Дрожащей рукой он снова взял тонкий бледно-желтый конверт. Он был один в темном здании «Метроникса» и вот уже несколько минут вел спор с самим собой: какими бы ни были новости в этом телексе, самое лучшее отправить его в устройство для уничтожения документации, не распечатывая.

Но он прекрасно понимал, что это невозможно. Костяным ножом для бумаг он одним движением вскрыл прямоугольный конверт. Ладони его вспотели. Макоумер, не глядя, развернул лист бумаги, сделал глубокий вдох и впился взглядом в строки телекса:

С СОЖАЛЕНИЕМ ВЫНУЖДЕН СООБЩИТЬ, ЧТО ОТПРАВКА СОРВАНА. ПОВТОРЯЮ: ОТПРАВКА НЕВОЗМОЖНА. УРОЖАЙ СНЯТ ПОД КОРЕНЬ. БЫЛИ ПРИЛОЖЕНЫ ВСЕ УСИЛИЯ И ПРЕДПРИНЯТЫ ВСЕ МЫСЛИМЫЕ МЕРЫ. СОБОЛЕЗНУЮ.

Мертва.

Слово кололо мозг, как заноза. Мертва. Он мысленно повторял и повторял эти шесть букв до тех пор, пока складывающееся из них слово не потеряло свой смысл и значение, он перестал воспринимать его как элемент английского языка.

– Мертва, – произнес он вслух, словно надеясь, что это поможет, но смысл был безвозвратно утерян.

– Тиса мертва.

И все вдруг встало на свои места, ее имя сделало фразу значимой.

Макоумер с силой сжал кулак и смял лист бумаги. Его трясло от ярости, такого состояния он не испытывал со времен войны. Все эти годы он воскрешал Тису, надеялся и верил, что где-то там, далеко, она жива. Выжила. Слова Монаха укрепили его в этой вере, превратив ее в убежденность. До тех пор, пока не пришел этот телекс. «Отправка невозможна» – это означала, что ее нет в живых. Фраза «урожай снят под корень» означало, что мертва она уже давно, а это, учитывая то, что сказал ему Монах, означало только одно: Трейси Ричтер убил ее. Он был последним, с кем она вступала в контакт: тогда же он почувствовал в ней двуликого Януса и с тех пор искал возможность разделаться с ней.

Что ж, подумал Макоумер, в конце концов ему это удалось. Его захлестнула волна гнева. Гнев без начала и без конца, как и отчаяние – безмерное отчаяние, порожденное осознанием смерти Тисы. Сколь жестоки и неправомерны наши ожидания, думал Макоумер, она была так близко, я ждал ее со дня на день, и вот, оказывается, ее уже давно нет в живых.

Он смотрел в окно, повсюду вспыхивали и гасли холодные сполохи рекламы, светились огни небоскребов на Манхэттене. Макоумер вдруг понял, что может рассуждать спокойно и совершенно трезво. В темном кабинете было прохладно, регулярно вспыхивающий рекламный щит на противоположном здании заливал помещение мертвенно-синим светом. Пот на спине высох. Следовало принять решение, и принять его мог только он, Макоумер. Всего лишь одно верное решение из тысячи возможных вариантов, подобное тому, какие ему приходилось принимать каждый день. Деловое решение, как в бизнесе. Да. Именно так.

Все долгие годы, когда страсть его горела ровным ярким пламенем, все годы ему приходилось подавлять ее. У него появился шанс вернуть прошлое, и вот теперь все надежды рухнули в один миг, осталось лишь чувство полнейшей безнадежности, которое, словно спираль, раскручивалось вокруг одного-единственного центра – его любви к Тисе.

