Напряженные пальцы свободной руки вонзились в глаза человека. Тело шпиона согнулось, будто через него пропустили мощный заряд тока, ноги взбрыкнули, как у норовистого мустанга. Потом все мышцы разом обмякли, а к запахам ночи приметалась невыносимая вонь. Сендзин быстро отступил на шаг, позволив трупу упасть в кусты. Быстро пошарив в его карманах, он извлек из них все, что могло послужить ключом для опознания человека. Сендзину все-таки хотелось получить ответы на вопросы, кто он был, что здесь делал, и кто его послал.

Затем Сендзин вернулся туда, где лежала связанная Жюстина.

Ее глаза открылись, зрачки были расширены и трепетали.

— Где ты был? — спросила она. Сендзин не ответил. Он обертывал шелковый шнур вокруг ее шеи. Двурогая луна, огромная, потому что уже спустилась к линии горизонта, казалось, злорадно поглядывала на то, что должно было сейчас произойти.

— Половой акт, — говорил Сендзин, — часто бывает грубым, бесчеловечным. Он легко может стать орудием возмездия. В таких случаях его называют изнасилованием, а не актом любви. Но любовь и половая жизнь до такой степени далеки друг от друга, что говорят на разных языках.

— Иногда, — Жюстина с трудом приоткрыла губы, — только иногда.

Сендзин заглянул ей прямо в глаза. — Но половой акт только тогда интересен, когда используется как орудие возмездия, — сказал он, отдаваясь во власть стихиям. Он жил в этот момент своими ощущениями, вытеснившими из сознания даже мысль о пропавших изумрудах.

На его руках была кровь, и он с жадностью впивал ее запах. Акт убийства, близость смерти заставляли его жить полной жизнью, ощущать себя на краю царства вечной тайны, где цели становятся средствами, с помощью которых можно управлять судьбами других людей и, управляя, вести линию своей судьбы.

Он начал затягивать шнурок на шее Жюстины.

— Ты все больше и больше становишься человеком, которого мне следует избегать любой ценой, — сказал Икуза, и Барахольщик включил записывающее устройство. Киллан засмеялась. Они находились в кабинете Икузы в здании «Ниппон Кейо» в Синдзюку.

Икуза развернулся в кресле, чтобы лучше видеть ее.

— Все чаще и чаще меня посещает мысль убить тебя, пока ты меня окончательно не погубила.

— Возможно, когда-нибудь ты попытаешься это сделать, — парировала Киллан Ороши, нисколько не испугавшись. — Было бы занятно поиграть с тобой в эту игру.

Икуза бросил на нее свирепый взгляд.

— Смерть не игрушка, Киллан. Пора бы тебе это понять.

— О, я прекрасно понимаю, — возразила она. — Только мне плевать.

— Когда-нибудь, — сказал Икуза, — ты действительно увидишь, что это не одно и то же.

Киллан бросила пиджак на стол Икузы, села на стул, повернувшись к большому окну. — Токио для меня как сестра, которую мне всегда хотелось иметь, но которой у меня никогда не было. Я ни дня не смогла бы прожить, не слыша стука его сердца. Нет мне жизни без магазинов в Акихабаре, где продают электронику со всего света, без панков, толкающих свое барахло в Уэно, без бессмысленных, но ярких неоновых огней рекламы. Япония — край примитивной и прекрасной, как секс, жизни, протекающей за омерзительно упорядоченным фасадом. В этот край приглашает лозунг: «Добро пожаловать в постатомный век!»

Кузунда Икуза смотрел на нее с важностью политикана, наблюдающего за предвыборной кампанией своего соперника.

— Жаль, что ты родилась женщиной, — подытожил он. — У тебя не только мужской ум, но и мужское честолюбие.

— Честолюбие — или его нехватка — привело моего папашу к банкротству, — сказала Киллан. — Мне приходится компенсировать эту нехватку. Он бы никогда не попал в такую зависимость от тебя, будь у него хоть унция убежденности. Он позволял другим людям уговорить его заключать сделки, которые подтачивали ресурсы «Накано». И теперь от банкротства и сеппуку его хранит только «Нами».

