Сильными натренированными пальцами она подхватила чашку с зеленым чаем и быстро унесла ее, заметив по пути:

– Прелести жизни нередко заключаются в острых уколах иронии судьбы, не правда ли, Вулф-сан?

Немного погодя он пробудился от дремоты в тот момент, когда она поправляла одеяло у него на груди.

– А-а, проснулись наконец-то, – улыбнулась Минако такой знакомой доброжелательной улыбкой. – Вы, вне всякого сомнения, с удовлетворением воспримете весть, что со смертью Яшиды отпала угроза дальнейших убийств политических деятелей в вашей стране. Ну а что касается законопроекта о внешней торговле, то пусть этот вопрос решают сами американцы. Если они окажутся настолько глупыми, что позволят принять закон, а президент не наложит на него вето, то им придется тяжко. Здесь я помочь ничем не могу.

Минако прикрыла глаза.

– "Шиян когаку" всегда с вами, – произнесла она и самодовольно хихикнула. – Не было еще более удачной рекламы, чем эта, вы согласны? Моя фирма на всех парах устремилась к господству в экономике Японии и начинает оказывать решающее влияние на экономическое развитие всех стран на нашей планете.

Глаза у Минако даже засверкали от удовольствия. Она и не пыталась скрыть своего волнения, наклонившись над Вулфом. Увидев близко ее прелестное лицо, он почему-то безотчетно вспомнил последние секунды своего пребывания во вселенной Оракула.

– Видите ли, Вулф-сан, правду частенько скрывают великое множество лжецов и обманщиков, и в конце концов даже они забывают, где она изначально лежит. А если взять мою семью, то, по правде говоря, все ее члены тем или иным образом оказались полезными для меня. Юджи создал Оракул. Казуки, бедное, обреченное существо, стала для меня уроком. Слабые гены ее отца не позволили ей стать здоровой, поэтому ее "макура на хирума" съедает ее живьем. Несчастная Хана была моим сторожевым псом. Единственный, о ком она заботилась, это Юджи. Мне известно, что она спасла бы его от общества Черного клинка, пока я была занята другими делами. Ну и, наконец, Чика – моя дочь-воин. Она – моя гордость, родилась она благодаря уроку, который я извлекла из рождения Казуки.

Минако наклонилась над Вулфом, ласково улыбнулась и сказала далее:

– Думаю, вы удивляетесь, к чему это я все говорю вам. Ну что ж, вы все же "гайдзин", то есть иностранец. Мне кажется, что пожилым людям живется легче и спокойнее, когда они выговорятся. Проблема лишь в том, чтобы найти того, кому можно выложить все, что накипело на душе, того, кто понял бы и оценил сделанное.

Она еще ниже склонилась над ним и продолжала:

– Вот вы явились и достигли своей цели. А теперь, когда все кончилось, что мне остается делать с вами? О, меня бояться нечего, я не зловредная, как Достопочтенная Мать. Она стала безумной в конечном счете от своей же "макура на хирума". Но вы сами видите, Вулф-сан, что ваше дальнейшее пребывание здесь стесняет меня.

Теперь Минако шептала ему прямо в ухо:

– Вы слишком много знаете, а если чего и не знаете, то ваша удивительная энергия в конце концов поможет разузнать все. Сердце моей дочери принадлежит вам, и я больше не могу рассчитывать на ее безусловную преданность. Короче говоря, вы слишком сильны, а я с этим смириться не могу.

Минако вдруг излучила "макура на хирума", превратив день в ночь. По комнате не спеша и важно прошествовала темная и злобная огромная лиса, созданная ее воображением. Широко разинув хищную пасть" она нацелилась вцепиться Вулфу в глотку.

– О разнице между силой и властью почему-то очень легко забывают, – философски заметил Вулф.

Вдруг Минако резко вскочила, повернув голову к двери, и испуганно вскрикнула, увидев, что Вулф стоит в дверном проеме. Огромная темная лиса в недоумении заметалась. Вскрикнув еще раз, Минако повернулась к лежащему на кровати больному Вулфу. Она побледнела и, схватив одеяло, сдернула его.

