Ронин оглядел палубу «Киоку». Все матросы были вооружены. Первый помощник уже расставил половину команды вдоль левого борта. Все было готово к тому, чтобы встретить идущих на абордаж.

И вот послышался грохот моря, словно яростная волна обрушилась на каменистый берег, и три обсидиановых изваяния нависли над ними, заслонив угасающее солнце. Тени от вражеских мачт перечертили «Киоку» кровавым знамением.

Воздух наполнился свистом абордажных крюков, что посыпались черным дождем, утягивая за собой толстые веревки. «Киоку» содрогнулась, словно животное, пойманное в силки, ее нос на мгновение выскочил из воды и тут же рухнул в набегающую волну. Палубу окатило морской водой, а потом на нее хлынули птицеподобные твари.

Выхватив меч, Ронин спрыгнул с высокого полуюта и врезался в самую гущу неприятеля. С высокими пронзительными криками странные воины рассыпались в стороны под его стремительным натиском.

Сначала Ронин пытался достать их ударами в корпус, но очень быстро сообразил, что они хорошо защищены своей черной броней, и сменил тактику боя. Одним движением он снес голову первого подвернувшегося противника. Брызнули осколки желтой кости, ошметки серой и розовой плоти. Перья всколыхнулись, и вверх ударил фонтан темной крови, нагнетаемый умирающим сердцем. Воздух наполнился нестерпимой вонью.

Ронин рубил и рубил, не давая себе передышки. Его длинный обоюдоострый меч сверкал платиновой косой среди копошащейся массы птицеподобных воинов. Артерии у него вздулись – он старался вдыхать поглубже, чтобы восполнить израсходованный кислород. Теперь, когда его клинок покрылся капельками крови и частицами мозга, к нему пришло ощущение завершенности. Он как будто смотрелся в бесчисленный зеркала, и сила его отражений укрывала его плащом неизбывной мощи, не давая ему уставать и делая неуязвимым.

Теперь странные воины попытались рассеяться, чтобы избежать его бешеного напора, но Ронин отрезал им путь к отступлению. А тех, кому все-таки удалось ускользнуть от него, встретили клинки матросов.

Когда схватка чуть поутихла, Ронин оглянулся и увидел Мойши. Штурман так и остался на полуюте и сейчас защищал свой участок кривым палашом. На секунду группа нападавших закрыла ему вид, но потом он разглядел рядом со штурманом и Моэру. Она прорубалась сквозь гущу врагов с мастерством и сноровкой, немало его удивившей.

Но сейчас не было времени на восторги. Над ним просвистели сразу три клинка. Легко уложив этих троих, Ронин пробился сквозь еще одну тесную группу и, оказавшись на небольшом открытом пространстве, быстро огляделся. Похоже, матросы держались неплохо, но к ним приближались еще два корабля. Их абордажные кошки уже взметнулись в воздух. Минута-другая, и воины с этих кораблей тоже вступят в битву.

Он принялся пробиваться к правому борту в надежде перерубить хотя бы несколько канатов с тем, чтобы оттянуть прибытие подкреплений. Но птицеподобные воины угадали его намерение и сомкнули ряды, преградив ему путь.

– Мойши! – крикнул Ронин сквозь шум сражения. – Канаты по правому борту!

Оставив противников на Моэру, штурман спрыгнул на главную палубу. Его массивное тело превратилось, казалось, в таран из железных мышц и несгибаемой воли.

Вложив палаш в ножны, Мойши отбрыкнулся ногой от подбежавшего было воина, проворно вскочил на ванты и пробрался над схваткой к середине корабля. Там он выхватил кинжал с медной рукоятью и принялся обрезать туго натянутые веревки. Одна за другой они падали в море, но вражеские корабли подходили все ближе, и новые кошки взметнулись над бортом. Отразив очередной удар, Ронин присел и сорвал с себя промокший от крови плащ, который уже начинал стеснять его движения. Взявшись за меч обеими руками, он ударил в стык панциря нападавшего. Тот пронзительно вскрикнул и зажал рукой бок. Хлынула кровь, и он рухнул на колени. Ронин развернулся и отсек следующему противнику его острое рыло. Его обдало фонтаном крови, словно горячим снегом.

