Хотя сообщение о захвате Минка было отправлено Виктору Проторову до омерзения ненадежной телеграфной связью. Лев отправился на Лубянку, чтобы самолично допросить шпиона. Ему, несомненно, хотелось доказать младшему брату, что есть вещи, которые он умеет делать не хуже и без посторонней помощи.

Но это ему не удалось. Минк как-то скрутил его и, используя как заложника, вырвался на свободу. А потом он убил Льва прямо на снегу, будто мясник.

Тело так и лежало в снежной круговерти, все боялись притронуться к нему, ждали приезда Проторова. Когда через несколько часов Виктор вернулся в Москву, крови он почти не увидел, она застыла на морозе. Тем не менее, в левом виске Льва зияла рана — там, где пуля пробила череп. Проторову не хотелось осматривать рану на затылке брата: он знал, что выходное отверстие выглядит куда страшнее входного. Но он заставил себя перевернуть тело Льва и взглянуть на кровавое месиво. Снежинки, прилипшие к векам, мешали ему, но Виктор все смотрел и смотрел, даже после того, как отдал приказ начать облаву на Минка и сбежавшую с ним вместе Таню Владимову.

Возможно, именно тогда Проторов впервые подумал, что семейная жизнь чревата слишком уж большими страданиями. Быть может, именно в тот миг он и решил, что не будет заводить семью. Ибо чувство потери и ужасающей уязвимости было непреодолимым. Он вдруг возненавидел американца по имени Минк. Он никогда не думал, что способен так ненавидеть другого человека.

Спустя полгода он расконсервировал важного, глубоко законспирированного агента, чтобы тот прикончил жену Минка, которая спала, одинокая и уязвимая, в их доме в маленькой деревушке в штате Мэриленд. Один пистолетный выстрел в упор непременно в левый висок. И Проторов, и Минк прекрасно знали, что это значит. Но и этого Виктору было мало, а посему их война продолжалась. И не было ей конца.

И Проторов вздохнул, оставшись один в своем кабинете, запрятанном глубоко в недрах здания. Он сдвинул очки на лоб и растер ладонью лицо. Проторов почувствовал, что вспотел. Хотя Тэнгу, его второй агент в “Тэнсин Сёдэн Катори-рю”, и был убит, у его дублера, последнего агента, оставшегося у Проторова в этом районе, дела шли успешно. В какой-то степени Проторов потерпел неудачу, но пока не сознавал ее отдаленных последствий.

Зажужжала маленькая шифровальная машина, готовясь расшифровать код “Альфа-3”. Его спутник-шпион снова собирался что-то ему шепнуть.

Кроукер схватил тонкое запястье Аликс и рванул изо всех сил. Он услышал, как она вскрикнула от боли и удивления, когда почувствовала, что он с силой оттолкнул ее к дальнему краю кровати, от греха подальше. Одновременно его рука метнулась под кровать, где лежал пистолет. Почти не целясь, он выстрелил в лампу, и свет в комнате погас.

Теперь только из коридора сквозь дверной проем просачивалась полоска света, теснившая сумрак. И в самой середине этой полоски мелькнула тень, мотнувшаяся в комнату.

“Буйвол чертов”, — подумал Кроукер, пригибая голову любопытной Аликс к ковру, и вскочил как раз в тот миг, когда почувствовал, что тень приблизилась вплотную.

Он занес руку и яростно рубанул стволом пистолета по челюсти ворвавшегося мужчины. Он почувствовал удовлетворение, когда ощутил, как ствол коснулся кожи, разрывая ее, пробил ткани и царапнул кость. Но, несмотря на удар, тень по инерции продолжала двигаться вперед. И инерция была столь велика, что человек на полном ходу налетел на Кроукера, выбив у него пистолет, и тот, скользнув по полу, исчез в темноте.

“О Господи, — подумал Кроукер, — вот мы и вляпались”. Он почувствовал, как на его плечо опускается тяжелый удар, согнулся и вслепую ударил ногой снизу вверх. Сначала он промахнулся, потом его колено врезалось в бедро, скользнуло по нему, находя путь к цели, и ударило противника в мошонку. Кроукер услышал резкое “уф”, потом стон, и почувствовал, что и тяжесть и хватка достаточно ослабли, чтобы он мог увернуться от нападавшего.