Он решительным шагом подошел к своему рабочему столу и опустился во вращающееся кресло с высокой жесткой спинкой. Из нижнего ящика вынул ключ и открыл дверцу бокового отделения стола. Там дожидался своего часа отлично смазанный длинноствольный «магнум-357» и полдюжины коробок с патронами. Макоумер вскрыл коробку и долгим немигающим взглядом уставился на притупленные концы пуль с крестообразными насечками на каждой. Сами пули были отлиты из стали, а их наконечники выполнены из мягкого сплава, в обычном оружейном магазине таких не купить. Их выпускал один из его собственных заводов, в очень ограниченном количестве, специально для Макоумера и по его личному распоряжению. В основе их был заложен принцип пули дум-дум: мягкий наконечник с крестообразными насечками при контакте с телом человека разваливался на несколько частей, разрывая мягкие ткани, внутренние органы, дробя на мелкие кусочки кости. После выстрела из пистолета, заряженного патроном с такой пулей, шансов на выживание не имел ни один человек, даже со здоровым, как у молодого быка, организмом. Даже касательное попадание, например, в кисть руки, вело к тому, что человеку просто отрывало руку вместе с грудными мышцами. Одним словом, принцип кумулятивного заряда.

Глаза Макоумера странно сверкнули, он, не торопясь, принялся заряжать «магнум», думая только о Трейси, о нем одном, о том, как хорошо было бы всадить ему в сердце или голову одну из этих красавиц. Ненависть к нему упала на дно души и там замерла, свернувшись клубком. В голову или в сердце? Сейчас это было его единственное решение. Так все же куда? Когда придет этот восхитительный момент, раздумывать будет некогда. Вздохнув, Макоумер выбрав голову. Потом вздохнул еще раз и подумал, что сердце было бы предпочтительнее. Он рисовал себе картину, которая предстанет перед ним после этого выстрела, и понял, куда следует целиться.

Продолжая заряжать пистолет, он вдруг замер и прислушался. Кроме него этот звук больше никто не мог слышать: это было биение его сердца, шорох крови, мчавшейся по венам и артериям, это был его, страшно участившийся пульс. Он бросил взгляд на оружие, которым никогда не сможет воспользоваться.

Сейчас следовало думать об «Ангке»: четырнадцать лет, отданных организации, планирование ее операций вознесли его на недосягаемую высоту, ни один человек не мог и помыслить о могуществе, хотя бы наполовину равному могуществу Макоумера. Он один манипулировал внешней политикой Америки и благодаря этому держал под своим контролем практически весь мир. Мир, на который распространяется влияние Америки.

Что такое его маленькая жалкая месть по сравнению с этой сияющей вершиной? Менее, чем ничто. Он убрал «магнум» в кобуру и закрыл стол. Он не может позволить себе сделать это лично. По крайней мере, не сейчас, не в этот момент, когда он так близок к цели, что ноздри его раздувались от предчувствия успеха.

Но изнутри его испепелял пламень, которому требовался выход. Глаза его снова блеснули, и Макоумер набрал номер местного телефона. Услышав, на другом конце знакомый голос, он негромко сказал:

– Киеу, во имя безопасности «Ангки» ты должен выполнить одно очень важное задание. Повторяю: задание важнейшее и ты обязан его выполнить. Необходимо убить Трейси Ричтера.

Он опустил трубку и, повернувшись вместе с креслом, долго смотрел на подмигивающие огни Уолл-Стрит. Перед глазами, словно отблески на гранях мелких бриллиантов, полыхало ровное голубое свечение. Макоумер зажмурился, дыхание постепенно восстанавливалось.

Лорин поглядела на часы:

– По-моему, пора возвращаться в отель. Монах улыбнулся и поднялся из-за стола. Взяв Лорин под руку, он повел ее к выходу из клуба «Джиньджиань».

– Вы оказались прекрасным собеседником... Я хотел бы попросить вас об одном одолжении, но боюсь навлечь на себя ваш гнев.

– О каком именно одолжении?

