— Я колюсь через глазные яблоки, — съязвила она. — Ты, конечно, об этом слышал. Не остается никаких следов. — Гелда повернулась, и на ее щеку упала тень от решетки. Она выглядела подавленной. — Я делаю только то, ребята, что и вы сами. А может быть, и меньше. Например, я не нюхаю кокаин.

Лейтенант молча сидел рядом с ней и вдыхал аромат ее духов, пока Гелда не отвернулась и не оказалась снова в темноте.

— Вы мне верите? — спросила она робко.

Кроукер подумал: в какой степени она играет? Он решил быть с ней откровенным. Все остальное было бы бесполезным и, возможно, даже опасным.

— Да, — произнес он медленно. — Я вам верю.

— Значит, я могу идти?

— Через минуту. — Кроукер не сознавал, что в его голосе появилась нежность. — Зачем вы во все это ввязываетесь?

— И разбиваю сердце моего бедного старого отца? — Гелда громко рассмеялась. — Валяйте, что вам от меня надо? — Я просто разговариваю с вами, — спокойно объяснил Кроукер.

— Ну конечно. В полицейском фургоне, после облавы.

— Вы сами выбрали это место.

Гелда молчала, и хотя Кроукер ее не видел, он знал, что она его рассматривает. “Сейчас все может сорваться”, — подумал он и затаил дыхание.

Гелда Томкин снова засмеялась, и ее смех звонким эхом прокатился по металлическим стенками фургона. — Хорошо, — сказала она мягко. — Я скажу вам, почему я этим занимаюсь. Просто мне это нравится, вот и все. И потом, это забавно — получать деньги за то, что ты трахаешься. Я актриса, манекенщица — как Анджела Дидион. А это... так, несерьезно.

— Правда?

Гелда тряхнула головой, и Кроукер увидел, как вспыхнули ее глаза.

— Иногда, — призналась она, — я получаю от этого удовольствие. С женщиной. — Гелда подумала о Сорви-голове. — Вас это шокирует?

— Не очень, — ответил Кроукер. — А вы думали, что да?

— Я не знаю, что вы за человек.

— Самый обыкновенный нью-йоркский жлоб.

— Это заметно. — Гелда чувствовала, что он ждал этих слов.

— Как насчет спиртного? — спросил Кроукер.

— А что? — она насторожилась.

— По-прежнему много пьете?

Гелде почему-то захотелось сказать ему правду, но она вовремя остановилась.

— Уже не так, как раньше. Меня подогревает работа.

— Никаких мужчин?

— Это что, допрос?

— Называйте как угодно.

— Мне никак не угодно это называть, — отрезала она. — Мне угодно выбраться отсюда.

— Не могу вас больше задерживать.

— То есть я могу идти?

— Да.

— Вы ждете благодарности?

Лейтенант решил, что все кончено. С таким же успехом он мог вообще не заводить этот разговор.

— Вы ни в чем не виновны. Можете идти.

Но Гелда не двинулась с места. Кроукер сидел, прижавшись спиной к холодной металлической стене. Он смотрел на свои руки, но видел только слабые блики на ногтях.

— Что вам от меня надо?

Ее голос звучал так тихо, что на минуту Кроукер подумал, будто ему это чудится.

— Ничего, — ответил он мертвым голосом. — Мне ничего от вас не надо.

— Так я и поверила.

— Ладно. — Лейтенант повернул голову и увидел, что девушка разглядывает его. — Я могу тебе помочь, Гелда.

— Что бы это значило?

Это значило именно то, что он сказал. Кроукер знал, что она нужна ему не только для того, чтобы выудить сведения о Рафиэле Томкине. Гелда снилась ему уже много ночей. По нему будто пробежал электрический разряд, и Кроукер снова посмотрел на нее: Гелда не сводила с него глаз, пытаясь прочитать что-то в его лице.

— Только то, что я сказал.

— Если бы я тонула, я бы не стала звать тебя на помощь.

— Но ты уже тонешь, — сказал он тихо и тут же добавил: — Тебе это ни к чему — спиртное, таблетки и эта... работа. — Кроукер помолчал. — Ты можешь уехать отсюда.

