абраманове.

— Нет, может. — Ван Кьет обнажил в улыбке желтые зубы. — Если Абраманов — ученый-ядерщик, этот человек мог знать его. Поскольку он — один из руководителей Курчатовского института атомной энергии в Москве.

— А что он здесь делает? — спросил Николас.

— В Сайгоне, — Ван Кьет поднялся, включил двигатель и стал поднимать якорь, — ему нужно одно из двух; либо деньги, либо перспектива.

— Может быть, то и другое, — сказал Тати, ставя холодильник под скамейку. — А это значит, что направляется он прямехонько к Року, в Плавучий город.

Кроукер вышел из такси у обшарпанной стены здания. После деревенской атмосферы, что царила в поместье сенатора Дедалуса, сырой городской воздух подействовал на него освежающе. Как хорошо в городском шуме и гаме! Он по горло сыт сенатором Дедалусом и его неудавшимся Джеймсом Бондом. У сенатора врожденная способность манипулировать и управлять людьми. Даже он, Кроукер, по роду своих занятий научившийся быстро разгадывать людей, не мог понять, как вести себя с Дедалусом. Не мог определить, искренен ли этот человек или умело притворяется, не знал, как ответить на главный вопрос: правду ли сказал сенатор о том, что Веспер и Маргарита не были у него на днях, или солгал. Кончилось тем, что детектив решил не думать больше о Дедалусе и заняться другим человеком.

— Я ищу Джона Джея Архама, — окликнул он какого-то рабочего. В конторе сказали, что он где-то здесь.

Рабочий указал на заброшенное здание.

— Он там, внутри. Блондин. Его нельзя не заметить. Дает указания, где положить взрывчатку — здание собираются взорвать.

Он протянул Кроукеру каску.

— Вот, наденьте это на голову. Так положено, даже если входишь в здание, чтобы помочиться.

Кроукер поблагодарил рабочего, водрузил на голову каску и вошел в здание. Напасть на след Архама не составило труда — его компания, занимавшаяся подрывными работами, была крупнейшей в регионе. Чаще всего Джон бывал на объектах, и служащие его конторы направляли туда потенциальных клиентов.

В здании были мрачные, абсолютно голые своды, скрипучие деревянные балки, открытые металлические фермы. Пахло пылью и краской. Спасаясь от холода, бездомные содрали здесь всю изоляцию с труб. Видимо, это не дало им погибнуть от холода, но один Бог знает, что сделали с их легкими асбест и стекловолокно.

Пробираясь среди вывороченных камней, Кроукер наконец увидел группу людей, столпившихся там, где сходились четыре балки, вмурованные в бетонный пол. Взвизгивала, вздымая облака цементной пыли, скоростная дрель. Рядом с ней стоял огромный белокурый мужчина и отдавал краткие распоряжения.

— Мистер Архам? — крикнул детектив, но его никто не услышал. Наконец, дрель замолкла, и огромный человек взглянул на него.

— Лью Кроукер. — Детектив показал ему свой жетон. — Вы не уделите мне минуту?

Блондин сказал что-то одному из рабочих, и когда дрель снова завизжала, снял защитные очки из толстого пластика, сорвал маску, закрывающую нос и рот, и подошел к Кроукеру. Лицо и руки блондина были покрыты налетом белесой пыли.

— К сожалению, у меня нет времени. Сроки поджимают, и так мы уже на день из графика выбились.

— Понимаю. Но я не отниму у вас много времени. Надо поговорить с вами о вашей бывшей жене.

Несколько секунд они молча разглядывали друг друга. Архам был человеком очень высокого роста с мощными плечами и узкими бедрами. Смотрелся он великолепно — в нем угадывался полузащитник университетской сборной, хотя работа и наложила на него свой отпечаток. Кроукер почувствовал, каким привлекательным может быть такой мужчина для женщин.

Архам показал налево.

— Идемте туда, поговорим без помех.

Через боковые ворота он вывел Кроукера из полуразрушенного здания в переулок. Остановился у ручейка и спросил:

— Что вы хотите узнать о Веспер?

— Все.

Джон крякнул.

— Тогда вам надо не ко мне обращаться. Я любил ее, но мало понимал.

