4

Око

— Зачем тебе это? — спросил Аннон. — Из-за демонстрации колдовства у тебя могли бы быть неприятности с врагами отца.

— Я не думаю о себе. Я сделала это, чтобы защитить Элевсина, — ответила Джийан. — Чтобы его враги подумали дважды, прежде чем выступить против него.

— Ты можешь увидеть, что они делают?

— Нет, если они не используют против него кундалианское колдовство. — Она засмеялась. — Ты не хочешь знать, как я сделала это?

— О, по-моему, это я могу угадать. Джийан казалось довольной.

— Да ну?

Сгущались сумерки. Они шли по улицам, заполненным в'орннами и кундалианами, из хингатта лииина до мори во дворец регента. Дорога была короткая, но из-за внимания, которое им оказывали прохожие, казалась длиннее. Лавочницы-тускугггуны прерывали споры, покупатели забывали о покупках. Дородные месагггуны с полосками пота на мускулистых руках, измазанных маслом и смазкой, отрывались от ухода за огромными, сложными в'орннскими генераторами и подталкивали друг друга. Спешащие по делам баскиры замедляли шаг. Кундалианские пастухи, гонящие небольшие стада чтавров — красивых шестиногих животных, на которых в'орнны, особенно кхагггуны, любили ездить верхом, — привставали в седлах и оживленно переговаривались, обсуждая любовницу и сына регента.

— Видишь? — пробурчал Аннон. — Уже все знают, как ты победила Кургана в состязании.

— Но никто не знает, как я выиграла, — сказала Джийан со слабой улыбкой, известной ему даже лучше, чем вечные морщины на лбу отца. Она обняла его за плечи. — Этот секрет знаем только ты и я, а?

Аннон представил, как крохотные бледные волоски касаются его безволосой кожи, и содрогнулся. Отвел взгляд, чтобы чем-нибудь занять мысли. Разумеется, были и такие, кто не обращал на них внимания, например, кундалианские рабы — чумазые, спины согнуты от долгой работы на шахтах в предгорьях Дьенн Марра. Время от времени в'орнны проводили их по улицам города — и чтобы укрепить свое превосходство, и чтобы еще больше деморализовать кундалиан. По слухам, добыча минералов из скал происходила в страшных условиях. Тощие, как прутья, кундалиане не сознавали ничего, кроме смертельной усталости. Они заслужили свою судьбу: в основном это были члены кундалианского Сопротивления, схваченные при попытках убийств, поджогов, диверсий. Как ни странно, при виде их, при виде боли на лице Джийан Аннон чувствовал, как что-то шевелится в глубине души. Тот же самый стыд, который он испытал, когда Курган схватил кундалианскую девушку.

— Почему ты вызвала Кургана на состязание? — спросил он внезапно, чтобы отвлечься от этих мыслей. — Да еще на улице, где вас видело столько народу?

— Это было неправильно? Твой отец накажет меня?

— Конечно, это было неправильно! И конечно, он накажет тебя! — прошипел Аннон. — Разве не плохо, что ты не хочешь носить сифэйн? Теперь тебе понадобилось продемонстрировать кундалианское колдовство на людях! Ты могла вызвать бунт! Тебя могли обидеть!

— Я тронута твоей заботой, — отозвалась она. — Возможно, я поддалась эмоциям.

— Курган не забудет этого, уверяю тебя. Он убежал из хингатты, словно псы Н'Луууры кусали его за интимные места.

Они собирались повернуть за угол, когда Джийан протянула руку, придерживая Аннона. Вереница черно-красных катеров геноматекков направлялась на юг, двигаясь очень низко над землей. Караван сопровождали катера кхагггунов.

— Что происходит? — спросил Аннон, заметив, что Джийан побледнела.

Она затащила его в тень лавки торговца шелком. Отрезы прекрасных разноцветных тканей трепетали, как флаги. Пешеходы — и в'орнны, и кундалиане одинаково — расступались, пропуская караван.

— Снова собрали младенцев. — В голосе Джийан была боль.

— Каких младенцев? — Аннон смотрел, как удаляются блестящие машины, как толпа смыкается за ними, возвращаясь к своим делам.

Джийан сделала ему знак, и они пошли дальше к дворцу регента.

