Вдруг Николас, будто нехотя, сделал какое-то неуловимое движение, Томкину, с интересом наблюдавшему за поединком, показалось, что никакого удара не было, просто Николас слегка толкнул локтями Фрэнка в грудь. Фрэнк как подкошенный рухнул на бетонный пол.

— Я знал, что ты молодец, — возбужденно проговорил Томкин. — Мне докладывали. Однако нельзя слишком полагаться на чье-то мнение, не то окажешься в дураках. Сплошь и рядом такое случается.

Томкин посмотрел на своих выведенных из строя телохранителей.

— Хорошая работа, ничего не скажешь. — Затем он взглянул на Николаса и протянул ему руку: — Рад видеть тебя в своей команде, Ник.

Николас уже удалялся по коридору к лифту. На миг он повернулся к Томкину.

— Я же сказал, что не собираюсь на вас работать. — Он нажал кнопку, и послышался шум поднимающегося лифта. — Вы не уважаете людей.

Томкин переступил через неподвижные тела и приблизился к Николасу.

— Это не так.

— Так. Не люблю, чтобы мной помыкали. Так же, как и Жюстина. Я вам ничего не должен, Томкин, и вам не стоит на меня рассчитывать.

Двери лифта открылись, и Николас вошел в кабину.

— Подожди, Ник...

— Не ищите меня. Я сам с вами свяжусь.

Николас нажал кнопку первого этажа. Двери стали закрываться, но Томкин удержал их руками. Лицо его было каменным, а глаза горели мрачным огнем.

— Ты, кажется, кое-что забыл. Речь идет не только обо мне, но и о моих дочерях. Ты ведь не хочешь, чтобы этот сукин сын добрался до Жюстины? Подумай об этом, — яростно выпалил Томкин и отпустил двери.

Спускаясь в лифте, Николас вспомнил тот вечер у Жюстины. Черная шерсть и красная кровь. Посеять панику — испытанное оружие ниндзя. Визитная карточка Кудзикири, самой страшнойрю. Герб этой школы — иероглиф комусо в кругу из девяти ромбиков.

Жюстина! Николас нетерпеливо следил за мельканием этажей. Ему срочно нужен был телефон.

На улице Николас увидел широкоплечего темноволосого человека с волевым лицом — такими обычно изображают ковбоев. Человек стоял рядом с белым “фордом”, в котором легко угадывалась полицейская машина, даже если бы на крыше и не было красного маячка. Николас узнал это лицо. Лейтенант сыскной полиции Лью Кроукер. Николас вышел из крытого деревянного перехода, отдал рабочим свою каску и по дощатому настилу направился к тротуару.

Он уже позвонил из фургона Эйба Рассо. Сначала Николас хотел связаться с Рэем Флорамом, начальником полиции Уэст-Бэй-Бридж, но подумал, что Жюстине это не понравится. Тогда он узнал в справочном бюро номер Дока Дирфорта и попросил его время от времени заглядывать к Жюстине.

— Линнер, — воскликнул Кроукер, когда Николас подошел к нему, — что у вас за дела с Рафиэлом Томкином? — Его тонкие длинные пальцы сжимали зубочистку.

— Я тоже рад вас видеть, лейтенант, — кивнул Николас.

— Кончайте умничать и садитесь в машину, — распорядился Кроукер, ныряя в “форд” и усаживаясь за рулем. — Нам надо поговорить.

Николас расположился на переднем сидении рядом с лейтенантом. В ту же секунду “форд” с ревом рванулся вперед. Николас захлопнул дверь.

— Разве ваш приятель Ито не сообщил вам, где меня ждать? Кроукер ловко пробивался сквозь непрерывный поток машин.

— Томкин подобрал меня, пока я вас ждал. Кроукер фыркнул.

— А ваша мама не учила вас не садиться в машину к незнакомым людям? Господи! Чего этот сукин сын от вас хотел?

— Я не обязан отвечать на этот вопрос. Кроукер повернул голову и уставился на Николаса, забыв о потоке машин перед собой”.