Ронин с трудом пробивался к Мойши сквозь ряды неприятеля. Он шел напролом. Его клинок разрубил нагрудную пластину у одного из воинов с черного корабля. Ронин сорвал ее и, не прерывая движения, резко ткнул своим трофеем назад, разрубив яремную вену у противника, налетевшего сзади. Потом он уложил еще двоих. Повсюду слышались вопли и трепыхались перья. Его руки со вздувающимися буграми мышц сделались липкими. Пот смешался с кровью врагов.

Вскоре он уже был у мачты. Кучи трупов росли. Палуба под ногами становилась опасно скользкой. Рядом с собой он заметил высокую фигуру, рубившую птицеподобных воинов; увидел краем глаза, как чей-то длинный клинок сносит оперенную голову. Ронин рванулся вперед, снова вклинившись в нестройные ряды неприятеля, а потом что-то с ним произошло. Он рухнул на колени, кашляя и тряся головой. В глазах заплясали искры. Все поплыло. Ронин попытался сфокусировать взгляд, но не смог. Он видел только расплывчатые очертания какой-то неясной тени. Он ощутил во рту вкус крови и грязи. Она была теплой и шевелилась, как будто живая. Ронин сплюнул и попытался подняться, но поскользнулся на вязкой жиже, разлитой по палубе. Зрение наконец прояснилось. С палубы на него осуждающе смотрела отрубленная голова в искрящемся оперении. Кто-то бросил ее в меня, сообразил он как будто в тумане. Но кто?

Он смахнул со лба пот и кровь, стекавшие на глаза, поднял взгляд… над ним нависало перекошенное лицо старшего помощника.

У него действительно не было нижней челюсти. На загорелой коже очень четко выделялись белые шрамы, живые и даже как будто пульсирующие. Зрелище было не самым приятным – выпуклые рубцы походили на вздувшиеся у покойника вены. Они тянулись от исковерканной верхней губы через провал в переносице к островку зарубцевавшейся ткани под правым глазом.

Первый помощник рассмеялся странным шелестящим смехом и поддал ногой голову в перьях. Она полетела Ронину в грудь. И в этот момент он все понял. Он увидел яркую вспышку света, отразившегося от искусственного левого глаза. Мысли его обратились вспять – он как будто вернулся в тот день, когда две фелуки, слившись в единое целое под порывами завывающего студеного ветра, мчались по бескрайнему морю льда; когда два могучих бойца сошлись в последнем бою, один – за власть, а другой – за свободу, и жестокая эта схватка была поединком света и тьмы. Ронин тогда одолел Фрейдала, саардина по безопасности Фригольда. Все решил беспощадный удар в лицо.

Ронин был уверен, что Фрейдал мертв, что он наконец отомстил за друзей, замученных и погубленных саардином. Он перебрался на свой корабль, обрубил канаты и еще долго смотрел вслед фелуке, уносящей в ледовую даль труп – как он тогда думал – врага и застывшего как изваяние писаря, неподвижного и безмолвного.

Но оказалось, что Фрейдал выжил.

Саардин занес ногу для следующего удара, целясь в ребра Ронина с таким расчетом, чтобы сломать их, но Ронин успел увернуться.

Он вскочил на ноги и поднял выпавший меч.

– Иди сюда, – прошипел Фрейдал.

У него был изуродован рот, и слова получались тяжелыми, искаженными, как бы и нечеловеческими.

– Иди ко мне и прими свою смерть.

Он поднял клинок. Однако Ронин остался на месте. Саардин сам шагнул к нему. Со звоном скрестились мечи.

– А где Боррос? Его я тоже должен найти и уничтожить.

– Боррос мертв. Теперь он свободен от своего страха и недосягаем для твоего меча.

Фрейдал сделал выпад, но Ронин уклонился, легко парировав удар.

– И ты думаешь, я тебе поверю? Предатель! Ты осквернил Закон Фригольда. За этот проступок одно наказание – смерть.