— Он может считать, что ему чертовски повезло, что «Чиода Сентрал Банк», контролируемый нами, ссудил ему достаточный капитал, чтобы продержаться хоть немного.

— Благодаря ТВОЕЙ политике, проводимой в ТВОИХ офисах. — Икуза пожал плечами. — Но вы сами порой прибегали к кабальным сделкам. — Это не вина отца! — воскликнула она. — Другие подталкивали его к этому. — Иногда ты кажешься вполне взрослой, — сказал Икуза, — а то вдруг начинаешь говорить наивные вещи, как, например, сейчас. Можно подумать, что у вас с отцом нежнейшие отношения. Да и нечего его защищать: он президент «Накано», и ему отвечать за все действия его компании.

— Ты разорил «Накано». Разбил ее вдребезги. — А ты что, думала, мы можем позволить себе швырять деньги на фирму, которая идет к банкротству, да еще так, чтобы у нее перышки не помялись? Нам надо защищать свои инвестиции. Поэтому пришлось пойти на смену руководства.

— Поставив у руля преданных вам людей. — Думай, как хочешь. Но ты от этого только выиграешь. Я обещал тебе хороший пост в «Накано», если ты будешь сотрудничать с нами.

— Мне нужно не это. — Киллан встала, крошечная по сравнению с габаритами Икузы. Тем не менее человек-гора поглядывал на нее с уважением. — Я хочу, чтобы ты внедрил меня в банк «Чиода».

Кузунда Икуза расхохотался так, что стол задрожал, как от землетрясения.

Киллан и бровью не повела.

— Ты совершаешь ошибку, потешаясь надо мной, — холодно проговорила она.

— Я вовсе не над тобой смеюсь, Киллан, — оправдывался Икуза, вытирая слезы толстым, как сарделька, пальцем, — а над твоими чудовищными амбициями. Иногда мне кажется, я нащупал их предел, но ты всегда удивляешь меня, ставя все новые и новые.

— Мне кажется, я рассуждаю логично, — сказала Кил-лан. — Песенка «Накано» спета. Если не сейчас, то очень скоро. Сейчас она не более чем пузырь, надуваемый вами. Вот «Чиода» — это другое дело. Будучи Центральным банком, он контролирует множество фирм. «Чиода» — это сила, и я хочу ее.

Икуза провел пальцем по подбородку.

— Иногда ты говоришь как взрослая, но в большинстве вопросов ты — чистое дитя. Но в любом случае тебе пора бы понять, что вы с отцом не можете обладать полной информацией. Теперь, когда осуществлено слияние «Накано» и «Сфинкса», мы вступаем в заключительную стадию нашей операции. Если «Накано» и считать пузырем, как ты говоришь, то теперь он наполняется, — и не только преданным нам персоналом, но и интеллектом. На него будут трудиться лучшие умы страны.

Мы оставили в неприкосновенности научно-исследовательский отдел «Накано», когда начали демонстрировать компанию в связи с тем, что деньги, ссуженные «Чиодой», кончились. Мы использовали фирму твоего отца как наживку. А он этого так и не понял.

Нам была нужна — нужна позарез — технология «Сфинкса» Тандзана Нанги. Но как ее заполучить? Нанги обезопасил свою фирму против захвата и экспроприации, его невозможно подловить на какой-нибудь взятке: чертов старик неподкупен. Надо было просто застать его врасплох. И вот, выставив научно-исследовательский отдел «Накано» в качестве наживки, мы еще в придачу оказали давление на Нанги.

В результате произошло слияние «Накано» и «Сфинкса». Нанги считает, что он сможет в будущем подмять под себя «Накано». Кроме того, ему нужна научно-исследовательская база не в меньшей степени, чем нам нужна его технология. Но он ничего не получит, а вот мы уже получили «Сфинкс» — а это равносильно смерти Нанги. Неделю назад научно-исследовательский отдел «Накано» был переброшен на одно незначительное предприятие по переработке нефти в Кобе.

У Барахольщика тряслись руки от возбуждения. Значит, Икуза все-таки расставил западню для Нанги! Он тщательно проверил магнитофон, чтобы удостовериться, что каждое слово этого бессмертного монолога записалось. Он хотел немедленно покинуть убежище, чтобы позвонить Нанги и передать ему эту ценную информацию, но что-то задерживало его, что-то подсказывало ему, что сейчас может раскрыться, какая роль в этой драме предназначалась для Киллан.