— Дети насилия, — сказала она, когда он спросил ее снова. — Кхагггуны насилуют кундалианок. — Они прошли мимо кундалианки, плетущей корзины из крив-травы. От корзин шел сладковатый дух брожения. — Некоторые беременеют. Каждая свора кхагггунов отслеживает места своих развлечений; кажется, они даже этим гордятся. Но есть и еще одна причина для строгой отчетности. Время от времени они отмечают в своих списках, кто забеременел. И в надлежащее время возвращаются, чтобы забрать младенцев. Кхагггуны перевозят их сюда и до шести месяцев держат у гэргонов в Храме Мнемоники. Потом вызывают геноматекков, и детей забирают в “Недужный дух”, приют неподалеку от Гавани.

— А что происходит там?

— Никто не знает, — печально сказала Джийан. — Даже Сопротивление.

— Почему это заботит тебя?

— Меня заботит любая жизнь, Аннон.

Он был уверен, что она не сказала ему всего, и собирался добиваться полной правды, когда его внезапно отвлекли.

— Тебя окружает тень, молодой господин, — прокричал высокий гнусавый голос.

На углу устроился старый кундалианский провидец. Над самодельной палаткой висел цветной плакат: “ТРЕТИЙ ГЛАЗ ВИДИТ ВСЕ”. Последнее время в городе завелось множество самозваных провидцев. Источником их так называемых способностей, несомненно, был сильный и таинственный психотропный наркотик саламууун. При приближении кундалианки и юного в'орнна провидец обернулся к ним. Черные, как ночь, глаза смотрели прямо на Аннона.

Он снова выкрикнул ту же фразу, и Джийан резко сказала:

— Помалкивай, если не хочешь неприятностей, старик. Это сын регента.

— Я видел тебя. — Провидец, казалось, вошел в транс. — Ты отмечен Древним. Шрам пронзает тебя.

— Говорят тебе, помалкивай! — Джийан сжала плечо Аннона, толкая его в обход провидца, к стройным башням дворца; их вершины горели в лучах заходящего солнца.

— Я вижу смерть, смерть и снова смерть! — крикнул провидец им вслед. — Лишь равносторонняя истина может спасти тебя!

— Не обращай на него внимания, — сказала Джийан.

— Что он имел в виду? — спросил Аннон.

— Чепуха. — Джийан ускорила шаг, чтобы побыстрее уйти от старого кундалианина. — Только дураки интересуются чепухой.

Наконец они подошли к дворцу регента. У исполинских внешних ворот из яшмы с бронзой их остановило внешнее кольцо хааар-кэутов в пурпурной форме из неотражающего силиконового полимера, типично в'орннского материала, настолько же практичного, насколько и эстетически мертвого. Платиновые знаки различия крепились на рукавах и воротничках. В строго кастовом обществе выставление напоказ звания служило для кхагггунов верным знаком, что Порядок поддерживается.

Охрана была столь дисциплинированной, что Джийан пришлось показать свой окууут, даром что она проходила здесь по нескольку раз в день и с ней был сын и наследник регента. Прямоугольный экран стал светло-голубым, когда хааар-кэут по имени Фраун прижал ладонь левой руки Джийан к пластинке из терциево-медного сплава. Она почувствовала легкое покалывание. По экрану побежал ряд красных цифр — математическая формула, относящаяся, как она узнала, исключительно к ней. Еще одно проявление желания гэргонов превратить жизнь в четкую — и потому легко управляемую — систему.

— Подтверждено, — объявил Фраун.

— Скажи-ка, — поинтересовалась Джийан, — чего ты ожидаешь увидеть на экране, когда проверяешь меня?

— Я приучен не ожидать ничего и предвидеть все.

— Какой ужас! — воскликнула она. Аннон ухмыльнулся, прикрывшись рукой. — И ты до сих пор не запомнил меня?

— Ты — кундалианка, — ответил он совершенно серьезно. — Как можно ожидать, чтобы я запомнил тебя? — Отведя от нее взгляд, стражник официально кивнул Аннону. — Можешь пройти.

— Благодарение Миине! — язвительно сказала Джийан. Фраун украдкой подмигнул ей.

Они прошли по коридору, который в'орнны специально сделали узким и полутемным, чтобы наблюдать за проходящими через невидимые окна из в'орннского хрусталя, проделанные в каменных стенах. В тусклом свете разглядеть можно было только то, что находилось прямо перед тобой.