– Чика? Что?..

Лиса исчезла.

– Сила – зловещее и непостижимое чудовище, – сказал Вулф, входя в комнату. – Сперва она ошеломляет нас, когда мы видим боль других людей, а потом эта боль постоянно напоминает, что наше господство над ними продолжается. Власть же поступает осмотрительно и рассудительно, она должна применяться так, чтобы уравновешивать "ки" – эту жизненную силу и сострадание.

По лицу Минако нельзя было понять, слушает она Вулфа или нет. Во всяком случае, она, встав на колени, широко раскрытыми глазами непонимающе вглядывалась в дочь.

– Что вы делаете со мной? – вскричала она.

Вулф понял, что вопрос обращен к нему, и поэтому ответил:

– За краткое свое пребывание здесь я многому научился. Чем больше человек знает, тем больше готов к этому. Тем более, когда обладает даром "макура на хирума".

– Готов к чему? – недоуменно спросила Минако.

– К тому, чтобы сойти с ума, – ответил Вулф. – Видите ли, вот именно этот урок я вынес из пребывания здесь, уважаемая Минако. Угроза заключена в жизни. Не в смерти. Таково последнее предсказание Оракула. Это еще одна тайна, которую мне предстоит раскрыть, тайна, с которой мне никогда не ужиться: она заключает в себе силу, которая неминуемо ведет к безумию.

Он подошел поближе к ней, она не сделала ни малейшей попытки отойти хотя бы на шаг.

– Только одна Хана глубоко поняла сущность природы "макура на хирума". Тайна ее настолько же стара, как и история времени, и она, уважаемая Минако, заключается в следующем: сила развращает и является источником загнивания; абсолютная сила развращает абсолютно. "Макура на хирума" – это абсолютная сила, и сама ее природа абсолютного развращения и загнивания выражается в безумии. К такому результату неизбежно приходит всякий, кто обладает даром "макура на хирума".

– Нет! Нет, нет и нет!

– Да! – решительно произнес Вулф, наклонившись над Минако. – И я считаю, что вы сами начинаете понимать эту неизбежность.

– Я никогда...

– Видите ли, Минако-сан, с тех пор как Чика начала разматывать причины непонятной вражды между двумя кланами в "Тошин Куро Косай", меня тоже стало кое-что тревожить. Я понимал, что в обществе есть хорошие люди и плохие, но кто есть кто, определить не мог. Была ли, скажем. Достопочтенная Мать безумной? Она казалась таковой, пока не рассказала мне подробно о вашем сумасшествии. Разумеется, она могла тут многое и приврать, но не приврала. Чика потом сама подтвердила мне ее слова там, в храме Запретных грез, когда я покончил с Достопочтенной Матерью.

Реальность все время меняется, подобно химере. Я никак не мог постичь причину, из-за которой враждовали эти два клана, пока не наткнулся на правду, которая показала мне, что добро и зло утратили свое значение. Все вы, члены "Тошин Куро Косай", медленно, но верно становились безумными. По сути дела, уважаемая Минако, вы ничем не отличаетесь от Достопочтенной Матери. Время покажет, что между вами разницы нет, а ваша исповедь только подтверждает это.

Вы обе утратили способность отличать добро от зла, порядок от хаоса. Вы установили собственные законы, которые никак не сочетаются с интересами и желаниями других людей. В вас воплощена искалеченная жизнь, которую нужно лечить и лечить. А единственной наградой за избранный вами путь может быть только ваша ликвидация...

– Чика... – жалобно простонала Минако. Так стонут обычно старухи, чуя приближение смерти.

Чика покачала головой, лицо ее не выражало ничего, но Вулф почувствовал, что ее сердце разрывается от отчаяния.

