Взгляд Джейка вернулся к спящей Блисс. Кто она на самом деле, эта девочка из его далекого детства? Она давно уже переросла ту роль, в которой он привык ее воспринимать. Он понимал, что надо заставить ее выполнить данное ему обещание. Хватит с него всяких тайн. Он не любил вопросов, на которые не мог найти ответа. Он предпочитал озадачивать других. Наверно, и эту черту он унаследовал от матери, Афины Ноулан Ши. Даже умирая, она не открыла ему его истинного имени:

Джейк Ши.

Он стал Джейком Мэроком, но теперь, чувствуя на ладони тяжесть фу, он подозревал, что на свете были еще кое-какие люди, знающие его истинное имя. Кто эти люди? Можно предположить, что Мэрокам было известно его происхождение. А еще кому?

Фу.С самого рейда на Дом Паломника все события вращаются вокруг этого обломка жадеита цвета лаванды: исчезновение Марианны, действия Ничирена, даже появление Блисс. Она знала о пропаже фу, посылала его за ней в Японию. Откуда она узнала? Что она знала об этой реликвии такого, чего не знал он?

Он пересек комнату. Когда он проходил мимо Блисс, его тень упала на ее лицо. Она проснулась и увидела его.

— Джейк.

Блисс спала телешом. Плечи и частично грудь высовывались из-под смятого покрывала. Она не пошевелилась, чтобы прикрыться.

— Ты хорошо выспался?

Этот простой и естественный вопрос вызвал новый приступ чувства вины: спал с ней лучше, чем когда-либо с Марианной.

— Всю ночь ворочался с боку на бок, — ответил он. — Сны замучили.

— Неправда, — мягко возразила она. — Я два раза просыпалась, чтобы проверить, все ли с тобой в порядке. Ты спал, как младенец. Ни разу не пошевелился. Все тревожные морщинки разгладились на твоем лице.

Он сел к ней на кровать.

— Я хочу напомнить тебе о твоем обещании, Блисс. Расскажи мне все.

Она взглянула на него, как мать смотрит на обеспокоенного чем-то ребенка. Села, обхватив колени руками, прижавшись к ним грудью. Ее темные как вороново крыло волосы упали ей на лицо.

— Послушай сначала сказку, которую мне часто рассказывал в детстве отец, — сказала Блисс. — В одной из северных провинций, где зимой мороз надолго сковывает землю, жил да был лис. С утра до ночи он бегал по лесу, добывая пропитание для себя и своей подруги, которая мало того, что была беременной, но и еще страдала от смертельного недуга. Зима выдалась малоснежной и голодной, вот и приходилось лису уходить все дальше и дальше от норы в поисках съестного.

Однажды он пробегал мимо фермы и, заметив в заборе дыру, проник внутрь. Покрутив носом туда-сюда, он живо нашел курятник. Так и стал с тех пор он наведываться на эту ферму, каждый раз таская по курице. Фермер ставил капканы, каждый раз все более мудреные, но лис, от которого всецело зависела жизнь его подруги и еще нерожденного отпрыска, не попадался. Тогда фермер, плюнув на механические ухищрения, взял в руки топор и засел с вечера в курятник, намереваясь подстеречь вора.

И вот, когда лис сунул морду в дыру в стоне курятника, чтобы утащить очередную курицу, фермер набросился на него с топором. Хотя лису и удалось избежать прямого удара, но топор все-таки вскользь задел его. Истекающий кровью лис бросился наутек. Ночь была лунная, и фермер, идя по кровавому следу, пришел к лисьей норе, вырытой под корнями старого дуба.

С помощью своего топора фермер попытался расширить вход в нору так, чтобы можно было пролезть внутрь и добить зверя в его собственном доме. Однако корни столетнего дерева не поддавались топору и скоро усталость и ночной холод заставили фермера отступить от своего первоначального намерения. Однако он не ушел, решив довести до конца начатое дело. Он устроился у входа в нору и стал ждать. Когда лис появится — а он не мог не появиться, поскольку каждое животное должно питаться, — топор обрушится на его голову и положит конец его преступной деятельности.