— Бежим! — крикнул он Аликс, нащупывая ее руку и выволакивая из комнаты.

Кроукер потащил ее по залитому ослепительным светом коридору к лестнице и двери на улицу.

Промчавшись по этой лестнице из стали и бетона, они наконец ворвались в бархатистую ночную тьму. Теперь было не обойтись без машины, но Кроукер оставил ключи в номере.

Он быстро огляделся. Народу вокруг почти не было, только у парадного входа толпились местные жители, собравшиеся на одну из немногих в этом районе дискотек. Кроукер повел Аликс туда, хотя они были одеты совершенно неподобающим образом. Мужчины в вечерних костюмах наблюдали за их приближением скорее весело, нежели встревоженно. Но Кроукер понимал, что это не выход. Они бросались в глаза, как нищие на маскараде, поэтому он свернул в сторону и бросился вверх по изогнутой подъездной дорожке к шоссе номер семьдесят, шарахаясь от вереницы медленно приближавшихся машин и отталкивая Аликс подальше от света их фар.

Он не оглядывался и не знал, гонится ли за ним Голубой монстр. Он исходил из самых худших предположений. Если уже достало упорства и (как с досадой признался Кроукер) ловкости тащиться за ними всю дорогу от Ки-Уэста, то достанет и ума не потерять их теперь. Кроукер увлек Аликс через шестиполосное шоссе, когда загорелся желтый глазок светофора и накопившиеся подле него машины уже пришли в движение, стараясь занять самое лучшее положение, чтобы сделать поворот.

— Господи! — выдохнула Аликс. — Куда мы бежим? Кроукер ничего не ответил. Он полагал, что разумнее всего внушить ей, будто он знает, что делает. Впереди смутно вырисовывалась темная горстка лавочек — одни углы да черные тени, этакий безмолвный заброшенный городок в самом сердце тьмы.

Кроукер провел ее по обочине, и они очутились на широких чистеньких улицах торгового центра. Ноги их ступали по камням совершенно бесшумно, и Кроукер возблагодарил судьбу хотя бы за то, что на нем были кеды с резиновыми подошвами. Но Аликс была босиком и, хотя могла двигаться беззвучно, Кроукер боялся, что на бегу она может нечаянно наступить на что-нибудь острое.

“Ладно, — подумал он, — теперь уж ничего не поделаешь. Надо бежать дальше”.

Он остановился посреди одного из торговых рядов. Оба еще не очень устали, но короткая передышка требовалась. Грудь Аликс ходила ходуном, она запыхалась и была напугана. Аликс вытаращила глаза, озираясь по сторонам. Обувные магазины, лавки готового платья, ателье Сирса местного масштаба, бесконечные ряды стеклянных витрин с выставленными в них товарами, от многообразия которых голова шла кругом. Все лавки и слева, и справа были закрыты, искать там спасения не имело смысла.

Кроукер проворно зажал ей рот ладонью и шепнул на ухо:

— Никаких разговоров. Наши голоса — что звуковой маяк. Он найдет нас по звуку. Ясно?

Она энергично закивала, и он убрал руку, вытер рукавом рубашки потное лицо и прислушался, стараясь уловить хоть какой-нибудь звук, но он не услышал ничего, кроме далекого шума машин на семидесятом шоссе.

Контуры их плеч резко выделялись в тусклых снопах света, падавшего из лавчонок в торговых рядах. Но вокруг, будто непроходимые лесные чащобы, лежали тени. По сути дела, они и были в лесу из стекла и стали.

Аликс вцепилась в плечо Кроукера и приблизила губы к его уху.

— А чего мы здесь ждем? — прошептала она.

— Давай выбираться отсюда, пока он нас не нашел.

Кроукер все никак не мог решить, надо ли говорить ей правду. Он понимал, что, наверное, лучше держать ее в неведении как можно дольше. Но, с другой стороны, она погрязла в этом деле так же глубоко, как и он, и было бы несправедливо утаить от нее такую весть. Кроме того, если она не будет ничего знать, то может в последнее мгновение сотворить какую-нибудь глупость и испортить все дело.