— Уехать! — взорвалась девушка. — Господи! От себя не уедешь, нет такого места. — Она откинула голову к стене, и он снова увидел плавную линию ее шеи. — Моя мать с детства мечтала о богатстве, это была цель ее жизни. Выйдя замуж за отца, она этой цели достигла, но все оказалось совсем не так, как она себе представляла. Да, у нее были деньги и все, что только можно пожелать, но жизнь с моим отцом была сущим адом. Мне кажется, в конце концов для него это стало игрой: он решил выяснить, сколько же он сможет у нее отнять. Речь идет, конечно, не о деньгах и не о вещах, которых у нее было больше чем достаточно. Нет, он отнимал у нее другое, то, что сам больше всего ценил: волю. Вероятно, если бы она сопротивлялась, все могло сложиться по-иному.

Но мама цеплялась за свою мечту с таким отчаянием, что начисто лишилась мужества. Она превратилась в рабыню отца, а точнее, его богатства. Этой слабовольной самке, должно быть, нравилась боль, которую причинял ей муж. Я хочу сказать, она со всем смирилась. Даже после... — Гелда вдруг замолчала, прикрыв ладонью рот. — Господи, что я говорю? И кому — полицейскому... — Она подавила нервный смешок, — Наверно, я сошла с ума.

Она сцепила руки и стала водить ими по бедрам, взад-вперед, в мерном завораживающем ритме.

— Не сомневаюсь, что меньше всего на свете мать хотела детей. Но отец, как всегда, настоял на своем. Странно... а может, и не странно, — она засмеялась, — ему было все равно, мальчики или девочки, лишь бы он был отцом. В этом отношении он старомоден — дети представляются ему символом мужественности.

Но матери казалось, что ему нужны сыновья, чтобы продлить род Томкинов. Это, между прочим, говорит о том, насколько она его не понимала. Поэтому, когда я родилась, она была в шоке.

— Послушай, Я скажу тебе правду. — Кроукер знал, что отчаянно рискует, чего он страшно не любил, но теперь у него не было выбора. — Мне нужна твоя помощь в одном расследовании.

— В каком? Он решился.

— Я думаю, что твой отец убил Анджелу Дидион.

— Вот как?

Такая реакция застала Кроукера врасплох. Гелде это понравилось.

— Вижу, у тебя нет слов, — сказала она со смехом. — А ты ожидал, я скажу: “Я ненавижу этого человека, но все-таки он мой отец”? Чушь. Не удивлюсь, если он действительно убил ее.

— По-твоему, он способен на убийство? — Сердце Кроукера бешено колотилось — он не ожидал такого подарка от судьбы.

— По-моему? — Гелда засмеялась. — Да. По-моему, отец вполне способен на убийство. Насколько я помню, законы его никогда не волновали.

Теперь она повернулась к лейтенанту вполоборота, и он увидел боль глубоко в ее глазах.

— Ты знала об Анджеле Дидион? — спросил он спокойно.

— Что он с ней спал? Конечно. Однажды она при мне вошла к нему в кабинет. Она вела себя как дома — это сразу видно.

— Ты с ней разговаривала? Гелда улыбнулась.

— Мы не очень ладили. Между нами сразу возникла неприязнь, знаешь, как у одноименных магнитных полюсов.

— Я думал, что у тебя были не лучшие отношения с твоим стариком.

— Они и сейчас не лучшие. — Гелда вдруг оказалась совсем близко к Кроукеру. — Но иногда от него просто нельзя отцепиться. Такое бывает раза два в году. — Она пожала плечами, — Кто знает? Может, он проверяет, не завязала ли я.

— С чем завязала?

— Не твое... — Огонь в глазах Гелды внезапно погас, и она спокойно продолжила: — Он не может смириться с тем, что я встречаюсь с девочками. Может, именно поэтому они нравятся мне больше мужчин. Так мне сказал однажды психиатр. После этого я перестала к нему ходить: ни к чему платить пятьдесят долларов в час, чтобы услышать то, что мне и так известно.

— Как Томкин об этом узнал?

