Сквозь полупрозрачную дверь душевой Джейк увидел метнувшуюся тень. Первая его мысль была об осколке фу.Даже не смыв мыла, он распахнул дверь и ступил на кафельный пол.

Кран с горячей водой был открыт почти до упора, и в тесной ванной комнате лохматые клочья пара шевелились, как живые.

В дверях кто-то стоял. Падающий сзади свет превратил фигуру в роскошный силуэт, как на фотографии в журнале мод. По очертанию плеч и бедер он сразу узнал Блисс.

Джейк осознавал, что он голый, но не стал закрываться руками, понимая, что от этого будет чувствовать себя еще более глупо. Кровь прилила ему к лицу, и он понимал, что это не от горячей воды.

— Что ты здесь слоняешься, как призрак?

— А я и есть призрак, — ответила она. — И слоняться мне положено по штату.

Его появление из душевой наполнило ее чуть ли не суеверным страхом. От него шел пар, как от какого-то мифического существа, вроде дракона. Он казался преисполненным богатырских сил.

Джейк вышел полностью из душевой. На ней было все то же черно-белое шелковое платье с глубоким вырезом на спине, в котором она его встретила в аэропорту. Только сейчас ее ноги были босы и губы дрожали.

— Ты мне не ответила.

— Я думала, что ответила.

Она говорила с трудом. От волнения она ничего более не могла произнести.

— Что ты здесь делаешь?

— Я только хотела посмотреть, как ты здесь...

— И ты взяла и вошла. Так просто! В голосе его появились стальные нотки.

— Да.

— Черт побери! Да я же голый! — взорвался он. — Это же черт знает...

— Не надо так. — На ее глазах опять навернулись слезы. — Пожалуйста, не кричи на меня. Ее голос срывался.

— Блисс, это нечестно... — Он не знал, что сказать. — В самом деле, это...

Пошатываясь, она сделала шаг, другой... Она была так близко, что он видел мокрые следы слез на ее щеках.

— Блисс.

— Джейк. — ее голос был как шорох тростника. — Ты мне разрываешь сердце, Джейк.

Никто никогда не говорил ему таких слов. Никто не произносил его имени так, как она. Будто лаская.

— Прости, Марианна...

И эти ее слова, и шорох ее шелковых одежд прозвучали почти одновременно. Оба звука слились неразличимо один от другого. Платье Блисс легло на пол вокруг ее лодыжек.

Джейк уставился на нее, не в силах отвести глаза. Ее красота ошеломила его. Ее по-кошачьи грациозное тело, смуглое и прекрасно развитое, ошеломило его. Оно было одновременно по-женски развитым, и по-девичьи хрупким. Плечи юной спортсменки и бедра зрелой женщины, широкие и чувственные Лодыжки и запястья у нее были тонкие, но мышцы рук и ног так и вздрагивали, налитые силой.

Она закинула руки за голову, словно дразня его, и ее полные груди задорно трепетали перед ним своими продолговатыми сосками.

— Я тебе нравлюсь? — прошелестел ее голос. Сделав над собой страшное усилие, он с трудом выдохнул:

— Блисс!

— Даже если только чуть-чуть, все равно скажи что нравлюсь.

— Ты не имеешь права так поступать.

— Любовь дала мне это право. Я слишком долго ждала. — Ее глаза вспыхивали оранжевыми искрами, которые можно видеть ночью в джунглях сквозь листву.

Голос ее срывался от желания. — Я люблю тебя с того самого дня, когда, помнишь, мы лазили с тобой на шест во время праздника Умиротворения Духов. С тех пор ты всегда со мной. Даже когда я была с другими мужчинами, я была с тобой. Твои руки ласкали меня, твоя плоть проникала в меня.

— Блисс, — опять прошептал он ее имя, думая, как ошибся он насчет нее в аэропорту. То не сестра пришла встречать старшего брата, а женщина, собравшаяся открыть свое сердце будущему возлюбленному.