– Ты осудила себя своими же словами, – сказала Чика. – Ты научилась лгать с самого начала, как тебя позвали. Вулф говорил, что ты сама избрала свой путь и теперь поживаешь плоды этого. Ты оттолкнула от себя всех, кто, может, и любил тебя, и осталась одинокой со своим хваленым даром "макура на хирума", с которым прожила всю жизнь. Теперь ты уже стала сумасшедшей, сцепившись с Достопочтенной Матерью в безумной схватке за верховенство. А что же ты стала бы делать, победив ее? Можешь мне сказать? Нет, не можешь. По-моему, целью всех манипуляций, террора и убийств было уничтожение друг друга, захват власти ради самой власти.

Она взглянула в глаза Минако, сверкающие, как у загнанного зверя, и сказала напоследок:

– Если я смогу как-то посочувствовать тебе, то это будет, видимо, только жалость. А пока же я не испытываю к тебе, мама, никаких чувств.

Минако негромко застонала и упала на тонкий матрас, где лежала Чика, которую вызвал Вулф, чтобы она все увидела своими глазами. Вулф повернул Чику – она сама не двигалась и застыла, словно каменная, лицо ее побледнело и даже приняло голубоватый оттенок.

– Она едва жива, – заметил Вулф. – Что-то угнетало ее много-много лет, а теперь это исчезло.

Всю свою жизнь Минако посвятила интригам и заговорам, призывая своих послушных воинов присоединиться к священной войне против Достопочтенной Матери. Л во имя чего? Ради призрачного будущего, которое, по ее глубокому убеждению, она создаст с той же легкостью, с какой архитектор строит здания?

– Мне кажется, – сказала Чика, глядя вниз на зарывшуюся в одеяло Минако, – мать всегда сталкивалась с неразрешимой задачей, потому что ошибочно считала себя самим Господом Богом.

Позднее, когда прохладный день ранней весны был уже на исходе, Вулф вместе с Чикой прогуливался по саду вокруг дома Минако. После долгой зимней спячки на кленах и криптомериях набухали почки и проклевывались, словно цыплята, нежные листочки. Высокие темно-зеленые деревья качались и шелестели на ветру, а воздух благоухал запахом свежей глинистой земли. Но высоко вверху повисла грязная пелена, густая, словно желе. При виде ее невольно приходила мысль, что никогда больше не удастся разглядеть просторы до самого горизонта.

Вулфу нравилось прогуливаться с Чикой, он с удовлетворением воспринял весть о том, кто ее отец и сколько ей лет, обрадовавшись, что она не старуха, как остальные известные ему женщины с даром "макура на хирума".

– Расскажи мне, пожалуйста, что произошло у тебя с Нишицу?

– Я рассказывала тебе уже дважды, – ответила Чика и одарила его кроткой улыбкой – единственное, что она могла сделать в данный момент.

– А я хочу послушать еще раз, – настаивал Вулф.

А произошло вот что. Чика быстро сообразила, что сила ее "макура на хирума" слабее, чем у Нишицу, поэтому она прибегла к хитрости. Притворившись, будто с ней случился обморок, она упала ему на руки, застигнув его врасплох, и он опять вытащил ее в коридор, а пока тащил, ее короткая юбка задралась, обнажив бедра.

Поведение мужчин в таких случаях легко предугадать. Нишицу, конечно же, остановился, чтобы поглазеть на ее тело, и тут же все его поведение разом переменилось. Она почувствовала, что его воля ослабела, и мгновенно нанесла сильный удар черным лучом своего биополя.

Нишицу тяжело рухнул на пол, и теперь уже для нее не составляло труда справиться с ним. Наконец, почувствовав смерть Достопочтенной Матери, Чика пробралась в самое логово – комнату пяти призраков. Там она нашла Вулфа и обняла его с такой искренней страстью, о которой раньше только мечтала, а завладев им, заплакала не только от счастья, что он жив и невредим, но и от отчаяния перед неминуемым надвигающимся ближайшим будущим, которое сразу же после смерти Достопочтенной Матери повисло в комнате, подобно зловещему призраку.