Монах повернул к ней свое широкое лицо, и только сейчас она увидела, что лоб его изборожден глубокими морщинами. И каждая из них, подумала она, это след ударов, которые нанесла ему жизнь. Этот человек интриговал ее, примерно так же, как в свое время заинтриговали Трейси и Луис. Такое впечатление, размышляла Лорин, что все они принадлежат к одному и тому же тайному обществу, цели которого неведомы обычным людям, преспокойно расхаживающим по улицам и глазеющим на витрины дорогих магазинов. Ни в одном из этих трех мужчин нет ничего земного, решила для себя Лорин.

– Я буду только счастлива, – добавила она, – если хоть чем-то смогу вам помочь.

Улыбка вновь осветила его лицо, и в это мгновение все морщины исчезли, словно их никогда не было.

– С вами мечтает познакомиться один человек. Женщина. К сожалению, она не смогла быть на сегодняшнем концерте, отсутствие времени не позволило ей и присоединиться к нашей в высшей степени восхитительной беседе в ресторане. Но, как бы там ни было, она одна из ваших самых преданных поклонниц.

Лорин непроизвольно поглядела на часы – увидев ее жест, он добавил:

– Я испросил разрешения у мистера Влаского, и он был столь любезен, что нашел возможным пойти навстречу моей просьбе. Его готовность к сотрудничеству восхищает меня. В высшей степени благороднейший человек, – он пожал плечами. – Конечно, все зависит только от вас. Если вы устали...

– Нет, нет, – запротестовала Лорин, хотя ноги у нее подкашивались. Желание остаться, тем не менее, почему-то пропало. – С большим удовольствием, правда.

Монах расплылся в радостной улыбке.

– Великолепно! – Он с чувством пожал ей руку. – Я очень благодарен вам. Сюда, пожалуйста.

Ночь накрыла их своим душным влажным пологом. У входа их поджидал светло-серый «мерседес», двигатель его работал на холостых оборотах. Они понеслись по опустевшим улицам, город казался вымершим, редкие прохожие спешили домой.

Через несколько минут они свернули на Севен-ист-лейк-роуд и остановились у громадного особняка из красного кирпича, построенного в эдвардианском стиле. Особняк был обнесен высокой бетонной стеной. Они подъехали к литым чугунным воротам, которые сразу же открылись при приближении «мерседеса».

– Довольно странное сооружение для Китая, – заметила Лорин.

Монах снисходительно улыбнулся:

– Не забывайте о влиянии Запада в Шанхае. До культурной революции здесь было очень много европейцев.

В свете фар «мерседеса» особняк казался бесформенной каменной глыбой, возвышавшейся на фоне черного неба. Дом окаймляли аккуратно подстриженные кусты и невысокие деревья. Окруженный высокой стеной участок казался невероятно большим.

– Здесь шесть акров, – удовлетворил любопытство Лорин Монах.

Немного зная о нравах социалистического Китая, Лорин понимала, что жить в таком доме и с таким участком может только очень высокопоставленный чиновник. Вероятно, член правительства, подумала она.

– Впечатляет, не правда ли? – Монах помог ей выбраться из машины. – Вам что-нибудь говорит имя Вань Хонгвен? Нет? Он был одним из «банды четырех». И это когда-то был его дом, – он повел ее к главному входу. – Теперь он принадлежит мне.

Интерьер внутренних помещений особняка вполне соответствовал его выполненному в западном стиле фасаду: мраморные полы, большой встроенный в стену камин, высокие потолки; слева в коридоре виднелась винтовая лестница, ведущая на второй этаж, где, вероятно, помещались спальни.

Обитые золотистым и розовым шелком стулья и диваны в стиле эпохи регентства в сочетании с современным столом, правда, отменного мореного дерева, производили чудовищное впечатление. У стола стояло такое же кресло, вдоль высокой стены расположился покрытый сложной резьбой сервант.

Монах бросил любовный взгляд на большой персидский ковер, пересек гостиную и остановился перед диваном – только сейчас Лорин заметила, что у камина сидит женщина. Она поднялась и пошла ей навстречу.