— Послушай, приятель, не надо портить мне настроение. Если я тебя спрашиваю о Рафиэле Томкине, значит, мне это нужно, черт возьми, — понятно? Ну, давай! — Он резко затормозил перед перекрестком.

— Почему вас так интересует Томкин? — спросил Николас Он уже устал сегодня отпечатана вопросы.

— Послушай, Линнер, — сказал Кроукер, чеканя каждое слово. Он явно с трудом сдерживал ярость. — Я изо всех сил стараюсь быть вежливым. Я против тебя ничего не имею. Пока. Но сегодня я не в лучшей форме, я взвинчен до предела. Поэтому будь любезен, отвечай на мои вопросы. Обещаю: это тебе не повредит.

— Я встречаюсь с его дочкой, — пояснил Николас. — Он хотел меня прощупать.

Кроукер ударил ладонью по рулю и подскочил на сидении.

— Черт возьми! — Он покачал головой. Впереди еле-еле тащилось такси, и Кроукер, выругавшись, обогнал его. — Ты только посмотри! — Он показал рукой на море сверкающих машин. В салоне было душно, воздух пропитался выхлопными газами и перегретым маслом.

— Ладно, хватит, — пробормотал Кроукер и включил сирену; на крыше “форда” закрутился красный маячок. Машины стали нехотя уступать дорогу. — Господи! — процедил Кроукер. — Лето в Нью-Йорке!

Они свернули на Тридцатую улицу, и лейтенант выключил сирену.

— С которой?

— Что с которой?

— С которой дочкой, Линнер. С этой алкоголичкой Гелдой или с младшей, ненормальной — как ее там зовут?

— Жюстина.

— Да. Никак не могу запомнить. — Он пожал плечами. — Слишком хороша для Томкина. — Он повернул голову и выплюнул в окно зубочистку. — Я разговаривал с ней пару месяцев назад. Производит впечатление.

— Да, — согласился Николас. — Красивая девушка. Сейчас ему хотелось быть рядом с ней, а не в этом удушающем зное по дороге в морг. “Проклятый Томкин!” — подумал он со злостью.

— Видимо, вы хорошо знаете эту семью.

Перед перекрестком скопились машины. Из-за поворота неуклюже протискивался огромный рефрижератор.

Кроукер повернулся к Николасу, выставив локоть в открытое окно. У него были серые глаза; довольно длинные густые волосы зачесаны назад. Он походил на человека, прошедшего через войну.

— Для гражданского ты слишком наблюдателен. Рефрижератор наконец развернулся, и поток машин медленно, будто погребальная процессия, двинулся вперед.

— Думаю, старый сукин сын не в восторге от того, что ты встречаешься с его крошкой. — Голос Кроукера стал заметно мягче.

— Можно сказать и так. — Они снова остановились. Жара была просто невыносимой. — Но как вы меня нашли? Кроукер пожал плечами.

— Подъехал к вокзалу Пенн и увидел, как ты садишься в лимузин. Фрэнк — большая умница.

— Знаю, — усмехнулся Николас. — Они с Уислом пытались меня немного задержать.

Кроукер смерил его взглядом.

— Похоже, на тебе это не отразилось.

— Просто, мне действительно нужно было идти. Кроукер откинулся на сидении и рассмеялся.

— Линнер, ты меня развеселил.

Вскоре они увидели источник задержки движения транспорта: улицу заливали потоки воды. Неподалеку несколько ребятишек без рубашек, в закатанных брюках, прыгали вокруг открытого пожарного гидранта. Кроукер поднял стекло и проехал сквозь сплошную пелену воды.

— Вам трудно без этого?

— Без чего? — Кроукер проскочил перекресток на желтый свет и прибавил газу.

— Без сигарет. — Николас заметил, что кончики пальцев на правой руке лейтенанта были желтыми.

— Еще как, — буркнул Кроукер. — С чего бы я стал жевать эту дрянную мятную резинку? Думаешь, у меня есть время перекусить, когда в этом городе столько дерьма? Я уже забыл, когда в последний раз высыпался.