Он приблизил губы к ее уху и тихо сказал:

— У меня есть новости для тебя. Если твой бывший тюремщик преследовал нас до сих пор, то и теперь не остановится. Даже сумей мы достать машину и завести ее, нам от него все равно не оторваться. Только не сейчас.

Ее большие ясные глаза неподвижно смотрели на него, пока она постигала смысл его слов.

— Нет! — сказала она. — Одно убийство уже было.

— Да уж, — вздохнул Кроукер, — и их будет куда больше, если его не остановить. — Он посмотрел на нее. — Надо это сделать, Аликс. Ты же знаешь, что надо.

Наконец она отвела глаза. Щеки Аликс увлажнились, и он услышал ее шепот:

— Как я сейчас жалею, что он спас меня. Лучше бы мне тогда утонуть в Ки-Уэсте.

— Ты ведь это не всерьез, — бездумно сказал он.

— Черта лысого не всерьез! — вспылила она, и ее глаза заблестели. — Что это за жизнь? Ты можешь мне сказать, что...

Кроукер что есть силы толкнул ее, она рухнула на спину и закрутилась на холодных камнях, и в этот миг тихий шум сменился щелчком срикошетившей пули. Кроукер видел, как пуля отбила кусочки камня и нырнула вниз следом за Аликс. Он поднял ее на колени, потом на ноги, и потащил за собой в глубь пассажа, свернув направо, потом опять направо и затолкав ее в какой-то черный дверной проем. Они присели, пригнувшись пониже к земле. Аликс то обливалась потом, то лихорадочно дрожала от холода. Кроукер посмотрел по сторонам и снова взял ее за руку, но Аликс затрясла головой.

— Нет, — сказала она, — я не могу идти дальше. Это бесполезно. Как ты сам сказал, куда бы мы ни убежали, он нас найдет.

— Вставай! — со злостью сказал он. Она снова покачала головой, ее золотистые волосы упали на лицо.

— Никакого проку в этом нет. Да и нет сил.

— Ради Бога, крепись! — зашипел он, наклоняясь и рывком поднимая ее на ноги.

— Я устала. Лью! — Глаза ее были закрыты. — Я хочу спать.

Он видел, как усталость сковывает ее тело, и спросил себя, неужели она чувствовала себя также, когда собиралась отправиться на своей яхте в бирюзовый океан. Будто клешней, он сжал пальцами ее лицо.

— Слушай, ты, — сказал он, вплотную приблизив лицо к ее лицу. — Спать будешь, когда я тебе разрешу, и ни минутой раньше.

— Господи! — заплакала она, и слезы полились из ее глаз. — Да ты просто, черт тебя подери, какой-то рыцарь без дамы сердца. Ты не видишь, что ли, что меня все это просто больше не колышет?

— Но зато меня колышет! — Он резко рванул ее. — А теперь пошли!

Он потащил ее налево, и тут новая пуля со свистом ударилась в камень позади них и чуть правее.

— Какой в этом прок? — сказала она на бегу. — Он же заграбастал твой пистолет!

— Да, знаешь ли, я тоже это заметил.

— Ненавижу оружие, — сказала она.

И Кроукер невольно рассмеялся.

— Да уж, — сказал он. — И я тоже ненавижу. В особенности, когда его у меня нет.

Но вообще-то она была права. У Голубого монстра было преимущество. И тут Кроукер ничего поделать не мог. Он вспомнил, как Николас рассказывал ему, что никогда не пользовался никаким оружием. И тем не менее Кроукер знал, что его приятель — один из самых опасных людей на свете. Так в чем же тогда заключался его секрет? Когда он задавал Николасу этот вопрос, тот просто загадочно улыбался и говорил:

— Есть способы...

Так какого же черта он имел при этом в виду? Кроукер очень хотел бы это знать. “Уж сейчас-то я наверняка воспользовался бы одним из этих способов”, — подумал он. И когда прозвучал третий выстрел, едва не настигший его, Кроукер принялся бранить себя: “Думай! Используй же те мозги, которые твой предок тебе вложил!”