У нее оказалась эффектная фигура и большая высокая грудь, что нехарактерно для женщин Востока. Но Лорин прежде всего обратила внимание на ее лицо: тонкое, чувственное – в нем было что-то от необыкновенно красивого, грациозного хищника. И в то же время это было лицо умного, может быть, даже талантливого человека. Лорин не сомневалась, что встретилась с любовницей Монаха.

Улыбаясь, она приближалась к Лорин. Глядя на выражение се лица, Лорин почему-то подумала, что, несмотря не великолепие одежд, усыпанные бриллиантами браслеты на изящных тонких запястьях и серьги с изумрудами, женщина эта глубоко несчастлива.

– Мисс Лорин Маршалл, – неслышно подошел сзади Монах. – Позвольте представить вам мою дочь Тису.

Дочь. Лорин почему-то обрадовалась, что девушка вовсе не любовница Монаха, и протянула руку. Молодая женщина осторожно пожала ее.

– Это для меня большая честь, мисс Маршалл.

– Познакомься, это Лорин.

Они поглядели друг другу в глаза. Лорин показалось, что огромные черные зрачки Тисы как-то странно сверкнули, в них было какое-то невысказанное желание, похороненное так глубоко в душе, что она, видимо, предпочитала о нем не вспоминать. Мгновение, и все исчезло, глаза ее просто приветливо улыбались.

– Тиса, моя дорогая, ты не приготовишь нам что-нибудь выпить? – Монах весело потер ладони и повернулся к Лорин. – Чего бы вы хотели? Может, бренди?

– Благодарю вас, если можно, «перье».

– Садитесь же, прошу вас, – Монах указал на диван. Сам он, однако, не сказал дочери, что будет пить. Казалось, он чем-то взволнован.

– Что-то случилось?.. – начала было Лорин.

– Тот человек, о котором вы рассказывали мне вечером, – Монах словно выдавливал из себя каждое слово. – Тот, кого вы считали ответственным за преждевременную смерть брата...

– И что же? – Лорин повернулась, чтобы лучше видеть его. Монах бросил на нее короткий взгляд, остановился посередине комнаты и, как будто приняв решение, расправил плечи:

– Мне кажется, я его знаю.

Лорин почувствовала, что в горле у нее снова встал ком.

– В самом деле? – голос ее срывался.

– Его имя Трейси Ричтер?

Она молча, ничего не понимая, приняла из рук вошедшей Тисы бокал ледяного «перье». Из глубины души рвался звериный крик.

Тиса принесла отцу стакан виски. Монах обнял дочь за плечи:

– Мы знаем его, Лорин. И я, и она.

– Я не желаю ничего слышать, – Лорин встала.

– Ну пожалуйста! – Монах шагнул к ней. – То, что я собираюсь сказать вам, имеет огромное значение, это очень важно. Вы должны выслушать меня. Пожалуйста, не уходите.

Интуитивно чувствуя присутствие соперницы, Лорин повернулась к Тисе:

– Это она, не так ли? Та, о ком бредит Трейси, та, которую каждую ночь видит во сне?

Губы Тисы дрожали, в глазах показались слезы. Лорин видела, что она только огромным усилием воли сдерживается, чтобы не разрыдаться.

– Я задам вам вопрос, – голос Монаха звучал бодро. – Вы любите Трейси? Вы его действительно любите?

– Да, – ответила она не задумываясь, потому что так оно и было на самом деле.

– Значит, вы и есть решение проблемы, – вздохнул он. Напряжение, читавшееся в его лице, исчезло, словно он сбросил с плеч непосильную ношу. – Пришло время платить по счетам, – он повернулся к дочери. – Я прав?

Тиса застыла, словно статуя. Она вглядывалась в лицо Лорин, словно пытаясь найти ответ на... На что? В глазах ее плескалась ненависть, злоба, зависть и нечто такое, чего Лорин никогда не видела в глазах людей: особого рода страдание, которое бывает только во взгляде смертельно больного животного. И вдруг взгляд ее заискрился, словно льдинка раскололась на мелкие кусочки, и вместе с ними растаяла злоба. Лицо ее снова стало совершенно спокойным. Красивое и спокойное лицо. Тиса кивнула, как будто соглашаясь с мыслями Лорин.

