Ронин взлетел на четвертую ступень.

– Третья схватка закончена, – провозгласил сверху Эк. – Ящерица побеждает крокодила.

Ронин тем временем забрался на пятый уровень.

Уксмаль-Чак. Теперь против него – кремень. Свет от низкой и бледной луны, посеребрившей раскачивающиеся верхушки деревьев на западе, отражался слепящим блеском от высокой металлической маски.

Ночь уже шла на убыль. Приведет ли рассвет Тцатлипоку?

Зелено-голубой излом молнии осветил Священную Пирамиду. С вершины, из недр Храма Тцатлипоки, донеслись рокочущие раскаты.

Скрестив меч с изогнутым кремневым клинком Уксмаль-Чака, Ронин почувствовал, как усиливается боль в плече. Но он заставил себя идти вперед: его железная воля превозмогала страдания.

Пришло мое время, ожесточенно подумал он и издал боевой клич своих неведомых предков – крик решимости и мощи, упорства и силы.

Уксмаль-Чак как будто пришел в замешательство от этого жуткого крика, его атака чуть сбилась. Подняв свое кремневое оружие над головой, он обрушил клинок вниз и попытался при этом на ходу изменить направление удара, уловив движение длинного меча Ронина. Но у него ничего не вышло – меч пробил защиту и, отразив вертикальный удар, вонзился в центр высокой маски.

От этого яростного удара брызнули желтые и голубые искры, а Ронин, подавшись вперед, повел меч дальше – сквозь кость, плоть, снова кость… И вдруг Уксмаль-Чак растворился в воздухе, как дым. Раздался лишь резкий хлопок, словно лопнул раскаленный камень.

Ронин запрыгнул на шестой уровень.

– О нет! – вскричал Эк, и его голос уже не звучал монотонным распевом.

А снизу донесся отчаянный крик Кин-Кобы, пытавшейся поднять свое изломанное тело по ступеням центральной лестницы Священной Пирамиды.

– Значит, это все правда. То, что записано в Долгом Расчете Книги Балама, нельзя изменить…

Понял!

– Нет! – крикнул Ронин, встав на шестой ступени. – Я, рожденный в катун Ке-Ацатля, изгнанный вместе с Отцом моим из Ксич-Чи в катун Ке-Ацатля, я вернулся в катун Ке-Ацатля, как и было предсказано в Долгом Расчете в Книги Балама.

– Что?! – Эк вскинул руки. – Что это за сумасшедшие речи? Что известно тебе об Атцбилане, воин?

– Все! – воскликнул Ронин. – Ибо я – Направляющий Солнце!

– Нет! – завопил Эк. – Не может быть!

Ронин побежал по каменному выступу на шестом уровне, не сводя глаз с Ксиба-черепа, стоявшего на седьмой ступени. Поднялся свежий бриз. Ощутив его легкое дуновение, Ронин повернулся и разглядел на востоке – с такой высоты уже виден был горизонт над верхушками бескрайних джунглей – бледные полоски розового и серого перламутра. Первые предвестники рассвета, словно нанесенные на небосвод кистью неведомого художника.

– Вернитесь! – выкрикнула Кин-Коба. – Соединитесь!

Череп приблизился.

Ронин взобрался на седьмой уровень.

– О Тцатлипока! – Эк воздел руки к темным небесам. – Повелитель луны, полярной звезды и ночных глубин, дай нам знак: истинный ли Атцбилан вернулся или это всего лишь зарвавшийся самозванец?

Он был явно напуган, и Ронин этим воспользовался.

– Это я, Эк! Кто еще, кроме истинного Направляющего Солнце, устоит в священной игре против сил Тцатлипоки?

Он сблизился с черепом, и красный аспект божества, единого в четырех лицах, выхватил черную тонкую рапиру с рукоятью из слоновой кости и гибким лезвием.

Два неравных клинка сверкнули, скрестились.

– Убей его! – всхлипнула Кин-Коба. – Он не должен добраться до девятой ступени!

Даже с переломанным позвоночником она пыталась ползти по центральной лестнице – поверженный ягуар, царственный зверь, сохраняющий достоинство и перед лицом смерти.

Ронин сжимал меч обеими руками, отражая молниеносные удары рапиры, рассекавшей со свистом воздух. Оскаленный череп в красных одеждах плел затейливый узор из последовательных приемов – выпад, уход, выпад.