Целую ночь просидел фермер у входа в лисью нору, но никто из нее не вышел. Утро перешло в серый день, день — в вечер, а вечер — снова в ночь. Голодный и озябший, фермер махал топором, чтобы согреться. И вот наконец он услышал шорох глубоко в норе и притаился, замерев с поднятым наизготовку топором. Скоро он смог рассмотреть черную мордочку, усы зверя и его горящие глаза, фермер приготовился нанести свой смертельный удар.

Но в последний момент он удержал орудие убийства буквально в сантиметре от головы жертвы. Потому что это был не лис, который каждую ночь совершал набеги на его курятник, а крохотный лисенок, бока которого еще блестели от материнской слюны. Пошатываясь на нетвердых ножках, он выбрался из норы, щурясь на свет божий.

Фермер сразу понял, что перед ним сиротка, потому что родители его, будь они живы, ни за что не отпустили бы его. Отец его, наверное, умер от раны, а мать, скорее всего, умерла еще раньше.

И фермер положил топор на плечо, наклонился, подхватил дрожащего лисенка поперек живота и отнес его к себе на ферму. Там он выкормил его, вырастил и научил стеречь ферму от вторжений ночных грабителей. Таких, каким был его отец. Что молодой лис и стал делать в меру своих способностей, а они у него были, надо сказать, недюжинными.

Блисс протянула руку и погладила Джейка по щеке.

— Терпение, любимый. Самое надежное оружие праведных — это терпение.

— Вряд ли меня можно причислить к праведным, Блисс. — Он отвел ее руку от своего лица. — Я хочу получить ответы хотя бы на некоторые из моих вопросов. Сейчас.

— Сейчас, сейчас, сейчас. Иногда европеец так из тебя и прет, Джейк.

Джейк как-то сразу притих.

— Что ты этим хочешь сказать?

— О Джейк, я знаю насчет фу. Неужели ты думаешь, я не знаю, что ты наполовину китаец?

— Мэроки...

— Мэроки привезли тебя из Шанхая, когда твоя мать умерла.

Он уставился на нее.

— А это откуда тебе известно?

— Моя мать тоже из Шанхая. И она знала твоего отца. Настоящего отца.

Джейк встал с кровати. Притянул к себе Блисс. Так и стояли они, обнаженные, залитые светом утра. Весь Гонконг лежал у их ног. Сквозь туман вырисовывался пик Виктории.

— Блисс, ты ускользающий призрак. Сама призналась недавно.

— В этом мы с тобой похожи. Ее запрокинутое лицо, золотое от солнечного света, и иссиня-черные распущенные волосы, отгораживающие их от всего остального мира, как занавес.

— Фу.Каково ее назначение?

— Фу является ключом в тайный крут — йуань-хуань.

—Крут? Какой круг?

— Кружок, — поправила она. — Основанный твоим отцом.

— Ничего не понимаю.

— Никто из членов этого тайного кружка не понимает полностью его структуры и назначения. Части стыкуются вместе, чтобы составить единое целое. Как осколки фу.

—Это не мой осколок. Он принадлежит Ничирену. Мой достался мне от родителей. Настоящих родителей. Не знаешь ли ты, откуда у него этот осколок?

— Если бы я это знала, я знала бы все.

— Мы с Ничиреном... — Он не договорил, отвернулся в окно, из которого открывался вид на город и на гавань. — Мне не дает покоя мысль, что, раз это его осколок, то мы с ним являемся частью чего-то... такого же уникального, как фу. — Он снова повернулся к ней лицом. — Он сейчас здесь, в Гонконге. Мне сказали, что он часто наведывается сюда. И знаешь, с кем он здесь встречается? С Верзилой Суном.

— Это твой приятель.

— Ты и это знаешь. Так на кого же ты работаешь?

— Тебе я такого вопроса никогда не задавала.

— Я полагаю, ты это уже и так знаешь.