– И ты, узнав этот мир, по-прежнему держишься за Закон Фригольда?

Сверкали мечи, слышалось горячее дыхание, мышцы работали неустанно, глаза напряженно искали слабые места в обороне противника.

– Этот мир лишь подтверждает силу Закона. Не будь ты таким идиотом, ты бы давно это понял. Здесь царят хаос, война и смерть. Люди мрут прямо на улицах, в грязи и собственных нечистотах. Мы, из Фригольда, выше всей этой скверны. Закон – вот наш господин; и лишь потому, что Закон существует, нас не касается эта грязь. Но я не надеюсь, что ты поймешь. Ты вернулся к животной жизни – а только так я могу определить существование на Поверхности, – когда был еще в Фригольде. Ты всегда был чужаком среди нас. Он опять сделал выпад.

– Ты нарушил Закон, и теперь ты умрешь.

Фрейдал нанес мощный удар, целясь Ронину в бок. При этом он крутанул клинок в попытке обойти блок, поставленный Ронином. Но тот ощутил силу натиска и вместо того, чтобы отбить удар, просто отпрянул в сторону. Противники сцепились, закрывшись мечами. Теперь их лица находились буквально в нескольких сантиметрах друг от друга.

– Ты думал, что я погиб, – прошептал Фрейдал в лицо Ронину, – но я выжил. Даже после твоего подлого удара. Я цеплялся за жизнь, я не мог умереть, не завершив свою миссию. Меня спасла сила моей правоты. Только она поддержала меня, а потом мой писец вскрыл себе вены и отдал мне свою кровь. Он понимал, в чем состоит его долг. Он питал меня своим теплом и жизнью своего тела, чтобы свершился Закон, чтобы я выжил и смог отыскать вас с Борросом и свершить правосудие.

Фрейдал вырвался, сделал обманный выпад, метнулся в противоположную сторону и добавил:

– Закон всегда торжествует. Порядок всегда победит в схватке с хаосом!

Он прорвался сквозь защиту Ронина. Острие его клинка вспороло ткань на рубахе и полоснуло по коже. Ронин поднял меч, ослабив силу удара, и не отступил.

– И ты еще называешь себя мужчиной? – вскричал Фрейдал. – Трус! Почему ты не нападаешь?

Шепот над ухом – мягкий шелест со стальной сердцевиной. Ронин явственно слышал слова Саламандры, своего наставника по практике боя: «В бою, мой мальчик, побеждает не обязательно тот, чья рука сильнее. Сначала ты оцени возможности противника. Оставайся на месте. Не нападай, но и не отступай. Представь, что ты камень, и будь скалой, о которую бьется противник, и тогда ты увидишь его слабые места. А потом, мальчик мой, когда его разочарование неизбежно обернется яростью и реакция у него замедлится, если у тебя достанет ума, ты непременно найдешь путь к победе».

Ронин был хорошим учеником, он твердо усвоил уроки сенсея. Вот почему он стоял на неверной палубе, в тени обсидиановых кораблей, странные паруса которых закрывали небо, и отражал все броски Фрейдала, не переходя в наступление. Он парировал могучие горизонтальные удары, коварные режущие косые и колющие вертикальные, беря на заметку все ложные выпады и движения. Он мастерски удерживал выверенный баланс боя, который и делал сражение на мечах столь сложным искусством, возносящим лучших своих исполнителей на высоту, недосягаемую для обычного воина. И уже очень скоро Ронин распознал правду – в этом ему помогло не только пристальное наблюдение за стилем Фрейдала, но и те истины, которые саардин изрекал с такой торжественной убежденностью. А еще он инстинктивно почувствовал, что Фрейдал – очень опасный противник. И вовсе не потому, что саардин так искусно владеет мечом. Его главная сила была в его непоколебимой вере в свою правоту, в железную непреложность Закона. Он не был наемником. Наемника, даже искусного, победить нетрудно. Фрейдал был фанатиком, слепо преданным своему делу. И именно эта слепая вера питала его силой и волей к победе. Фрейдал превратился сейчас как бы в живое олицетворение Фригольда, утратив все человеческие черты. Но Ронину это тоже придало решимости. Теперь он должен был победить. Не Фрейдала, а то бесконечное зло, которое воплощал в себе Фригольд.