Она двинулась к нему: будто поплыла над кафельным полом. Как завороженный он наблюдал за игрой мышц под ее гладкой, словно излучающей свет кожей. Это была поступь пантеры, мощная и полная необыкновенной чувственности. Движение ног начиналось от бедра и развивалось в направлении к стопе. Чем ближе она подходила к нему, тем отчетливее было ощущение, что она несет к нему силу, почерпнутую ею из глубин земли, по которой она идет. Эта переполнявшая ее стихийная сила так удивила его в ней еще в аэропорту, — смесь невинности и чувственности.

Как только их тела соприкоснулись, Джейк невольно охнул в голос. Впечатление было такое, что к нему прикоснулись оголенным электрическим проводом. Он ощутил, будто все его, долгие годы находившиеся в спячке, вдруг ожили.

Он почувствовал ее руки, обнимавшие его, увидел ее запрокинувшееся лицо. Затем она обхватила его и ногами, и стала тянуться к нему губами. Тело ее при этом соскальзывало вниз по его телу.

Он прижался губами к ее губам, чувствуя далеко внизу жар ее плоти и щекочущее прикосновение ее жестких волос.

Он застонал, не разжимая губ, впившихся в ее губы. Он была как сладкий ликер, который сколько ни пей — все мало. Голова его шла кругом, и он чувствовал дрожь в коленках.

И тут он понял, что думал о ней беспрерывно с той ночи в больнице, когда она приснилась ему. Он хотел ее и во сне, и каждую минуту после пробуждения, но чувство вины и скорбь по Марианне не давали его любви раскрыться.

Он прижал ее к себе, чувствуя, как оттаивает его оледеневшая душа. И сердце его словно оборвалось, когда он опустился на колени, прижимаясь лицом к ее лону.

Он чувствовал ее жар у своего лица, ноздри его впивали ее аромат. Язык сам собой нашел дорогу в самую ее сердцевину. С величайшей нежностью и осторожностью он провел им вдоль этого сладкого изгиба, и она открылась ему, как цветок, лепесток за лепестком.

Запустив пальцы в его густые волосы, она тихонько раскачивалась. Сердце ее стучало, как паровой молот, когда ее тайная плоть раскрывалась. Все в ней пело, и она от полноты чувств все сильнее прогибалась под его ласками. Движения его языка вызывали в ней такое острое чувственное наслаждение, которого она не испытывала еще никогда в жизни. Нижняя часть ее живота непроизвольно вздрагивала, будто он отдирал от ее кожи приклеенную ленту.

Сама не осознавая, что делает, Блисс взяла руки Джейка и подняла их вверх, к своим грудям, и застонала, когда заскорузлые ладони Джейка захватили их в плен и начали теребить, трогая торчащие соски. Она чувствовала себя полностью слившейся с ним.

Блисс ощущала, как энергия поднимается в ней, словно волна цунами. Ее занятия боевыми искусствами приучили ее открываться этой мощи, вливающейся в ее тело, и не бояться ее.

— А-а-а! — выкрикнула она, не в силах более сдерживать себя. — А-а-а!

Расставив ноги, она откинула голову, уставившись ничего не видящими глазами в потолок, во власти тех чувств, которые пробудили в ней прикосновения Джейка. Грудь ее вздымалась, веки трепетали. Она не могла остановить ритмичное движение своих бедер. Она страстно хотела, чтобы он немедленно завершил эту пытку, но в то же время ей хотелось, чтобы эта сладкая мука длилась вечно.

Она опять издала резкий крик, почувствовав, будто ее пылающая плоть окунулась в холодную воду. Испарина покрыла все ее тело, а затем мука возобновилась, но уже несколько иначе. Она открыла глаза, чтобы посмотреть, что он делает, потому что ей показалось, что он поглощает ее в себя.

— О-о-о! — простонала она. — Я не могу!.. Я больше не вынесу!.. О-о-о!

Жар охватил ее грудь и плечи. Потом он перекинулся на шею, руки, лицо...