— Знаю я или не знаю, — сказала она без всякого нажима, — но я никогда не просила тебя раскрыть секрет, который ты обещал беречь. Почему ты просишь это сделать меня?

— Потому что ты обещала открыть его мне. Ты сказала, что скажешь мне все.

— Я и скажу. — Она опять прикоснулась к его щеке. — В свое время. — Она поднялась на цыпочки, прижалась губами к его жестким губам. — Терпение, Джейк. На кого бы я ни работала, моя работа направлена на наше выживание. Хочешь помочь мне в этом?

Ее темные глаза встретились с его глазами, и такая сила была в ее взгляде, что он не нашелся, что ответить.

Более двадцати минут потратил Цунь Три Клятвы, чтобы наладить радиосвязь с Пекином. Из-за атмосферных помех на северо-востоке сигнал колебался, как пламя свечи на ветру, и, даже когда контакт был установлен, голос в наушниках был нечеткий и часто неразборчивый.

Цунь Три Клятвы сидел на корме пятиметровой лорки, стоящей на якоре в устье небольшой речки примерно в шестнадцати морских милях от Гонконга. Он каждый раз менял место во время своих регулярных — раз в три недели — сеансов радиосвязи, но никогда не выходил за пределы района, который хорошо знал. Устанавливать передатчик на джонке в Абердинской бухте была рисковано, и он считал, что лорка в местности, которую он знал как свои пять пальцев — это оптимальный вариант.

— "Тихоокеанский союз" скупил все важнейшие пакеты акций Пак Ханмина, — мрачно сообщил он в микрофон.

— Хорошо, — сказал знакомый голос. По привычке они говорили на мандаринском диалекте.

— Клянусь духом Белого Тигра, за последние сто тысяч акций была хорошая драчка. Блустоун и Эндрю Сойер бились не на живот, а на смерть, прежде чем они достались Блустоуну.

— Еще лучше.

— Лучше? Будь ты трижды неладен со своим «лучше»! — крикнул Цунь Три Клятвы в микрофон. — Я утратил контроль над своей компанией!

В ответ послышалось какое-то кваканье: Цунь забыл, что из соображений безопасности они должны менять частоту каждые шестьдесят секунд. Крутанув в сердцах ручку настройки, он попросил повторить.

— По этому поводу можешь не переживать. Все идет нормально в Гонконге. Мой план реализуется, несмотря на недавние проколы. К сожалению, не могу этого сказать по поводу событий на этом конце линии. Меня здорово теснит министерская клика.

Цунь Три Клятвы сидел, сгорбившись, перед передатчиком.

— Насколько серьезна угроза?

— Настолько серьезна, что хоть гроб заказывай. Чем все это закончится, пока сказать трудно. На какой день ты назначил заключительное совещание?

— На послезавтра. Можем мы тебе чем-нибудь подсобить отсюда? Лично я могу что-нибудь для тебя сделать?

— Как дела у Блисс?

— Она с Джейком. — Цунь вздохнул. — Убит Дэвид Оу, друг Джейка.

— Кем?

— Куорри.

— Понятно. Химера зашевелилась. Мы уже в заключительной фазе. Обязательно свяжись с Блисс. Логично предположить, что следующей мишенью Химеры будет Джейк.

— Все сходится в одну точку, не так ли? — с горечью в голосе сказал Цунь Три Клятвы.

— Так и было задумало.

— Но не кажется ли тебе, что слишком много переменных величин в нашем уравнении?

— Переменные величины уже возникали не раз. И они ничего не изменили.

— Ничего не изменили? А смерть Марианны Мэрок? А смерть Дэвида Оу тоже ничего не значит? А сколько еще было смертей, о которых я ничего не знаю?

— Мы говорим сейчас о будущем Китая... Возможно даже, всего мира. Что значит по сравнению с этим смерть горстки людей?

Цунь Три Клятвы покачал головой.

— Но ведь должна же остаться в тебе хоть крупица человечности! Неужели для тебя все люди только шашки в твоей игре, которыми можно манипулировать, как вздумается?