— Кургану был необходим урок смирения, — сказала Джийан, словно они не прерывали разговора. — Он слишком много воображает о себе.

— Он очень умен.

— Не сомневаюсь.

Обшитую толстыми панелями дверь охраняли хааар-кэуты внутреннего кольца. И снова Джийан пришлось пройти официальное опознание по окуууту. Пока ее проверяли, Аннон зачарованно рассматривал кундалианские узоры и символы, вырезанные на двери. Однажды он спросил Джийан, почему кундалиане не подписывали произведения искусства. Она ответила, что и художники, и мастера работали для Великой Богини Миины и для собственного удовлетворения.

— Объясни, как я уничтожила стержень, — попросила она, переходя на кундалианский. Они вошли в маленькую треугольную прихожую, выходящую в восьмиугольный двор. Это удивительно мирное и приятное место было окружено лоджией, крышу которой из зеленой, как море, черепицы поддерживали резные шанаитовые колонны, по пять с каждой стороны. Легкий бриз шевелил ветви ароматных олив и розмариновых деревьев, росших во дворе, подчеркивая яркие цвета рядов звездчатых роз, страсти Элевсина. Он сам посадил их в день коронации.

Аннон ухмылялся.

— Ты не уничтожила его.

— Не уничтожила. Но ведь все видели...

— Все видели то, что ты хотела. — Быстро, как ледяной заяц, он подцепил пальцем ее кушак, нашел узел и развязал его. Металлический стержень Кургана со звоном упал на холодный каменный пол. — Так я и знал! — Юноша поднял стержень и, присвистнув, потряс им над головой. — Ты спрятала его, пока все смотрели на иллюзорную лозу.

— Прекрасно! — улыбнулась Джийан. — А дерево? Что произошло с раной, которую ему нанес стержень?

Аннон нахмурился — и стал очень похож на отца.

— Ну, честно говоря, это поставило меня в тупик.

Она засмеялась и провела пальцами по коническому желтоватому черепу.

— Хорошо, что у меня еще остались хоть какие-то секреты от тебя.

Он подал ей стержень.

— А можешь научить меня исцелять раны?

— Это Осору, кундалианское колдовство, — ответила Джийан очень серьезно. — Для в'орннов это опасные знания.

— Я буду осторожен! Клянусь тебе!

— А что ты будешь делать с такими знаниями, интересно?

Они шли по лоджии. Стены украшали поразительно изящные кундалианские фрески, описывающие происхождение Кундалы. Вот Миина одиноко парит в Космосе; вот Великая Богиня собирает космическое вещество, из которого Она породила Пять Священных Драконов; вот они, увлеченные Танцем Творения, образуют бесконечную Манделу — кончик огненного серповидного язычка к кончику чешуйчатого хвоста, — создавая планету Кундала по слову Миины; а вот, закончив с миром, они, повинуясь ее последнему приказу, выдыхают все вместе, создавая самый святой и священный предмет в кундалианской вселенной: Жемчужину. Самым диковинным было панно в правом нижнем углу. То ли его повредили раньше, то ли испортили в первые дни в'орннского завоевания, но разобрать изображение было невозможно. Аннон часто разглядывал бледные линии на стене, мысленно продолжал их, воображая огромных зверей, которые казались бы очень свирепыми, но были бы послушны его прикосновению и голосу.

Он указал на панно.

— Ты знаешь, что здесь должно быть нарисовано?

Джийан бросила быстрый взгляд на стену.

— Мы опаздываем, — сказала она отрывисто.

— Наверняка знаешь.

— У нас нет времени на праздные догадки. Твой отец рассердится, если я не приведу тебя прямо к нему, Аннон.

— Ребенком я был уверен, что здесь нарисованы звери, которые пугают всех, но защищают меня.

Она посмотрела на него с любопытством.

— Когда-то здесь были изображены раппы, колдовские существа, которые всегда находятся по правую руку Миины.

— Почему их не реставрировали, как остальные фрески? Художники забыли их вернуть?

Джийан вздохнула.

— Легенда гласит, что раппы виновны в гибели Матери здесь, в этом самом дворце, в день, когда появились в'орнны. Теперь рамаханы их презирают, вычеркнув из наших знаний и учения. Однако, насколько мне известно, после смерти Матери в Священное Писание внесли много изменений.