Словно два демона, бились они на седьмой ступени, выкладываясь без остатка, используя все приемы из своего боевого арсенала, и их смертельный стремительный танец был так же холоден, точен и геометрически выверен, как и безмолвный каменный город, притаившийся далеко внизу. Они вертелись и проводили атаки, раскачивались и кружили, пристально следя друг за другом, выискивая то единственное мгновение колебаний, малейший трепет век, означающий ослабление концентрации, – знак, который явится предвестием гибели одного из них.

Восточный ветер усилился, порывы его раздували алые одежды черепа, развевали длинные волосы Ронина.

Снова в ночи разнеслись возбужденные крики Эка:

– Тцатлипока, услышь призывы детей Твоих, нас, служивших Тебе неустанно и верно в бесконечных катунах Времени. Этой ночью победа должна быть наша, ибо вновь пришло время Твое – время вернуться в Ксич-Чи, возлюбленный город Твой! И с приходом Твоим в город вернутся и поклоняющиеся Тебе, и будут они идти по потаенным тропам вместе с рыщущим Чакмоолем, и будут служить Тебе до скончания времен. Помоги нам сейчас одолеть Твоего врага!

Полыхнула зелено-голубая молния, и Ронину показалось, что отчаянный призыв Эка был услышан таинственным богом, потому что атака черепа неожиданно сделалась более яростной. С каждым выпадом он становился сильнее, и Ронину пришлось отступать по каменной ступени – все дальше и дальше под неудержимым напором, ошеломившим его. Оскаленный череп вырисовывался пятном тьмы на фоне перламутровой ночи, его рапира выписывала смертоносные траектории, которые ничто не могло остановить.

Отдаленный зов промелькнул искрой в сознании, когда узкое жало рапиры устремилась к нему – успокаивающий звук, напоминающий ровный шум ливня. Ронин ощутил непонятные содрогания, странные толчки в глубинах естества. Мозг как будто взорвался молниеподобными стрелами мыслей, красно-желтыми вспышками, перекрывающими друг друга. Его захлестнул поток энергии, умножающейся с каждой секундой в геометрической прогрессии.

Он даже не сделал попытки отпарировать удар. Рапира устремилась в сердце.

Словно во сне, Ронин поднимал длинный меч все выше и выше, чуть под наклоном, пока клинок не встал под нужным углом с гармоничным звенящим вздохом, подобным совершеннейшему музыкальному аккорду, возносящемуся чистым эхом в бесконечность небес.

Меч как будто сделался живым. Он, кажется, упивался смертельной схваткой. Впечатление было такое, что по клинку пробежала рябь предвкушения, когда первые лучи восходящего солнца упали на его искрящуюся поверхность расплавленным алым металлом. Ронин ощутил вибрацию неудержимой энергии. Все его тело налилось силой.

Длинный клинок плыл в розовом свете, с его мерцающего острия сорвалась стрела ослепительного света, напоенного солнечной энергией, заливающей горизонт на востоке. Стрела вошла в горло под черной оскаленной маской черепа.

– Ох!

Этот короткий жалобный вскрик, слетевший с губ бога, утонул в шуме ветра, налетевшего с востока. Маска нелепо раздулась и разлетелась, точно разбитый стеклянный кубок. Обезглавленное тело Ксиба тяжело рухнуло вниз и покатилось по каменным ступеням, переворачиваясь и кувыркаясь в вихре алых и серых тонов.

А Ронин, исполненный кипучей силы, дарованной ему солнцем, вскочил на восьмой уровень и дальше, без передышки, – на последний, девятый. На вершину Священной Пирамиды Тцатлипоки.

Перед ним возвышался Эк в черных легких и тонких одеждах, развевающихся на его худощавом теле. Он швырнул в Ронина плоский камень в форме полумесяца. Камень ударил в клинок, меч со звоном упал на камни.

Ронин, однако, не растерялся. Метнувшись вправо, он подхватил огромный зажженный светильник и бросил его в облаке голубого пламени и красных углей в лицо Эку.

Лицо вспыхнуло и загорелось с сухим необычным треском.

Ронин быстро поднял меч, вложил его в ножны и повернулся. Взгляд его скользнул мимо пылающей фигуры Эка, и тут он увидел…

Тело раскачивалось, словно, сделавшись вдруг невесомым, попало в перекрестные токи ветра.

Ронин смотрел.

Из почерневшего, дымящегося провала между широких плеч донесся противный скрежет, словно внутри конвульсивно сжались какие-то гигантские челюсти. Ни на что не похожий, нечеловеческий вопль вырвался навстречу ночи, уже отступающей перед рассветом, и самый воздух над высокой фигурой заколыхался и задрожал так, что Ронин на мгновение перестал различать происходящее.