Лейтенант свернул на Пятую авеню и резко затормозил перед зданием судебно-медицинской экспертизы, облицованным бирюзовой плиткой. Наверное, при этом “форд” оставил на асфальте немало резины со своих покрышек.

Они подоили к дежурному. Кроукер показал свой значок и удостоверение.

— Доктор Ито, — сказал Кроукер. Дежурный кивнул, потянулся к телефонному аппарату и набрал трехзначный номер.

— Доктор Ито сейчас придет, лейтенант. Он в морге. Кроукер внимательно посмотрел на полицейского у входных дверей — раньше он не видел этого человека.

Появился Винсент в зеленом халате с застежками на спине.

— Привет, Ник, — мрачно поздоровался доктор и пожал руку Кроукеру.

Он повел лейтенанта и Николаса мимо комнаты для опознаний, которая соединялась с моргом с помощью гидравлического лифта, потом по ступенькам в подвал.

Внизу не чувствовалось никакого запаха. Николас всегда думал, что здесь должно пахнуть формальдегидом или чем-нибудь в этом роде. Было тихо, если не считать монотонного гула, доносившегося из-за одной из дверей: шло вскрытие.

Винсент провел их в другую комнату за стальными дверями и подробно рассказал о том, что ему удалось обнаружить.

— Это был не обычный взломщик, — добавил он в заключение. — Вы заметили, что стало с ребрами и грудиной?

— Господи, — изумился Кроукер. — В жизни не видел ничего подобного. Похоже, ему размозжили грудь бейсбольной битой. Винсент покачал головой.

— Нет, лейтенант. Это сделано голыми руками. Кроукер фыркнул.

— Чушь! Просто невозможно. У этого гада должны были быть молоты вместо кулаков.

— Никаких кулаков, — возразил Винсент. Кроукер пристально посмотрел на него.

— Вижу, вы к чему-то клоните.

— Лейтенант, — вмешался Николас, — Терри был сэнсэй, мастер кэндзюцу, каратэ, айкидо. Ни один человек в мире не смог бы даже подойти к нему, если только...

— Если только что? Я хочу это знать. — Кроукер небрежно прислонился к металлической двери.

— Существует особая техника кэндзюцу, которую описал Миямото Мусаси, величайший фехтовальщик Японии. С помощью плеча...

— Этот парень, должно быть, здоровый, как танк, — перебил его Кроукер.

— Напротив, — не согласился Николас, — он мог быть даже немного меньше Винсента. Здесь дело не столько в физической силе, лейтенант, сколько в другой — внутренней.

— Послушайте, Линнер, эти штучки я видел только в кино про кунг-фу — сплошное надувательство. Николас улыбнулся.

— Значит, нам придется вас просветить, лейтенант. Кроукер оторвался от двери.

— Значит, вы согласны с Ито. Вы полагаете, что этих двоих убил японец.

— Есть несколько людей на Западе” которые владеют кэндзюцу. Но ни один из них не смог бы этого сделать.

Они снова посмотрели на раздробленную грудь Терри.

— В доме у Терри нашли оружие? — спросил Николас.

— Только какой-то меч...

— Это катанаТерри, — перебил Винсент, в его глазах загорелся огонек. — Он лежал рядом с телом.

— Да. Однако на нем не было крови, — заметил Кроукер. — И больше никакого оружия. Но это ничего не значит, убийца мог унести оружие с собой.

— Он этого не сделал, — уверенно сказал Николас. — Убийство считалось в Японии высоким искусством на протяжении почти двух веков. Когда-то это был образ жизни японца. И сегодня, когда Япония стала совсем другой, остаются старые традиции. Остается бусидо. Путь Воина.

— Что это такое, черт побери? Николас улыбнулся.

— Боюсь, я не смогу вам это объяснить за несколько минут.

— Ничего. У меня времени достаточно. — Кроукер достал из кармана мятную резинку и отправил ее в рот. — Я уже давно ничего не ел. Что, если мы с вами поговорим об этом за обедом?

Николас согласно кивнул, и Кроукер повернулся к Винсенту.