Монах протянул ей руку:

– Прошу вас. Сядьте.

Лорин молча подчинилась.

– Очень давно, – начал Монах, – моя дочь Тиса работала на меня. В ней, как вы, должно быть, заметили, смешаны разные крови. Я никогда не был женат. Но у меня бывали... скажем, связи с женщинами, – он прервался на мгновение, словно обдумывая дальнейший монолог. – Тиса – единственный результат моих связей. Потому она мне особенно дорога.

Он обошел диван и, явно нервничая, сел. Тиса встала у него за спиной, Положив руку отцу на плечо.

– В те дни жизнь была очень опасной, – продолжал он, – гораздо более опасной, чем сегодня. Война во Вьетнаме, пылающая со всех сторон Кампучия. Моя страна призвала меня, я должен был выполнить, ну скажем, определенные поручения. Я подчинился приказу.

Он снова потер руки.

– Я проводил тайные операции в Юго-Восточной Азии. Тиса, в чьих жилах течет и камбоджийская кровь, идеально подходила для работы в этой стране, и я направил ее туда. Ее внедрили в Бан Me Туот, – он пристально поглядел на Лорин. – Вам говорит что-нибудь это название?

– Там был лагерь или база, точно не знаю, сил особого назначения. Какое-то время там служили Трейси и мой брат Бобби.

Монах кивнул:

– Совершенно верно. Ее целью было проникнуть в лагерь и вернуться с максимально полной информацией об акциях американской армии в Камбодже. Точнее говоря, о начавшихся акциях.

– Так вот что произошло с Трейси! – Лорин во все глаза смотрела на Монаха. – Она соблазнила его...

– Успокойтесь, Лорин, – перебил ее Монах и коснулся кончиками пальцев ее колена. – Вы забегаете вперед.

– Но...

– Уверяю, у вас нет причин для беспокойства, – он поймал вспыхнувший взгляд дочери. – Поверьте мне.

Лорин отрешенно смотрела на него:

– Продолжайте.

Монах кивнул.

– Где-то уже ближе к концу задания ей удалось познакомиться с одним из руководителей базы. Они стали любовниками.

Лорин почувствовала, что начинает задыхаться, казалось в комнате больше не осталось кислорода, словно она попала на чужую планету с вредной атмосферой. Она приложила руку к гортани.

– И кто же бы этот... один из руководителей? – Она закрыла глаза, страшась услышать ответ.

– Лейтенант по имени Макоумер.

– Слава Богу, – облегченно вздохнула Лорин. Она обвела комнату широко открытыми глазами. – В какой-то момент я решила, что вы скажете, что Тису послали... шпионить за Трейси.

Монах криво усмехнулся и понимающе кивнул.

– Но Макоумер... – удивленно посмотрела на него Лорин. – Никогда о нем не слышала.

Монах неподвижно застыл на диване. Глаза его сверкали, как у дикого зверя.

– Да? – одним слогом он сумел выразить гамму чувств: любопытство, удивление, недоверие, интерес. – В самом деле? С трудом верится. Человек столь известный в мире, э... производства вооружений? Ваш Трейси ни разу не упоминал о нем?

Она тряхнула головой:

– Нет. Никогда.

– Надо же, – Монах бросил взгляд через плечо. – Вот видишь, моя милая, значит мы поступаем совершенно правильно.

– Извините, – вмешалась Лорин, – но я абсолютно ничего не понимаю.

Монах улыбнулся:

– Когда я закончу, вы все поймете, не сомневайтесь.

Он облокотился на подушку дивана, а Тиса отправилась за новой порцией виски.