Кузунда Икуза засмеялся: — Терпение, Киллан. Будь довольна тем постом в «Накано», который я для тебя приберег. Работа заберет у тебя излишек энергии. «Чиода» от тебя не убежит. Кроме того, это было бы рискованно. Что подумали бы твои друзья-революционеры, как ты их называешь, узнав, где ты работаешь? Уж, конечно, начали бы говорить, что ты «продалась власти имущим».

— А пошли они к черту! — огрызнулась Киллан. — Надоели они мне хуже горькой редьки. В основном это маленькие людишки с таким же узким кругозором, как у «власть имущих», с которыми они собираются воевать. Конечно, до них не доходит ирония ситуации, как не доходит, до чего мелка их так называемая философия. Они хотят «мир насилья разрушить до основанья». Ну, а чем они собираются заменить разрушенное? Вот этого-то они и не знают.

— Да ты у нас, как говорится, молодая да ранняя, — похвалил Икуза.

— Мы оба молоды, Кузунда. Это наше проклятье, не так ли? И еще нас кое-что связывает: мы оба не прочь покататься на спине дракона.

— Иди ко мне, — позвал Икуза. — Подожди, — отмахнулась она. — Терпение, Кузунда. Я хочу то, что хочу. — Не могу я внедрить тебя в «Чиоду». Во всяком случае, пока. — Ладно. Я могу принять такое полуобещание. Но чего я не могу принять, так это липового поста в «Накано», который ты для меня приготовил.

Кузунда Икуза вздохнул:

— Ну а чего бы ты хотела для счастья? — В качестве временной работы? Я знаю, какое внимание ты придаешь работе по новым технологиям, хотя ты и тщательно скрываешь это от всех. Захватив «Накано», ты теперь хочешь стукнуться лбами с «Сато Интернэшнл». Это дело не для слабых, поскольку «Сато» — ведущая компания по производству электроники, компьютеров и процессоров. Я думаю, тебе понадобится помощь многих людей, в том числе и моя. Я не прочь ввязаться в драку.

— Но, Киллан, ты же не ученый. — Верно. Зато я умею работать с людьми. Работая в научно-исследовательском отделе «Накано», я возьму на себя вопросы маркетинга продукции фирмы, которую она будет производить. Икуза подумал немного. — В твоем предложении что-то есть, — согласился он. — Я обговорю его с «Нами».

— Что означает, что дело решено, — подытожила Кил-лан. — Ты приписываешь мне больше влияния, чем я могу похвастаться, — откликнулся Икуза, но по его довольному смеху можно было судить, что он польщен.

— Ты знаешь, что я права, — сказала Киллан, прыгая ему на колени, так, что кресло заскрипело под их общей тяжестью. Икуза прижал к себе девушку, утонув в ее распущенных волосах.

Но если бы Барахольщик мог заглянуть ей в глаза в этот миг, он прочел бы в них такую жгучую ненависть, что содрогнулся бы сам. И это была не ненависть к ее отцу, а ненависть к Кузунде Икузе. Все-таки она оставалась опасной бунтовщицей, несмотря на то, что любила посмеяться над революционными идеями.

Барахольщик вспомнил слова Икузы: ВСЕ ЧАЩЕ И ЧАЩЕ МЕНЯ ПОСЕЩАЕТ МЫСЛЬ УБИТЬ ТЕБЯ, ПОКА ТЫ МЕНЯ ОКОНЧАТЕЛЬНО НЕ ПОГУБИЛА. Вот чего она добивалась, вот какая у нее была цель, хотя Кузунда об этом явно не догадывался.

В неуютной гримерной Марико в кабаре «Шелковый путь» были двое: Томи и Нанги.

— Вот здесь ее нашли, — сказала Томи, — здесь истязали, насиловали и здесь в конце концов убили.

Нанги, прихрамывая, пересек комнату. Было уже поздно, и больная нога давала о себе знать.

— Прямо здесь, под этими трубами?