— На этой доске разыгрывается будущее Китая. Вот и все.

— А твоя семья? — Цунь Три Клятвы сто раз давал себе зарок не поднимать этого вопроса. Это бессмысленно и, даже более того, это нечестно. Но он просто не смог сдержаться. Он обязан подумать о Блисс. О ее чувствах. — Что стало с твоей семьей? Великий Будда! Ты только посмотри, что со всеми нами сделала твоя одержимость!

Молчание.

Треск эфира, свидетельствующий о том, что где-то далеко бушуют грозы.

Привет, Генри, — сказал Энтони Беридиен, поднимая глаза от стола, заваленного папками. Он всегда говорил, что только в окружении папок он чувствует себя уютно. В них кровь, разгоняя которую по системе Куорри, он поддерживает в созданном им агентстве жизнь. — Что, уже пора? Вундерман кивнул.

— Давно пора. Я знаю, что ты очень занят последнее время, и поэтому не тревожил тебя до последней минуты.

За спиной Беридиена было окно, из которого отрывалась роскошная панорама Белого Дома, сияющего своими будто алебастровыми стенами в последнем свете хмурого дня, и розария в цвету на знаменитой лужайке. Людей, вечно толпящихся на тротуаре перед входом в резиденцию Президента США, отсюда видно не было: само здание загораживало их.

Беридиен вышел из-за стола и потянулся.

— Знаешь, я почти ничего не могу делать с тех пор, как вы с Роджером установили свою сверхбдительную систему безопасности. Вы даже кабинет врача вывели на видеомонитор!

— Просто предосторожность, сэр, — небрежно бросил Вундерман.

— Тоже мне предосторожность! Я в сортир не могу сходить без ощущения, что за мной не следит камера, и где-то на мониторе не дается крупным планом, как я расстегиваю ширинку! Великий Боже, даже старине Айку не требовалась такая система безопасности! А ведь тогда была война!

Вундерман улыбнулся, шагая вниз по коридору рядом с шефом.

— Наверно, генералу Эйзенхауэру не приходилось иметь дело с Даниэлой Воркутой.

— Ох уж эта чертова Внешняя разведка! — пробурчал Беридиен. — Добраться бы до Воркуты вместе с Карповым! Уж я бы их поимел как следует!

Он приложил ладонь к двери в конце коридора, вызывая лифт.

— Я задействовал Аполлона, — сообщил Вундерман. — Это мой актив: вхож в самые высокие кремлевские кабинеты, имеет надежную крышу. Я полагаю, мы подошли к такой критической точке, что можем себе позволить его разоблачение.

Двери из полированной бронзы открылась, и Беридиен шагнул в лифт, бросив на своего спутника испытующий взгляд. Нажал на самую нижнюю кнопку.

— Нашего ферзя — на ихнего?

— Да, сэр, коли на то дело пошло. Размен ферзей.

— Ты подкармливал Аполлона столько лет, Генри. Уверен ли ты, что мы можем им пожертвовать таким образом?

— Может быть, до жертвы дело не дойдет. Аполлон чертовски умен. Он может выкрутиться, не скомпрометировав себя, после того, как разделается с Воркутой.

Беридиен покачал головой.

— Чтобы он улизнул из святая святых КГБ? Он даже не относится к этой организации! Риск слишком велик, Генри.

— Сейчас для нас устранение Воркуты представляет большую важность, чем разведывательные данные Аполлона.

— Очень жаль, что ты со мной не посоветовался, прежде чем начинать операцию.

— Чтобы ты приказал мне не трогать Аполлона?

— Мы потеряем его, Генри. Потеряем жучка, которого нам удалось посадить за портьеру в самом высоком кабинете в Кремле!

— А если мы не устраним Воркуту, некому будет пользоваться информацией, полученной через этого жучка. Всего нашего агентства не будет!

Они прошли мимо двух охранников в крыло, где находился медицинский профилакторий. Едва закрыв за собой дверь кабинета врача, Беридиен начал раздеваться.

— В любом случае, — сказал он, завершая разговор, — я боюсь, что наша потеря окажется невосполнимой.