— Обо мне и девочках? Он застукал меня однажды летом. Это было после того, как мы продали поместье в Коннектикуте. После того, как моя мать... умерла.

— Что же он сделал?

— Она покончила самоубийством. Он...

— Нет, я имею в виду — когда он застал тебя с той девушкой.

— Об этом случае не знает даже моя сестра Жюстина. Я никогда ей не рассказывала, а уж отец тем более. Он всегда над ней дрожал, так же, как и мать. Она была худенькой и спортивной, а я всегда была полной. Они испробовали на мне все диеты, какие только можно, но я никак не теряла вес. Мать всегда меня этим попрекала.

Гелда помолчала.

— Не знаю, с чего все это началось. — Она уже больше не обращалась к Кроукеру, а говорила сама с собой. — Короче, отец застал меня с Лайзой. Был разгар лета. Я познакомилась с ней на пляже. Лайза жила недалеко от нас, с отцом и мачехой, которых она ненавидела. Видимо, это нас и объединило. Кроме того, нас физически тянуло друг к другу. В нашей любви было что-то очень чистое. Позже я не испытывала ничего подобного.

В тот день было ужасно жарко, даже возле воды. Мы лежали на газоне, на краю нашего участка, в тени высокой изгороди. На нас были только купальники, и мы буквально не могли оторвать рук друг от друга. Потом мы сняли купальники; это было очень здорово...

Мы все еще лежали обнявшись, когда я увидела отца. Думаю, он подсматривал за нами, возможно, с самого начала.

Он заметил, что я смотрю на него. Лицо у него было красное, он тяжело дышал. Он с криком бросился к нам, размахивая руками. Лайза в ужасе схватила купальник и побежала к пляжу. Отец на нее даже не взглянул.

Я лежала на земле, оцепенев от страха. Но вглядевшись в его глаза, я поняла: он смотрел как мы занимались любовью, и его это возбуждало. Он приближался ко мне со странным выражением глаз, которого я сразу не поняла. Мне было тогда семнадцати, и я никогда раньше не видела его таким. Я не узнавала своего отца: это был другой человек.

Он навалился на меня с такой яростью, что я закричала. Он тут же зажал мне рот рукой, и я изо всех сил впилась в нее зубами. Все было кончено так быстро, что на мне мгновение показалось, будто ничего и не было. Но оставался солоноватый вкус крови во рту, и еще несколько дней мне было больно ходить.

Гелда замолчала и повернула голову, вспомнив о присутствии Кроукера.

— Ну вот, я рассказала. Говорят, после этого должно стать легче. Знаешь, ничего подобного. Мне так же противно, как и было. Я презираю себя. Не за то, что он это сделал. За то, что я не сопротивлялась; потому что... потому что в глубине души мне это нравилось. О боже! — Она расплакалась, и ее крупное тело сотрясалось от рыданий.

Гелда покачнулась, Кроукер подхватил ее и встал рядом. Ее ноги подкашивались, и ему приходилось ее поддерживать. Плечи Гелды вздрагивали, и эта дрожь передавалась Кроукеру. Он чувствовал, как длинные шелковистые волосы нежно гладят его лицо, чувствовал запах ее духов и тепло ее тела.

Гелда долго плакала, и даже когда ее всхлипывания постепенно утихли, она продолжала прижиматься к Кроукеру, сцепив руки у него на шее.

Потом он услышал ее шепот:

— Я сошла с ума. Я сошла с ума.

— Пойдем, — сказал он мягко, но настойчиво. — Пойдем отсюда.

Поднимаясь в лифте на верхний этаж башни, Николас думал об этих трех именах. Хидэёси. Ёдогими. Мицунари. Что хотел этим сказать Терри? Николас знал его очень хорошо, но не мог разгадать эту головоломку. Ладно. Начнем с начала. Допустим, Хидэёси — ниндзя. Он сам так назвался. Тогда кто такие Ёдогими и Мицунари? Замешаны ли здесь три человека? Это противоречило всем законам ниндзюцу, но ничего нельзя исключать.

Дедукция — в книгах это так просто. “Элементарно, друг мой”. Хотел бы он, чтобы рядом был сейчас Шерлок Холмс.