А потом Вулф объяснил ей, что в будущее следует внести поправки в связи с произошедшими событиями, и сообщил, что они должны делать в таком случае. Итак, они вместе придумали, как перехитрить Минако, пока он будет поправляться в ее доме.

– Знаю, что это довольно жестокое мероприятие, – сказал тогда Вулф. – Но если я прав, то это наш единственный шанс заманить Минако в ловушку.

Чика заранее научила его, как и о чем расспрашивать ее, – ведь она, в конце концов, несмотря ни на что, ее мать. Но Чика без звука согласилась участвовать в "заговоре", а Вулф лишь недоумевал, восприняв ее согласие как непоколебимую веру в собственное предназначение.

Чика закончила рассказ о том, как ей удалось улизнуть от Нишицу, и он взял ее за руку.

– Никогда не прощу ей того, что она использовала нас в своих целях, – заметила она. – Мы все же ее дети. Как она могла сделать такое?

– Никогда – это понятие растяжимое, но и оно имеет конец, – философски заметил Вулф.

– Особенно если это касается моей матери.

Чика замолкла, замолк и Вулф, поняв, что она не расположена больше говорить о матери, может быть, до другого подходящего момента. Ей и Юджи предстоит пережить немало горестных лет, прежде чем они забудут, кем была их мать и что она творила.

На глаза у Чики навернулись слезы, и она сказала:

– Я всегда боялась оказаться между двух огней и, разумеется, никогда не смогла бы пережить последствий их сумасбродных замыслов. Но когда мама рассказала мне о тебе, я подумала, что если все это правда, то ты сможешь положить конец их безумству.

– Все это кажется дурным сном.

– Может, потому, что ты понял, что на свете существует множество реальностей, – предположила она и крепко сжала его руку.

Они подошли к той половине дома Минако, которая выходила в сад, и сквозь стеклянную дверь увидели Юджи. Он стоял, засунув руки в карманы, ярко освещенный желтоватым светом лампы, и смотрел пустым взглядом либо на них, либо на деревья, но, похоже, ничего не видел.

– Бедный мой брат! – печально сказала Чика. – Он был вроде лазера, всю свою жизнь направляя узкий луч собственных знаний на всего лишь один уголок будущего, где его блестящий ум мог бы разрешать научные загадки. Очень плохо, что все остальное в жизни оставалось для него тайной за семью печатями.

Она отошла от Вулфа и, направившись к дому прямо по газону, открыла стеклянную дверь и вошла внутрь. Последовав за ней, Вулф стал свидетелем их разговора.

– С тобой все в порядке, Юджи-сан?

– Я ищу Вакарэ, – ответил брат. – Но он куда-то запропастился.

– Он умер, Юджи, – печально сказала Чика. – Я нашла его тело в храме Запретных грез.

Юджи даже не повернул голову к ней, но она все равно заметила, как заблестели его глаза.

– Как же он умер?

– Полиция ломает голову. Если Достопочтенная Мать сотворила с ним что-то такое, что выглядит вполне правдоподобно, то им ни за что не докопаться.

Юджи согласно кивнул головой, а Чика между тем продолжала:

– Бедный Юджи! Жизнь тебя обманула. – Она попыталась заглянуть ему в лицо, но он упрямо отворачивался. – Ты можешь оставаться здесь, сколько пожелаешь.

Ей безумно хотелось сказать побольше, предложить любую посильную помощь. Но она не решилась предложить, опасаясь, что этим обидит и унизит брата. Его уже предали и обманули собственная мать и лучший друг. Теперь Чика понимала, что она просто обязана оставить у него хоть капельку личного достоинства, дать ему почувствовать, что верит в него и что он еще достаточно силен, чтобы самому справиться с постигшей его ужасной трагедией.