Аннон наклонил голову, набок, прислушиваясь к ее голосу, присматриваясь к выражению ее лица.

— Ты не веришь, что раппы злы?

— Нет, не верю. Но ведь у меня много странных идей, Аннон. — Она улыбнулась. — Несомненно, из-за того, что я так долго прожила среди в'орннов.

Он положил руку на полустертую фреску, словно мог ощутить что-то недоступное другим.

— Я тоже не считаю их злыми.

И снова Джийан посмотрела на него с любопытством. Он никогда не знал наверняка, как это понимать или как отвечать. Она словно бы смотрела на совершенно другого человека.

— Тебе хотелось бы увидеть, как выглядят раппы?

— А можно? — спросил он жадно.

Джийан сняла его руку с фрески и прижала свою. Когда она убрала руку, изображение на фреске восстановилось. Перед ними были два маленьких покрытых мехом существа с шестью ногами, длинными пушистыми хвостами, умными глазами и вытянутыми мордочками.

— Как ты это сделала?.. Джийан тихо засмеялась.

Они повернули за угол, огибая сад. Обычно во время таких прогулок они молчали; порой Аннон скучал, с нетерпением ожидая встречи с отцом. И всегда ему казалось, будто Джийан погружена в размышления или молитвы, из-за которых у него возникало странное чувство, будто он на мгновение оказывался в каком-то другом месте. Он словно слышал шорох невидимых вещей, шепоты давних времен, возможно, призраков кундалианского прошлого. Здесь у него возникало ощущение, словно он заблудился во сне: странное и знакомое сливалось, образуя что-то новое.

Внезапно Джийан повернулась к нему:

— Ты не ответил. Что бы ты делал с колдовскими знаниями?

— Я бы стал непобедимым. Мог бы выиграть любой бой.

— Великолепная причина скрыть от тебя подобные знания! А ты не... — Она замолчала и, схватив за руку, повернула его лицом к себе. — Что с тобой?

— Ничего, — солгал он. Проклятая рана, нанесенная гэрорелом, горела как огонь. Наклонившись, чтобы поднять стержень Кургана, он ощутил волну боли, и теперь она не отступала.

— Не лги мне, Аннон. Ты ранен.

— Я не ранен! — крикнул он. Он перешел на в'орннский язык, как делал всегда, когда злился на нее. Никто не должен знать, что произошло у ручья. Они с Курганом дали друг другу сэйгггон...

Джийан стянула с него куртку, увидела бирюзовую кровь, сочащуюся через шелковую блузу.

— Ах, Миина! И сколько ты собирался прятать это от меня?

— Пока Н'Лууура не погибнет в пламени! — выпалил Анннон, раздосадованный, что его поймали на лжи.

Она дала ему пощечину.

— Ты что, не знаешь, как ты дорог отцу? Мне? Если с тобой что-то случится...

— И что тогда? — крикнул он. — Что произошло бы? Отец горевал бы? Ты бы плакала? О да. Потому что это было бы концом династии Ашеров. Если у регента есть сын, власть переходит от отца к сыну. Но если бы я умер, кто наследовал бы отцу? Гэргоны выбрали бы другой дом, другую династию. Так что отец горевал бы о конце династии, а ты бы плакала, потому что отец разгневался бы на тебя. Он убил бы тебя за то, что ты не уследила за мной, за то, что позволила мне умереть!

Что-то странное и, возможно, запретное сверкнуло в синих, как свистики, глазах Джийан. Она притянула его ближе.

— О, милый, как же ты ошибаешься. Пойми...

По кварцитовому полу загрохотали сапоги, и Аннон почувствовал, как Джийан едва заметно вздрогнула.

— Маленький регент, твой отец велел привести тебя, как только ты появишься. — Глубокий громкий бас строй-генерала Киннния Морки раскатился по лоджии, как гром в ущелье. Он подошел, оглядел Аннона большими умными глазами, проанализировал позу и сделал вывод. — Что-нибудь случилось? Наследник регента заболел?

— Нет, строй-генерал, — ответила Джийан кротчайшим голосом. — Просто устал. Он и его друг Курган весь день охотились.

— А, охота! — прогудел Киннний Морка, ни разу не посмотрев на нее и не обратившись к ней. — Ты счастливчик, Аннон. А я, увы, застрял в убогой волшебной стройке, где столько света, воздуха и открытого пространства, что приходится еще больше работать, чтобы обеспечить требуемый уровень безопасности.