И все же Николас чувствовал, что за этими именами что-то кроется. Он прекрасно знал историю этих людей, но то было в далеком прошлом.

Николас посмотрел на неоновый индикатор, который неумолимо двигался слева направо, отсчитывая секунды, минуты, годы. “Время”, — подумал Николас.

“Господи! — оборвал он себя. — О чем я думаю? Я слишком долго прожил на Западе. Я стал одним из них”. Его охватило чувство тайного стыда, в котором трудно признаться даже самому себе.

“Разве меня не учили, что настоящее неотрывно от прошлого? Почему я все время этому противлюсь? Почему в свои тридцать три года я вдруг ушел от жизни? Бросил работу, бежал из города и впал в спячку?”

Вдруг Николас почувствовал, как внутри у него поднимается что-то темное и непреодолимое. Цунами, приливная волна. Она вырастала у него за спиной, готовая безжалостно обрушиться на него. Разве не было предупреждения?

Предупреждений было достаточно. Он был слишком поглощен собой или просто слишком глуп, чтобы их увидеть.

Николас почувствовал, что задыхается, и уперся потной рукой в стенку лифта. Он вообразил себя пилотом, затерявшимся в огромном небе. Он пытается выбраться оттуда, дергает рычаги управления... И вдруг — ничего. Ни неба, ни облаков, ни звезд. Только прошлое.

Лифт остановился, и Николас на негнущихся ногах вышел в коридор. Он подошел к стене и через недавно вставленное оконное стекло невидящим взглядом посмотрел на водоворот города.

Теперь это казалось ему очевидным. Юкио должна дать ему путеводную нить. Его воспоминания о Юкио, как оскалившее зубы привидение, стояли между ним и Жюстиной. Именно это чудовище так ранило Жюстину. Николас невольно сжал кулаки. Прошло столько времени, а оно все еще не отпускает его. Но он понимал, что это пустые слова. Душа не знает, что такое время.

Внезапно его чувство к Жюстине вырвалось наружу, как гейзер взрывает безмятежную гладь спокойного пруда. Как он мог быть таким дураком!

Приняв решение и успокоившись, Николас быстро зашагал по коридору и распахнул металлическую дверь в кабинет Рафиэла Томкина.

У порога стоял Фрэнк. Когда он увидел Николаса, глаза его сверкнули и правая рука угрожающе согнулась. Николас прошел мимо, не обращая внимания.

— Послушайте...

Но Томкин уже поднял глаза от письменного стола и успокоил его взмахом руки.

— Все в порядке, Фрэнк. Николас теперь работает у нас, верно? — Он перевел взгляд на Николаса.

Кабинет был огромный, с небольшой танцевальный зал. На первый взгляд, это казалось нелепым, но потом становилось видно, что обширное пространство разделено на отдельные зоны, как квартира; только вместо стен перегородками служила мебель.

Слева было что-то вроде гостиной: в небольшом углублении паркетного пола стоял огромный полукруглый диван с бархатной обивкой, а перед ним — низкий кофейный столик из хрома и затемненного стекла и торшер с гибкой стойкой.

Справа, вдоль длинного ряда окон, располагалась небольшая проектная мастерская с чертежным столом, настольной лампой и черным пластмассовым табуретом. Рядом стоял металлический шкаф для чертежей; на нем красовался макет здания вместе с прилегающей площадкой и рядами деревьев.

В глубине, за гостиной, можно было разглядеть небольшую кухню с холодильником, стальной мойкой и электроплитой. Через открытую дверь просматривалась ванна. В одном из углов была оборудована библиотека; книжные полки поднимались до потолка, а рядом с ними стояли два высоких кожаных кресла, уже явно обжитых. Не хватало, пожалуй, лишь массивной стеклянной пепельницы и пенковой трубки.

Наконец, посреди комнаты, там где сейчас сидел Томкин, был собственно кабинет. Огромный, сделанный на заказ письменный стол Томкина напоминал пульт управления самолетом: четыре разноцветных телефона, телекс, терминал нью-йоркской фондовой биржи, ряд телемониторов системы безопасности здания и еще множество разных приборов, о которых Николас понятия не имел.