Ее дыхание судорожно вырывалось сквозь полуоткрытые губы, ноздри трепетали. Напряжение внизу живота достигло предела. И тут волна оргазма настигла ее, закружила и перевернула вверх тормашками. Содрогнувшись всем телом, она обессиленно рухнула в объятия Джейка, выкрикивая что-то по-бирмански.

Джейк осторожно положил ее на себя. Стиснув зубы, он держался из последних сил. Это было просто безумием мучить ее так долго! Его член был таким твердым, что даже ныл, вздрагивая.

Весь дух вышел из него вон, когда он вдруг почувствовал, что она обхватила потной рукой его кончик.

— О, Боже! — слова вырвались из него, как пар из переполненного котла.

Затем руки Блисс схватили его за плечи, и он почувствовал, что она оседлала его. Потом ее голова склонилась к нему, и он почувствовал ее острые зубки.

— Возьми меня, — ее голос перешел в прерывистый шепот. — Возьми меня, ну пожалуйста...

Осторожно он пристроил свой член куда надо, почувствовал, что он вошел в нее на полдюйма. Жар, исходивший от ее тела, сводил его с ума. Легкие его работали, как кузнечные меха. Пот заливал ему лицо, ее длинные черные как ночь волосы тянулись к нему, как руки, щекотали его.

— О Джейк!

Казалось, ей совсем нечем дышать. Он снова почувствовал, что ее рука тянется к месту их соединения, ухватила его, сжала... Этого он уже не мог вытерпеть. Со стоном он вошел в нее, как кинжал, по самую рукоятку.

Затем она приподнялась... и двигалась над ним, и дразнила его...

Он понимал, что долго не выдержит. Он не хотел, чтобы сладкая мука кончалась, но каждое ее ритмичное движение подымало его на такую высоту блаженства, что он знал, что скоро взорвется. Джейк чувствовал, как трепещет ее плоть, как ее горячий живот прижимается к его животу, как ее пальцы нежно, но все более настойчиво впиваются в его плечи.

Он чувствовал, как блаженство разливается по его телу и как растет его напряжение. Задрожав, он прижал ее к себе изо всех сил.

Поняв, что он кончает, Блисс увеличила ритм, наседая сильнее в конце каждого движения. Их мокрые тела соприкасались все чаще и чаще, и когда они наконец достигли предела, Джейк едва не лишился сознания. Все в нем вдруг распахнулось настежь, и он почувствовал свою полную зависимость от Блисс, но не устыдился этого. Он это принял, как должное.

Он отдавал ей всего себя с такой силой, с таким самозабвением, которого даже не ожидал от себя.

Слившись с ним воедино, Блисс чувствовала, как в ней растет напряжение, требующее выхода. Его дрожь передалась и ей, и она сама была уже на грани, и она еще раз испытала восхитительное чувство разрядки — немного отличное от первого, но не менее острое.

Пожалуй, не только горячая вода, все еще бившая из ситечка душа, нагрела ванную комнату, но и энергия, которая исходила из их переплетенных тел.

А за окном взошла луна, огромная и слегка приплюснутая. Она залила своим светом гору, приглушая огоньки, рассыпанные по ней до самой гавани. Вода мерцала, как дорога, по которой можно было уйти в далекое царство звезд.

Дэвид Оу спасался бегством.

Ночью... В своем же городе... Ничего с ним не случится, успокаивал он сам себя.

Он знал, что ему необходимо связаться с Джейком и сообщить ему о том, что он узнал. Любое место, связанное с Куорри, было для него опасно.

Справа от него высилось здание отеля «Сингапур», похожее на улей из стекла и бетона. В окнах горел свет, будто приглашая зайти. Но только не его. Он поспешил вниз по Локхарт-роуд. В залитом ярким светом Ванчае, полном ночных баров, дансингов, кинотеатров, он был в относительной безопасности. Так почему же он вздрагивал?

Он вспомнил, как, сидя за терминалом компьютера, обнаружил, что все поездки Стэллингса так или иначе совпадали по времени с операциями КГБ, преследовавшими непонятные цели, что сразу же после его провалов лидеры оппозиции в посещаемых им странах устранялись, а вовсе не погибали случайно, как сообщалось официально.

