— Его больше нет? — спросила она про судно, словно маленькая девочка, которой стало жалко любимого плюшевого мишки.

— Да. Это та цена, которую нужно было заплатить за ваше освобождение.

Она убрала руки и взглянула на него.

— Он, собственно, и не был моим — я его не покупала. Кроукер кивнул и присел на койку, стоявшую напротив.

— Нам надо поговорить, Аликс. Дело касается вашей подруги Анджелы Дидион.

Аликс вздохнула.

— Опять эта Анджела...

— Я слышал крик, — сказал Кроукер, — я обнаружил труп. И я хочу найти ее убийцу.

Она поморгала глазами.

— Значит, все, что произошло здесь, сделано только ради этого?

— Кто-то не хочет, чтобы я нашел убийцу. Это плохо. — Он заколебался, задавать ли ей вопрос, который мучил его уже больше года, который вынудил его обратиться за информацией к Губастому Мэтти; вопрос, который привел его в Ки-Уэст, хотя его начальство и предупредило, чтобы он держался от этого дела подальше.

В горле у него пересохло, голосовые связки сжала спазма. До сих пор это было лишь его подозрением, и вот теперь он видит ответ в усталых зеленых глазах девушки.

— Ее убил Рафаэль Томкин? — Он не узнал звука собственного голоса.

— Томкин там был.

— Это не ответ.

Она долго смотрела на него, будто собираясь с духом. Лодка тихонько покачивалась на волнах, слабый запах рыбы, вяленой здесь с месяц тому назад, поднимался от надраенной палубы. Наконец она приподнялась и села.

— Давайте с вами договоримся, — прошептала она. — Вы увозите меня из Флориды туда, где я буду уверена в собственной безопасности, — голос ее дрогнул, когда она приготовилась сказать главное, — и тогда я расскажу вам все, что знаю о смерти Анджелы Дидион.

Если Минк ожидал от своего гостя бурной реакции, он был жестоко разочарован. Николас только сказал:

— Это управление занимается Советской Россией. Почему же вы вышли на Японию?

— Для вас нет ничего нового в том, что Япония стала нашим главным оплотом против коммунизма на Дальнем Востоке сразу же по окончании войны. Мы уже много лет прилагаем огромные усилия, заставляя их наращивать свой оборонный бюджет, что, добавлю, они и делают, медленно, но верно. — Он пожал плечами. — И кое-чего мы добились: в этом году они согласились на размещение ста пятидесяти наших новейших сверхзвуковых истребителей Ф-20 на базе в Мисаве.

Разговор стал напоминать тот, который состоялся у Николаса с Томкиным на прошлой неделе.

— По последним разведданным, на каждом из Курильских островов размещено не менее двух советских пехотных дивизий. Двадцать восемь тысяч солдат. И на одном из них находится советский командный пост, координирующий действия этих сил. — Минк подался вперед. — Процесс координирования их действий наблюдался со времени прибытия новых “МиГов”. Но я лично не думаю, чтобы он был связан с использованием сверхзвуковой техники. Их ввели только как защиту против наших Ф-20.

Если наши разведданные — а мы получаем их все больше и больше — нас не обманывают, то все гораздо серьезнее. Проверка подтверждает, что на этом участке сконцентрировано значительное количество военной техники, причем за довольно короткое время. — Минк отхлебнул сока. — И теперь мы чувствуем, что это наращивание военного присутствия — часть специальной военной программы по созданию мощного военного заслона в этой части земного шара, под защитой которого русские подлодки с оснащенными ядерными боеголовками баллистическими ракетами, способными достичь американского побережья, смогут действовать безо всякого опасения.

Николаса кинуло в дрожь.

— То, о чем вы говорите, безумие! Полный маразм. Мы все погибнем в этом случае, все без разбора. Вымрет три четверти человеческой расы. — Он покачал головой. — Я не могу в это поверить. Даже динозавры были разумнее.