Облачившись в белый халат, застегивающийся сзади, Беридиен подошел к кушетке и устроился на ней, зашипев, когда почувствовал под собой холод клеенки.

— Могли бы придумать какие-нибудь средства подогрева, черт бы их побрал! Все-таки в XX веке живем! — пробурчал он сердито.

Тут и врач появилась, войдя через другую дверь. Ее темно-русые волосы были стянуты на затылке в аккуратный пучок. Высокие славянские скулы не нуждались в ухищрениях косметики. Вундерман любовался ее длинными ногами, когда она шла к кушетке, на которой возлежал Беридиен.

Осмотр проходил как обычно: глаза, нос, горло, легкие, кровяное давление, почки. Вундерман не спускал глаз с ее ножек, когда она суетилась подле босса, а особенно когда она нагибалась. Наверно, занимается теннисом. Как Донован.

— Вы практически здоровы, — сказала она, закончив осмотр. Вундерман слышал, как врач скрипит пером, заполняя карточку Беридиена. — Но у вас, похоже, небольшая простуда. А может, грипп в начальной стадии. Ничего серьезного, но я вам сделаю укольчик. Для профилактики. Это только витамины. При вашем ненормированном рабочем дне они не помешают.

Беридиен заворчал.

— Вы можете сесть, — бросила она через плечо. Вундерман перевел взгляд на ее аккуратный задок. Стоя у сверкающего никелем и стеклом стола с различными флакончиками, колбочками и пузырьками, она доставала шприц. Проткнув иглой пробку в небольшом пузырьке, она перевернула его вверх донышком, потом потянула за поршень шприца, засасывая прозрачную жидкость.

— Минуточку, — сказал Вундерман. Подойдя к столику, он взял опустевший пузырек. Он внимательно изучил список витаминов, обозначенных на этикетке. Потом посмотрел в спокойные карие глаза врача и кивнул.

— Хорошо.

От нее пахло хорошим мылом.

Она подождала, когда Вундерман вернется на свое место у стены, затем достала ватку, намочила ее в спирту и, продезинфицировав мясистую часть руки Беридиена, воткнула туда иглу шприца.

Беридиен отвернулся, когда игла прокалывала кожу, иначе он заметил бы нехорошую улыбочку, появившуюся на лице врача, когда она нажимала пальцем на поршень.

— Это недолго.

Слова будто упали в тишину комнаты.

Беридиен повернулся к ней, и она добавила:

— Не более трех минут.

— Трех минут до чего? — спросил Беридиен.

— До вашей смерти, директор.

Вундерман в два прыжка очутился рядом с ними.

— Что? Да вы шутите, доктор? Я...

Но яд уже начал парализовывать центральную нервную систему, и Беридиен уже не контролировал голосовые связки. Его рот комично открывался и закрывался.

— Да нет, не шучу, — ответила врач. — Да вы, наверно, уже в этом сами убедились. — Она протянула руку, приподняла пальцем веко. — Ага, зрачки уже расширились.

Она говорила спокойным, четким голосом робота.

Вундерман оттолкнул ее.

— Энтони!

— Он вас уже не слышит, — сказала докторша. — Он умирает.

— Что?

Вундерман смотрел в глаза Беридиена, уже затуманенные, бессмысленные. Закусив до крови губу, он крикнул:

— Какого черта! Что с ним?

— Отравлен, — спокойно объяснила докторша. — Я его Ливия.

Выхватив из наплечной кобуры малокалиберный пистолет, Вундерман три раза выстрелил в упор. Пули отбросили ее к стене. На удивленном лице врача красовались три черные дырки.

Затем он бросился к красной кнопке, имеющейся в каждом из рабочих помещений Куорри, независимо от Функционального назначения комнаты. Нажав на нее три раза, он крикнул в телефонную трубку:

— Тревога! Нет, не учебная, а боевая! Совершено покушение на директора! Повторяю: боевая тревога! Всем немедленно явиться в комнату профилактория!