Уголком глаза он посматривал на Джийан, надеясь, что его плохо замаскированные колкости попали в точку. Аннон знал, что она не доставит ему этого удовольствия, и, к собственному удивлению, гордился ею.

— Я мечтаю об охоте! — гудел Киннний Морка. — Ты меня понимаешь, а? — Он похлопал Аннона по спине, отчего тот поморщился. Киннний Морка был чудовищно огромен, даже по в'орннским меркам. Джийан не была маленькой женщиной, и однако ее макушка едва доставала до груди строй-генерала. Хотя груди, конечно, видно не было. Она и все остальное было заключено в тонкой работы доспехи, украшенные грозными изображениями Энлиля. — Как-нибудь я сам возьму тебя на охоту — в горы Дьенн Марр, и, если повезет, мы добудем первиллона!

— Благодарю вас, строй-генерал.

— Пустяки, маленький регент! — Он с силой хлопнул Аннона по плечу огромной рукой, и юноша прикусил губу, чтобы удержаться от крика. — А теперь, думаю, вам двоим лучше идти. Регент ждет.

— Ты бы действительно поехал со строй-генералом на охоту? — спросила Джийан, когда они поднимались по Большой лестнице на второй этаж.

— Охотиться на первиллона? Конечно!

— Первиллоны — отвратительные, непредсказуемые звери, — Джийан покачала головой. — Не думаю, чтобы отец позволил тебе охотиться на такое опасное животное.

— Я уже прошел Каналообразование, — резко ответил Аннон. — Я, знаешь ли, не ребенок.

Она улыбнулась и, положив теплую руку ему на спину, провела его через секретный проем в стене: так можно было попасть в жилые помещения, минуя Большой Зал Приемов. Они оказались на другом балконе, поуже, но таком же светлом. Благодаря огромной стеклянной крыше стены были залиты ярким вечерним светом. Только когда дверь в комнаты отца осталась позади, Аннон спросил, куда они идут.

— Думаешь, я отведу тебя к Элевсину, всего залитого кровью?

— Не преувеличивай. Я говорил тебе, что рана ерундовая.

— И всерьез ожидал, что я поверю тебе? — Но она явно была рада, что он снова перешел на кундалианский.

Через наполовину скрытую в тени дверь на дальнем конце балкона она провела его в покои, которые Элевсин отвел Джийан. Здесь все было как до вторжения в'орннов. Аннон чувствовал слабый запах благовоний: апельсина и чернобыльника. Она осторожно сняла с него куртку и прилипшую к ране блузу. Аннон знал, что Джийан каким-то образом выпросила у его отца разрешение завести сад и тайно растит там душистые травы и странные, уродливые грибы. Он еще больше рассердился на Джийан из-за этой привилегии, какую никому из кундалиан не следовало бы предоставлять, — отчасти чтобы не думать об испуге в ее глазах, когда она увидела засохшую индиговую кровь и свежую лазурную, сочащуюся из раны.

— И это ты называешь ерундой?

Не говоря ни слова, она усадила его в странного вида кресло из гнутого дерева, в котором он оказался в полулежачем положении.

Побледневшая Джийан осторожно размотала промокший от крови жгут, который Курган сделал из своей блузы.

— О Богиня Небес, что ты с собой сделал? — Ее нежные пальцы осторожно исследовали раны. Аннон закусил губу. — Ты дрался? Курган тоже ранен?

Аннон отвернулся и ничего не сказал. Она наклонилась ближе.

— В ране что-то застряло, глубоко. Бок потемнел и весь распух. По-моему, началось заражение.

— Так почини его своим колдовством, — приказал юноша, сердитый из-за того, что она узнала о ране.

Минуту Джийан стояла, подбоченившись, и смотрела на него. Потом подошла к огромному деревянному шкафу, украшенному замысловатыми кундалианскими узорами, и рылась внутри, пока не нашла то, что искала. Вытащив кожаный мешок, она вывалила содержимое на пол.

— Богиня свидетельница, что бы ни произошло, я и не подозревала о неладном.

— О да, — сказал Аннон, уставившись на сводчатый потолок, — ты же всезнающая и премудрая.