— У динозавров не хватило ума, чтобы расщепить атом, — усмехнулся Минк. — Так что советую вам положиться на нашу информацию. — В глазах Минка зажегся задорный огонек. — Она абсолютно надежна.

Некоторое время Николас молчал. Снаружи доносился шум поливальных автоматов, напоминающий стук дождевых капель.

— Безусловно, это совершенно секретный материал, — сказал он наконец. — Но вот вы сообщили ее мне, человеку штатскому. Почему?

Минк поднялся, по-журавлиному выпрямив ноги. Он стоял у стеклянных дверей, опершись рукой о белый деревянный косяк и, казалось, целиком ушел в созерцание листвы.

— Советский Комитет госбезопасности, сокращенно КГБ, разделен на девять управлений, — начал он. Тембр его голоса изменился, и Николасу показалось, что мысли его далеко отсюда. — Каждое управление имеет специфические функции. Например, Первое управление занимается внутренними делами. Если вы попали в Россию и дали понять сотрудникам этого управления, что готовы пойти на вербовку, в один прекрасный момент вы вдруг окажетесь в желтом кирпичном здании на площади Дзержинского. — Минк помолчал, поглощенный собственными мыслями, потом продолжил: — Четвертое управление курирует все операции по Восточной Европе, Шестое занимается Северной Америкой, Седьмое — Азией. — Он круто обернулся к собеседнику. — Думаю, в общих чертах вам ясно: Курилы, благодаря тесному соседству с Японией, находятся и всегда находились в ведении Седьмого управления.

Минк пересек комнату и стал рядом с Николасом. Он был так возбужден, что не мог усидеть на месте.

— Дней десять тому назад один из моих молодых дешифровщиков разгадал новый советский шифр “Альфа-3”. Шифры меняются еженедельно, так что объем полученной информации не так уж и велик. Однако он работал над “Альфой-3”, потому что с его помощью передаются только сообщения наибольшей важности.

Минк сунул руки в карманы брюк, будто не зная, куда их деть.

— Прежде чем я сообщу вам содержание этой шифровки, я должен объяснить, что в последние девять месяцев мы бросили наши лучшие силы на то, чтобы узнать, кто возглавляет курильскую операцию.

Логично было бы предположить, что это Рульчек, Анатолий Рульчек, начальник Седьмого управления. И действительно, мы засекли его посещения курильских командных постов — три или четыре раза за это время.

Но что-то во всем этом не так. ГРУ как-то уж очень зашевелилось, хотя, насколько я знаю Рульчека, он ненавидит ГРУ со всем фанатизмом служаки старого режима. К тому же я перехватил сообщение некоего полковника Мироненко, осуществляющего командование, пока Рульчек дома, в Москве, занимался бюрократическими склоками. Что же там такое происходит? — спросил я себя. Действительно ли все эти операции возглавляет господин Рульчек, и если да, то почему он уступил, хотя бы частично, свои полномочия ГРУ? Скажу вам со всей откровенностью, Николас, у меня есть очень сильное подозрение, что КГБ и ГРУ действуют здесь заодно. Но тогда мысль о том, что всем заправляет полковник Мироненко, мне кажется еще более невероятной. Курилы слишком серьезный объект, чтобы доверить их молодому полковнику.

— Так что же это все значит?

Минк присел, согнувшись, на ручку белого ротангового кресла. Мерно покачивая ногой, он продолжил:

— Вернемся к перехваченной шифровке. Там говорится о ком-то, кого зовут Миира. Ясно, что Миира — внедренный агент, регулярно поставляющий информацию. И от этого центр очень выигрывает.

Минк вынул руки из карманов и сцепил пальцы. Николас заметил, что руки у него мокрые от пота.

— Шифровка была послана с севера Хоккайдо и получена советским командным постом на Курилах. И это в то время, когда там всем заправлял Мироненко, а вовсе не господин Рульчек.

“Пора бы ему уже перейти к делу”, — подумал Николас.

— И что же было в той шифровке?