Кроме Махмада Аль-Кассара, двойного агента ЦРУ, которого КГБ с удовольствием позволило Стэллингсу убрать.

Похоже, Стэллингсу не приходило в голову, что здесь что-то неладно. Пожалуй, поживи он подольше, он бы разобрался, что к чему. И еще. Дэвид Оу засветил поразительный факт; кто-то из Куорри распорядился убрать Марианну Мэрок еще до того, как была отдана официальная директива найти ее и уничтожить.

Повозившись еще немного с компьютером, он извлек из его памяти еще один поразительный факт: все убийства оппозиционных лидеров совершены одним человеком — Ничиреном.

Ничирен работал на КГБ. А если быть более точным, на отдел внешней разведки. То есть на Даниэлу Воркуту. И все «альтернативные» директивы, поступавшие из Куорри. были тоже на руку Советам. Опять-таки той же Воркуте.

Этого было достаточно для Дэвида Оу. Как только он уперся в каменную стену: ТОЛЬКО ЛИЧНО, ДИРЕКТОР КУОРРИ, он немедленно скопировал все на твердый диск, в том числе и последний гриф.

Воркута проникла в самое сердце Куорри. Наносит удары и извне и изнутри. Дэвид Оу не представлял себе, насколько далеко она продвинулась, но одно не вызывало сомнения: нельзя доверять никому. Кроме Джейка.

Он заскочил в «Серую акулу», довольно обшарпанное заведение, где всегда царил полумрак, где напитки были наполовину разбавлены водой и где девицы абсолютно ничего не помнили. Как всегда, здесь было накурено и шумно. Шум исторгался из шестнадцати динамиков, развешенных по стенам большого зала. Билли Идол выплевывал слова своей «Белой свадьбы».

Красные, зеленые и золотые круги метались по стропилам, перебегали на стены, скользили по плечам танцующих. Матросы... Матросов было много: в порту стоял американский авианосец. Сегодня в Ванчае загребут кучу денег, и на три четверти это будут доходы от незаконной торговли.

Он подошел к украшенному неоновыми безделушками бару и заказал виски с содовой. На вкус напиток оказался вода водой, но Дэвид промолчал. Не время заводиться по пустякам. Люди танцевали на слегка приподнятой над полом восьмиугольной платформе, окруженной маленькими столиками. В одном углу, неподалеку от туалетов, железная лестница вела на второй этаж.

Дэвид Оу окинул глазами комнату, но никого из знакомых не увидел. Краем глаза он все время наблюдал за дверью. Его не интересовали те люди, что уходили. А вот те, что входили, очень даже были ему любопытны.

Через шесть минут после своего прибытия он заметил трех подозрительных типов. Они тоже его заметили, судя по их лицам. Очевидно, эти люди прошли хорошую школу и знали свое дело. Их глаза буквально простреливали зал, меняя угол обзора каждые восемь секунд. От таких ничто не скроется. Через минуту он увидел, что они начали подтягиваться к нему.

Дэвид Оу схватил первую подвернувшуюся девицу, прижал ее к себе и двинулся в сторону от сверкавшего, как северное сияние, бара.

Он, конечно, рисковал, когда влез в компьютер таким бесцеремонным образом. Наткнувшись на информацию специфического характера, он проследил путь Стэллингса. По-видимому, и человек Воркуты в Куорри в свое время сделал то же самое. Именно поэтому Стэллингс и был послан в Японию. Не для того, чтобы убрать Ничирена, а чтобы его самого убрали.

Дэвид Оу прекрасно понимал, что и ему будет уготована такая же судьба, если он вовремя не остановится. Но, тем не менее, он продолжал копать. Единожды начав, он уже не мог остановиться. А если бы и остановился, то не простил бы себе этого никогда.

Сейчас он понял, что попался.