— Послушайте, док, давайте я распишусь за пакеты” раз уж я здесь.

— Хорошо.

Винсент зашел за перегородку, где дожидались полиции небольшие пакеты с вещами убитых. Винсент протянул два пакета Кроукеру и дал ему расписаться.

Кроукер вернул Винсенту ручку и пообещал держать его в курсе дела.

Звонок Николаса встревожил Дока Дирфорта. Хотя Николас был предельно краток, у Дока появилось достаточно пищи для беспокойства.

До половины первого у него был прием, но как только от него вышел последний больной, Док Дирфорт поехал к Жюстине. Разумеется, он постоянно поддерживал связь с Рэем Флорамом. Расследование двух убийств не продвигалось, и лейтенант вынужден был передать дело сыскной полиции округа. “Это ничего не даст, — думал Док Дирфорт с раздражением. — Все эти полицейские из округа много из себя строят, но мало соображают”.

Он направился к морю. Чайки кружились над водой. Постепенно многоквартирные дома уступили место небольшим особнякам.

До самого дома Жюстины его не отпускала мысль о ниндзя. С тех пор как Док Дирфорт обнаружил первые улики, его сон был нарушен. Он снова и снова возвращался в удушливые джунгли, под грохот артиллерийского огня и свист снайперских пуль. Но самой ужасной была одна ночь, с воспоминаниями о которой он боролся даже во сне.

Док Дирфорт остановил машину рядом с домом, поднялся по ступенькам и постучал в дверь. За его спиной плескались волны и слышались веселые детские крики. Лохматый пес с лаем носился вдоль пляжа в поисках лакомств. Песок пестрел блестящими от крема телами, яркими покрывалами и полосатыми зонтиками. С моря дул прохладный ветерок; издалека доносился гул самолета.

Жюстина открыла дверь и улыбнулась.

— Привет. Каким ветром?

— Да так, — соврал Док Дирфорт. — Просто проезжал рядом и решил зайти. Мы ведь не виделись с начала лета.

Жюстина засмеялась и отступила, приглашая его в дом.

— Слава Богу, что аллергия быстро проходит. Все лето я бы просто не выдержала. — Она прошла в кухню. — Хотите выпить? — Он кивнул. — Джин с тоником?

— Отлично. Здесь так тихо. К вам кто-нибудь заходит?

— Что? — переспросила она. — Не слышу. Док Дирфорт заглянул в кухню.

— Кто-нибудь заходил к вам в последнее время? Жюстина подала ему бокал и начала готовить коктейль для себя.

— Только Николас. — Она отпила глоток. — Но мне так нравится. Не люблю, когда вокруг много людей... по крайней мере, у меня дома. — Они прошли в гостиную и сели на диван. — Конечно, работа — другое дело. Предпочитаю не смешивать одно с другим.

Док Дирфорт кивнул.

— Я вас понимаю. Мне тоже нравится быть одному. Жюстина посмотрела на него сквозь край своего бокала и повертела его в руках.

— Скажите, Док, ведь вы пришли сюда не для того, чтобы обменяться со мной любезностями?

— Просто заехал вас проведать.

— Но я не больна, — настаивала Жюстина. Док Дирфорт улыбнулся.

— Нет-нет, это не визит врача.

— Понятно. — Она не спускала с него глаз. — Вам звонил Николас?

Док Дирфорт облегченно рассмеялся.

— Знаете, вы напоминаете мне Кейти, мою младшую дочь. От нее тоже ничего не скроешь. — Он покачал головой. — Николас позвонил сегодня утром.

— Лучше бы он позвонил мне, — заметила Жюстина. — Лучше бы он вообще не ездил в город.

— Но он должен был поехать, насколько я понимаю. — Док Дирфорт поставил свой бокал. — И потом, вы могли поехать вместе с ним.

Девушка покачала головой.

— У меня слишком много работы. Кроме того, это были его друзья. Я бы чувствовала себя там лишней. — Она отпила глоток. — У каждого из нас своя жизнь. Мы... мы как два колеса, которые катятся по своим маршрутам. Нас тянет друг к другу, но мы колеблемся, прикидываем, насколько можно приблизиться, не слишком отклоняясь от своего пути.