— Сложная натура?

— Возможно, просто дрянь. Как и вы, я могу только гадать. — Архам достал сигарету, закурил. С отвращением затянувшись, бросил сигарету и придавил ее толстой резиновой подошвой рабочего ботинка. — Хочу бросить курить, несколько раз уж бросал...

Он рукавом вытер пот со лба.

— О Веспер могу сказать только в двух словах. Она любила меня по своему, хотя один Бог знает, что это значит. Я, видите ли, был просто частью ее жизни. Она исчезала на несколько дней, иногда недель, а когда я спрашивал, где она пропадала, знаете, что она мне отвечала? — «Я человек независимый. Другой быть не могу. Если не нравится — уходи».

Он посмотрел себе под ноги.

— Что я в конце концов и сделал. Она не оставила мне выбора, хотя я уверен — спроси вы ее об этом, она ответила бы, что это не так. — Джон вздохнул. — Да, она любила меня, но какое это имеет значение? Об одном могу сказать с уверенностью — она для меня полная загадка.

— Наверное, вам это в ней и нравилось.

— М-да, верно, это всем мужчинам нравится. До известных пределов. Но для нее это было больше, чем игра, уверен. Если она становилась серьезной, она бывала чрезвычайно серьезной. Так, что пугала меня. Я никогда не боялся людей. — Его лицо исказилось в кривой усмешке. — В этом, думаю, преимущество моего огромного роста. Но иногда я замечал, что Веспер внушает мне непонятный страх.

— Каким образом?

— Она очень умна. — Джон покачал головой. — В самом деле, слово «умная» — самое точное определение для нее. Временами у меня появлялась уверенность, что она понимает меня так, будто проникает в мое сознание. Но было и другое — иногда казалось, — он пожал плечами, и в этом его недоумении сквозила мука, — что она даже не подозревает о моем существовании.

Джон взглянул на часы.

— Ну, мне пора работать.

— Неужели вам больше нечего сказать мне?

Огромный человек повернулся к нему и вздохнул:

— Абсолютно нечего.

— Мистер Архам, похоже, у Веспер большие неприятности.

— Это серьезно?

— Очень серьезно, речь идет о ее жизни или смерти. — Кроукер почувствовал угрызения совести: он обманывал Джона. Но сейчас у него не было выбора. По опыту детектив знал, что люди не очень-то любят раскрываться перед посторонними, поэтому приходится искать их уязвимое место, а потом воздействовать на него всей мощью. Джон сам невольно показал, где его уязвимое место, — это Веспер. Что бы ни произошло между ними, он по-прежнему любит эту женщину.

Архам сделал шаг к Кроукеру.

— Послушайте, если мне есть что добавить, как это поможет ей?

— Мне надо понять ее, Архам. Пока вина не доказана, она невиновна. Чем лучше я буду знать Веспер, тем больше у меня будет шансов спасти ее. Вы же хотите этого, не так ли?

Туман сочился вокруг, грязная вода бежала мимо них в узком русле, вдали слышалось рокотание дрели, сверлившей бетонный пол, — до этого момента все вокруг воспринималось Кроукером как фон, как воспринимают шипение в плохой записи, сосредоточившись исключительно на музыке.

Сунув руки в карманы, Джон взглянул на механическую руку Кроукера.

— Неплохо Сделано. Удобно?

Детектив огляделся вокруг и увидел у стены здания старый ржавый лом. Сунул его между двух обнажившихся балок, схватился механической рукой, нажал с усилием. Лом поддался, обвиваясь вокруг балки, согнулся в букву "и".

— Отлично, но держу пари, вы предпочли бы свою, живую.

По тому, как Архам сказал это, было ясно: он чувствует, что потерял нечто такое же ценное, как рука. «Может быть, это к лучшему, — подумал Кроукер. — Будет проще, если он думает, что у нас есть нечто общее».

Джон огляделся, как будто боялся, что их подслушают.

— Дрянь, — тихо сказал он. Потом поднял голову и, глядя в глаза Кроукеру, начал: — Однажды, когда она исчезла, я в отчаянии бросился искать ее. Пошел домой к ее родителям.

— К Харкастерам.