Через минуту двери с шумом распахнулись и в комнату ворвались служащие Куорри. Над их головами видеокамера бесстрастно фиксировала каждую деталь происходящего.

Он заказал пьяные креветки.

В первый раз сэр Джон Блустоун отведал этот китайский деликатес в Тайбее много лет назад.

Пьяные креветки были любимым блюдом некой молодой женщины, отличающейся необычайным аппетитом как к вкусной пище, так и к сексу. Как других людей тянет после занятий любовью выкурить сигарету, так ее тянуло скушать две-три пьяных креветочки.

В память далеких дней своей разудалой молодости Блустоун всегда по торжественным случаям заказывал это блюдо. Приобретение контрольного пакета акций Пак Ханмина, конечно, можно было рассматривать как торжественный случай, и он, не мешкая, пригласил Т.И. Чуна отметить его.

Оба тай-пэнясидели напротив друг друга за столиком в «Джумбо» — самом большом из плавучих ресторанов в Абердинской бухте на южной оконечности Острова. Естественно, они сидели не на третьей палубе, куда водили заезжих гвай-ло,а внизу. Даже отсюда из широкого окна открывался роскошный вид на бухту, город и пик Виктории, возвышающийся над ним.

Блустоун поднял стакан с виски — «Джонни Уокер» с черной этикеткой — и чокнулся с гостем. Сам бы он предпочел выпить шампанского по такому случаю, но он хотел показать, что по своим вкусам он настоящий китаец.

— За человека, без помощи которого мне бы никогда не удалось заполучить Пак Ханмин! — провозгласил он.

Это было, конечно, не совсем точно. Правда, Т.И. Чун помог ему весьма существенно, взяв на себя труд в непосредственном приобретении акций, но главным образом Блустоуну следовало благодарить не его, а своих новоявленных благодетелей.

Сначала, когда его банкиры уведомили его, что некая компания скупает долговые обязательства «Тихоокеанского союза пяти звезд», он встревожился. Особенно в свете того, что он ничего не знал о компании «Йау Син-Кьюн».

Но банкиры успокоили его, убедив, что эта компания не имеет ничего общего ни с Цунем Три Клятвы, ни с Эндрю Сойером. Более того, они уведомили его, что «И.С.К.» заготовила документ, по которому он может оплачивать свои долги, исходя всего из четырнадцати процентов. Это было на целых четыре пункта ниже того, что он выплачивал до настоящего времени. Но за это фирма просила десять процентов «Тихоокеанского союза».

Блустоун, который последние месяцы не вылезал из финансовых затруднений, не мог не признать, что с ним обходятся по-божески. Могло бы быть и хуже. В конце концов, с десятью процентами акций они не смогут диктовать политику, и, если вмешательство «И.С.К.» выведет его из финансового тупика, он возблагодарит судьбу за такой подарок. Он уже несколько месяцев собирался признаться своему Источнику в своих трудностях, да все не решался.

И тогда он решил взвалить на «Йау Син-Кьюн» оплату последней порции Пак Ханмина. Почему бы и нот? Им нужны доходы с «Тихоокеанского союза» или не нужны? Так пусть они за это потрудятся!

И его план сработал. Не прошло и суток после того, как он отправил телеграмму в «И.С.К.», как пришли и денежки, и очень выгодный контракт, по которому он должен будет выплатить заем через доходы с Пак Ханмина. На это он просто не мог не согласиться, хотя подозрительность его не прошла. Дело в том, что он по-прежнему не знал, кто стоит за таинственной гонконгской фирмой «Йау Син-Кьюн», хотя и предпринимал отчаянные попытки узнать это. Но он успокоил себя, сказав, что будет продолжать «раскопки» и рано или поздно что-нибудь да откопает по поводу своих благодетелей. А пока придется принять все как есть на их условиях.

Но говорить об этом Т.И. Чуну, он, конечно, не собирался. Чем меньше китаец знает о делах Блустоуна, тем лучше. В конце концов, партнером Т.И. Чуна был Блустоун, а не «Тихоокеанский союз». Тем более, что до Пак Ханмина ему вообще никакого дела не было: эту компанию Блустоун не хотел уступать никому.