— И что же случится, если вы зайдете слишком далеко и отклонитесь от своих, как вы говорите, маршрутов? — поинтересовался Док Дирфорт.

Жюстина встала, подошла к окну, посмотрела на горячий пляж и прохладный пенящийся прибой.

— Если это случится, — произнесла она чуть слышно, — боюсь, что мы погибнем.

— Девушки позаботятся о вас, месье. — Поглаживая усы, метрдотель указал рукой на темную лестницу с крутыми ступеньками.

— Знаете, я думал, вы отвезете меня в Центральный парк, — сказал Николас.

— Вы имеете в виду кафе “Бедмор”? Господи, да там никогда прилично не кормят.

На втором этаже было тихо. Занятым оказался только один стол у дверей. Две официантки, в темных блузках и коротких юбках, были очень приветливы. Они говорили с заметным акцентом. Кроукер попросил столик на возвышении возле окна, и одна из официанток проводила их туда. Спросив, что они будут пить, она оставила их изучать меню.

— Вы давно знали Танака? — спросил Кроукер. Его глаза скользили по строчкам меню.

— Около шести лет, — ответил Николас — Мы познакомились в классе кэндзюцу.

— Здесь, в Нью-Йорке?

— Да, я до сих пор туда хожу. Мы можем съездить туда после ланча.

— В порядке моего просвещения? Гм, пожалуй, я возьму яичницу с беконом.

Официантка принесла напитки: аперитив для Николаса и темный ром со льдом для Кроукера. Кроукер заказал яичницу, и Николас последовал его примеру. Когда девушка ушла, Кроукер продолжил.

— Этот додзё. Откуда Танака взял деньги, чтобы его открыть?

— Думаю, основную часть он заработал. — Николас сделал большой глоток. — И потом, кое-что он привез с собой в Америку: мать оставила ему небольшое наследство.

— Сколько?

Николас пожал плечами.

— Понятия не имею. Он из богатой семьи, но у них было девять детей.

— Где они теперь?

— Насколько мне известно, все в Японии. Только Терри уехал оттуда.

— А отец?

— Погиб во время войны.

— Так-так. — Кроукер покачал годовой. — Чтобы открыть в Нью-Йорке свое дело, нужно иметь либо кучу наличных, либо мощные гарантии под кредит.

— К чему вы клоните?

Кроукер молча отпил глоток из своего бокала.

— Вы же сами знаете: взять взаймы просто, а вот отдать долг... Иногда люди начинают нервничать, они не хотят больше ждать.

Николас покачал головой.

— Единственным его деловым партнером был банк “Чейз Манхэттен”, и Терри расплатился с ним девять месяцев назад. Дела в додзё шли прекрасно.

— Кого-то это не устраивало.

— Послушайте, лейтенант...

Кроукер поднял руку в предупреждающем жесте.

— Я просто перебираю все варианты. Вы так уверены, что у Танака все было чисто? Я хочу сказать: вы же не проводили с ним двадцать четыре часа в сутки.

— Это не обязательно. Я знал его. Поверьте, у него не было сложностей с законом. По крайней мере, таких, на которые вы намекаете.

— Вернёмся к бусидо?

Их разговор прервала официантка, принесшая заказ. Кроукер дождался, пока она удалится, и сказал:

— Знаете, Линнер, глядя на вас, не подумаешь, что вы особенно убиваетесь по этим двум покойникам.

Николас не пошевельнулся. Он чувствовал сильное биение пульса на шее. Ему казалось, что в мозгу пронесся холодный ветер, словно глухие голоса предков донеслись до него из недр времени. Пальцы Николаса под столом стали твердыми и неподвижными как сталь. Ему не нужно было никакого оружия. Самым совершенным орудием убийства являлось его собственное тело.

Кроукер смотрел ему в глаза.

— Ладно, забудем об этом, — предложил он мягко и поднял вилку, по которой стекал желток. — Ваша еда стынет.