Вокруг них были только камень, металл и стекло. Что же можно сделать? Ага! Вот оно! Оценивать идею времени не было. Других у Кроукера все равно не возникало, а Голубой монстр преследовал их по пятам, чтобы убить.

Кроукер быстро нырнул вместе с Аликс за какой-то угол, отпустил ее руку и помчался вперед. Сделав еще один поворот под прямым углом, он, скользя, затормозил и стянул через голову тенниску. Обернув ее вокруг левой руки, он ударил забинтованным кулаком по стеклянной панели.

Аликс, которая выбежала из-за угла и наткнулась на Кроукера, разинула рот от изумления, заслышав звон.

— На кой черт ты это делаешь?

— Возвращайся обратно! — велел он, отмахнувшись от нее заложенной за спину рукой. — Уходи как можно дальше, только не теряй меня из виду.

Аликс так и сделала, а он опустился на колени, отыскивая в груде сверкающего стекла осколки поострее. Где-то в темных недрах лавочки слышался трезвон, и Кроукер понял, что у него мало времени, потому что, разбив витрину, он включил сигнализацию, и теперь в дело включилась еще и полиция. А ему надо было держаться подальше от легавых; как и Голубому монстру.

Кроукер нашел то, что искал: два осколка. Длинный и узкий, а второй — покороче и с зазубринами. С огромной осторожностью он взял меньший кусочек в правую руку, стараясь не поранить кожу между пальцами острыми как бритва краями стекла. А длинный осколок зажал в забинтованной левой руке.

Он двинулся к дальнему от улицы углу, прижимаясь к колонне и держась подальше от блестящих острых краев разбитого стекла, все еще торчавшего в витрине.

Настал момент истины. Он мог бы выглянуть наружу, чтобы посмотреть, где Голубой монстр, в точности, как делали все полицейские в телефильмах. Но тогда ему, по всей вероятности, попросту отстрелили бы голову — ведь Голубой монстр палил не холостыми. Действительность ставила такие головоломки, которыми голливудские сценаристы, похоже, никогда не занимались.

— Эй, приятель! — крикнул он из укрытия. — Завязывай! Легавые будут здесь с минуты на минуту! Тебе бы лучше оказаться милях в шести отсюда к их приезду!

— Как и тебе! — послышался голос из-за угла, и Кроукер подумал: “Вот я и поймал его!”

Он определил направление на слух и занес левую руку, изогнув ее дугой. Мышцы его подрагивали в напряженном предвкушении высвобождения этой “тетивы”. Он понимал, что шанс только один.

Кроукер затаил дыхание и сделал большой шаг левой ногой вперед к какому-то смутному пятну, он бросился вперед, не допуская в сознание мысль о том, что он — мишень. Его рука уже устремилась вперед со скоростью ракеты, достигла крайней точки дуги, и перевязанные пальцы выпустили осколок, когда мышечная сила и сила инерции сложились вместе, превращая стекляшку в сверкающий снаряд.

— Это ты так думаешь, приятель! — крикнул он, бросая осколок и рассчитав все так, чтобы в это напряженное мгновение Голубому монстру пришлось ломать голову сразу над двумя задачами.

Он увидел, как неясная фигура Голубого монстра отпрянула, когда он увидел осколок и услышал слова. Но стекляшка уже настигла его, с треском расколовшись о переносицу. Кроукеру некогда было жалеть о неудачном выборе цели. Кровь заливала лицо Голубого монстра, он поднял руки, чтобы вытереть глаза.

Но слышал он прекрасно, и пистолет в его руке нацелился в живот Кроукера, едва до него донеслись звуки, свидетельствующие о приближении противника. Он выстрелил раз, другой, потом наотмашь ударил по голове Кроукера.

Да, это был удачный удар, если учесть, что наносился он вслепую. Пистолет обрушился на голову Кроукера за левым ухом. Тот зашатался, потеряв равновесие, еще когда уклонялся от выстрелов, и теперь, перекладывая мелкий осколок из правой руки в левую, пропустил первый удар. Теперь, когда Голубой монстр опять обрел способность видеть и мог бить в упор, Кроукер представил себе, какую дыру проделает в нем пуля “магнума-357”. От его внутренностей тогда мало что останется.