Он шел вверх по лестнице, прижав к себе девицу, которая тем временем просвещала его относительно цен в этом заведении. Он предпочитает с одной или сразу с тремя? Оральный или анальный секс? Снимает он ее на полчаса, на час или подольше? Все так романтично... Но он даже не сказал девице, чтобы она заткнулась.

Они зашли в одну из многочисленных комнат, расположенных над танцзалом. Едва закрыв за собой дверь, он отшвырнул девицу и, не обращая внимания на ее: «Эй ты, послушай! Садомазохизм стоит дороже!» — бросился к окну и одним рывком поднял его. Музыка проникала и сюда, ударник так гремел, что половицы вздрагивали.

Он выглянул из окна. Рядом по стене шли вниз водосточные трубы. У него не было времени подумать, насколько они надежны. По-кошачьи ловко он выбрался из окна и ухватился за трубы, грязные и ржавые. Скользнул по ним вниз, во дворик.

Едва коснувшись ногами земли, бросился в темноту, соображая, что делать дальше. Единственный шанс уцелеть — это найти Джейка. Через три квартала, остановившись на секунду, чтобы набрать в легкие воздуха, дефицит которого он уже давно ощущал, он вспомнил о Блисс. Он с самого начала подозревал, что Джейк смылся тогда из Гонконга не без ее помощи.

Сейчас она была единственной зацепкой, которая у него оставалась. Он нашарил в кармане монетку и побежал. И все поглядывал по сторонам, разыскивая телефон-автомат.

Сэр Джон Блустоун, как только увидел своих людей, пришедших к нему с докладом, сразу же понял, что ему удалось обштопать своих конкурентов.

Интересно, -подумал Блустоун, откидываясь на кожаную спинку дивана, — я словно принц, принц коммерции.Вот кто он такой. Но это еще было не все. У него была также и тайная жизнь, мысли о которой его тоже согревали. Работа во имя идеи. Родившись в семье, принадлежавшей к высшему английскому сословию, он часто бывал на Востоке. В Индии, а затем и в других странах Юго-Восточной Азии он видел, как бездумное хозяйствование белого человека превращало некогда цветущие филиалы рая на земле черт знает во что. Преступное пренебрежение к жизни туземцев, которое демонстрировали его соотечественники, наполнило его сердце отвращением, а затем и тревогой. Когда он начал выражать свои мысли открыто, с ним связались некие люди, побеседовали, расспросили его о дальнейших планах и пригласили сотрудничать. А потом он уехал в Гонконг и постепенно поднялся до уровня одного из пяти тай-пэней торгового дома «Тихоокеанский союз пяти звезд».

Интересно, -опять подумал Блустоун, наблюдая за лицами китайцев, пришедший с докладом. Кабинет, в котором он находился, отражал вкусы и личность хозяина: этюд в черных и красных тонах. Потолок был покрашен черной эмалевой краской, стены оклеены обоями с черным орнаментом на черном же фоне, по которому были раскиданы маленькие красные хризантемы.

Кожаный диван, на котором он сидел, был черным, так же, как и кресла. Пол был покрыт черным ковром с мелким красным орнаментом. Письменный стол из черного дерева и рабочее кресло сверкали черным и красным лаком. Позади стола находились черные книжные полки, закрывавшие стену до самого потолка. Сбоку был придвинут красный китайский столик, на котором стояла бесценная ваза эпохи Цин, о которой можно было сказать, что она либо вовсе не имеет цвета, либо обладает всеми цветами сразу.

Словом, кабинет казался средоточием силы. Именно этого эффекта добивался Блустоун. Всякий, кто переступал его порог, попадал под власть этой силы. Не избежал этого и сам губернатор, равно как и несколько английских парламентариев, которые посетили тай-пэня, находясь в Гонконге.

Питер Ынг почти закончил свой доклад. Интересно, -подумал Блустоун, — что всякая курица, даже самая шалавистая, ночевать всегда приходит в свой курятник.Этот человек являлся одной из ячеек агентурной сети Блустоуна уже более пяти лет, с тех пор, как Блустоун узнал, что Ынг держит у себя в тайне от Сойера кое-какие счета компании, на которых значится свыше 23000 акций, приобретенных им за несколько лет. Правда, проку от него для Блустоуна было мало. Только изредка ему поручались кое-какие дела. До последнего времени.