Архам кивнул. Капельки конденсата, осевшие на его защитном шлеме, скользили по твердой поверхности, как будто металл плакал.

— Я не знал, чего ждать от них, — о родителях Веспер почти ничего мне не говорила. Даже и речи никогда не было о том, чтобы вместе с ними отпраздновать, например, Пасху, Рождество или День Благодарения. Все праздники мы проводили в моей семье, ей, кажется, было хорошо в нашем доме. И я был совершенно не готов к тому приему, который оказали мне ее родители. Это была нескрываемая ненависть. Я сказал им, что я муж Веспер, и было мгновение, когда мне показалось, что ее отец собирается снять со стены дробовик. Но жена положила руку ему на плечо. У него было бледное лицо. Она спросила меня, что мне нужно, и я сказал, что ищу Веспер. И знаете, мистер Кроукер, что сказал ее отец? Он сказал: «Зачем вы пришли сюда?» Представляете, каково услышать подобное от родителей?

У Архама был растерянный вид, как будто он снова переживал все случившееся в тот вечер.

— "Она здесь больше не живет, — сказал мне отец Веспер. — Давно не живет, уже много лет". Родители даже не называли ее по имени. Они вычеркнули Веспер из своей жизни, не считали ее больше своей дочерью. И слышать о ней не хотели. Я чувствовал, что сердце матери разбито, но отцовское сердце было холодно как камень.

— А что произошло?

— Во-первых, она была удочерена... и была лесби или, по крайней мере, бисексуальной! — последнюю фразу он буквально выдавил из себя и понял, как тяжело далось ему это признание. — Узнав об этом, Харкастеры были ошеломлены.

— Когда это было?

— Мать сказала, что когда Веспер училась в выпускном классе.

Набат бил в голове Кроукера.

— Мне хотелось бы понять одну вещь. Веспер на редкость хорошо образованна — Йель, Колумбия, диссертация. Чтобы получить такое образование, нужна куча денег. Ясно, что она получила их не от папочки с мамочкой. Откуда же?

— Она приехала в Нью-Йорк, чтобы работать помощницей у кандидата в мэры от Демократической партии. Вы же знаете Веспер: стоит ей куда-нибудь просунуть пальчик — глядишь, она уже целиком туда пролезла.

— Но зарплата у помощницы мэра не такая большая, чтобы закончить хотя бы обычный колледж, не говоря уж о Йельском или Колумбийском университетах.

Архам кивнул.

— Жена как-то говорила мне, что ей повезло. Кандидат, у которого она работала, был избран. Веспер, естественно, произвела на него благоприятное впечатление, и он дал ей рекомендации в фонд, который помогал нуждающимся студентам. Она, конечно же, все это заранее рассчитала. Скажите, Веспер и сейчас по-прежнему все рассчитывает? Она же без этого не может — Боль Джона была почти ощутима, и Кроукеру стало жаль его. Этот человек по-прежнему испытывал сострадание к своей бывшей жене.

— Мне трудно судить. Скажите, вы не знаете, как называется тот фонд?

На лице Архама появилась задумчивая серьезность.

— "Акшен"? «Андовер»? Помнится, начинается на "А", как моя фамилия. — Он щелкнул пальцами. — «Авалон»! Точно! Как в «Короле Артуре».

Кроукер опешил на мгновение. «Авалон лимитед» — название международного концерна, торгующего оружием. И так же называется фонд, несколько лет плативший стипендию Веспер. Случайное совпадение? В мире детектива случайных совпадений не бывало. А не крал ли Дедалус из своей собственной организации, из УНИМО, и не разбогател ли, продавая ворованное через «Авалон лимитед»?

— Мистер Кроукер, она вовсе не плохая, — упавшим голосом проговорил Джон, — Плохо то, что с ней произошло. Это ведь не одно и то же, верно?

— Да, верно.

Огромный человек растворился в тени здания, которому предстояло скоро с грохотом рухнуть, так же как рухнул мир Архама.

Усиба ушел, чтобы возвратиться с Тецуо Акинагой, оябуном клана Сикей. При тех тайных взаимоотношениях, которые сложились у него с Акирой Тёсой, это было трудное решение. Но признание Ёсинори в том, что Тёса привлек Тати Сидаре, нового оябуна клана Ямаути, к операции по уничтожению Николаса Линнера, не оставляло ему выбора.