— Без вашей помощи и без поддержки триады Хак Сам на Новых Территориях я бы не сумел провернуть эту сложную операцию.

Т.И. Чун скупо улыбнулся.

— Судьба, мистер Блустоун. Хак Сам, с которой вы поддерживаете деловые связи, без сомнения, была рада разрешить ваши проблемы на Новых Территориях. Совместные предприятия — это, как говорите вы, американцы, его хлеб с маслом. В том районе по-прежнему трудно работается, и люди там по-прежнему нервничают, хотя договор с КНР и дает некоторые надежды. Что касается меня, то я всегда рад сотрудничать с такой мощной фирмой, как «Тихоокеанский союз».

Официант принес еду. Морское ухо в черном бобовом соусе и гарупа с молодыми побегами бамбука и бутонами тигровой лилии. Оба мужчины ели молча, их палочки так и мелькали. Чай оставили на потом. Пока в бутылке оставался виски, Блустоун не забывал время от времени наполнять стаканы.

Наконец официант подошел к их столу, таща за собой небольшую тележку, на которой стояло нечто, напоминающее маленький аквариум. В нем в морской воде лениво плавали отборные креветки.

Ловкими, точными движениями официант достал из-под аквариума большую металлическую чашу, установил в центре стола и налил в нее литра два белого вина. Затем он стал вылавливать с помощью бамбукового ситечка плавающих креветок и бросать их в чашу с вином. Когда он переселил туда все двадцать четыре штуки, он взял свою тележку и с достоинством удалился.

Блустоун посмотрел на Т.И. Чуна и увидел, что его взгляд обращен в окно. Не на Абердинскую набережную, а на плавучий городок хакка.Блустоуну показалось, что он смотрит на джонку Цуня Три Клятвы.

— Да, на этот раз мы здорово его нагрели.

Т.И. Чун повернулся к нему.

— Кого нагрели?

— Цуня Три Клятвы, — ответил Блустоун. Он был немного раздосадован тем, что его гость не обратил должного внимания на деликатес. — Мы нанесли ему серьезный удар. Пак Ханмин был одним из его любимых проектов. А мы с вами его забрали у него.

Т.И. Чун опять улыбнулся, но на этот раз Блустоуну было абсолютно не ясно, что у него на уме.

— Да, — подтвердил он. — Серьезный удар, без сомнения.

Блустоун перевел взгляд на металлическую чашу. Движения плавающих креветок были уже не такими уверенными.

— Посмотрите, — указал он пальцем, — они уже порядком наклюкались.

Т.И. Чун поднял свой стакан.

— Как и мы с вами.

Блустоун улыбнулся, но в глубине души это замечание ему не понравилось. Он с деловым видом помешал вино в чаше.

— Поскольку наше партнерство теперь сцементировано Пак Ханмином, — сказал Т.И. Чун, наблюдая за танцем креветок, — пора устроить трехстороннюю встречу с участием Туна Зуб Акулы.

Глаза Блустоуна погрустнели.

— Почтенный Тун человек занятой.

Ну уж нет! -подумал Т.И. Чун. — Не удастся тебе сохранить Хак Сам для себя одного. Я и здесь-то сижу главным образом, потому, что хочу установить отношения с драконом этой триады.

—Все мы занятые люди, мистер Блустоун. Но если мы хотим, чтобы наше партнерство процветало, то надо быть ближе друг к другу. Без этого мы будем просто даром терять время.

— Я подумаю, каким образом это можно организовать.

Но по его тону Т.И. Чун понял, что ни о чем подобном он думать не собирается. Надо раздразнить его аппетит, -подумал он.

— У меня есть конкретная идея, — сказал он, — каким образом Тун Зуб Акулы может нам помочь справиться.

— Справиться с чем? — спросил Блустоун. Кажется, я его поддел, -подумал Т.И. Чун.