— Когда Эндрю Сойер сегодня подвел итоги, — говорил blur, — то оказалось, что он приобрел около тридцати тысяч акций Пак Ханмина. Завтра он планирует купить еще сотню и считает, что их стоимость сильно занижена.

Это надо учесть, -подумал Блустоун. — Хотя Т.И. Чун кое-что для меня и купил, мне необходимо заполучить пакет в сто тысяч акций, чтобы я был в состоянии контролировать кампанию. Однако с наличностью у меня туго. Эта сотня тысяч обойдется мне дороговато, если из-за нее придется сцепиться с Сойером, что весьмавероятно. Это ведь последний крупный пакет, выставленный на продажу.

И он решил, что пришло время связаться с его новыми партнерами. Местные банки, с которыми он имел дело, последние дни не терялись и скупали его долговые расписки. Если у них были деньги на это, то, конечно, они смогут пойти еще на некоторые расходы, чтобы помочь «Тихоокеанскому союзу» получить контроль над Пак Ханмином и почти законченным Камсангским проектом.

Он отпустил Ынга и поднял трубку. Открыв адресную книгу, нашел номер телефона президента «Гонконг и Азия Банк». Ничего, что сейчас поздно. Для того, чтобы отбиться от «Сойер и сыновья», ему нужно было заручиться обещанием финансовой поддержки до открытия Ханг Сенга.

Блустоун услышал неторопливые, солидные гудки. Затем знакомый голос ответил ему и он начал разговор.

На всем пути от Ванчая он поглядывал в толстые стекла витрин магазинов, проверяя фланги и тыл, особенно внимательно приглядываясь к темным уголкам и тележкам с коробками и прочим скарбом, за которыми могли укрыться его преследователи. Он два раза возвращался по своим следам, переходя с тротуара на тротуар, избегая широких улиц.

Затем он на ходу вскочил на подножку автобуса. Автобус шел в сторону, противоположную той, куда шел Дэвид. Но это не имело значения. Если преследователи собирались показаться, то он хотел предоставить им такую возможность. Кстати, он хотел бы получше присмотреться к ним. По их повадкам он сможет составить представление об их компетентности.

Все было чисто, и он решил позвонить. Сердце его встрепенулось, когда Блисс подозвала к телефону Джейка. Ему надо было так много ему сказать, и так мало было времени, чтобы сделать это. Да и место было неподходящим для сантиментов. Он назначил рандеву на Виктория-Пик, неподалеку от дома Блисс, на открытом месте. Место он знает. Все будет в порядке.

Сошел с автобуса на третьей остановке, подождав, когда двери начнут закрываться. Никто за ним не последовал. Увидев автобус, собирающийся отправляться в противоположном направлении, вскочил в него. Проехал тринадцать остановок и, хотя это и несчастливое число, но пора было сходить. Два квартала до Куинс-уэй прошел пешком. Все артерии города, как всегда в конце рабочего дня, забиты людьми. Уже загорелись неоновые рекламы, особенно там, откуда отходил паром в Цим Шацуи.

Дэвид Оу терпеливо поджидал автобус, заворачивающий на Коттон-драйв. Все труднее и труднее было определить, по-прежнему ли все чисто. Столько людей столпилось на небольшом пятачке. Но он, по крайней мере, заметил бы преследователей. Это было нетрудно сделать.

Подошел автобус, но такой перегруженный, что пришлось опять ждать. Это дало ему возможность осмотреться, чтобы почувствовать обстановку, складывавшуюся вокруг него. Прямо за ним был магазин с яркой рекламой ведущих швейцарских фирм, производящих часы. Как обычно, такого рода заведения притягивают к себе народ, особенно туристов, как тех, кто достаточно богат, чтобы покупать золотые с бриллиантами произведения искусства, показывающие время, так и тех, кто хочет просто поглазеть.