Правда была в том, что Усиба не верил в чью-то способность — тем более мстительно настроенного Тёсы — справиться с таким человеком, как Николас Линнер. Усибу не убедили аргументы Тёсы о необходимости уничтожения Линнера. И дело было вовсе не в легковесности аргументов. Просто Усиба достаточно хорошо знал, что у Тёсы, как и у обреченного на вечные неудачи рехнувшегося Томоо Кодзо, пытавшегося убить Линнера в первый день Нового года, свои, отличные от высказываемых, причины желать Линнеру гибели. И последняя правда заключалась вот в чем: Усиба не верил, что можно взять личный реванш. Такой реванш не отвечал догматам канрёдо, кредо самураев из числа высших сановников, с этим кредо он жил всю свою жизнь. Такой реванш противоречил всему, что он наблюдал в жизни. Да и много ли людей, снедаемых жаждой мести, приходилось ему встречать? Одного-двух можно было без особого труда вспомнить, не больше.

Усиба всю жизнь боролся с американцами, однако одержимость, которая теперь редко встречалась, была для него тяжким крестом. Но и те, кто подгонял моральные принципы к системе своих взглядов, были обречены.

Ему сразу вспомнились Кодзо и Тёса. Усиба верил, что мораль должна быть абсолютной, как догмы канрёдо или буддизма, по которым жил мир и расцветало человеческое сердце, иначе это будет не жизнь, а так — существование, подобное существованию органа, законсервированного в формальдегиде.

Усиба думал, что Тёса извлечет урок из всего происшедшего с Кодзо, но Тёса был упрям. Кроме того, в нем сохранилась еще юношеская самонадеянность, и он считал, что бедствия и смерть можно удержать на расстоянии вытянутой руки простым усилием воли. В этой самоуверенности Усиба не усматривал ничего, кроме опасности, и у него не было ни малейшего желания быть втянутым в водоворот событий, который будет вызван безответственным поведением Тёсы.

Усиба смотрел сквозь тонированное стекло автомобиля, но не замечал великолепия толпы, фланирующей по Омотэсандо, одному из самых широких и красивых проспектов Токио. Он был погружен в собственные мысли, думал о Тёсе и Акинаге, о том, как сильно изменилось его настроение после покушения на жизнь кайсё, которое вынудило Оками спасаться бегством.

У Тецуо Акинаги был солидный бизнес в Токио, но самой любимой отраслью для него оставалась торговля через сеть мелких магазинов и лавочек. Это при его прямом участии они, размножившись, рассыпались по всему городу. Сейчас он занимался «Большими белыми людьми».

Неожиданно для Усибы автомобиль остановился. Водитель открыл для него заднюю дверцу, и он вышел, внезапно почувствовав в горле исторгнутую желудком непереваренную пищу.

Предприятие «Большие белые люди» находилось в Харадзюку, неподалеку от Мэидзи Сиринэ. Пройдя по оживленной улице, Усиба зашел в дом. «Большие белые люди» специализировалось на стирке нижнего мужского белья. Заплатив за месяц вперед, клиент получал ключ от одного из множества ящиков, размерами и формой напоминающих ящики в любом почтовом отделении. Клиент платил сто иен, но зато, сунув в ящик грязное белье, через сорок восемь часов получал его чистым и аккуратно выглаженным. Как говорил Акинага, бизнес этот быстро развивался, потому что часто стали воровать белье, развешанное для просушки.

— Кто бы мог подумать, что такое будет? — усмехнулся Акинага. — Но тем не менее, мне это пошло на пользу — предприятие приносит хороший доход и выгодно: белье остается в сохранности.

Усиба и Акинага разговаривали в одной из задних комнат «Больших Белых Людей». Воздух был пропитан запахом моющих и отбеливающих веществ, здание сотрясалось от мощного грохота машин.

Акинага разливал чай. Сидели они в низких креслах около коротконогого столика. Эта современная мебель была сделана в Японии и удивительным образом сочетала в себе традиционное японское чувство прекрасного и европейский вкус.