Нога Минка прервала на мгновение свое гипнотическое покачивание. Он кивнул, как учитель, одобряющий вопрос хорошего ученика.

— Сейчас мы к этому перейдем. Но сначала не откажите в любезности сказать мне, о чем говорит вам слово “миира”.

Николас на мгновение задумался.

— Если бы я мог видеть, какими иероглифами это написано, я бы дал вам точный ответ. А полагаясь только на слух, я могу предположить, что это нечто вроде японской мумии.

— Гм, мумия... — Минк, казалось, обдумывал это слово, как будто в нем значилось нечто, совершенно новое для него. — Мумия, вы говорите?

Не услышав ответа, Минк поднял голову.

— А я бы сказал, что это скорее похоже на “диг-даг”.

— “Диг-даг”?

Казалось, Минку доставило удовольствие, что он может объяснить что-то еще.

— Это — спортивная игра в галерее с разными уровнями. У нас есть подземное помещение, глубиной в два этажа, предназначенное для тренировки наших сотрудников. В этой игре человек должен рыть, рыть и рыть, все глубже зарываясь в землю, чтобы набрать достаточное количество очков для победы.

— Так вы полагаете, что тот, кого называют Миира, нечто вроде крота?

— В действительности так оно и есть. Очень похоже, не правда ли?

Миира сидит на месте и регулярно поставляет информацию. А Центр набирает очки.

— Но где же находится этот крот? — спросил Николас. — Шифровка дает вам ключ к разгадке?

Вместо ответа Минк встал и разгладил брюки на коленях.

— Скажите, вас никогда не удивляло, что мистер Томкин так настаивал на размещении будущего предприятия “Сфинкс” в Мисаве?

Николас утвердительно кивнул:

— Конечно, удивляло, особенно, когда это стало источником различных затруднений. Я советовал ему отказаться от этой идеи, так как это мешало нам провести окончательное слияние предприятий. Но он привел факты и расчеты, доказывающие целесообразность своего предложения.

— Вранье, — вежливо сказал Минк.

— Что?

— Все, что он сказал вам и людям Сато, — вранье. — Минк поднял руку. — Разумеется, все обосновано наилучшим образом, и все расчеты настоящие. Но вовсе не из-за этого Томкин выбрал Мисаву.

— Я вас не понимаю.

— Томкин настаивал на Мисаве по той же причине, почему Сато сопротивлялся на передаче Мисавы вам. Компания вовлечена в какую-то крупную операцию. Мы не знаем ничего, кроме названия: “Тэндзи”. Одно название черт-те чего стоит!

— И что бы ни представляло из себя это “Тэндзи”, оно создается в Мисаве?

— Да, мы думаем, что это так. Хотя у “кэйрэцу” есть там офисы — якобы для управления горнодобывающим концерном, мы располагаем достоверной информацией о том, что добывающая промышленность в Мисаве незначительна. — Минк, как истинный профессионал, сделал выразительную паузу после этого. — Я думаю, русские тоже добыли эту информацию, — присовокупил он.

Николас сразу же насторожился.

— Через Миира?

— Сейчас трудно сказать! — Минк посмотрел на Николаса так, что у последнего не осталось сомнений относительно цели разговора.

— Нет, — сказал Николас, — это не по моей части.

— Напротив! — Минк не отводил от него взгляда.

— Но у вас есть люди, специально для этого подготовленные. Используйте их.

— Уже, — коротко сказал Минк. — Это продолжается уже девять месяцев. Труп последнего они прислали нам в ужасающем виде. Больше нет смысла посылать какого-нибудь из моих. Я сошел с дистанции, да и время мое почти уже истекло.

Николас секунду подумал:

— Вы убеждены, что Миира находится внутри “кэйрэцу”?

— А где же еще Советы могли организовать игру в “диг-даг”, чтобы извлечь максимум информации о “Тэндзи”?

— Похоже на то, что они преуспели в раскрытии тайны куда больше вас.