Воздух очистился. Эк исчез.

Воссоединившись, четверо братьев из Старого Времени – четыре воплощения божества – стали едины. Перед Ронином стоял Ксаман-Балам, Рука темного Тцатлипоки, вдохновитель Раскола, инициатор кощунственного искажения священной Книги Балама, жрец ночи.

Рожденный на западе, где всегда царит тьма, предстал он в одеждах настолько темных, что они поглощали свет. Его огромная голова, посаженная на широкие могучие плечи, представляла собой морду свирепого ягуара. Атавистическое видение Чакмооля, воплощение его Господина: красная, с желтоватыми подпалинами, с острыми желтыми клыками и круглыми желтыми с черным глазами, свирепыми и немигающими.

Ронин, в котором еще пульсировала энергия, все-таки понял, что с его стороны было бы самонадеянно даже предположить, что он устоит в схватке с этим зловещим богом. Ему противостояла сейчас небывалая, ужасающая сила, и тело его содрогалось от исходящих от нее токов.

Перед ним стояла сама смерть. Жизнь отодвинулась куда-то… за пределы воображения…

Огромные звериные челюсти Ксаман-Балама открылись. Из разверстой пасти вырвался звук, который не слышал, наверное, ни один смертный. Этот кошмарный рев врезался в барабанные перепонки, словно тысячи тонких кремневых ножей.

Это был голос последнего из великих богов Ксич-Чи, и Ронин содрогнулся, ощутив свою слабость при первых же знаках силы, находящейся за пределами человеческого понимания. Но когда Ксаман-Балам шагнул к нему, он вынул меч и приготовился к схватке, заглянув внутрь себя и настроив смятенную душу на темное странствие смерти.

Ксаман-Балам приближался, воздев руки со скрюченными когтями, упирающимися в ладони. Ронин еще крепче сжал бесполезный меч, напряг мышцы для последнего – бессильного – удара и поднял клинок.

Но бог неожиданно остановился, и Ронину потребовалось несколько долгих мгновений, чтобы понять, что Ксаман-Балам пренебрег его жалкой потугой на противостояние и сейчас возносит молитву.

Ронин повернулся лицом к восходящему солнцу.

С востока мчался сгусток слепящего света, словно кусок огня отделился от солнца. Извиваясь в воздухе, он приближался, вырастая в размерах.

Искрясь и пульсируя.

Теперь Ронин увидел, что это огромный змей, покрытый переливчатыми перьями всех цветов радуги. Змей направлялся прямо к вершине Священной Пирамиды Тцатлипоки. Ксаман-Балам стоял неподвижно, словно пронзенный смертельной стрелой.

Откуда-то снизу донесся голос:

– О, Ксаман-Балам, пришел наш конец! С возвращением в мир Атцбилана вернулся и его Отец, как это было предсказано в Долгом Расчете!

Это была Кин-Коба – с лицом, исполненным благоговения и боли, бледным, прекрасным и страшным.

– Кукулькан вернулся в Ксич-Чи! Мы погибли!

Огромная голова змея, точная копия полустертых каменных изображений на стенах храма с обезглавленной статуей, нависла над Ксаман-Баламом. Громадное тело искрилось, извиваясь в воздухе. Трепетание его перьев было подобно вихрю.

А потом трепещущие кольца сомкнулись и заключили темного бога в свои объятия. Ронин смотрел, как переливчатое тело змея сжимает, сдавливает Ксаман-Балама… свирепые челюсти скрежещут, и голова Чакмооля в муке откидывается назад, а ноги приподнимаются над холодными камнями его излюбленной пирамиды.

Черный бог издает вопль – пронзительный крик, вспарывающий небеса.

А Кукулькан все сильнее сжимает свои мерцающие кольца.

Время, кажется, остановилось.

А потом солнечный змей говорит:

– Спрячь меч, сын мой.

Ронин убрал меч в ножны и протянул вперед руку в перчатке из шкуры Маккона – в знаке дружбы, ладонью вверх.

Ладонь наполнилась рубиновым светом, настолько насыщенным, что ему было больно смотреть в его пылающую глубину.

А потом свет сорвался с кончиков его напряженных пальцев и, словно жгучая кислота, выплеснулся в круглые глаза бога с головой Чакмооля.

Полыхнуло жаром.