– Видите ли, – он чуть понизил голос, – как раз в то самое время, а было это в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году, один человек понял, кто такая Тиса на самом деле. Этим человеком был ваш Трейси. Какое-то время он смотрел на ее роман с Макоумером сквозь пальцы. А потом ситуация изменилась на диаметрально противоположную. Она без памяти влюбилась в Трейси, точно так же, как в нее влюбился Макоумер. То есть ему удалось вмешаться в ее отношения с лейтенантом, и теперь он мог накачивать Тису дезинформацией... Вы понимаете, что означает это слово?

– Я иногда читаю «Нью-Йорк таймс». Он улыбнулся.

– Я все забываю, откуда вы приехали. Ваша страна очень отличается от моей. Одним словом, вам все понятно? Очень хорошо. Таким образом она начала снабжать меня этой самой дезинформацией. – Он тяжело вздохнул. – И какое-то время я принимал ее за чистую монету. При помощи соответствующей системы я передавал эту информацию дальше, в следующую инстанцию. А еще через некоторое время я стал замечать, что в целом идеально соответствующие действительности сведения имеют весьма серьезные изъяны, если не сказать больше: в отдельных случаях поступавшая от Тисы информация была абсолютно ложной. Тогда-то я и понял, что произошло.

Он наклонился к Лорин и перешел на шепот:

– Но что я должен был делать? Если бы я перестал передавать информацию, начальство поинтересовалось бы, что случилось с моим агентом. Не мог же я сказать, что ее перевербовали? Тису бы под каким-нибудь благовидным предлогом отозвали и немедленно казнили. Я попытался отозвать ее сам, но безуспешно: она не желала покидать Бан Me Туот, она не могла оставить Трейси. Меня загнали в угол. Я был вынужден продолжать передачу дезинформации. Надеялся я лишь на то, что начальство, будучи менее осведомленным в реальном положении вещей, чем я, просто не поймет, что идет накачка дезинформацией. Вы представить себе не можете, в каком страхе я жил все те месяцы! Я не мог спать, кусок не лез в горло. И в конце концов я решил лично отправиться в Бан Me Туот и увезти ее оттуда силой.

Взяв у Тисы стакан с виски, он продолжал:

– Это было бы равносильно самоубийству – не сомневаюсь, вы это понимаете так же хорошо, как и я. Сейчас. Но тогда я был вне себя от тревоги за нее. И уже практически ничего не соображал. Однако мне удалось избежать и смерти, и бесчестия.

Он сделал изрядный глоток виски.

– Каким-то образом американцы вычислили Тису, догадались, кто она такая и чем занимается. Так она оказалась меж двух огней, – Монах отставил свой стакан и взял Лорин за руку. – И спас ее не кто иной, как ваш Трейси. Он вывел ее из Бан Me Туота, провел через расположение американских войск, и потом, подбросив ложные вещественные доказательства, сбил погоню со следа. Более того, фальшивые свидетельства оказались настолько убедительными, что поползли слухи о ее смерти – никто не знал, кто ее убил и за что, но несколько заслуживающих доверия свидетелей поклялись, что это был солдат из сил особого назначения.

Лорин с трудом переваривала всю эту новую информацию. Голова шла кругом, но Монах терпеливо ждал, когда она придет в себя и он сможет продолжить свой рассказ.

– Так что же он в действительности с ней сделал? – едва дыша, спросила Лорин.

– Он без труда мог убить ее, – пожал плечами Монах. – Откровенно говоря, именно так он и должен был бы поступить. В конце концов, она была вражеским агентом. Но ваш мистер Ричтер действительно необыкновенный человек. Он позаботился о Тисе... проявил сочувствие. Он переправил ее по своим каналам – через Кампучию и красных кхмеров. Они дали мне знать о том, где она находится, и я привез ее сюда.

Монах нахмурился, на лбу его снова появились морщины.

– Но к тому времени один умник – и, как потом выяснилось, помощник одного из моих начальников, – проанализировал ее последние сообщения и пришел к выводу, что все они – фальшивка, – он тяжело вздохнул. – Поэтому Тиса вернулась в Пекин не как триумфатор, а опозоренной. Лишь благодаря моему высокому положению в правительстве и сильным связям ее не казнили. Но, по сути, она здесь под домашним арестом. Ей нельзя показываться в общественных местах, ей запрещено работать, никаких культурных мероприятий и тому подобное. Мы очень рисковали, пригласив вас сюда, поскольку любые контакты с иностранцами ей также запрещены. Категорически.