Последовавшее молчание было красноречивее любого ответа.

— Вы знаете еще что-нибудь о Миира? — спросил Николас, понимая, что тем самым делает шаг в направлении того, чем Минк так настойчиво заставляет его заниматься.

— К сожалению, нет.

— О Господи! Почему бы вам не завязать мне глаза и не поиграть со мной в жмурки?

Минк посмотрел на свои холеные ногти.

— Я слышал, что ниндзя, я имею в виду настоящих ниндзя, — могут убить человека с завязанными глазами, в полной темноте. Я слышал, что они могут обмануть самую бдительную стражу, среди ночи появляться и исчезать в любом месте, где захотят, изменять внешность самым удивительным образом.

— Все это так, — сказал Николас, — но для вас я не стал бы этого делать.

— А вы будете делать это не для меня. Ни в коем случае. Вы можете считать, что это “гири”. Томкин передал вам свою ответственность, значит, вы обязаны сделать это ради него. Я уверен, он попросил бы вас сам, если бы был здесь. Кроме того, слияние не будет иметь смысла, если Советы успели внедриться в “Тэндзи”.

И Николас понял: теперь ничто не имеет значения. Ни то, что он думает о Минке, ни то, чего Минк добивается от него. Это “гири”. Без выполнения долга человеческая жизнь превратилась бы в беспорядочную мешанину бессвязного шума и бессмысленных поступков. Когда он шел сюда около часа назад, он не собирался заниматься делами, которые его не касались. Но Минк подстроил все очень ловко: это было “гири”. Лично Минку Николас ничем не обязан, и тот это знал. Но с Томкиным все обстояло совсем по-другому.

Николаса охватили сомнения: как ему теперь быть с убийствами в “Сато петрокемиклз”? Были ли они делом рук Миира? Это казалось ему невероятным: работа Миира требовала анонимности и тишины. Поэтому он решил не говорить о них Минку. Кроме того, он дал Сато слово не говорить об этом ни с кем, хотя формально это относилось только к первому убийству.

— Что вы знаете о “Тэндзи”? — спросил он, помолчав.

— Японское правительство уже вложило в этот проект четыреста миллиардов иен, и это только начало.

— Господи, да что же это такое?

— Мы с вами можем лишь гадать об этом.

Минк встал.

— У меня больше никого не осталось, честно вам говорю. — Он подошел к окну.

Поливальные автоматы возобновили работу, их струи обдавали стекла градом капель.

— Теперь, я думаю, пришло время назвать имя человека, подписавшего эту шифровку.

При упоминании о враге Минк насторожился.

— Ах, да! У вас хорошая память. Она была подписана Проторовым. — Минк обернулся. Блестящие струи на стекле бросали тени на его лицо. — Виктор Проторов, мой друг, является начальником Девятого управления КГБ.

— Что входит в сферу их компетенции?

— Есть разные мнения. Некоторые считают, что Девятое — собственный сторожевой пес КГБ, осуществляющий дополнительный контроль за аппаратом сотрудников. Но мне кажется, что это уж слишком, даже для русских. Кроме того, этого не потерпело бы ГРУ. Поэтому очень сомневаюсь.

— И что же?

— Моя собственная версия такова: Девятое контролирует и регулирует деятельность мировой террористической организации, которую формируют и контролируют, по крайней мере в некоторых случаях, Советы.

— Этот господин Проторов опасный человек. — Николас озабоченно смотрел на Минка, подозревая, что наконец-то они подошли к сути дела.

— Крайне опасный, — подтвердил Минк, и его веки дрогнули. — Исключительно активен. Исключительно одарен. И, что еще хуже для нас, он не бюрократ.

— Тогда они уберут его сами в конце концов, — заметил Николас. — Позаботятся об этом вместо вас.

— Думаю, попытаются.

— То есть?

Минк отошел от окна.

— Несколько лет Проторов возглавлял Первое управление. Потом, около шести лет назад, его продвинули наверх. Я думаю, что скорее всего этот неординарный господин к тому времени поднакопил довольно силенок.