Кроукер вернулся к своей яичнице, не подозревая, что мгновение назад находился на волосок от смерти.

Бывают разные оскорбления и разный гнев. “Лью Кроукер — еще один недалекий американец”, — успокоил себя Николас. Он просто не отдает отчета своим словам и возможным последствиям, Кроукер сказал это, чтобы проверить реакцию Николаса. Но никакой реакции не должно было последовать — этому научили Николаса занятия будзюцу. Просто с тех пор прошло слишком много времени, и он расслабился.

“Это урок”, — подумал Николас. Опасность рядится в самые неожиданные одежды. Разумеется, ему нечего было бояться Лью Кроукера. Просто на примере лейтенанта, который, сам того не желая, положил голову под топор, Николас еще раз убедился в том, что невежество тоже по-своему опасно.

Николас пытался рассказать Кроукеру о сущности бусидо, и лейтенант то и дело поглядывал на него, отрываясь от тарелки. Конечно, в основе лежит повиновение, но для людей Запада это слово имеет такой унизительный оттенок, что Николас не решился с этого начинать. Идеи бусидокоренились не только в социологии и религии, но и в истории. Однако американцам, у которых собственная история насчитывала всего две сотни лет, это казалось непостижимым.

Тем не менее, Кроукер слушал Николаса со все большим интересом. Когда принесли кофе, Кроукер откинулся на спинку кресла и достал мятную резинку. Какое-то время он рассеянно смотрел по сторонам, затем неожиданно заявил:

— Моя старуха сведет меня с ума. Мне не хочется возвращаться домой.

— Но вы сами сказали, — заметил Николас, — что почти не бываете дома.

Кроукер отпил глоток кофе, потом влил туда сливок и высыпал гранулированный сахар из пакетика.

— Не знаю почему, но я никак не могу привыкнуть к черному кофе, тем более без сахара. — Он сделал еще один глоток и удовлетворенно кивнул. — Да, сказал. Но дома мне еще хуже.

— Вам нужно поменять работу, — съязвил Николас.

— Нет, думаю, мне надо поменять жену. Элис — эндокринолог. Она уже три с половиной года работает над одним проектом. По-моему, какая-то чушь — за все это время они ни на шаг не приблизились к цели. — Лейтенант перекатил зубочистку из одного угла рта в другой. — Рекомбинант ДНК.

— Ага, клоны?

Кроукеру понравилось, что Ник об этом знает. Его лицо разгладилось.

— Да. — Лейтенант рассмеялся. — Она там плодит армию супермужчин, так что нам с тобой скоро нечего будет делать, Ник. — Он снова засмеялся. — Шутка. Они пытаются изменить ДНК в материнской утробе так, чтобы у людей с наследственными болезнями могли быть дети. — Некоторое время Кроукер молча отхлебывал кофе. — У нас уже давно не ладится. Видимо, пора уходить.

— Тогда уходи, — предложил Николас Кроукер посмотрел на него.

— М-да. — Наступило неловкое молчание. — Послушай, то, что я раньше сказал...

— Пора идти, — отрезал Николас и поднялся из-за стола. — Нас ждут, и лучше не опаздывать.

Внутри было прохладно и сухо, несмотря на отсутствию кондиционера, будто они опустились глубоко под землю, куда не проникало беспощадное летнее солнце. Стены из огромных каменных блоков были достаточно толстыми, чтобы сохранять прохладу даже в самый жаркий день.

Кроме звука собственных шагов, Кроукер слышал слабые отголоски безмолвных согласованных движений в строю. Это напомнило ему занятия в полицейской школе в захолустном пыльном городке.

— Несколько лет назад кино и телевидение открыли для себя боевые искусства, — рассказывал Ник Кроукеру, пока они шли, — и превратили их в цирк. Для американцев они стали чем-то вроде профессиональной борьбы, что бесконечно далеко от истины. — Он остановился и посмотрел на Кроукёра. — Путь Воина — это не просто убийство. Чисто западный образ: достал пистолет, пиф-паф — и готово! Нет, основа будзюцу— внутри человека.