– Так вот почему она не смогла придти на наше выступление, – Лорин встала.

На сердце легла тяжесть. Она обошла диван и остановилась перед Тисой. Глаза их снова встретились, но на этот раз Тиса отгородилась от Лорин стеной: взгляд ее был пустой и безразличный, словно в нем никогда не горел огонь переживаний.

– Ах, Тиса! – Лорин нежно обняла ее. – Мне так жаль, так жаль...

Она чувствовала, что Тиса дрожит всем телом, дыхание ее стало прерывистым и что-то теплое капнуло Лорин на шею: девушка плакала, и балерина погладила ее по голове:

– Пленница, – прошептала она, – Боже, как жестока и несправедлива бывает жизнь! – И расплакалась сама.

Монах поднялся с дивана и подошел к камину. Положив ладонь на холодный мрамор, он задумчиво провел пальцами по шву между плитками. Их эмоциональный порыв смутил его. Он не умел плакать и не понимал, как могут плакать другие, но все эти долгие годы он скорбел о судьбе дочери и ежедневно молил Амиду Будду, чтобы тот позволил ему разделить ее участь.

Уже в тот момент, когда она вернулась живая и невредимая, он понимал в каком неоплатном долгу он перед своим врагом Трейси Ричтером. И, тем не менее, он также понимал, что может так случиться, и в нужный день и час он не сможет заплатить по счетам. Что тогда? Ничего. Точно такое же ничего, как дуновение летнего ветерка. Но этого он допустить не мог: в конце концов, что такое идеология по сравнению с человеческими чувствами!

Когда она появилась на трапе самолета, доставившего ее из Юго-Восточной Азии, он, наконец, понял, что такое гуманизм и милосердие. И еще он тогда понял, что часть души его погибла от одной лишь мысли, что может так случиться, – и он никогда ее больше не увидит. Только тогда он осознал, сколь важна она для него, сколь необходима в его жизни: умри Тиса, и он перестал бы быть самим собой. Он стал бы калекой, моральным и нравственным уродом, и дальнейшее его существование было бы бессмысленным.

Она была его единственным сокровищем, единственным человеком, которого он любил, которым дорожил. И он не предал Китай. Но долг должен быть возвращен сполна, этого требовала вся его жизнь.

Через несколько минут он вернулся к ним: две женщины стояли, молча взявшись за руки. Увидев их в этой позе, сердце его возликовало, задача его значительно упрощалась.

– Боюсь, это еще не все, – он адресовал эти слова Лорин, но они обе повернулись к нему. – Недавно я получил исчерпывающую информацию о Макоумере, – он поморщился, словно от боли. – Последние события позволили мне понять, что движет этим человеком, к чему он так страстно стремится.

– Выходит, вы по-прежнему занимаетесь тем же самым... бизнесом, что и в тысяча девятьсот шестьдесят девятом году? – В голосе Лорин звучало волнение.

Улыбка Монаха осветила его лицо словно восход солнца.

– Ах моя дорогая Лорин! Я так вас люблю, действительно люблю! – Он сокрушенно махнул рукой. – Китайцы очень часто выглядят значительно моложе своих лет, но дело в том, что я слишком стар для занятий таким активным, как вы его называете, бизнесом, – он прижал руки к груди. – Нет, нет. Время от времени я участвую в делах государства, порой вмешиваюсь в них весьма решительно. Но, главным образом, в качестве советника и почти никогда в роли исполнителя, – он потер лоб. – Но мои источники информации, они по-прежнему существуют и исправно функционируют, – Монах пожал плечами. – Когда возникает необходимость, я с радостью действую как канал передачи информации.