— В таком случае придется соблюдать исключительную осторожность.

— О, — сказал Минк и пристально посмотрел на Николаса. — Был бы вам весьма признателен, если бы вы не забывали об этом. Проторов имеет отвратительную привычку использовать ищеек, которых он захватывает, для своих забав.

— Значит, я буду теперь “ищейкой”?

— “Сато петрокемиклз” — вот тот подземный лабиринт, в который я вас посылаю, — сказал Минк, беря Николаса за руку. — Не забудьте только зажечь лампу, когда пойдете туда.

Они отправились обратно через это странное здание.

— Таня даст вам код, открывающий доступ к компьютерной сети двадцать четыре часа в сутки. Кроме того, вы всегда можете связаться с кем-нибудь из нас. — Минк наконец улыбнулся, не скрывая чувства облегчения. — Я буду вам крайне признателен, Николас, если вы запомните наш разговор.

Уже сгущались сумерки, когда Тэнгу решил, что пора покинуть додзё. С тех пор как его соратник Цуцуми был найден убитым у ног сэнсэя Кусуноки, он стал чувствовать себя все более неуютно в этом окруженном стенами замке, который с год назад стал его домом.

Как же был раскрыт Цуцуми? Он постоянно задавал себе этот страшный вопрос с тех пор, как услышал эту новость. Ведь на месте Цуцуми мог оказаться и он сам.

За время, проведенное здесь, Тэнгу начал понимать, что в мире существует много разных сил, неведомых ему ранее. Он стал свидетелем таких подвигов, которые прежде считал невероятными и которые не мог постичь до конца. Все это мог бы совершить и он сам, если бы остался здесь и усердно работал. Но это было невозможно.

Сообщение Центра это подтверждало. Сейчас Тэнгу и сам не знал, кого он больше боялся: Центра или окружавших его странных людей. Он жил среди них, но не был здесь своим и понимал это. Он двигался вне их орбиты — это можно было сравнить с движением холодной Луны по отношению к Солнцу, из которого она вбирает в себя столько энергии, сколько возможно собрать через разделяющую их огромную бездну.

Что-то в нем сопротивлялось уходу, но причину этого внутреннего сопротивления определить он не мог и решил, что лучше об этом не думать.

И все равно он не решился бы на уход, если бы не нашел тайник. Это произошло случайно, и впоследствии Тэнгу понял, что только так и можно было наткнуться на столь искусно скрытый тайник.

Новички по очереди собирали дневные лилии, которые, сгибаясь от росы, росли на склонах Ёсино, за крепостными стенами. Сегодня была его очередь, и сразу же после заката — как это делал Кусуноки, когда был жив, — Тэнгу отправился в горы в поисках цветов, доставляющих наибольшее эстетическое удовольствие.

Возвратясь в додзё, он зашел в опустевший кабинет сэнсэя. По обычаю додзё, эта комната теперь не могла использоваться ни для чего другого, кроме как для учебных созерцаний духа мастера, который был духом всего, чему здесь учили.

Тэнгу встал на колени перед керамической вазой, которая стояла на возвышении в токономе, нише для созерцания, расположенной в кабинете Масасиги Кусуноки. Налив свежей родниковой воды в узкое горлышко вазы, он начал старательно составлять букет из лилий.

Мысли его, однако, были далеко. Вместо того чтобы сконцентрироваться на душе собранных цветов, он вспоминал все, что сделал за прошлую неделю для того, чтобы раскрыть тайну сэнсэя. Как это было связано с икебаной, он не знал — и не хотел знать.

Конечно, его поискам мешала осторожность, которую приходилось соблюдать, живя среди этих крайне опасных людей. Но сейчас он был поглощен размышлениями о том, где им была допущена оплошность.