Юджи вздрогнул, оглянувшись, и сказал:

– Нет, спасибо. Я чувствую себя дома только на фирме "Шиян когаку". Да она и всегда была для меня родным домом. Что бы там ни было, у меня масса работы. Я должен подобрать нового вице-президента по оперативным вопросам и продолжать готовиться к поездке в США с циклом лекций. Сейчас, как никогда прежде, чрезвычайно важно познакомить американцев с нашей деятельностью. Ну а еще нужно позаботиться о Казуки, но как – понятия не имею. Может, я сумею помочь ей, а тогда, может, и Оракул обретет достойное предназначение.

Он вышел из дома, а Чика с тоской посмотрела ему вслед. Он ничего не спросил о Минако и не оглянулся на сестру. Это было все, что ей досталось напоследок.

Чика вернулась к поджидавшему ее в саду Вулфу задумчивая и озабоченная.

– Что теперь нам делать? – спросила она. – Щупальца "Тошин Куро Косай" проникли в разные уголки земли, но его члены настолько тесно связаны с центром, что без указаний оттуда вскоре утратят способность действовать и впадут в прострацию.

– Мы могли бы заняться тем, чтобы завлекать их в ловушки, словно бешеных собак, – сказал Вулф. – Но, может, нам лучше оставить их в покое, и пусть все идет своим чередом?

Оба они понимали, что все это значит, и, обсудив все варианты, решили остановиться на совершенно других проблемах. Однако приступить к их решению сразу они еще не были готовы.

Держась за руки, они прогуливались по тенистому саду. В ветвях деревьев порхали птицы, перекликаясь в сгущающихся сумерках. У бетонной скамейки без спинки они остановились и, хотя Вулф счел ее неудобной, присели и стали любоваться пробивающимся сквозь кроны деревьев голубым вечерним светом.

– Мы принадлежим друг другу, Вулф, – нежно сказала Чика.

– Да, отныне это так.

Однако к ее словам примешивалось невысказанное: как долго это будет продолжаться. Они ощущали весь ужас того, что произошло с Достопочтенной Матерью и Минако, потому что оба теперь знали, что и их тоже ожидает в будущем схожая участь. Можно ли как-то избежать зловещих последствий дара "макура на хирума"? Разве они неминуемо обречены на безумие?

Вулф принялся тереть виски, ожидая, когда в голове прозвучит внутренний голос, и он знал, что это будет голос Ханы. Каким-то образом она сумела найти путь и вырваться из заточения; она все же не вошла в симбиоз с Оракулом. Может, она и подскажет им выход? "Но нет, – подумал он, – откуда ей знать, если она не смогла спасти даже себя".

– Должен же быть выход и для нас, Вулф.

– Возможно, – согласился он. – Но ведь ты и я вместе вглядывались в будущее, а оно ничего нам не показывает.

– Мы также пришли к согласию, что это был последний раз, когда мы применили свой дар ясновидения. Люди не должны точно знать, что их ждет в будущем.

– Появится слишком большое искушение нарушить наше обещание. Как ты считаешь, устоим ли мы перед искушением?

– Да, – ответила Чика твердым голосом, не оставляющим и тени сомнения.

– Разумеется, устоим, – подтвердил Вулф, крепко сжимая ее руку.

Вулф знал, что основные законы жизни постоянно меняются. Он знал также, как глубоко заблуждаются люди, пытаясь проникнуть в тайны Вселенной. Время, то есть вечность и мгновение, – вот основа линейной формы мышления, жалкая непродуманная попытка втиснуть логику бесконечного хаоса в узкие рамки умозрительных построений, уразуметь то, что, по сути своей, никак не укладывается в логические рассуждения.

И он понял: все, что сказала ему Хана, – верно. Не существует такого понятия, как "один миг". Каждое мгновение времени имеет множество пластов, а это обстоятельство влечет за собой множество решений, изменений и поправок на время и место. Единого нет, а есть только множество вариантов. Теория единого пути ложна. Поэтому для него с Чикой, по всей видимости, найдется выход.

Чика озабоченно взглянула на него:

– О чем ты задумался?