Группа молодых китайцев прошла вниз по улице и смешалась с толпой. Он посмотрел в другом направлении. На проезжей части несколько моряков остановили такси и умчались в направлении пристани и Звездного Парома.

Веселый многоголосый и многоязыкий гомон толпы заставил его почувствовать себя чужаком. Положение, в которое он попал, поставило его вне общества. Появился красный двухэтажный автобус. На его боку красовалась реклама нового фильма: коленопреклоненная женщина с запрокинутой головой и затененный торс мужчины, угрожающе нависший над ней. Кроваво-красная надпись. Ниндзя.

Люди, ждавшие этот автобус, ринулись к нему прежде, чем он остановился. Дэвид Оу почувствовал, что его несет вперед человеческая река. Какой-то китаец над самым его ухом пронзительно ругал австралийца за неповоротливость.

Темная воронка открывшейся двери автобуса начала всасывать в себя толпу. Дэвид тоже влез, чувствуя, что рассматривать каждого, кто напирал с боков и сзади, у него просто не было возможности.

Он сошел с автобуса в месте пересечения Коттон-драйв и Гарден-роуд. Подождал, пока загорится зеленый свет, пошел через улицу по направлению к билетному киоску. Купил трамвайный билет за четыре гонконгских доллара и юркнул в тень, окружавшую это маленькое строение.

Поднимался туман. Половина Пик-роуд уже скрылась из виду. Он посмотрел на часы. Время шло к полуночи, когда трамваи перестают ходить. Вокруг ни одной живой души. Что и говорить, не самое лучшее время он выбрал, чтобы ехать в гору.

Он прижался затылком к влажной стене. Подумал, что скажет Джейку, когда увидит его. Он знал, что должен не только поделиться с ним информацией, которую собрал, но и нормализовать их взаимоотношения, понимая, что их предыдущая встреча получилась несколько напряженной, а за последний месяц в их с Джейком жизни многое произошло.

Даже в этот момент он чувствовал, что его злость на Джейка не совсем прошла. Что же все-таки случилось с ним на реке Сумчун? Что он скрыл от начальства в своих отчетах? Может быть, это вовсе не касалось дел Куорри, Но почему Джейк ничего не сказал и ему? Неужели дружба так мало для него значит? Он что, не доверяет ему? Обида снова начала тлеть в нем, как фитиль. Она, конечно, не могла помешать ему выполнить свой дружеский долг по отношению к Джейку Но она роняла Джейка в его глазах. Он бы хотел, чтобы дружба так же много значила для Джейка, как она значит для него. Святая святых.

Так много надо сделать этой ночью, и место, куда он едет, в этом смысле символично. Пик Виктории. Высшая точка колонии.

Где-то внизу запели рельсы. Приближался трамвай. Задрожали провода. Скоро и под ногами ощутилось подрагивание. Повернув голову к тускло освещенному вагону, движущемуся на него из тумана, Дэвид физически ощутил, как соскучился он по Джейку.

Он сел в передней части вагона. Издалека донесся меланхолический гудок баржи и вдруг снова стал слышным шорох шин проезжающего мимо транспорта. Двери начали закрываться.

Дэвид Оу огляделся вокруг. В противоположном конце трамвая сидел молодой китаец в черном плаще и шляпе. В руках он держал зачехленный зонтик, возможно, подражая английским джентльменам. В сторону Дэвида он не смотрел.

Дэвид отвел от него взгляд. Двери со вздохом закрылись, вагон дернулся и пополз вверх на Виктория-Пик.

Шесть остановок. Никто не входил и не выходил. Они уже проехали половину пути и въехали в облако. Ночь приобрела мягкие, фосфоресцирующие тона. И не мрак, и не свет, а нечто среднее. Впечатление было такое, что они путешествуют в какой-то неизведанной сфере, где-то между небом и землей. Дэвид передернул плечами, чтобы отодрать от спины прилипшую к ней пропитанную потом рубашку. Он думал о Джейке.

На седьмой остановке в трамвай вошел китаец. Двери закрылись и они тронулись дальше.