Поскольку разум Тэнгу блуждал в ощущении дзэн, он сделался рассеянным. Но, по иронии судьбы, именно эта рассеянность привела его к разгадке. Когда он составлял букет из лилий, несколько капель воды упало на полированную поверхность деревянного пола. Попытавшись стереть их краем рукава, Тэнгу заметил что-то похожее на тень от волоска.

Сначала он принял это за обычную трещинку на лаке, вызванную расширением и сжатием из-за изменения температуры. Но потом сосредоточенность вернулась к нему, и он заметил, что линия проходит прямо, как стрела, на расстоянии около пяти дюймов. Потом он увидел другую линию-волосинку, расположенную под прямым углом к первой. Его пульс участился, и он посмотрел вокруг, опасаясь, что за ним могут следить. Все было тихо.

Фарфоровая ваза находилась в самом центре, где могла располагаться потайная дверца. Наскоро засунув цветы в вазу, Тэнгу осторожно приподнял ее и отставил в сторону.

Затем открыл складной нож с тонким, как волосок, лезвием и направил его острие к “тени волоска”, обследуя ее с предельной осторожностью: стоило ему сколоть или хотя бы слегка поцарапать гладкую полированную поверхность, и ему конец. Его собрат по оружию уже был каким-то неведомым способом раскрыт и уничтожен. Нельзя было допустить и малейшего намека на то, что в стенах додзё существует другой предатель.

Тэнгу напрягал слух, готовый уловить даже самое незначительное изменение на фоне тихих звуков, раздававшихся внутри здания. Он работал лезвием уверенно, методично и терпеливо, радуясь даже самому легкому движению деревянной панели.

И наконец его терпение было вознаграждено: навесной петли не оказалось, кусок панели просто-напросто поднимался кверху. Принимая во внимание назначение тайника, это была гораздо более надежная система: сэнсэй непременно обнаружил бы попытку открыть плотно пригнанную крышку по следам на полировке.

Под панелью оказалось углубление примерно дюйма в три, а за ним — горизонтальная металлическая дверца с пружинным замком. С помощью своего универсального ножа Тэнгу открыл замок. Внутри он обнаружил бумаги — это было то, что он искал. Он быстро сунул пачку рисовой бумаги в разрез просторной хлопковой куртки, ощущая, как листки трепещут, будто пойманная птица, касаясь его голой кожи. Затем он привел дверцу тайника в первоначальное положение.

Предельно собравшись, он всего за несколько минут составил из дневных лилий простейшую, но внушительную композицию. Его икебаной сэнсэй должен остаться доволен.

В угасающем свете дня он уложил свои немудреные пожитки в полотняный мешок, повесил его на плечо и, ощупав сверток бумаг, засунутых под ремень на животе, вышел из комнаты в пустынный коридор.

Быстро, но без спешки он прошел через лабиринты додзё, беспрепятственно миновав старинные каменные ворота. Пройдя мимо красных лакированных тории, которые охраняли вход, он направился по тропинке, вьющейся у подножия лесистых склонов Ёсино. Кипарисы, кедры и сосны, наполнявшие воздух пьянящими ароматами, тянулись почти до самого небесного свода, черные и непроницаемые на фоне последней вспышки заката.

На востоке уже виднелось несколько ярких звезд, сиявших на темном небесном куполе. Ласточки и серые зуйки метались над шепчущимися в ночи полями, торопясь спрятаться в свои гнезда, пока не проснулись и не вылетели на охоту ночные хищники.

За спиной Тэнгу в призрачной и туманной крепости додзё уже загорались огоньки, но ему они уже были не страшны. Пока он находился там, ему требовалась предельная концентрация воли, чтобы поддерживать дисциплину мыслей. Это истощало психику даже такого человека, как Тэнгу. Дело в том, что, как он догадался после некоторых наблюдений, в этом додзё постигали не только многочисленные тайные учения будзюцу, касающиеся тела, но и множество учений, касающихся разума.

Пробираясь сквозь лесистый склон, Тэнгу думал об этом. Он был немного знаком с темной стороной “ниндзюцу”, но здесь, в Ёсино, начал входить в такие области, где чувствовал себя не слишком уютно.