— Не с чем, мистер Блустоун, а с кем! С Цунем Три Клятвы. У меня на уме новое приобретение. В Новых Территориях. Но у местной администрации, я слышал, какие-то недоразумения с триадой Хак Сам.

Блустоун задумался. Чем скорее мы свалим Цуня Три Клятвы, тем лучше. Тогда самые прибыльные компании откроют нам свои объятия: кого хочешь выбирай. Имы с Т.И. Чуном скупим их точно таким же образом, как мы приобрели Пак Ханмин. В конце концов, именно ради этого я и вступил с ним в партнерство. «Тихоокеанский союз» не имеет наличности. У Т.И. Чуна же денег куры не клюют. Но рано или поздно браки по расчету кончаются разводами, и к этому моменту я должен урвать для себя как можно больше.

— Пожалуй, — сказал он, — я смогу уговорить Тупа Зуб Акулы уделить нам немного своего драгоценного времени. Как-нибудь на следующей неделе мы пообедаем вместе.

— Прекрасно, — сказал Т.И. Чун.

Сэр Джон Блустоун заглянул в металлическую чашу, потирая руки.

— Я полагаю, что наша еда достигла нужной степени опьянения.

С этими словами он запустил руку в чашу, выловил одну наклюкавшуюся креветку и, откусив ей голову, со смаком начал жевать ее нежное, белое мясо.

Верзила Сун, дракон гонконгской триады 14К, был человеком занятым. Оно и понятно: его триада была самой крупной и могущественной во всей Колонии Ее Величества.

Многие годы 14К вела кровопролитную войну с шанхайской триадой Зеленый Пан за контроль над извилистыми улочками города. В конце концов создалось какое-то патовое положение, мучительное для обеих сторон, которое сумел разрядить Джейк, недавно назначенный руководителем гонконгской базы Куорри.

Примерно через месяц после прибытия в Гонконг он встретился с Верзилой Суном и предложил заключить взаимовыгодный договор между его триадой, с одной стороны, и Куорри — с другой. Идея заключалась в том, чтобы 14К осуществляла охрану домов, занимаемых агентами Куорри и членами их семей. За это Джейк обещал не только хорошо оплачивать эти услуги, но и передавать руководителю триады всяческую информацию, имеющую жизненно важное значение для него.

Уже через шесть месяцев после заключения этого союза баланс сил начал явно клониться в сторону 14К. В результате между Джейком и Суном возникли хорошие отношения, переросшие в настоящую дружбу.

Сун Бо-хань был самым молодым и низкорослым вожаком в истории этой триады. Потому он и получил свое прозвище «Верзила». В деле реорганизации и усовершенствования работы он за семь лет своего лидерства сделал больше, чем его предшественники за семь десятилетий. Такая деятельность означала такой плотный график, что другой бы выдохся за неделю.

Но, несмотря на всю свою занятость, Верзила Сун всегда находил время для Джейка Мэрока. С самой их первой встречи Сун находился под обаянием личности американского агента, хотя он всегда старался скрыть это от него, боясь, как бы это не поставило его в невыгодное положение при обсуждении вопроса об оплате услуг его триады.

Первым делом Джейк решил наведаться в его офис на фабрике игрушек. Верзила Сун был связан с самыми различными предприятиями по всей колонии. Когда Джейка ввели в этот офис, расположенный в одном из закоулков Ванчая, Верзила Сун встал, увидев на рукаве друга повязку. Она была белая — китайский цвет траура.

Они поклонились друг другу. — Примите мои искренние соболезнования, мистер Мэрок. — Безукоризненная вежливость между деловыми партнерами — как китайцами, так и гвай-ло -одна из традиций Колонии. — Я рад видеть, что вы выглядите гораздо лучше, чем во время нашей последней встречи, но я также опечален, поскольку слышал о безвременной кончине вашей супруги. Да помочатся боги на голову всех русских, и особенно на их совокупляющихся где попало агентов!

— Спасибо, почтенный Сун. — Джейк все еще стоял с опущенной головой. — Я очень тронут вашим сочувствием.