Вошедший человек огляделся. Сначала посмотрел на китайца с зонтиком, потом перевел взгляд на переднюю часть вагона.

А потом они оба двинулись на Дэвида Оу.

Когда они вышли из дома, луна едва просвечивала сквозь туман.

После того, как Джейк повесил трубку. Блисс не задала ни единого вопроса, что не преминула бы сделать европейская женщина. Тем не менее она сразу же уловила, что Джейк загрустил, и тоже настроилась на эту волну. Она сунула руки в карманы куртки.

— Может быть, лучше пойти сразу же на трамвайную остановку? — предложила она, выходя на тротуар.

Джейк кивнул.

— Лучше всего сразу поспеть повсюду.

— Беда только, что это редко кому удается. Начало моросить. Ясной тихой ночи как не бывало. Джейк увлек Блисс в тени, густо лежащие под деревьями, переплетенными цветущей глицинией. Отсюда хорошо просматривался уходящий в туман тротуар.

— Я хочу послушать, — сказал он, — и посмотреть.

Ночь вступала в свои права. Туман укутал улицу и приглушил освещенные окна, перекрасив тени в серый цвет. Все поблескивало и мерцало от накопившейся влаги. Джейк ничего подозрительного не услышал и никого не увидел. Только цикады продолжали свой галдеж. Звук этот лился с высоких склонов горы, нарушая безмолвие ночи.

Джейк был абсолютно уверен в своих профессиональных качествах. И учитель у него был из лучших: Генри Вундерман. Именно он высмотрел Джейка более двадцати лет назад. Они познакомились в шикарном обеденном зале отеля «Полуостров».

Лицо Вундермана блестело от пота, когда он ерзал стулом по ковру, пристраивая свой объемистый корпус поближе к столу. Он заказал бурбон и скорчил физиономию, пригубив из своего стакана.

— Насколько я понял, вы сидите без работы?

— Вы правильно поняли.

Минут десять Вундерман с преувеличенным вниманием изучал меню, но закончил тем, что заказал самые примитивные из блюд.

— Я не очень хорошо ориентируюсь в этой части света, — объяснил он, передавая меню Джейку и уперев локти в стол, пока тот сделает свой заказ. — Каковы ваши профессиональные интересы?

Джейк гадал про себя, кем мог быть этот толстый американец. Но спросить об этом значило бы показать свою невоспитанность.

— Боевые искусства, китайский язык и вэй ци.

—Вэй ци?Что это такое?

— Игра. Могу показать, как в нее играть. Это займет семь минут. Могу также научить выигрывать. Это займет семь лет.

Вундерман засмеялся.

— Вы совершенно правы, — сказал он. — Сложные умения и навыки вырабатываются очень долго, я знаю.

Они сразу же друг другу понравились. Вундерман увидел в Джейке смышленого парня, у которого и ему есть что перенять. А что касается самого Джейка, то его заинтриговала таинственность, окружавшая Вундермана. Этот человек представлял мир, который юристы называют латинским выражением, дословно переводящемся как мир «под розой», то есть тайный. Но, в отличие от тайных обществ, поделенных на триады, он был не противозаконным, а скорее надзаконным. В этом мире не жили по законам Гонконга или какого-либо другого города, реально существовавшего на земле. Джейк, чувствуя себя отщепенцем в реальном мире, немедленно почувствовал интерес к этому анонимному сообществу.

— Насколько я понял, у вас есть связи в триадах.

Джейк кивнул.

— Вы не работаете на одну из них? Принесли блюда, и они подождали, пока официант в белом смокинге расставит тарелки и удалится.

— Я гвай-ло, -ответил Джейк. — Чужеземный черт.

— Только наполовину, — поправил его Вундерман, внимательно изучая его лицо своими умными, карими глазами. — Я уверен, что ты наполовину китаец, малыш. — Он на мгновение отвел глаза, помешивая свой бурбон указательным пальцем. — Скажи мне, почему ты не стащишь свою посудину с этих скал?