— Да. — Убийство произошло несколько месяцев тому назад.

— Почти десять. И здесь все осталось нетронутым. Девушки суеверны, и никто не хочет пользоваться теперь этой гримерной.

Томи обратила внимание, что он смотрит вверх, изучая трубы. Ей это не приходило в голову сделать.

— Окажите мне любезность, — попросил он. — Устройтесь на полу примерно в той позе, в которой нашли Марико, и, если можно, в том же самом месте.

Томи сделала, как он попросил. Она улеглась почти у его ног.

— А не было ли в комнате следов, на основании которых можно судить, что Марико истязали и насиловали в каком-нибудь другом месте, а потом перетащили сюда?

— Не было, — ответила Томи. — Все это было сделано здесь, где мы с вами находимся.

Нанги кивнул, как ей показалось, с удовлетворением. Постучал своей палкой по горизонтальной трубе, опустил ее так, что конец почти касался ее носа.

— Вы такого же роста, что и Марико? — спросил он.

— Да. — Я что-то не припомню, что на фотографиях, которые вы мне показывали, у Марико на шее были синяки. — У вас отличная память, — сказала Томи, с уважением поглядывая на него. — Никаких синяков не было. — Нанги снова поднял палку, задумчиво постукивая ею по трубе. — Это место как раз над шеей человека, который истязал и убил Марико. Здесь была его шея, когда он насиловал ее.

— Логично, — согласилась Томи, недоумевая, к чему он клонит. Нанги обхватил свободной рукой трубу, постукивая по ней палкой, зажатой в другой. Потом подтянул к себе стул и опустился на него.

Томи села на полу и уставилась на то, что он ей показывал на ладони. Это была ржавчина. Она посмотрела на Нанги снизу вверх.

— Труба ржавая. Вполне естественно при здешней сырости.

— Правильно, — подтвердил Нанги. — Но взгляните сюда. Посмотрите на место как раз над вашей шеей.

Томи встала с пола, поднялась на цыпочки.

— Здесь нет ржавчины.

— Да. И это единственное место на трубе, где ее нет. — Томи повернулась к нему. — Ну и что это значит? — Боюсь, я узнаю все больше и больше подробностей об этом убийце. Я уже и так знаю его лучше, чем мне бы того хотелось.

— Что вы имеете в виду?

— Я сопоставил смерти д-ра Ханами и Марико, — сказал Нанги. — Помните записку, найденную во рту несчастной девушки? «Это могла бы быть твоя жена». Да. Я сделал предположение, что это было предостережением. Теперь я уверен, что оно предназначалось для д-ра Ханами. Тандзян угрожал расправиться с его женой. — Вы хотите сказать, что тандзян, который напал на меня и мистера Линнера в кабинете д-ра Ханами, был тем же человеком, который убил Марико? — Истязал, насиловал и убил, если воспользоваться вашими словами, — подтвердил Нанги. — Да, именно это я и хочу сказать.

— Но как вы это можете знать? — Вот что подсказало мне, — ответил Нанги, указывая на единственное чистое место на горизонтальной трубе. — Здесь была привязана веревка, из-под которой сыпалась ржавчина. — Томи вспомнила место в акте судебно-медицинской экспертизы, где говорилось, что на теле жертвы были обнаружены хлопья ржавчины. — Дорокудзай привязал эту веревку для того, чтобы, как выражается молодежь, словить кайф от самоасфиксии во время полового акта.

— Самоасфиксия невозможна, — усомнилась Томи. — В критический момент автономная нервная система включится, давление петли ослабеет, и человек будет продолжать дышать.

— Все это так, — возразил Нанги. — Но прежде чем это случится, в легких скопится достаточно углекислого газа, чтобы подвести его достаточно близко к смертельной черте. А этого ему только и нужно, чтобы произошел оргазм. — Как все это отвратительно!

— Это — часть его философии. Он регулярно этим занимается — не только во время полового акта — и это такой же краеугольный камень Тао-Тао, как айки-тайдзо в вашем айкидо. Это один из способов, которым тандзяны окунаются в божественную Пустоту.

Томи почти не слышала, что говорит Нанги. Что-то замкнулось в ее мозгу. Она попыталась определить место искрящих проводков, но ощущение ускользало.