– Я думал о своих обязанностях.

Чика опять кротко и нежно улыбнулась, заметив при этом:

– Да ты становишься совсем японцем.

Долгое время они сидели молча, слушая чудное пение птиц. Быстро темнело. Изредка перед глазами молнией пролетали светлячки. Ночь, казалось, наступала со всех сторон.

Вулф, подняв голову, посмотрел на усыпанное звездами небо.

– Какой бы путь мы с тобой ни избрали, я должен сделать еще кое-что, прежде чем мы уедем. Это будет последней тайной, которую мне предстоит раскрыть.

– Знаю, – ответила Чика, – и хочу быть в это время возле тебя.

– Ты твердо решила?

Она молча кивнула головой, но он ощутил ее беспокойство.

– С матерью я уже разобралась. А разве может быть что-нибудь хуже?

Вулф долго сидел молча рядом с ней, глядя на опустившуюся над ними ночь.

В небе громоздились грозовые облака, щедро рассыпая над городом ливни, сверкая молниями, громыхая над крышами домов и обильно поливая землю.

Вулфа разбудил странный запах. Пахло чем-то вроде разрытой могилы, и он сразу же вспомнил, что не все еще сделано им в Японии.

В доме было тихо и спокойно, однако он ощущал какую-то неясную тревогу, какую обычно испытывает человек, навсегда покидая родные края. Белый Лук не раз говорил ему об этом состоянии. Он утверждал, что это чувство присуще мертвым, чьи души еще не ступили на тропу мертвых, а также тем, кто должен скоро умереть.

Вулф тихонько быстро оделся, вышел из дому и взял одну из стоящих рядом машин, благо ключи от нее лежали в прихожей, в деревянной шкатулке.

Хотя ему впервые в жизни пришлось ехать по улицам с левосторонним движением, да к тому же с непонятными дорожными знаками, он все же уверенно проехал по самому центру Токио, залитому светом неоновых реклам, столь ярким и навязчивым, что они дошли бы даже до невозмутимых самураев самого Иэясу Токугавы. Вулфом управляла "макура на хирума", она же и разбудила его, предупредив о надвигающейся опасности. Так в чем же заключается опасность? Ответить на этот вопрос он пока не мог. Он лишь чувствовал горечь во рту, по вкусу напоминающую яд, которым едва не отравился.

Какой-то рокер на мотоцикле "Кавасаки", одетый в блестевшую от воды кожаную куртку, подрезал Вулфу путь и, прибавив скорости, так рванул вперед, что только искры сверкнули из-под заднего колеса. Вулфу сразу же вспомнился Сума на мотоцикле "Харлей", оскалившийся в улыбке, словно мертвая голова. Он поднял глаза вверх – полнеба занимала броская неоновая реклама фирмы "Шиян когаку". Даже проливной дождь не смог затмить ее гигантские кроваво-красные иероглифы. Он погнал машину в ночь по широким токийским улицам.

Так в чем же угроза? "Опасность в жизни, а не в смерти".

Вулф остановил машину около рыбного рынка Сузуки. На мокрых бетонных помостах билась рыба. В свете висящих лампочек она переливалась всеми цветами радуги. В воздух поднимался пар от живых рыбин, а когда Вулф проходил мимо помостов, ему в спину на мгновение дохнуло зловонием свежеразрытой могилы. Он пошел дальше, вдоль торговых рядов. Всюду царило оживление: далеко вокруг разносились голоса рыбаков и грузчиков, раздавался веселый смех; от лотков со всевозможной снедью веяло теплом и пахло чем-то вкусным; неподалеку, в тени, подвыпившие труженики не стесняясь справляли малую нужду. Одним словом, на рынке кипела жизнь.

А в темноте в это время притаилась смерть. Вулф явственно ощущал ее, даже увидел, как туман медленно обволакивает его ноги. Свирепый зверь, умный и умелый – а может, он даже и не человек? – разворачивал к действию свою энергию. Его "макура на хирума" больно ударила Вулфа в барабанные перепонки. Где-то рядом скрывалась неведомая сила, подобная силе гигантской динамо-машины.