И лишь когда Тэнгу миновал широкую излучину, за которой скрылся замок, так долго бывший его домом, он почувствовал, как свалилась некая темная тяжесть, камнем лежавшая у него на сердце. И как филин, настигающий в ночи свою добычу и раздирающий ее в воздухе когтями и клювом, он почувствовал, что наполняется неким мрачным восторгом, от которого, казалось, закипает кровь в жилах.

И вместе с этим чувством пришло любопытство, с которым он не мог совладать. Отыскав полянку слева в перелеске, на склоне холма, Тэнгу свернул с тропинки и, укрывшись под сенью кедров, сел, скрестив ноги, на плоский замшелый камень, похожий на Токубэй — сказочную огнедышащую жабу.

Взбираясь на него, он почувствовал себя настоящим героем, каким не был на самом деле. Его рука скользнула под куртку.

Беглец осторожно осмотрелся: в широкой долине внизу, за едва различимой горной тропинкой, там и сям мерцали огоньки маленьких домиков и ферм. Он почувствовал едкий запах дыма, наводящий на мысли о домашнем очаге, о миске дымящегося супа мисо с лапшой. Затем он встряхнулся, достал маленький фонарик-карандаш в пластиковом корпусе и развернул листы рисовой бумаги, похищенные из тайника Кусуноки.

Секунду помедлив, Тэнгу принялся разбирать вертикальные линии значков. А почему бы и нет? Он заслужил это по праву. Добрых полчаса он вчитывался в текст, заменяя в нем использовавшийся в “рю” шифр иероглифами. И когда он закончил чтение, сердце заколотилось у него в груди, пульс убыстрился, и он почувствовал, что должен перевести дыхание. “О Будда! — подумал он, — на что же это я натолкнулся!” Листки задрожали в его пальцах при мысли о том, что ожидает Японию.

Погруженный в чтение, он не сразу заметил маленькую дрожащую искорку, порхающую, словно блуждающий светлячок, среди стволов кедров. Она была уже совсем близко. Тэнгу тут же погасил фонарик, но было уже слишком поздно. Огонек теперь не мерцал, а светил, ясно и отчетливо на тропинке прямо под той скалой, где сидел Тэнгу.

Проклиная свое любопытство, притупившее его обычно острое чувство опасности, он свернул бумаги и сунул их обратно под куртку. Спрятал фонарик, слез с камня и медленно пошел по склону. Он понимал, что лучше выйти из леса самому, чем позволить обнаружить себя. Особенно если там какой-нибудь сэнсэй из додзё. Не исключая такую возможность, Тэнгу предельно обострил внимание, чтобы можно было среагировать в считанные доли секунды.

Но когда он вышел на петляющую тропинку, то увидел, что это никакой не сэнсэй, а просто молоденькая девушка. Она была одета в серо-зеленое кимоно и гэта на босу ногу. В одной руке у нее была керосиновая лампа, в другой — дзяномэгаса, разноцветный зонтик, сделанный из рисовой бумаги.

Его лицо покрылось каплями влаги, и он заметил, что идет дождь, которого раньше не замечал, находясь под сенью ветвей. Ниточки дождя скатывались с промасленной бумаги зонтика и монотонно падали на землю.

— Простите, госпожа, — сказал он, пряча чувство облегчения. — Надеюсь, мой огонек не напугал вас. Я собирал грибы, как вдруг...

Она быстро шагнула к нему и подняла лампу так, что свет упал на ее лицо.

Его сердце сжалось от страха, когда он узнал ее. Это была Суйдзин, ученица из додзё. Что она здесь делает? Его правая рука стала лихорадочно нащупывать клинок.

Но лампа уже стояла на земле. Освободившейся рукой Суйдзин взялась за набалдашник бамбуковой ручки своего зонтика и вынула из него сверкнувший клинок.