Нанги, внимательно наблюдавший за выражением ее лица, хотел спросить, о чем она думает, но затем решил подождать с вопросами.

Тут раздался стук в дверь. Томи открыла ее, и они увидели владельца кабаре «Шелковый путь». Он стоял в тусклом свете коридора, по которому сновали туда-сюда разные люди.

— Снова у нас, сержант? Какая приятная неожиданность! Я думал, что дело уже давно закрыто, — сказал он, кланяясь с преувеличенной почтительностью. — Могу быть чем-нибудь полезен?

Томи отступила, жестом пригласив его войти. Хозяин оглядел комнату, как будто мысленно проверяя наличие реквизита, чтобы удостовериться, что они ничего здесь не прикарманили. Это был худой, пронырливый субъект с мерзким запахом изо рта и подобострастными манерами.

Томи с первого взгляда невзлюбила его, и ничто в их дальнейших взаимоотношениях не изменило ее мнения о нем. И вот теперь, глядя на его угодливую физиономию, что-то в ее мозгу опять щелкнуло, и она почувствовала, что от нее преднамеренно скрывают какую-то важную информацию. Сейчас присутствие Нанги могло помочь ей установить, что именно.

— Я бы хотела задать вам несколько вопросов, — сказала Томи.

— Опять? — хорек потирал руки, будто мыл их под краном. — Рад бы помочь, но по прошествии столь длительного времени вряд ли можно надеяться найти нечто новое.

— Это Тандзан Нанги, — представила она, не обращая внимания на его замечания. — Он профессор психологии кафедры криминалистики в Токийском университете. Он изучал дело Марико и имеет свою теорию на этот счет. Но некоторые вещи ему неясны.

Она подождала, пока, масленые глазки хозяина вернутся к ней после беглого осмотра Нанги.

— Как долго вы являетесь управляющим этого заведения?

— Шесть лет, — ответил хорек. — Но вам это уже известно, сержант.

— Но профессору — нет, — отрезала она. — И ровно столько же времени вы являетесь его владельцем?

— Нет. Я купил права на него семнадцать месяцев назад. Но вы уже зна...

— Где вы взяли средства для покупки кабаре? — Но это ведь настоящая рухлядь, сержант, — руки хорька опять начали делать моющие движения. — Взял ссуду в местном банке, добавил свои сбережения, ну и...

— Сколько времени у вас проработала танцовщица Марико?

— Почти три года, — ответил хорек, обращаясь теперь к «профессору». — Она была добросовестным работником. Публика любила ее. Она ни разу не опоздала на представление, никогда ни на что не жаловалась. Моя собственная дочь за неделю мне причиняет куда больше неприятностей, чем Марико за все время своей работы у меня.

В этом кубике из железобетона, в котором было куда менее просторно, чем в ином гробе, делаемом по спецзаказу для какого-нибудь нувориша, наступила тишина. Только доносящиеся извне звуки электронной музыки, похожей на усиленное микрофонами пульсирование злобного сердца, напоминали о том, где они находятся.

Когда Томи уже не могла более терпеть это неловкое молчание, наполнившее комнату, как духи предков, она бросила хорьку:

— Вот, пожалуй, и все, что мы хотели у вас спросить.

Хорек, казалось, удивился:

— Я думал — я хочу сказать, я надеялся — узнать, получит ли подтверждение теория профессора. Все-таки Марико работала здесь. Они для меня все как родные.

У Томи было дикое желание плюнуть ему в физиономию.

— Мы вас вызовем, если появится надобность.

Когда они остались одни. Нанги спросил:

— Что это вы затеяли? — Не знаю, — призналась Томи. — Выстрел наугад, возможно. Вы побудьте здесь. Может, еще что-нибудь интересное попадется на глаза. А я посмотрю, чем этот хорек сейчас занимается. Что-то в его? лице показалось мне подозрительным, когда он посмотрел на вас.

— Вы его хорошо проверили? — спросил Нанги. — В нашем компьютере информации о нем я не нашла. Но он скользкий тип. Сейчас мне пришло в голову устроить ему проверку на вшивость. Методика простая, грубая, но может сработать.