Они снова двинулись, и звуки стали более отчетливыми. Кроукеру казалось, что он слышит топот босых ног и деревянный треск, словно какой-то великан играет на огромном барабане.

— Будзюцунадо принимать всерьез, лейтенант, можете мне поверить, — продолжал Николас. — Это не цирковые фокусы и не салонная игра. — Он опять посмотрел на Кроукёра. — Надеюсь, вас не раздражает мое многословие. Просто я хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Средний человек на Западе никогда не видел настоящих мастеров будзюцу, он даже не представляет себе, что это такое. Это вполне естественно — ведь настоящие мастера не ищут славы. Несмотря на свой боевой дух, будзюцуближе к религии, особенно, Дзэн и Синто, чем, скажем, к спорту. Это образ жизни, подчиненный бусидо. И такой человек скорее совершит сеппуку, ритуальное самоубийство, нежели нарушит кодекс чести. Бусидо охватывает все стороны жизни, лейтенант, абсолютно все. Надеюсь, вы это понимаете.

— Неуверен, — признался Кроукер.

Его мучила какая-та неясная мысль, но он не пытался до нее докопаться. Кроукер знал: чем настойчивее он будет это делать, тем глубже она спрячется.

— Это неудивительно. — Николас сухо улыбнулся. — У людей на это уходят годы. — Он обогнал Кроукёра на несколько шагов и, обернувшись, добавил: — А некоторые могут так ничего никогда и не понять.

Ничто в мире не могло заставить Гелду Томкин заплакать, но теперь она чувствовала, что слезы вот-вот выступят у нее на глазах. Она стояла посреди комнаты и смотрела в окно на сверкающую под жарким солнцем воду Ист-Ривер. Знакомый пейзаж выглядел плоско и безжизненно, как на картине. “Вероятно, это и есть картина”, — подумала Гелда. Мысли ее блуждали как в тумане. Одно только радовало: наконец она нашла то, что искала. “Алкоголя уже недостаточно, к тому же он только вредит делу”. Гелда криво улыбнулась. Травка тоже не годилась, она это давно поняла. От опиума она просто вырубалась. И вот, как оказалось, таблетки кодеина в сочетании с виски — то, что доктор прописал. Гелда рассмеялась горьким смехом.

В соседней комнате раздалось приглушенное жужжание телефона. Этот звук был такой же частью атмосферы ее жилища, как и длинный кожаный диван, согреть который могло только прикосновение обнаженного тела.

Гелда продолжала смотреть в окно, не торопясь подходить к телефону. Он будет звонить до тех пор, пока она не подойдет. Если бы ее не было дома или ей просто не хотелось разговаривать, она включила бы автоответчик. Она нужна Груше, пусть подождет.

Сейчас Гелда хотела бы заплакать, но даже сквозь дымку алкоголя и наркотиков она понимала, что у нее нет больше слез, что все внутри сухо и безжизненно, как в опаленной солнцем пустыне.

Гелда медленно отвернулась от окна и пошла по толстому синему ковру спальни. Через открытую дверь она увидела темно-коричневую кожаную громаду на терракотовом ковре в гостиной, или мастерской, как она сама называла эту комнату: в последнее время никто уже не хотел пользоваться кроватью.

Когда Гелда пересекала полосу солнечного света, ее волосы вспыхнули шелковистым блеском. На ней был слегка затянутый поясом травянисто-зеленый атласный халат. Он открывал ложбинку на ее груди и длинные ноги, но прятал те части тела, которые Гелда втайне презирала. Во всей квартире не было ни одного зеркала, даже в ванной.

Девушка сняла трубку.

— Да.

— Дорогая, почему ты так долго? — волновалась Груша. — Что-нибудь случилось?

— К сожалению, ничего. — Гелда закрыла глаза. Груша хихикнула.

— Узнаю мою девочку. — Ее голос вдруг переменился. — Джи, у тебя все в порядке?

— Да, а что?

— В последнее время ты не появляешься. Некоторые девочки без тебя скучают.

— Я тоже скучаю, — сказала Гелда, сама не понимая, правда это или нет. — Я много думала. Груша.