Фрейдал сделал еще один ложный выпад, но вместо того, чтобы провести удар, швырнул в Ронина меч и, не прерывая движения, ударил его в горло сжатыми кулаками, одновременно врезав коленом в живот. Ронин отлетел назад, ударившись о перила вдоль борта. У него перехватило дух, из глаз брызнули слезы. Он судорожно хватал ртом воздух, пытаясь заставить легкие работать. Здоровый глаз Фрейдала недобро сверкнул. Саардин со всей силой ударил Ронина по затылку. Ронин упал на колени.

Взглянув на него, Фрейдал по-волчьи оскалился, наклонился и поднял упавший меч Ронина. Неторопливо, едва ли не с нежностью прикинул его вес и оценил балансировку. Когда Ронин поднял голову, саардин ударил его по лицу тыльной стороной ладони.

Теперь он держал меч Ронина двумя руками и медленно заносил его над головой для решающего удара. Клинок сверкнул по всей длине – стрела ослепительной молнии, устремившаяся к земле.

Ронин попытался сфокусировать взгляд, но сумел разглядеть только размытую тень, нависшую над ним, и белый отсвет, больно бьющий по глазам. Мир утратил цвета и оттенки. Остались два бесформенных черных пятна, две противостоящие друг другу воли, скрепленные белой сверкающей линией.

Его пальцы в перчатке из шкуры Маккона превратились в стальные копья, а тело как будто само устремилось вперед, без осознанного волевого усилия. Что-то темное и нехорошее как будто взорвалось внутри и утробно взревело, отозвавшись протяжным эхом в потоке ветра, пропитанного звериными запахами. В глубинах соснового бора тряхнул рогами могучий Олень, черный, величественный и пугающе первобытный.

Одновременно с движением возникло странное ощущение, как будто в нем что-то срослось, и он наконец обрел целостность. Промельк белого клинка, растопыренные пальцы, поднятые вверх, жестоко-злорадное лицо Фрейдала, его изумление, едва ли успевшее зародиться, потому что пальцы уже вонзились ему в глаза. Черное на белом; белое на черном. Свист бессильного теперь клинка, словно писк умирающего насекомого.

Фрейдал закричал. Противный, дребезжащий звук, исполненный боли и страха. Голова его дернулась. Он подался назад, инстинктивно пытаясь освободиться. Но ужасное оружие не отпускало – неумолимое, словно сталь, оно продвигалось все дальше. Кожа неведомого существа, чуждого этому миру, жгла плоть, пронзая ее насквозь. Потом пальцы согнулись, раздирая мягкую ткань. Резкий рывок – и они прошли сквозь скулу, сорвав лицо саардина, как маску.

Мир на мгновение замер, а потом на Ронина обрушились звуки, как волны огня, выражение предельной муки, свежая гробница, запечатанная последним, разбившим череп ударом. Кулаком в перчатке – в самую середину изуродованного лица. Зубы посыпались, как расколотые орехи. Бездыханное тело рухнуло. Содержимое кишечника непроизвольно изверглось. Вонь поднялась невыносимая.

Никогда еще смерть врага не приносила Ронину такого удовлетворения.

Он не сразу пришел в себя, но постепенно шум битвы прорвался к нему, возвращая Ронина к реальности, и до него наконец дошло, что Мойши выкрикивает его имя. Повернув голову, он увидел, что штурман едва удерживает напор птицеподобных воинов, которые не давали ему обрубить оставшиеся веревки, заброшенные с двух других обсидиановых кораблей. Вырвав свой меч из безжизненных пальцев злосчастного саардина, Ронин устремился штурману на помощь. Один из «пернатых» попытался преградить ему путь, но Ронин лишь усмехнулся и рубанул по панцирю странной твари с такой силой, что броня просто слетела. Мгновенно обезглавив противника, Ронин рванулся к корме, размахивая на бегу мечом.