Вулф подошел к затемненному складу – обиталищу Оракула, где его и подстерегала опасность. Перед входом в склад светила тусклая лампочка, металлический колпак над ней качался из стороны в сторону под сильными порывами ветра, дующего с реки Сумида. Прыгающий конус света освещал металлическую дверь без всякой таблички, на ней даже не было какой-нибудь надписи, сделанной хотя бы краской.

Но Вулф уже знал, что таится за дверью и куда идти.

Замок двери открылся сам. Он даже услышал, как лязгнул отходящий засов и еще раз громко клацнул как бы по приказу поднявшегося ветра. Вулф толкнул дверь и вошел внутрь. Что он должен сделать еще? Его "макура на хирума" безошибочно вела его в темноте, и он знал, что идет не напрасно.

"Опасность в жизни, а не в смерти", – звучали в голове слова Оракула.

Внутри склада царило запустение, – вернее, оно должно было установиться здесь в самом что ни на есть ближайшем будущем. Вулф почувствовал покалывание вдоль позвоночника и подумал, а не показывает ли ясновидение его же собственную погибель. Перед входом в лифт он оглянулся, всматриваясь в темноту. Неизвестная опасность поджидает его в лаборатории, где покоится вышедший из строя Оракул. Он начал подниматься вверх. Резкие звуки работающего подъемного механизма эхом отдавались в стенах склада, словно звуки зимнего ветра в хвойном бору, наводящего тоску и чувство одиночества. На последнем этаже он вышел из лифта и ступил на старые рассохшиеся половицы, скрипевшие при каждом шаге. В конце коридора, слева, находилась обитель Оракула. Вулф направился туда.

Темнота еще больше сгустилась, сделавшись еще больше похожей на жидкую грязь. Теперь он догадался, почему ясновидение привело его именно сюда: кто-то или что-то пытается воскресить Оракула, заставить его вновь действовать. На пороге лаборатории он несколько задержался и направил внутрь помещения биолуч своей "макура на хирума".

И вот Вулф в лаборатории Оракула. Он тут же увидел нечто темное, копошащееся возле измерительных приборов и пульта управления. Стояло неумолчное жужжание и гул уцелевших контуров и неповрежденных схем, напоминавшее жужжание мух, облепивших труп. Среди спутанных проводов, силиконовых трубок, многочисленных кабелей и графитовых плат лежал Оракул. Экран его потемнел, мозг бездействовал.

Краем глаза Вулф заметил какое-то движение – будто стремительно взметнулась стайка скворцов. Он повернул голову: что-то двигалось по окружности, но что конкретно – разглядеть было невозможно.

И тут мелькнул мощный черный столб "макура на хирума", настолько мощный, что здание склада затряслось от фундамента и до крыши. Тело Вулфа при этом охватил страшный жар. Вся лаборатория наполнилась дымом и искрами, вскоре они пропали, но явственно запахло горелым мясом.

Это явление длилось не более секунды, но Вулфу, стоявшему в густой темноте на пороге лаборатории, и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы понять кое-что о природе невидимого противника. "Макура на хирума", принадлежавшая врагу, притаившемуся в лаборатории, была не только чрезвычайно мощной, как он определил это с помощью своего биополя, но и очень древней, гораздо древнее, чем у Достопочтенной Матери. Возраст ее составлял по меньшей мере несколько столетий. И еще он определил, что его врагом и обладательницей этой уникальной "макура на хирума" является мать Джейсона Яшиды.

Вулф замер, он сумел выровнять дыхание, но ве смог обуздать бешеного биения собственного сердца. Он немного напугался, ибо столкнулся со злом настолько древним, что оно даже утратило свое название, но знал, что Белый Лук опознал бы его, и тут же подумал, сможет ли это зло учуять его там, где другие не могли.