– Как сейчас, – заметила Лорин, чувствуя, что ей предстоит выслушать еще более необычный рассказ, чем все предыдущие: события сегодняшнего вечера подсказывали ей, что иного его окончания и быть не может.

– Да, – кивнул Монах. Он больше не улыбался. – Как сейчас.

Он снова сел, и Лорин почувствовала, что в нем растет напряжение. Пульс ее участился, она вопрошающе посмотрела на него.

– Я убежден, что во время своего пребывания в нашей стране вы не следили за событиями у себя на родине. Атертон Готтшалк, кандидат в президенты от республиканской партии, подвергся нападению наемного убийцы, который стрелял в него как раз, когда кандидат произносил речь о необходимости бдительности в отношении международных террористических организаций. Покушение произошло перед собором Святого Патрика на прошлой неделе.

– Что? – ошеломленно переспросила Лорин.

– Произошло чудо, и кандидат практически не пострадал: как оказалось, на нем был бронежилет. Непродолжительный отдых в больнице, и мистер Готтшалк уже продолжает свою предвыборную кампанию, – он поднял указательный палец, показывая Лорин, что еще не кончил свой рассказ. – Только теперь он участвует в гонке за президентское кресло в ранге национального героя, как жертва того самого терроризма, о котором он предупреждал население Соединенных Штатов. И, самое главное, он выжил! По сути дела, он обеспечил себе победу на выборах.

Монах замолчал и в упор посмотрел на Лорин.

– Ну и? – Лорин отчаянно пыталась понять, куда он клонит. Готтшалк воспользовался шансом, который выпадает раз в жизни: трагедия обернулась триумфом. В данной ситуации я сама буду голосовать за него, подумала она.

– Я не понимаю...

Монах сгорбился, словно футболист перед прорывом линии противника:

– Естественно, вы не понимаете, – он весело подмигнул ей. – Пока еще никто не понимает... потому что отсутствует необходимая информация. А теперь попытайтесь представить себе вот что: примерно полтора месяца назад мои источники сообщили, что тогда же, то есть тоже полтора месяца назад, мистер Макоумер посетил Юго-Восточную Азию, точнее одну из ее стран, неподалеку от Китая, где заключил соглашение с одним исламским террористом. По условиям этого соглашения террорист поступил в полное распоряжение мистера Макоумера, который немедленно вывез его в Соединенные Штаты! Заметьте, в полное распоряжение!

– Что? – мысли Лорин спутались. – Подождите-ка. Вы хотите сказать, что Макоумер планировал убить кандидата в президенты Соединенных Штатов?!

– Ничего подобного я не имел в виду, моя дорогая Лорин. Я утверждаю лишь следующее: попытка покушения должна была остаться всего лишь попыткой, не более того. Это не случайность, что убийца попал точно в то место, которое было лучше всего защищено, – Монах снова улыбнулся. – И, как вы думаете, кто снабдил кандидата пуленепробиваемым жилетом?

Лорин уже ничего не соображала, и Монах сам ответил на свой вопрос:

– Тот же самый человек, который является единственной реальной силой, проталкивающей мистера Атертона Готтшалка. Я абсолютно убежден, что, несмотря на дезинформацию общественности, мистер Макоумер я мистер Готтшалк уже давно действует заодно, в одной, как у вас говорят, команде.

В наступившей тишине голос Лорин прозвучал не громче комариного писка:

– Зачем вы мне все это рассказываете?

Монах встал и подошел к Лорин. Глядя на его могучую фигуру, она подумала, что не хотела бы иметь такого человека личным врагом.

– Я должен вернуть Трейси Ричтеру долг, огромный долг. К моему великому сожалению, оплатить ему сполна я никогда не смогу. Он вернул мне мою дочь, а ей спас жизнь. Я не стану вам объяснять, что это для меня значит.

Он взял Лорин за руки и осторожно поднял с дивана. Она чувствовала мощный поток энергии, исходивший от этого грузного, но в то же время сильного человека. Сколько же ему лет? – подумала Лорин.