Раскидав птицеподобных воинов, он добрался до Мойши, и они уже вместе, стоя спина к спине, принялись отбиваться от неприятеля, напирающего сплошной стеной. Быстро справившись с этой задачей, они начали судорожно обрубать туго, до звона, натянутые веревки. Матросы на обсидиановых кораблях уже подтягивали их шхуну к себе. Черные блестящие корпуса, в которых отражалась переливчатая рябь воды, приплясывали над волнами, нависая над правым бортом.

Пока Ронин с Мойши рубили веревки, Моэру, уже очистившая полуют, пробилась по кормовому трапу на главную палубу, увлекая за собой группу матросов. Они перемахнули через левый борт и запрыгнули на палубу первого обсидианового корабля.

Но тут снова нахлынули «пернатые», и Ронин, предоставив Мойши обрезать веревки, развернулся и встретил нападавших. Его меч превратился в сверкающую дугу – окровавленный серп, собирающий горячую алую жатву из плоти и кости.

И вдруг он почувствовал, как содрогнулась палуба. Воздух наполнился свистом – это за поручень правого борта зацепились новые крючья с веревками. «Киоку» угрожающе закачалась. Ронин взглянул наверх, испугавшись, что начался шторм, но увидел лишь небо, по которому плыли вполне безобидные пышные облака, гонимые слабым попутным ветром. Золотисто-лиловый мир готовился встретить закат. Море было спокойным, однако под ними оно бурлило и вздымалось волнами, словно вокруг бушевала буря.

Все сильнее раскачивал их океан, пока веревки, связывавшие «Киоку» с обсидиановыми судами, не лопнули. Как необузданный дикий скакун, шхуна высоко задрала нос над ложбинами волн.

Свободны.

Ронин, приникший к поручню вдоль правого борта, осмелился посмотреть вниз. Вода бурлила вокруг «Киоку», черная и блестящая, словно со дна поднималось морское чудовище неимоверных размеров. Глубина дышала движением и мощью.

«Киоку» рванулась вперед, подхваченная беспощадным напором очередной исполинской волны, которая, вздыбившись, со страшным ревом накрыла один из обсидиановых кораблей. Он тут же исчез под бурлящей поверхностью моря. Пенящиеся буруны потащили «Киоку» дальше, и только теперь Ронин оглядел свой корабль.

– Мойши! – заорал он. – Где Моэру?

Сражение на борту «Киоку» почти закончилось. Мойши как раз добивал последнего противника. Повернувшись к Ронину, штурман вытер пет со лба. Кровь и грязь стекали ручьями по его рукам. Промокшая рубаха прилипла к груди.

– В последний раз я ее видел, когда она увела группу матросов на вражеский корабль, капитан.

Ронин помчался по палубе, перепрыгивая через трупы, мысленно окликая Моэру, распихивая матросов, еще сражающихся с «пернатыми», не обращая внимания ни на своих, ни на врагов. В конце концов он убедился, что ее нет на борту, даже среди убитых и раненых. Тишина у него в сознании обернулась похоронным безмолвием.

Он побежал обратно к Мойши, который уже созывал матросов.

– Разворачиваем «Киоку»! – крикнул Ронин. – Она осталась на одном из тех кораблей.

Штурман окинул его мрачным и пристальным взглядом.

– Я не знаю, что нас оторвало от этих судов, капитан, но оно спасло нам жизнь.

Он повернулся и посмотрел на высокую черную воду за правым бортом.

– Взгляните туда, капитан. Видите? Мы не можем вернуться.

Четырехугольные паруса со злобно ухмыляющимися птицами быстро таяли вдали.

– Сейчас «Киоку» ведут не течения и не ветры. Какая-то сила из глубины тащит нас вперед, и, пока она нас не оставит, нам придется смириться с тем, что вы сейчас не капитан, а я не штурман.

– Мойши…

– Дружище…

Видимо, разглядев неподдельную боль на лице своего капитана, штурман положил руку ему на плечо.