Она выскользнула из комнаты и быстро прошла по коридору вниз. Она уже знала все входы и, выходы не хуже работающих здесь девушек.

Дойдя до двери управляющего, она прильнула к нему ухом, но из-за грохота ударника на сцене ничего не было слышно.

Она нажала ручку, но дверь оказалась закрытой. Однако при помощи нехитрого приспособления ей удалось открыть, ее.

Томи сделала глубокий вдох, потом резким ударом плеча распахнула дверь. Хорек, конечно, висел на телефоне. Увидев ее, он задергался, вытаращив глаза, и этой секундной заминки оказалось достаточно, чтобы она успела перемахнуть через заваленный бумагами стол и вырвать у него из рук трубку, прежде чем он успел бросить ее на рычаг.

— Кому ты звонил? — прошипела Томи. Хорек ничего не ответил. Его лицо было бледным, как полотно. Томи прижала его стулом к столу. — Алло? — сказала она в трубку, но ей никто не ответил. Она немедленно позвонила в телефонную компанию и, сообщив свое имя, звание и номер удостоверения, объяснила им, какого рода помощь ей нужна.

Через пять минут ей сообщили с коммутатора, что телефона с абонентным номером, который она им сообщила, только что звонили в полицию города Токио.

Томи была так ошарашена, что не знала, что сказать. Оператор окликнул ее:

— Алло, сержант, вы меня поняли?

— Да, — ответила Томи внезапно охрипшим голосом, — скажите мне номер телефона, куда звонили.

— Это можно, — откликнулся оператор и сообщил ей номер ее собственного рабочего телефона. Отдел по расследованию убийств.

Все еще не придя в себя. Томи поблагодарила оператора и положила трубку. Она пыталась собраться с мыслями и проанализировать ситуацию. Хорек забеспокоился, как только она появилась в его заведении. А когда она представила Нанги как нового игрока в ее команде, он совсем запаниковал. Она вспомнила фразу, сказанную им ненароком: Я ДУМАЛ, ЧТО ДЕЛО УЖЕ ДАВНО ЗАКРЫТО. Как он мог об этом знать, если не находился в контакте с полицией сам?

Томи посмотрела на хорька тяжелым взглядом:

— Кому ты звонил?

— Моей маме.

— Она работает в полиции?

— Да. Она уборщица. Моет у вас в полиции, отхожие места. — Мучительно долгое мгновение Томи не шевелилась. Потом молниеносным движением схватила хорька за обшлага костюма и приперла спиной к шкафу, стоящему у стены. В дверце задребезжали стекла.

Приблизила свое лицо вплотную к его лицу, так, что он заморгал, не в состоянии сфокусировать зрение.

— Ты мне все скажешь как на духу, — прошептала она, — или не выйдешь из, этой комнаты.

— На пушку берешь, сержант? — Она с силой ударила хозяина о дверцу шкафа, так, что он вскрикнул. Стекло разлетелось вдребезги, и кровь показалась у него на рубашке.

— Говори, кому звонил! — Пот струился по лицу хорька. Он заскулил: — Господи, я не могу! Он убьет меня! — Ты умрешь раньше, — яростно крикнула Томи ему в лицо. Разбитое стекло все сильнее врезалось ему в спину. Он заорал благим матом, потом запросил пощады. — Я скажу, — выдавил он из себя вперемешку со стонами, — но вы должны пообещать защитить меня.

— Ты не в таком положении, чтобы диктовать условия, — сказала Томи, — но я постараюсь сделать для тебя, что смогу. Так кому ты звонил? Кому ты хотел сообщить о профессоре Нанги?

Глаза хорька выпучились так, что прямо-таки вылезали из орбит.

— Зато не так просто, черт побери! — заверещал он. — Этот ублюдок — начальник отдела у вас в полиции. Он захаживал сюда частенько, когда был еще участковым полицейским. Ему удалось обработать меня, чтоб я гарантировал ему свободный доступ к моим девочкам. Что он с ними вытворял — о Господи, волосы дыбом вставали при одной мысли! — это на его совести. Я просто не хотел об этом знать. Но когда с Марико случилось ТАКОЕ, я просто в ужас пришел. Я не хотел, чтобы меня вовлекли в...