Он мысленно вызвал образ Яшиды и вошел в лабораторию. На этот раз он поступил благоразумно, направив предварительно луч своей энергии и обследовав тем самым помещение. Таким образом он сразу определил, что оно сплошь заполнено электрическими разрядами: повсюду летали облака искр. И тут из тьмы появилась Ивэн.

Вулф никак не ожидал увидеть ее такой юной. Пораженный и изумленный, он на мгновение потерял контроль над образом Яшиды, и тот затрепетал и погас, словно пламя свечи на ветру.

Ивэн только того и надо было. Она сразу же переключила внимание с образа сына на Вулфа.

Вулф собрался с силами, и помещение лаборатории мелко-мелко задрожало. Он увидел своего деда. Дух Белого Лука поднял в приветствии руку.

– Я долго ждал, когда ты позовешь меня, – сказал он.

От него пахло кожей и мескалином, на лице проглядывали печаль и беспокойство. – Зло сидит здесь, и ты, Вулф, должен победить его. Но тебе понадобится моя помощь.

– Скажи мне, что я должен делать, – попросил внук.

– Иди сюда. Встань рядом со мной. То место, где ты стоишь, все еще остается островком жизни. Ты должен сойти с него и ступить на землю мертвых.

– Но я ведь умру.

– Нет, не умрешь, – ободрил его дед. – Ты все же шаман. Я сам учил тебя. Вреда тебе не будет. Мне нужны твои сила и энергия, чтобы я мог сойти с земли мертвых и вступить в свой последний и решительный бой.

Вулф, уверовав в слова деда, сделал шаг по направлению к нему и почувствовал, как из-под ног уходит пол. Вопреки своей воле, он упал и заскользил куда-то вниз, не в силах сопротивляться...

Слишком поздно понял он хитроумный замысел Ивэн – лишить его памяти, выбить из него способность мыслить. Слишком поздно он осознал, что образ деда возник не так, как следовало: Белый Лук должен был спуститься с небес, а он появился из-под земли. Слишком поздно открыл он глаза и посмотрел на прекрасное лицо Ивэн. Теперь она схватила его за горло и стала все крепче сжимать пальцы, а ее "макура на хирума" одновременно сжимала его сердце.

– Ты убил моего сына, – зловеще произнесла Ивэн. – К тому же нанес непоправимый вред "Тошин Куро Косай". – Ногти ее вонзились в шею Вулфа, потекла кровь. – Люди верили, что общество Черного клинка возглавлял Нишицу, немногие посвященные знали, что его главой была Достопочтенная Мать. – Она страшно оскалилась. – А другие считали, что начальницей станет Минако.

Внутри Вулфа стал разгораться голубой огонь, а он всеми силами старался не дать ему вспыхнуть, потому что знал, что огонь сожжет его заживо.

– А на деле же общество Черного клинка всегда возглавляла я, – продолжала Ивэн. – Я держала в своих руках всех и вся. Моя "макура на хирума" была так сильна, что я имела власть над всеми, еще когда была ребенком. Я родилась с даром ясновидения по своему желанию. Общество Черного клинка – мое детище, и я не позволю тебе уничтожить его!

Голубой огонь постепенно все же разгорался внутри Вулфа, и он чувствовал это, температура уже подходила к критической отметке. Перед ним возникли образы Кэти, когда ее охватило пламя, горящего Бобби Коннора, Хейса Уолкера Джонсона с женой и Аманды, лежащей мертвой в луже собственной крови.

Сделав неимоверное усилие, он все же исхитрился ударить Ивэн кулаком в грудь. Она отшатнулась, успев, однако, расцарапать ему до крови руки своими длинными, словно когти, ногтями, а затем, улыбнувшись, подступила снова.

Давление внутри него, ослабевшее было на короткое мгновение, опять стало нарастать, да с еще большей силой. Вулф попытался применить энергию своей "макура на хирума", направив темный биолуч прямо в лицо Ивэн, но она, чуть отшатнувшись, опять подступала к нему.