— Моя дорогая, — терпеливо начала Груша, — ты же знаешь, мысли бередят душу. Тебе надо меньше сидеть дома. Почему бы не собраться с друзьями?

— Ты знаешь, что я этим не занимаюсь, — рявкнула Гелда.

— Пожалуйста. Я не настаиваю. — В голосе Груши теперь слышалась горечь. — Дорогая, я переживаю за тебя. По-настоящему.

— Есть за что — ты на мне неплохо зарабатываешь.

— Вот что, Джи. Прекрати, эти разговоры. — Теперь уже разозлилась Груша. — Ты просто капризничаешь. Но я понимаю это и прощаю тебя. Видит Бог, в мире найдется немного людей, за которых я переживаю... Во всяком случае, мои девочки в их число не входят.

— Я одна из твоих девочек, — стояла на своём Гелда. Последовал огорченный вздох Груши.

— Дорогая, неужели я снова должна напоминать, что ты сама меня разыскала. Да, я обеспечиваю тебя клиентурой, но очень специфичной — ты знаешь об этом не хуже меня. Тысяча долларов за вечер не так уж мало, чтобы нос воротить. Вполне допускаю, что ты сможешь заработать больше за час — так в чем же дело? А в том, что эта работа тебе нравится. Но я никак не могу назвать тебя одной из своих девочек!

— У тебя есть что-нибудь для меня? — тупо спросила Гелда. Груша снова вздохнула.

— Да. Сорви-голова, актриса. Помнишь...

— Помню.

— Она требует только тебя.

— Ладно.

— У тебя есть все, что нужно?

Гелда подумала об огромном шестизарядном револьвере с длинным восьмигранным стволом и полированной деревянной рукояткой.

— Да, — произнесла она мечтательно. Груша засмеялась.

— Ну вот, это уже лучше. Ты же знаешь, сегодня вечером будет больше удовольствия, чем работы.

Теперь, по крайней мере, было чего ждать. Гелда повернулась к окну, через которое врывался безжалостный солнечный свет. Телефонная трубка выскользнула из ее руки. Река ослепляюще подмигнула Гелде.

Большая прямоугольная комната с высоким потолком была вся сделана из дерева. Даже половицы, покрытые глянцевым светлым лаком, закреплялись с помощью деревянных штифтов и клея. Мягкий свет равномерно заливал все уголки помещения, напоминающего спортивный зал. Вдоль стены были установлены помосты с невысокими деревянными ограждениями. Больше никакой мебели или оборудования не было.

Шесть пар мужчин в белых холщовых штанах и рубахах выстроились в ряд. Каждый держал в руках полированную деревянную палку с небольшим эфесом. Кроукер мог бы принять эти палки за мечи, но не обнаружил ни лезвия, ни острия. Мужчины были без масок. Все японцы, в основном лет двадцати-тридцати, хотя Кроукер заметил одного подростка и двоих, которым было уже около сорока.

Между двумя шеренгами стоял невысокий человек в сером с выбритой головой. Определить его возраст было трудно. Кроукер решил, что ему от сорока до пятидесяти. Человек издал резкий крик, и ряды сомкнулись, скрестив деревянные палки.

— Это класс кэндзюцу, лейтенант, — пояснил Николас. — Лучший в Западном полушарии.

Кроукер зачарованно следил, как соперники наступали и отступали, атаковали и отражали удары, сопровождая свои действия дружными криками. Но все это казалось таким медленным и заученным, что он не мог себе представить, как подобная техника может пригодиться в настоящем поединке.

Вскоре по отрывистой команде учителя все одновременно отступили, подняли мечи и глубоко поклонились друг другу. После этого мужчины молча разбились на маленькие группы. Одни отошли к стене и присели на корточки, другие стали разминаться на месте. Все были полностью поглощены собой.

Николас подвел Кроукера к мастеру кэндзюцу, поклонился и произнес несколько фраз по-японски. Тот поклонился в ответ и протянул руку Кроукеру. Лейтенант неуверенно пожал ее; рука была холодная и твердая как камень.