— И ты хочешь сказать, что начальник отдела полиции истязал, насиловал и убил Марико? — Томи отдавала себе отчет, что кричит во весь голос, но ей уже было все равно.

Хорек кивнул.

— Д-да. — Марико, подумала она, у тебя никогда не было защитника. Теперь у тебя есть я. Мститель за твою поруганную жизнь. — Кто это был? Кто ее убил? — Она трясла его, как грушу. Кровь бушевала в ее венах. И вдруг словно магниевой вспышкой осветило эпизод, навсегда запечатлевшийся в ее памяти: тусклый свет, душная кладовая в полицейском участке, ее тело, переплетенное с телом. Сендзина. Она зубами впивается в его тело. Вкус крови на губах и...

— Кто убил Марико? Говори, поганый хорек, или, клянусь, я прикончу тебя сейчас же! — Кровавая пелена — застилала ее глаза, скользкая, как угорь, память, ехидно подмигивала ей. Нанги, говорящий: ДОРОКУДЗАЙ... ПОЛУЧАЛ КАЙФ ОТ САМОАСФИКСИЙ ВО ВРЕМЯ ПОЛОВОГО АКТА. ЭТО — ЧАСТЬ ЕГО ФИЛОСОФИИ. ОН РЕГУЛЯРНО ЭТИМ ЗАНИМАЕТСЯ...

— Кто убил Марико? — Снова и снова она била его спиной об осколки стекла, торчащие в дверце шкафа. Кровавая пелена перед глазами все сгущалась, Марико, я отомщу за тебя. Кожа на его шее была затвердевшая, будто шрам от старой раны. И я целовала ее, как безумная. Рана вокруг его шеи.

ДОРОКУДЗАЙ ПОЛУЧАЛ КАЙФ ОТ САМОАСФИКСИИ. ОН РЕГУЛЯРНО ЭТИМ ЗАНИМАЛСЯ...

Начальник отдела полиции, оказывается, тандзян, дорокудзай! Господи, он совращал меня всеми возможными способами, которыми мужчина может совратить женщину: он поручил мне расследовать убийство, которое сам и совершил; подставил меня, как пешку, в своей подлой игре, заставляя следить за Линнером, потому что сам не мог это делать, не вызывая подозрений; овладел мной, как бессловесной кобылой, причем чуть ли не на рабочем месте, где всякие отношения личного характера считаются предосудительными. Он заставил меня преступить все законы общества, законы, которые я сама для себя установила. Он унизил меня, проникнув с помощью своей магии в мое сознание и в мое тело, чтобы высосать из меня все силы. И я была совершенно бессильна перед его натиском, как, наверно, бессильна была бедная Марико.

Унижение, ярость и горе слились в Томи воедино.

— Кто убил Марико? — Вот что он со мной делал. Кожа на его шее была грубая-грубая. Вот что он с ней сделал. — Кто убил Марико? — Использовал нас, как пластилиновых кукол, которым можно придать любую форму. Марико, меня и кто знает, скольких ещё? Боже мой, и скольких еще вот так же...

— Кто убил Марико?

— Омукэ! — заверещал хорек вне себя от ужаса и боли. — Капитан полиции Сендзин Омукэ!

Когда Киллан покидала здание «Ниппон Кейо» через несколько часов после того, как вошла туда, у Барахольщика даже не возникло сомнений, что делать дальше. Он последовал за ней. Киллан ключиком, которым можно открыть все двери в этом лабиринте, который Икуза построил для Нанги и, более того, куда заманил его.

Ночь была лунная, а воздух неестественно прозрачен и свеж после недели сплошного дождя, сырости и смога. Барахольщику без особого труда удалось идти по пятам за ней до самой Азакузы, где жил Негодяй.

На этот раз ей не удастся отсечь меня от места действия, думал он. Интересная эта птица, Негодяй. Оказывается, он работает в научно-исследовательском отделе «Накано Индастриз». Да ещё и друг Киллан Ороши, в придачу. Что она там такое замышляет? К чему у нее все-таки больше душа лежит: к «Накано» или к «Чиоде»? Надо разобраться.