Едва он успел заметить превращение безобидного зонтика в разящую сталь, как длинное лезвие пронзило ему грудь и надвое рассекло ему сердце.

Суйдзин следила за тем, как по мере того, как вытекала пульсирующая кровь, лицо его становилось все более и более безжизненным. В его глазах она видела замешательство, ярость, стыд; потом они закрылись, и все человеческие чувства исчезли с этого лица. Как и маленький беззащитный воин, которого она когда-то в детстве слепила из глины, прутьев и лишайников, он рухнул, утратив координацию движений, лишившись божественной искры. Как и тогда, она приложила руку к напрягшемуся низу живота, пораженная тем, что происходит у нее в матке — источнике будущих жизней.

Теперь осталась только колышущаяся груда у ее ног, восковая пародия на то, что когда-то было живым существом. Она бросила клинок на мокрую землю, чтобы освободить руки и чтобы промыть под дождем блестящую поверхность, почерневшую от крови.

Падающие вокруг нее дождевые капли промочили ее насквозь, как если бы она упала в воду. Ее ноздри расширились, уловив свежий запах листвы — знак живой жизни. Дождь усиливался, забрызгивая грязью лицо изменника.

Суйдзин подозревала о его существовании уже тогда, после смерти Цуцуми. Строго говоря, ее это нисколько не должно было касаться. Она превзошла своего сэнсэя, Масасиги Кусуноки, и это было для нее равносильно окончанию додзё: если пребывание там и научило ее чему-нибудь, так это не оглядываться назад. Достижения всегда связаны с областью настоящего. Те, кто с гордостью оглядываются на прошлые успехи, часто так с этим и умирают.

И все же, зная это, она оглянулась. Изучая содержимое карманов предателя и вновь испытывая чувство дикой ярости, охватившей ее при виде того, что он похищает тщательно охраняемые секреты ее учителя, девушка почувствовала, что с Кусуноки словно бы что-то произошло. Каким-то необъяснимым образом он будто воззвал к ней. Она остро переживала эту утрату, и особенно здесь, в чаще этого горного леса, который так любил ее учитель; под порывами ветра и струями дождя она вытирала молчаливые слезы, ее грудь сжималась, сердце наполнялось невыразимой тоской, бремя которой внезапно стало невыносимым.

Когда спазм прошел (что это был спазм, Суйдзин поняла только на следующий день), она тщательно обыскала тело. Под курткой предателя она нашла связку бумаг и осторожно отлепила верхний лист от его увлажнившейся кожи.

Чтобы защитить бумаги от сырости, она свернула их и сунула в сухое место, под кимоно. Оскорбление, нанесенное памяти Кусуноки, стало ее собственным оскорблением. Она не стала изучать бумаги: они ее не интересовали. Это была собственность ее сэнсэя, и независимо от того, жив он или мертв, их место было там, куда он их положил. Девушка выпрямилась и подняла с земли свой клинок: промытый дождем, он вновь стал чистым и сверкающим. Она вставила его в зонтик, и он исчез в деревянной ручке. Яркие огни додзё приветливо сияли Суйдзин. Может, это было “ками” Кусуноки? Она не знала. Бумаги были при ней, в целости и сохранности, и скоро они вернутся на свое законное место.

Когда Жюстин наутро после похорон появилась у “Миллара, Соумса и Робертса”, ее ожидал сюрприз. Мери Кейт Симс не было в ее просторном угловом кабинете: она больше не была вице-президентом.

Жюстин приготовилась идти за объяснениями к Рику Миллару — ни Мин, ни каких-либо других знакомых рядом не было, — когда он сам вошел в ее скромный кабинет.

— Я услышал, что вы уже здесь, — сказал он, пристально глядя ей в лицо. — Мне кажется, я говорил вам, чтобы вы денька два не приходили на службу. Вам совсем не обязательно...

— Для меня сейчас начать работать — самое лучшее, — сказала она. — Я ненавижу сидеть дома и сталкиваться с тенями. Боюсь, одичаю совсем.