– Смотрите сами. Думайте головой, не сердцем. Мы бессильны.

Жива она или погибла, утонула в бушующем море или захвачена в плен птицеобразными воинами…. теперь уже не узнать. Словно откуда-то издалека до Ронина донесся зычный голос Мойши:

– За борт, ребята! Бросайте все в море! Приступаем к очистке палуб!

Вытерев о ближайшее бездыханное тело свой окровавленный меч, Ронин вложил его в ножны. Он осторожно прошел по заваленной трупами палубе, поднялся на высокий полуют, вцепился окаменевшими пальцами в кормовой поручень и вперил невидящий взгляд в бурлящую воду. За спиной слышались всплески: «Киоку» освобождалась от мертвецов. Трупы кружились среди темных пенящихся волн и уходили под воду.

Теперь они были уже далеко – эти кошмарные обсидиановые корабли, гибнущие в неестественном шторме, – и Ронину вдруг показалось, что заходящее солнце слегка потускнело, хотя перед его оранжевым ликом не пробежало ни тучки. Он напряг слух и как будто расслышал вдали ни на что не похожий высокий вой, неровный и тонкий, все дальше и дальше, а впрочем, кто она мне… и что мне до нее?..

– Капитан, – окликнул его Мойши.

Ронин спустился по трапу и присоединился к штурману, руководящему уборкой.

«Теперь вы отмщены, друзья. Смерть Фрейдала не вернет тебя к жизни, Сталиг; и тебе, Боррос, легче не станет. И все же… – Он оторвал взгляд от серебрящейся сине-зеленой поверхности моря, чтобы украдкой взглянуть на Мойши. — Он вспомнил, как тот положил ему руку на плечо. Вспомнил тепло, исходившее от широкой ладони. – …И все же себя не обманешь. Следят ли покойные за делами живых, этого мы никогда не узнаем. Но я отомстил, потому что я должен был это сделать. Прежде всего – для себя. И почему-то мне кажется, что они здесь, где-то рядом. Что им пока еще не все равно. Что же, прощайте, друзья. Можете спать спокойно».

Но в глубине души Ронин понимал, что это только начало, и месть еще не свершилась. Ненависть, что пылает в его душе неутоленным огнем, не погаснет, пока он не встретится с Саламандрой. Потому что еще не оплачены все счета. Потому что бледное и прекрасное лицо К'рин все время стоит у него перед глазами – лицо любимой сестры, погибшей от его собственной неведающей руки, – и только кровь его бывшего наставника смоет мучительное воспоминание о той дьявольской ловушке, которую расставил ему этот изощренный охотник. Раненный в самое сердце, но не побежденный, Ронин тогда все же сумел разжать челюсти хитроумного капкана, а теперь надо было придумать, как загнать самого охотника и расплатиться сполна. За все.

С палуб убрали последние трупы. В сражении полегло почти полкоманды, но, как вроде бы между прочим заметил Мойши, «пернатые» потеряли в полтора раза больше. Теперь моряки забрасывали за борт ведра, зачерпывали морскую воду и лили ее на широкие палубы до тех пор, пока по стокам не перестала течь кровь людей и тварей с обсидианового корабля.

Черное неестественное течение, к которому вскоре присоединился и свежий попутный ветер, продолжало гнать «Киоку» почти точно на юг. Поначалу они еще как-то пытались свернуть в сторону, но даже дополнительные брам-стеньги не замедлили их стремительного движения. В конце концов Мойши сказал Ронину, пожав плечами:

– Нам остается одно: запастись терпением и ждать. Стихию нам не побороть.

И Ронин, который давно уже научился склоняться перед неодолимыми и непостижимыми силами, пусть с неохотой, но все-таки согласился со штурманом.

Он еще долго стоял неподвижно, безмолвно взывая к Моэру. Соленый ветер трепал его плащ. Потом Ронин очистил разум от всех посторонних мыслей и приготовился принять ответ.

Молчание. Полное и безысходное.