Барахольщик прошел по коридору. Рядом с норой Негодяя была лестничная клетка, а с другой стороны — другая нора. Прежде всего, он исследовал клетку и, прильнув к стене, за которой обитал Негодяй, приладил к ней подслушивающее устройство. Никакого эффекта. Он потрогал стенку. В ней, наверно, не меньше тонны металлоконструкций, блокирующих передачу звука.

Оставив это дело как безнадежное, он вернулся в коридор. Приложив ухо к двери соседнего кубика, прислушался. Потом приложил подслушивающее устройство. Тишина.

Ему потребовалось около пятнадцати секунд, чтобы открыть замок.

Осторожно толкнул дверь, приоткрыв ее ровно настолько, чтобы проскользнуть внутрь. Темнота и запах свежей краски, сырой штукатурки. На полу что-то навалено, и, как он разглядел при лунном свете, проникающем в комнату через незанавешенное окно, это был голый цементный пол. Очевидно, нора переоборудовалась в ожидании новых жильцов.

Барахольщик приступил к работе. Сев на корточки перед стеной, смежной с квартирой Негодяя, он приладил к ней электронные уши и тотчас же услышал голос Киллан — очень четко, почти без искажения тембра:

— ...и жизнь была бы худа как скучной без тебя, Негодяй. Ты единственный человек на свете, который понимает меня. Я знаю, что все женщины, с которыми я сталкиваюсь в жизни, смотрят на меня сверху вниз, а все мужчины — снизу вверх, только и думая о том, как бы переспать со мной. А ты не такой. Ты слушаешь, что я тебе говорю.

— А потом заваливаю тебя на кровать. — Это был мужской голос, принадлежащий, без сомнения. Негодяю — парню с платиновыми волосами.

Киллан рассмеялась:

— Ты единственный из людей, которому удается меня рассмешить. Это один из твоих талантов. А в компьютерах ты просто гений.

Так же, как и в штаб-квартире «Нами», Барахольщик все аккуратно записывал на пленку, создавая изустную историю Киллан, которой впоследствии ее можно будет накрыть, как бабочку стеклянной банкой.

— Техника у тебя просто потрясающая, — говорила Киллан. — Надеюсь, мы сможем с толком использовать ее. Ты уверен, что этот твой вирус в самом деле такая бяка?

— Еще бы. И даже более того. Это — ИУТИР. Искусственный Универсальный Тактический Интегрированный Разрушитель. Это не просто вирус, а именно разрушитель, — объяснил Негодяй. — ИУТИР уникален тем, что он не только атакует, программное обеспечение компьютеров и путает там все, но и фактически въедается в систему защиты и, вызывая в ней мутации, заставляет ее самоликвидироваться. Чем сложнее защита, тем большая работа выпадает на долю моего вируса. ИУТИР — очень хитрая штуковина, уверяю тебя.

Барахольщик услышал смех Киллан.

— Ты, конечно, гений в своей лаборатории, но не в повседневной жизни.

Когда ты мне в первый раз говорил об этом, тебе и в голову не приходило, как это можно использовать.

— Это верно, — согласился Негодяй. — Я разработал эту штуку сугубо для государственных нужд. Для компетентных органов.

— А пошли они, эти органы, сам знаешь в какой орган! — взорвалась Киллан. — Давай возьмем это дело в собственные руки. Мы с тобой можем сколотить целое состояние. Ты что, не знаешь, что многие из западных конгломератов готовы отдать годовой доход своих компаний, чтобы расправиться с конкурентами? Господи, да на одном только американском рынке мы станем миллионерами!

— Если уцелеем, — вставил Негодяй, — в чем я сильно сомневаюсь. Не нравится мне твоя затея, Киллан. С жизнью не шутят. Кроме того, ИУТИР еще не доведен до ума.

— "С жизнью не шутят!" Нет, вы только послушайте его! — взвилась Киллан. — В следующий раз ты предложишь поговорить о том, а не пожениться ли нам, да не наплодить ли детишек побольше! Может, заодно обсудим, каких пеленок накупим для них? С цветочками или с орнаментом? Умрешь и не воскреснешь!.. Или еще лучше, давай поговорим о пользе «ката» незыблемых законов японского общества!