И когда палец Голубого монстра принялся нажимать на спусковой крючок, Кроукер забыл о боли, терзавшей голову, и силой воли заставил себя двигаться снова. Он коротко замахнулся левой рукой и, обходя ствол пистолета, изо всех сил нанес удар снизу вверх.

Он громко застонал, когда его пронзила боль, и смутно почувствовал, как сминается окровавленная ткань его повязки, как она расползается, вспарываемая острыми краями стекла. Кровь, которая хлынула из его ладони, смешалась с кровью Голубого монстра.

Когда тот инстинктивно спустил курок, Кроукер отпихнул его тело; пуля отбила от высокого потолка кусок штукатурки. Кроукер вдруг почувствовал, как кто-то дергает его за руку, мягкое дыхание на щеке, и услышал над самым ухом голос, назойливый, как жужжание пчелы.

— Пойдем! — умоляла Аликс, отчаянно дергая его. — Господи, Лью, они сейчас будут здесь!

Он тяжело перевернулся, лишь смутно сознавая, кто эта женщина и почему она тревожит его сейчас, когда он так устал и хотел только закрыть глаза и... “Поднимайся! — закричало его сознание. — Утаскивай ее отсюда, пока не поздно! Слишком поздно, чтобы... Ах да, я просто хочу перевернуться и закрыть глаза и... Бога ради, только не засыпай!”

Теперь он стоял на четвереньках, и его кровь заливала сверкающий пол пассажа. Аликс изо всех сил тянула его за руку, поднимала, а голова кружилась, и в торговом центре уже разливался мерцающий алый свет, в ушах стоял рев сирен. Кроукер послушно повернулся, встал и дал Аликс увести себя из этого лабиринта; он хромал и очень хотел, чтобы его одеревеневшие ноги заработали. Он старался не обращать внимания на тяжелую пульсацию в голове — эхо его сердцебиения. От едкого медного привкуса во рту тянуло блевать.

Красный свет, черная тень. Они вертелись перед глазами, и наконец свет начал тускнеть. А потом Кроукер почувствовал прохладный, несказанно нежный легкий ночной ветерок на своих разгоряченных щеках, и у него достало разума сказать ей:

— Ключи... Аликс, раздобудь ты эти чертовы ключи от машины!

Нанги заворочался в постели и кое-как перевернулся без помощи отказавших ног. Не включая свет, протянул руку и коснулся худенького плеча девушки-китаянки с пляжа. Нанги грубовато встряхнул ее, наклонил голову к завесе черных как ночь волос и шепнул ей на ухо:

— Просыпайся, соня.

Он не услышал в ответ ничего членораздельного, только храп. Перекатившись, Нанги сел. Хорошо. Щепотка белого порошка без вкуса и запаха, которую он всыпал ей в шампанское, сделала свое дело. Теперь можно пойти поработать.

На вилле царила тишина. Он быстро натянул рубашку и брюки, носки и туфли надевать не стал; вытащив несколько маленьких вещиц из глубокого мешочка, вшитого под шелковую подкладку пиджака, сунул их в карман брюк.

Он пересек комнату, исполосованную синими тенями, подобрал свою прогулочную трость и осторожно открыл дверь. В коридоре было темно и тихо, и он неуклюже заковылял вперед, заставляя себя не думать о том, что сейчас ему очень пригодились бы ноги спортсмена. Добравшись до запертой двери, за которой четверть часа назад скрылись Лю и высокая девушка, Нанги остановился, отвинтил нефритового дракона на рукоятке своей прогулочной трости, вставил в нее маленький предмет, который достал из кармана, потом нажал на кнопку, заглянул в спрятанный внутри механизм, удостоверившись, что тот в рабочем состоянии, и с величайшей осторожностью медленно повернул дверную ручку. Он замер, когда в крошечной щелке появилась полоска розового света лампы.