Томкин говорил по телефону. Он жестом предложил Николасу сесть в бархатное кресло перед столом. Николас заметил в его правой ручке телефонный аппарат, снял трубку и набрал номер Жюстины в Уэст-Бэй-Бридж. После шести гудков он повесил трубку. Жюстина могла пойти на пляж. На всякий случай он позвонил в ее нью-йоркскую квартиру. Никого.

Николас узнал у Франка внутренний телефон Эйба Рассо и позвонил ему. Он попросил принести список всех рабочих азиатского происхождения, занятых на строительстве этого здания.

— На это потребуется время, — ответил Рассо. — У меня уйма работы. Не знаю...

— Вот что, — процедил Николас. — Если у меня не будет этих имен, строительство может быть приостановлено. ...

— Понятно. Сейчас все приготовлю и принесу вам.

— Спасибо за помощь, Эйб, — сказал Николас. — И еще: я хочу, чтобы вы все сделали сами. Не привлекайте никого, слышите? Потом мне понадобится посмотреть на всех этих людей. Подумайте, как это сделать, не предупреждая их заранее. Договopилиcь? Хорошо.

Николас повесил трубку, едва справляясь с желанием еще раз позвонить Жюстине.

Томкин разговаривал по телефону еще десять минут. Все это время в кабинете никто не двигался. Николас слышал тихое шипение кондиционера; Фрэнк беззвучно стоял возле двери.

Николас встал и подошел к книжным полкам. Там на старомодном бюро, которое Николас сначала не заметил, располагались несколько картин в серебряных рамах и фотографии двух женщин. Одна из них была Жюстина; вторая, как предположил Николас, — Гелда. Каждая была по-своему красива. Только на одном снимке сестры были вместе. Это была черно-белая фотография с оторванным уголком. Девочки стояли на лужайке. На заднем плане виднелся угол кирпичного дома, увитого плющом. Жюстина, которой здесь было лет семь, держала в руках раскрашенное яйцо и улыбалась. Гелда, гораздо выше и полнее Жюстины, стояла чуть поодаль и смотрела куда-то в сторону. Девочки, казалось, не замечали друг друга, будто это был монтаж из двух разных фотографий. — Николас? Николас обернулся и подошел к письменному столу.

Томкин вышел к нему навстречу. На нем был светлый костюм, белая сорочка в желтую подоску с гладким желтым воротником и такими же манжетами, коричневый шелковый галстук. Томкин протянул руку; тыльную сторону широкой ладони покрывали темные курчавые волосы; на безымянном пальце красовалось платиновое кольцо.

— Рад тебя видеть, — Синие глаза Томкина выглядели какими-то блеклыми. — Я ждал, когда ты наконец объявишься. Что ты выяснил?

— Простите?

— Что ты узнал, Николас? — Томкин говорил медленно, словно обращаясь к умственно отсталому ребенку. — Ты поехал в Уэст-Бэй-Бридж потому, что там мог быть ниндзя. По крайней мере, так ты объяснил мне по телефону.

— Его там не было.

— У Жюстины все в порядке?

— Вполне.

— Мне не нравится твой тон.

— Вы платите мне не за то, чтобы вам нравился мой тон, а за то, чтобы я вас охранял.

— Интересно, как тебе удавалось делать это на побережье. С помощью дистанционного управления?

Николас коротко рассмеялся. Его глаза были ледяными.

— Послушайте, Томкин, хватит болтать! Мне все равно, нравлюсь я вам или нет; просто вы должны мне помогать, а то я не смогу работать.

— Но ты мне действительно нравишься, Николас. С какой стати ты в этом сомневаешься?

Томкин приветливо проводил Николаса в гостиную, и они сели на диван.

— Ведь нет ничего странного в том, что меня — скажем так — интересуют твои методы. В конце концов, Фрэнк никогда от меня не отходит, и я чувствую себя вполне уверенно.

— Против ниндзя Фрэнк совершенно бессилен. Он пройдет через Фрэнка, словно его и не было.

Томкин улыбнулся.