Почти всю его жизнь смерть была где-то рядом, поблизости. Она всегда забирала у Ронина самых близких, самых дорогих людей. Человек ко всему привыкает… и все же сейчас он никак не желал примириться с уходом Моэру. Ее аромат, ее голос в его сознании – они не хотели ни таять, ни расплываться неуловимыми воспоминаниями, хотя Ронин и понимал, что среди воинов с обсидиановых кораблей ей не выжить. «Пернатые» явно не намеревались брать пленных. Они напали на «Киоку» с единственной целью – перебить всех до единого на борту.

Он наконец оторвался от перил.

Самое лучшее – если бурлящее черное море забрало ее к себе.

Дни и ночи тянулись мучительно медленно или же пролетали почти незаметно – это зависело от настроения. Ронин вообще перестал заходить к себе в каюту. Теплыми ночами при свете мерцающих звезд он мерил шагами палубу, и тяжелая поступь его сапог не давала заснуть матросам в кубрике.

Днем он обычно спал, укрывшись за бизань-мачтой, пока тени от облаков и искрящийся солнечный свет медленно проплывали над ним. Иногда он вообще не ложился. В такие дни Ронин либо часами точил свой меч, либо забирался на ванты и долго всматривался в ровный горизонт. Пил он немного, ел еще меньше и не слушал Мойши, который из кожи вон лез, чтобы разговорить его.

Постепенно вода становилась прозрачнее и зеленее, а сразу после заката она отливала размытым свечением. Солнце днем припекало, ночи стали заметно теплее.

Все чаще им попадались стаи летучих рыб. Они выпрыгивали из воды, сверкая серебристыми спинами. Чаще всего они появлялись по утрам или по вечерам. Мойши сказал, что это – хороший знак. Ронин, однако, не обратил на него внимания, погруженный в свои темные, потаенные мысли.

Ровно через семь дней после первого появления летучих рыб примерно в полулиге по правому борту показался странный столб воды. Точно дрожащий, сверкающий мост, на поверхность всплыла громадная иссиня-черная туша, отличающаяся при всей своей кажущейся неуклюжести неким своеобразным изяществом. Ее здоровенный хвост взвился в воздух и завис там, трепыхаясь. Время как будто застыло. А потом море сомкнулось над этим загадочным существом, и оно скрылось из виду, взметнув серебристую водную пыль.

В тот же день они увидели птицу – первую птицу с тех пор, как «Киоку» вышла из Хийяна, города-порта на западном побережье континента человека, – первую птицу за девяносто дней. Это была довольно крупная чайка с белыми и пурпурно-серыми крыльями. Она дважды облетела вокруг брам-стеньги на грот-мачте, заложила крутой вираж и улетела на восток.

Мойши велел рулевому держать курс по ней.

Влажная темная ночь. Бегущие в небе тучи закрыли месяц и звезды. Непроглядная тьма. Впередсмотрящие не заметили ничего. И если б не чуткий нос Мойши, Ронин бы в жизни не догадался о том, что они подошли к земле.

Но уже очень скоро до корабля донеслись тоскливые крики чаек, круживших над невидимыми утесами. Земля!

Ронин стоял рядом с Мойши на палубе, объятой бархатной тьмой и жарой.

– Это Ама-но-мори?

Это были первые слова, произнесенные Ронином за много дней.

– В целом мы шли в правильном направлении, капитан. Я, как мог, постарался подправить курс, но… – Мойши пожал плечами.

– Тогда это скорее всего не то.

– Капитан, перед нами – земля, не обозначенная на картах. А что мы знаем про Ама-но-мори? Что это остров, не обозначенный на картах.

– Логика неубедительная.

И снова Мойши пожал плечами.

– К сожалению, дружище, больше нам не на что опереться.

Он дал матросам команду лечь в дрейф.

На рассвете, когда спокойное море окрасилось розовым светом и матросы убрали топсели, «Киоку» подошла к земле.

Это был холмистый участок суши изумрудно-зеленого цвета. Очевидно – сплошные джунгли, дремучие и непролазные. Слева по борту на голом мысе громоздились синие скалы, над ними с криками вились чайки. Справа тянулся широкий пляж, наплывающий им навстречу.