Но больше ничего не произошло, и Нанги опять толкнул дверь. Настало время проверить, насколько обоснованно то чувство, которое он испытал, когда чуть раньше наблюдал за высокой девушкой на веранде, и которое, как ему казалось, исходило от Лю. Теперь до него доносилась тихая певучая китайская речь.

Удивительно, но это был не кантонский диалект. У Нанги было столько дел в Гонконге, что он заставил себя выучить этот язык, потому что не хотел доверять судьбу своих сделок переводчикам. Но сейчас он услышал какое-то незнакомое наречие.

Вряд ли Лю станет говорить на нем. Он был коммунистом из континентального Китая, где кантонский диалект, разумеется, не имел широкого хождения. Но эти две девицы с пляжа, безусловно, были местными. Конечно, они могли быть полукровками или уроженками какой угодно провинции. И все же...

Нанги положил трость на покрытый коврами пол и тихонько просунул наконечник сквозь щель в двери, пока вся она не открылась. Потом сел и начал слушать. Наконец до него донеслось знакомое слово, и сердце Нанги заколотилось. Но поскольку он был осторожным человеком, то решил дождаться еще одного знакомого слова или целой фразы, подтверждающей его подозрения.

И когда это произошло, он чуть слышно вздохнул. Они беседовали на мандаринском наречии, в этом не было ни малейших сомнений. Вряд ли в этой британской колонии Лю нашел бы уличную девку, говорящую на одном с ним наречии. Скрючившись в коридоре, Нанги пережидал молчание и сопение, свидетельствовавшие о соитии, за которым последовал еще и расслабленный отдых. Наконец разговор возобновился. Когда Нанги услышал мягкое шуршание постельного белья, он убрал свою трость. Едва слышное шлепанье босых ступней приближалось, и он прикрыл дверь, заставив себя сделать это помедленнее, миллиметр за миллиметром, чтобы ни один из обитателей комнаты не заметил движения.

В конце концов, он поднялся, двинулся по коридору в задние комнаты виллы, открыл дверь и вышел на улицу. Вечером в небе сияли звезды, но теперь его заволокло тучами, поглотившими свет. Воздух был тяжелый, предгрозовой. Нанги вытащил сигарету и закурил. Он глубоко затягивался и медленно, с наслаждением выпускал дым. Потом он швырнул окурок в песок, спустился по каменным ступеням и перешел через извилистую дорогу.

В черной густой тени у дальней обочины он отыскал маленькую красную “альфу”, внезапно выросшую позади двух высоких ветвистых деревьев.

— Ты ведь так тут и замерзнешь насмерть, — сказал он на идиоматическом кантонском диалекте.

— А! — Водитель повернул голову, словно только теперь заметил Нанги.

— С минуты на минуту пойдет дождь, — продолжал Нанги, указывая на машину. — Лучше бы поднять крышу.

Несколько секунд они смотрели друг на друга как два настороженных зверя, готовых вступить в битву за жизненное пространство.

— Боюсь, это не самая подходящая для шпика машина.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — оскорбленным тоном ответил водитель.

Нанги наклонился так быстро, что водитель не успел среагировать. Они оказались лицом к лицу.

— Я знаю, кто вы такой, — скороговоркой произнес Нанги, — или, скорее, что вы такое. Вас наняли либо коммунисты...

— Плевал я на этих коммунистов, — оборвал его водитель.

— Ну, тогда вы работаете на Сато.

— Никогда не слыхал о таком.

— А я как раз тот человек, который в конечном счете и заплатит вам.

Белки глаз водителя тускло блеснули, когда он покосился на Нанги.

— Вы хотите сказать, что он не отдаст мне остаток?

— Я вот что хочу сказать: отныне и впредь вы исполняете мои указания, а я не стану сообщать господину Сато о вашей неловкости.

— Да о чем вы говорите-то? — заспорил водитель. — Вы думаете, эти гады морские знают, что я здесь? Да ничего они не знают.

— Но я-то знаю, — сказал Нанги. — А вас наняли, чтобы следить за мной!

— Ну и что с того?