— Возможно, он и пройдет через Фрэнка, но при этом в нем застрянет пара пуль 45-го калибра.

Николас пожал плечами.

— Если вы так спокойно к этому относитесь...

— Уверяю тебя, я не отношусь к этому спокойно. Отнюдь. Иначе я не стал бы тебя нанимать, так ведь? А теперь, — он похлопал себя по бедру, — скажи, что ты собираешься делать.

— Я жду Эйба Рассо с минуты на минуту.

— На кой черт он нам нужен? У него своих забот по горло.

— Классический прием ниндзя — просачивание, — спокойно пояснил Николас. — Он не будет пытаться убить sac с помощью, как вы сами выразились, дистанционного управления. — Николас ухмыльнулся. — Он явится прямо сюда. Когда придет Эйб, мы узнаем; не проник ли он уже на стройку.

— Сюда? Но каким образом?

— Скорее всего в качестве рабочего. Это для него самый удобный вариант: не привлекая внимания, спокойно осмотреться на месте.

В этот момент раздался стук в дверь, и Фрэнк впустил Эйба Рассо со стопкой компьютерных распечаток в руке, Рассо был в помятом костюме; свободной рукой он убрал светлые волосы с потного лба.

— Вот. — Рассо протянул бумаги. — Я подчеркнул фамилии мужчин-азиатов. Их всего тридцать пять.

— Что вы ищете? — спросил Томкин. — Вы знаете его имя? Николас покачал головой.

— Если бы я его и знал, он никогда бы не назвался настоящим именем. — Едва ли Николас рассчитывал найти в этом списке имя Хидэёси, но пренебрегать такой возможностью было бы неразумно. — Здесь все? — обратился он к Рассо.

Тот кивнул.

— Да, все до единого. Двадцать пять в дневной смене, остальные — в вечерней.

— Все двадцать пять сегодня на месте? — уточнил Николас. — Никто не заболел?

— Насколько мне известно, все вышли на работу.

— И никто не знает о нашем разговоре?

— Никто. Я все сделал сам.

— Отлично. — Николас поднялся с дивана. — Пойдемте.

— Что происходит? — спросил Томкин. Николас свернул листы в трубку.

— Я хочу встретиться с каждым из этих людей.

Рассо водил его по лабиринтам строящегося здания, и Николас одного за другим опрашивал этих людей и вычеркивал их из списка. Тринадцатым значился Ричард Яо. Рассо не знал точно, где он сейчас работает, и пришлось пойти к бригадиру.

— Ты опоздал, Эйб. — Бригадир достал изо рта окурок толстенной сигары и ткнул им через плечо. — Он как раз ушел.

— То есть как?

— Сказал, что заболел. — Бригадир снова сунул в рот окурок. — Вид у него и правда был неважный.

— Когда это случилось? — спросил Николас.

— М-м... минут пятнадцать назад, может быть, двадцать. — Он посмотрел на Рассо. — Что-нибудь не так? Этот малый хороший работник.

Рассо бросил короткий взгляд на Николаса и покачал головой.

— Спасибо, Майк. Прислать тебе замену?

— Да, еще один человек не помешал бы.

— Ладно. Я об этом позабочусь.

На обратном пути, в лифте Рассо спросил:

— Что вы об этом думаете, мистер Линнер?

— Думаю, это тот, кого мы ищем.

— Дайте-ка мне на минутку. — Рассо взял у Николаса распечатки и пробежал глазами список. — Вот! — он ткнул пальцем в лист бумаги. — Постойте, постойте, этот адрес липовый!

— Ничего удивительного.

— Двери лифта раскрылись, и Николас, оставив изумленного Рассо, побежал по коридору. Томкин разговаривал по телефону. Он прикрыл рукой трубку.

— Ну, как дела? Вы нашли...

Но Николас, не обращая на него внимания, принялся тщательно ощупывать край столешницы.

— Черт подери...

— Положите трубку, — сказал Николас. Он медленно продвигался вокруг стола, не отпуская от него пальцев.

Томкин зачарованно смотрел на руки Николаса; наконец он пробормотал несколько слов и положил трубку.