Джийан знала, что в таком настроении с ним лучше не спорить. Она вытащила ступку и пестик, пакеты с корнями и лозами, незнакомыми ему сушеными цветами и плодами. Несмотря на возмущение, его восхищало, как уверенно и искусно она ломает, шинкует, наливает, насыпает, отмеривает ингредиенты в ступку. Ему хотелось спросить, что каждый ингредиент означает и почему она их использует, но пелена гнева покрыла сердца словно льдом. Ощущение было таким знакомым и успокаивающим, что он не нарушил бы его, даже если бы от этого почувствовал себя лучше.

Джийан начала толочь содержимое ступки пестиком, потом остановилась.

— Мне нужна свежая иноксия дурманная. Надо сбегать в сад. Я быстро. — Она произнесла заклятие исцеления. — До моего возвращения не двигайся, дыши глубоко и медленно.

Оставшись один, юноша продолжал разглядывать потолок, пытаясь понять, почему вообще сердится на нее. Возможно, Джийан чересчур носится с ним, но, в конце концов, это поручение отца. А что до раны, то, откровенно говоря, было очень больно. И хорошо бы, если бы перестало болеть. Решив быть любезнее, когда она вернется, Аннон неловко пошевелился и тихонько застонал.

Внезапно он напрягся и обвел взглядом комнату. Чем это пахнет? Он принюхался... корень горечавки! Острый корень горечавки! Откуда этот запах? Неужели Джийан готовит еще одно варево в другой комнате? Нет, запах доносился с балкона.

Медленно, неловко он выбрался из кресла. Тихо прошел по комнате и выглянул на узкий балкон. Повертел головой. Никого. С другой стороны, запах корня горечавки стал сильнее.

Аннон огляделся. Гранатовые лучи света заходящего солнца проникали через нижнюю четверть стеклянной крыши. Они висели в воздухе, как гобелены, сверкая на перилах из аммонового дерева, окрашивая ковровую дорожку на полу и стены.

Охваченный любопытством Аннон прошел до конца балкона. Солнечный луч высветил узкую полоску металла, которой он прежде не замечал. Здесь стена не была плоской; металлическая полоска выступала примерно на пару миллиметров. Аннон ухватился за нее и потянул, чуть не сорвав ноготь, когда пальцы соскользнули с гладкой поверхности. Аннон взялся поудобнее, надавил — и почувствовал, что полоска движется. Клин стены тихо повернулся. Открылась тайная дверь вроде той, через которую они с Джийан обычно проходили в жилое крыло дворца. Только об этой двери он не знал. Посасывая надорванный ноготь, Аннон засунул голову в щель. Бархатная тьма скрывала все, но запах корня горечавки усилился до тошноты. Юноша глубоко вдохнул более свежего воздуха на балконе и шагнул в темноту.

Он вытянул руки и нащупал что-то твердое: стены. На этом основании Аннон сделал вывод, что находится в узком коридоре. Осторожно двинулся вперед, все равно споткнулся на первых трех ступеньках, и только изо всех сил вцепившись в тонкие, холодные металлические перила, сумел не свалиться в бездну. Лестница оказалась спиральной, как раковина муодда. Черный как смоль воздух был зябким, едким, как кремний, и попахивал корнем горечавки.

Аннон спускался, пока не достиг маленькой треугольной площадки. Отсюда вниз уходили три лестницы — в трех направлениях. Он присел на корточки, начал шарить. Ступеньки были равной ширины и ничем не отличались друг от друга. Поскольку было непонятно, какая куда ведет, Аннон выбрал правую. Почувствовав запах корня горечавки, он поздравил себя с удачей — и вдруг застыл на месте.

Он ощутил что-то, хотя не мог бы сказать, что именно. Кожу на интимных местах предупреждающе покалывало.

Странная пульсация возникла где-то внутри. Недалеко внизу что-то ждало — что-то темное, огромное, вибрирующее. Пугающее. Юноша стоял очень тихо, сердца в груди колотились.

Аннону вдруг стало совершенно ясно, что идти дальше нельзя. Ощущение опасности захлестывало с головой. Он попятился и чуть не вскрикнул, когда ногой задел верхнюю ступеньку. Прикусил губу. Странная пульсация вернулась, стала сильнее, гораздо быстрее его собственного двойного пульса. Теперь ее очаг располагался под ребрами — в том самом месте, где застрял коготь гэрорела. Казалось, будто коготь объят огнем.