— Давайте-ка посмотрим, стоите ли вы хоть чего-нибудь, — предложил Нанги, откручивая головку дракона на своей прогулочной трости.

Он извлек оттуда небольшую пластиковую кассету и подержал ее на ладони, словно какой-то бесценный драгоценный камень.

— Вы знаете мандаринское наречие?

Мужчина взглянул на него снизу вверх.

— Делов-то.

— Делов-то? Чего вы начитались, интересно?

— Ну, читал Раймонда Чандлера.

“О Мадонна! — подумал Нанги. — Он небось возомнил себя частным сыщиком”. Он оценивающе взглянул на водителя, можно ли ему довериться.

— Слушайте, — сказал тот, неловко ерзая на кожаном сиденье, — дайте мне эту кассету, и я все сделаю. Она ведь понадобится вам с самого утра, к тому времени и получите. — Он быстро поднял глаза. — Боги не дадут соврать. Смотрите, здесь уже три недели не было дождя, а сейчас небеса вот-вот разверзнутся. Это их обещание.

— Ну, хорошо, — сказал Нанги, принимая решение. По-видимому, выбирать не приходилось. Он пока не хотел втягивать в дело Аллана Су, стало быть, ничего другого не оставалось. Он вложил маленькую кассету в ладонь водителя. — К семи утра принесете ее в мой номер в гостинице “Мандарин”. Успеете?

Водитель кивнул, потом, будто спохватившись, сказал:

— Эй, мистер Нанги, а меня зовут Везунчик Чу. — Белки его глаз снова блеснули. — Я из Шанхая. Моей семье принадлежит треть всего товарооборота в Сам-Ка-Суэне и Кантоне. Мы занимаемся и ресторанами, и кабаре для туристов, ну, вы знаете, этакие первоклассные заведения с голенькими девочками в окрестностях Вань-Чая. Мы торгуем коврами, алмазами, шлюшками тоже. Если я не явлюсь вовремя, вы уж сходите к моему отцу, Пак Тай Чу. Он живет на вилле с такой желтовато-зеленой черепичной крышей в конце Беллвью-роуд, возле бухты Отпора.

Нанги хорошо знал повадки этого народа и понял, что Везунчик Чу рассказал о себе очень много.

— Придете утром в номер девятьсот одиннадцать, Везунчик Чу. У меня еще найдется для вас занятие, — сказал он, когда упали первые теплые капли дождя. Нанги показал на небо. — Ну, теперь-то вам лучше поднять крышу, не то минут через пять утонете.

Звонок телефона, донесшийся из задних комнат, звучал глухо, но все же нарушил задумчивую атмосферу чайной церемонии. Какое-то время в этой комнате царила полная гармония. Двое мужчин сидели на пятках на зеленовато-желтом тростниковом татами, оба были в просторных кимоно. Между ними стояли тщательно размещенные принадлежности для чайной церемонии: фарфоровый чайник с парой таких же чашечек. Под прямым углом к этой выставке стоял ларец из прочного дерева, в котором лежал дай-катана Николаса, “иссёгай”.

Между мужчинами, возвышаясь над ними, находилась токонома Сато. В изящной полупрозрачной вазе стояли два безупречно белых пиона — цветы, которые, как знал Сато, любил Николас. А над пеной этого пышного цветения высился свиток, на котором от руки была выведена такая фраза: “Будь преисполнен преданности. В то время, как другие стремятся исполнять сулящие награды услужения, сосредоточься на чистоте своих намерений, пока все вокруг тебя погрязли в своем эгоизме”.

Все остальное в кабинете не имело значения. Только слияние сил, из которых эти сущности и предметы создавали атмосферу гармоничности, столь редкую в жизни и столь желанную для каждого человека.

Звонки смолкли и появился Котэн. Он низко поклонился, выжидая, пока хозяин ощутит присутствие его мощного духа, некоего вторжения, и гармонии придет конец.

Голова Сато поднялась, его взгляд мало-помалу опять делался зорким. Они с Николасом были вдвоем в Пустоте, что удавалось очень немногим людям в этом несовершенном мире, страницы истории которого были написаны огнем. Стук его сердца и дыхание все еще были замедленными. Должно быть, он пребывал в трансе, волшебном состоянии, хорошо известном и высоко ценимом на Дальнем Востоке.