— Хорошо. — Николас не прекращал двигаться. — Я хотел бы с вами поговорить...

— О том, что случилось внизу. Да. Да.

Томкин смотрел на Николаса, широко открыв свои синие глаза. В комнату вошел Эйб Рассо и молча стал рядом с Фрэнком.

— Верно. О том, что случилось внизу. — Николас опустился на колени и стал искать под столом. — Думаю, мы его нашли. — Проводка и электронные блоки. — Тринадцатый по списку. Ричард Яо. Его перевели сюда с другой стройки, из Бруклина, — Печатные платы. — Не так давно. — Переплетение разноцветных маркированных проводов. — Бригадир говорит, прекрасный работник.

— Ну и что? — Томкин не мог отвести глаз от рук Николаса. — Что из этого?

— Это тот, кого мы ищем. Он исчез сразу после моего звонка Рассо. — Его пальцы натолкнулись на какой-то выступ. — Рассо никому не говорил о моей просьбе. — Николас легонько потянул, и в его пальцах остался крохотный диск. — Об этом списке никто не знал — только Рассо и я. — Он положил на стол перед Томкином маленький пластмассовый диск размером с небольшую монету. — И еще, разумеется, телефон.

Томкин побагровел. Он опасливо дотронулся пальцем до прибора, словно тот мог его укусить.

— Черт подери! — закричал Томкин. — Под самым носом! — Он стукнул кулаком по столу и посмотрел на Фрэнка. — Фрэнк, сукин ты сын! Как ты пропустил сюда этого ублюдка! Я убью тебя!

Фрэнк стоял с растерянным видом.

— Он не виноват, — спокойно сказал Николас. — Он не знал, кого искать.

Но Томкина уже нельзя было остановить. Он встал с кресла и ткнул пальцем в сторону телохранителя.

— За что я тебе плачу, задница? Этот... этот гад был здесь, в моем кабинете. А где был ты? Отвечай! Где был ты?

— Я никуда не отлучался, мистер Томкин, — поспешно начал оправдываться Фрэнк. — Даже когда вы ходили обедать, я здесь оставался. Можете не сомневаться. Наверно, он забрался сюда ночью, когда никого не было. Я не...

Томкин подскочил к Фрэнку и ударил его наотмашь тыльной стороной ладони.

— Никто не может взломать эту дверь, болван, так, чтобы назавтра я об этом не знал. — Он смотрел, как краснеет пятно на щеке Фрэнка. — Нет, он был здесь днем, у нас на глазах. Просто ты кретин, и поэтому его не увидел.

— Но я даже не знал, кого искать, — робко сказал Фрэнк.

— Заткнись! Заткнись, понятно? — Томкин повернулся к нему спиной. — Господи, противно слушать твое нытье.

Николас медленно ползал на корточках вокруг стола по раскручивающейся спирали. Ему потребовалось десять минут, чтобы найти второй “жучок” под диваном. Все это время никто не проронил ни слова.

— Мне кажется, — сказал Николас, вытирая руки, — нам лучше спуститься вниз.

— Зачем? — озадаченно спросил Томкин. — Ведь теперь здесь безопасно?

Николас кивнул. Он уже подходил к двери.

— Поговорим по дороге вниз, ладно? Мерное жужжание лифта было нарушено низким голосом Томкина.

— Не спорю, Ник, ты хорошо поработал там, наверху. Просто здорово. Спасибо. — Он вздохнул. — Знаешь, каждые полгода я устраиваю проверки на подслушивающие устройства, но сюда я еще толком даже не переехал! — Томкин провел пальцами по стальному ежику волос. — Боже мой, когда я думаю, что он мог услышать, мне хочется своими руками разодрать его на части!

Лифт остановился, и мужчины вышли в холл.

— Ты не думаешь, что этот подонок может быть где-то здесь? — Голова Томкина медленно раскачивалась из стороны в сторону.

— Исключено, — сказал Николас. — Подслушав мой разговор с Рассо, он сразу понял, что его раскрыли. Он исчез. На какое-то время.