Как зачарованный, Ронин смотрел на открывшуюся перед ним картину, не в силах оторвать взгляд от этой раскинувшейся полумесяцем цветущей земли, поднимающейся из океанских глубин. Неужели это и есть Ама-но-мори, родина легендарных буджунов? Неужели его путешествие подошло к концу?

Берег заметно приблизился. Мойши приказал лечь в дрейф. Матросы побежали по вантам. Потом штурман велел сделать первый замер глубины.

Цвет моря постоянно менялся: вода становилась то серо-зеленой, то бело-голубой. Наверное, именно из-за этой частой смены оттенков вахтенные и не успели поднять тревогу. Но, как бы там ни было, корабль не смог лечь в дрейф; вероятно, «Киоку» попала в приливную волну. Неожиданно близко загрохотал прибой, и Мойши закричал рулевому:

– Лево руля!

Но уже было поздно что-либо менять. Рулевой резко вывернул штурвал, однако «Киоку», влекомая силой могучей стихии, так и мчалась вперед. Штурман бросился на помощь, рулевому, они вдвоем налегли на штурвал, но это им ничего не дало.

Спустя буквально мгновение «Киоку» на полном ходу налетела на зазубренный коралловый риф, верхушка которого не доходила до поверхности моря какие-то шесть футов, не больше. Шхуна взвилась на дыбы, словно раненое животное. Раздался оглушительный скрежет – это сорвало киль. Корпус пробило тут же. Корабль содрогнулся и развалился на куски с такой неожиданной быстротой, что разлетавшиеся во все стороны обломки дерева и металла насквозь пробивали тела моряков, пытавшихся спастись, спрыгнув в воду.

Последовал мощный взрыв, и бурное море поглотило всех. Волны швыряли матросов, которым посчастливилось не попасть под обломки, прямо на риф, и их тела разрывало в клочья.

Ронин упал в воду, но при этом он постарался расслабиться полностью, заставляя себя не напрягать мышцы – ни в коем случае не напрягать. Это единственный шанс уцелеть. Тело должно оставаться вялым, хотя разум вопил об обратном, пытаясь мобилизовать все силы на борьбу со стихией. Повсюду кружились обломки злосчастной шхуны, темные и зазубренные, в облаке кипящих пузырьков. Морская соль разъедала глаза, но Ронин сделал усилие над собой. Глаза надо держать открытыми, чтобы успевать уворачиваться от обломков, которые могут прижать тебя своим весом к морскому дну. И еще один важный момент – не пропустить коралловый риф. Если напорешься на него, с тебя заживо сдерет кожу. И тогда уже все. Конец.

Вдохнув побольше воздуха, Ронин нырнул, стараясь как можно глубже уйти под воду, подальше от этой ужасной круговерти.

Бесконечная синева, пестрая и мельтешащая, растворила перспективу. Стало прохладнее. Ронин сосредоточился на приливном потоке, подхватившем его. Где-то в коралловом барьере должен быть проход, и поток пронесет его через этот проход. Он понимал, что не сможет бороться с морем. Надо просто поддаться ему и плыть. Вместе с ним.

Пенящиеся пузырьки обволакивали его тело. Легкие уже начинали болеть. Ронину очень хотелось отстегнуть меч, который с каждой секундой становился все тяжелее. Потом свечение ушло, смытое другим потоком, и синева сделалась еще гуще. Над головой заплясали тени, увеличенные до гигантских размеров водяной линзой. Впереди, преграждая путь, как-то вдруг вырос багровый коралловый риф. Ронин продолжал плыть вместе с потоком, чувствуя, как его пробирает леденящий озноб. Легкие у него горели. Горло сдавило. Вот бы сейчас открыть рот и вдохнуть воздух… которого здесь нет, осадил себя Ронин, борясь с неодолимым позывом дышать. Поток, несший его на риф, увеличил скорость. Ронин мысленно застонал, глаза у него вылезали из орбит. Все быстрее, быстрее… Губы сами раскрылись, готовясь ко вдоху. Ронин стиснул зубы.