— Тысяча извинений, Сато-сан! — Голос Котэна, пронзительный и немного смешной, если учесть, как огромно было его неуклюжее тело, всегда забавлял Сато. — Звонит мужчина, который не желает называть своего имени. По его словам, он должен поговорить с вами.

— Хорошо, — ответил Сато надтреснутым голосом.

Николас не шелохнулся, и Сато позавидовал ему. Потом он поднялся и вышел из кабинета вслед за Котэном.

За то время, пока Николас был один, он медленно вернулся из Пустоты. Он возился с этим дольше, чем при каких-либо иных обстоятельствах, потому что часть его сознания не хотела возвращаться. Вселенская гармония, частью которой он только что был, все еще заполняла кабинет, будто последние отблески вечерней зари. Спустя некоторое время Николас поднял голову и вгляделся в слова на свитке токономы.

Они были до странного непоэтичны и все же как нельзя лучше соответствовали состоянию духа Сато, каким его довелось узнать Николасу. Он был сэнсэем канрёдо, одним из последних истинных самураев-чиновников. Вскоре, как это ни печально, в мире совсем не останется для них места. По мере того как Япония вступала в современный мир, последние из сэнсэев канрёдо должны были вымереть. И на их место суждено прийти новому поколению — предпринимателям западного типа, которые разбирались в мировой экономике и больше не были истинными японцами, а этакими гражданами мира. Да, Японии требуются такие в грядущие десятилетия, все эти дальновидные, умеющие разбираться в тенденциях дельцы, если уж этой стране удалось справиться с болезнями роста. Это были люди, которые будут помнить политику Рейгана и Миттерана еще долго после того, как они позабудут политику Иэясу Токугавы.

Не видя Котэна, Николас знал, что этот огромный мастер “сумо” вошел в кабинет.

— Вы хоть сколько-нибудь приблизились к обнаружению убийцы?

У него был необычный, прямолинейный стиль речи — во всяком случае, за пределами дохе. Он обходился без традиционных любезностей.

— Если Сато-сан не сможет собрать суммы от последних оптовых продаж, — сказал Николас, — все, что я могу сделать, это защитить его и Нанги-сан.

Котэн ничего не сказал. Николас повернулся и увидел, что гигант свирепо смотрит на него. Он засмеялся.

— Не беспокойтесь, вы тоже получите свой кусочек.

Он испытал некоторое облегчение, снова обретя способность говорить свободно.

— Если вы на что-то годитесь, — сказал Котэн, — то мы будем работать вместе. Тогда мимо нас и муха не пролетит.

Николас промолчал: американец непременно начал бы похваляться удалью.

— И муха не пролетит, — повторил Котэн.

Услышав, что возвращается Сато, он отступил в коридор. Поведение Сато заметно изменилось. Когда он снова вошел в кабинет, всю его апатию как рукой сняло. Теперь он пытался совладать с сильным возбуждением.

Он быстро пересек комнату и сел поближе к Николасу, нарушив традиционную дистанцию между гостем и хозяином.

— У меня есть кое-какие новости. — Голос его звучал тихо, но напряженно. — Относительно “Тэндзи”. Разумеется, проект “кэйрэцу” официально находится под зашитой правительства. Но в частном порядке я взял в помощь несколько членов “Тэнсин Сёдэн Катори-рю”. Таких же ниндзя, как вы, чтобы сохранить нашу тайну.

Он умолк и огляделся, потом кивнул и встал. Вместе они прошли через открытые фусума в сад. Пчелы уже слетелись на пионы. Серая птичка-ржанка давно покинула свое любимое место под самшитовым деревом. Солнце то выглядывало, то исчезало за серебристо-лиловыми облаками.

— Не так давно там были убиты сэнсэй и его ученик. И теперь мой связник — в “рю” его зовут Феникс — сообщает мне, что только вчера был убит второй ученик. И теперь, судя по тому, что этот человек рассказал мне, получается, что в “рю” кто-то просочился.