Томкин и Николас вышли под палящее солнце на Парк-авеню. Когда они были еще далеко от машины, из нее выскочил худощавый шофер и предупредительно взялся за дверную ручку. Николас остановился посреди дощатого перехода. Воздух звенел от резких звуков отбойных молотков, словно тысячи зубных врачей одновременно взялись за свои боры. Томкин вынужден был приблизиться вплотную к Николасу, чтобы разобрать его слова.

Выслушав Николаса, он кивнул, и они забрались в прохладный полумрак лимузина.

Машина немедленно тронулась и влилась в шумный поток. Николас взялся за работу. Он начал с телефона. “Это должно быть легкодоступное место”, — рассуждал Николас Может, в кабинете у Томкина ниндзя и не спешил, но только не здесь. Николас быстро нашел то, что искал; он нажал кнопку и, приоткрыв окно, выбросил туда свою находку.

— Чисто?

Николас ощупал другие возможные места: ничего.

— Все в порядке. — Он откинулся на сидении.

— Хорошо. — Томкин облегченно вздохнул. — Я здорово волнуюсь, потому что хуже момента не подберешь.

Он наклонился вперед и нажал на кнопку. Между ними и передним сидением поднялась перегородка из дымчатого стекла. Николас разглядел встроенную в стекло металлическую сетку.

— Я сейчас на пороге одной из самых крупных своих сделок. В ней участвуют корпорации трех континентов. Объем этой операции... его трудно даже оценить. Мне теперь нужно только одно — чтобы меня не отрывали от дела. И вот на мою голову свалился этот ублюдок!

Томкин хихикнул; его настроение явно улучшилось.

— Вообще-то, мне грех жаловаться. Ведь замысел родился у японцев. Просто они оказались слишком трусливыми, хотя я разложил им все по полочкам. Короче, мы поссорились. — Томкин засмеялся. — Я украл их идею. Они собирались сидеть и выжидать, им, видишь ли, нужно было “исследовать” ситуацию. — Он презрительно фыркнул. — Так еще никто и никогда по-настоящему не разбогател. А когда я уже все завертел, они стали проситься в долю. Представляешь? Я послал их подальше. Да, видно, это задело их слишком сильно, поэтому они и подослали ниндзя.

Томкин поудобнее устроился на бархатном сидении.

— Я проголодался. А ты?

— Не откажусь.

— Отлично. — Томкин нажал кнопку и назвал шоферу адрес. — Я не хочу, чтобы с моими девочками что-нибудь случилось, понимаешь?

Николас не отвечал. Он думал о том, что сказал Кроукер об этом человеке. Правда ли это?

Томкин вдруг резко повернулся к Николасу.

— Я знаю: ты думаешь, что мне на них наплевать. Представляю, какие небылицы наплела тебе Жюстина.

— Она почти ничего о вас не говорила. Вас это удивляет?

— Не дерзи мне, — холодно предупредил Томкин. — Ты этим мало чего добьешься. — Его голос немного смягчился. — Но, честно говоря, я действительно удивлен. — Он махнул рукой. — Впрочем, это неважно. Я все равно люблю их обеих. Я не самый лучший отец в мире, но и они во многом оставляют желать лучшего. Скажем так: мы все виноваты.

— Если бы вы не злоупотребляли своей властью...

— Ага, значит, она все-таки говорила обо мне.

— Да, немного. Один раз.

— Мой мальчик, может быть, это прозвучит напыщенно, но деньги — это власть, и наоборот. Принимать решения, укреплять власть, следить за притоком денег — в этом мой талант. — Томкин поднял указательный палец, и стал почему-то похож на старого дядюшку из диккенсовского романа. — И моя жизнь. Без этого я умер бы на следующий день, и от этого я не могу отказаться даже ради своих дочерей.

— А вы бы этого хотели?

— Честно говоря, не знаю. — Он медленно пожал плечами. — Но какая разница? Это не значит, что я люблю их меньше; просто я многого лишен.

— Они тоже.

— Жизнь — суровая штука, верно? Я рад, что ты это понимаешь. — Томкин повернулся к Николасу. — Кажется, я в тебе не ошибся. Мне нравится, как ты работаешь.