И если при этой жизни ты не задумывался о главном, если причинял зло, если чинил вред жизни чужой, а то и посягал на нее, возомнив себя вершителем судеб, имеющим право определять, кому жить, а кому умирать, – то не жди снисхождения: века могут пройти, прежде чем в жестоких муках ты обретешь искупление и последующее перерождение в какого-нибудь склизкого и бездумного червяка, копошащегося в Будда знает какой гадости и находящего в таком времяпровождении истинное наслаждение. Души, тобою загубленные, будут взывать к возмездию до тех пор, пока не пробьет твой час, пока быкоголовые посланцы не встретят тебя у врат твоего жилища и не повлекут тебя на встречу с неизбежным. Души не упокоятся, пока...
      Амитофо...
      Из того, что рассказал служитель, ясно, что Цюн-ну после смерти не упокоилась. Такие вещи бывают по нескольким причинам, важнейшие из которых: неправильно совершенное – если вообще совершенное – захоронение тела и какие-то неоконченные важные дела в мире, который умерший покинул. Именно поэтому в древности на полях сражений, где кости непогребенных павших воинов лежали беспорядочно, в полном небрежении, так часто и бывали слышны тоскливые голоса, виднелись блуждающие огоньки, а неподалеку все время происходили разные удивительные события и даже гибли люди. Многие совершенномудрые мужи древности прославились в том числе и тем, что предали останки погибших земле, совершили потребные погребальные ритуалы, дабы вернуть несчастных в неостановимое колесо перерождений. Не раз Баг читал рассказы и о том, как просветлевший в познании ученый, обнаружив неупокоенный дух, прилагал все усилия к тому, чтобы окончить его незавершенные дела, – и исполненный благодарности дух наконец упокаивался...
      Трудно представить, чтобы член императорской семьи был похоронен неправильно; значит – остается второе. Цюн-ну задержалась в этом мире из-за какого-то очень важного для нее дела, не доведенного до конца, ибо жизнь девушки нежданно оборвалась. Все – и ночное происшествие в «Шоуду» – указывает на это: дух упорно дает понять, что такое дело есть, он посылает знаки – и всюду груша, груша, груша! Что-то такое, что связано с этой грушей. И – возможно – с найденным именно под грушей письмом. Пойми, о чем говорится в письме, и поймешь, что беспокоит Цюн-ну.
      «Все это хорошо, но только совершенно не объясняет, почему мы с котом здесь оказались. Именно мы. Потому что с нами был и Богдан, но Тайюаньский хоу не задержал Богдана, он задержал именно меня. Отчего?»
      Баг затушил сигару в походной пепельнице и тут же вытащил из футляра новую.
      «Думай, ланчжун, думай... Что еще может быть?.. А вот эти двое, с которыми мы... Что они там говорили? Что-то такое... Тридцать три Яньло! Высокий сказал про «скакать по крышам». Ну да, да! Именно это. И – «она». Какая-то «она». Все бы ей скакать по крышам. Ага. Как-то в этом роде. Ведет себя как школьница, один ветер в голове, кого хочу – того люблю, чем хочу – тем занимаюсь...»
      Баг, не переставая шагать, ожесточенно чиркнул зажигалкой, не глядя прикурил: в голове вертелись еще какие-то слова высокого преждерожденного, вертелись – но не давались, ускользали.
      «...Ее удел – выйти замуж в интересах государства».
      Вот оно!
      «Кто может выйти замуж в интересах государства? Да только особа императорской крови, естественно. Получается, эти двое вели речь... о принцессе. Вот кто эта «она», которая скачет аки школьница по крышам, занимается незнамо чем и... любит кого хочет. А не в интересах государства. Любит».
      Любит?!
      Баг замер.
      Сигара тлела сама по себе.
      Баг боялся думать дальше.
      Ибо из двух ныне здравствующих принцесс скакать по крышам искренне и увлеченно стремилась лишь одна. О чем сама говорила Багу.
      Принцесса Чжу Ли. Еч Ли. Мэй-ли. Фея из сна.
      В горле отчего-то стало сухо. Баг потянулся к остаткам пива.
      Любит... кого хочет.
      А кого она хочет любить? Кого?!
      Баг отбросил сигару и, собрав все силы, решительно отодвинул такие мысли прочь – как несообразные. Внутри все трепетало, падало в какую-то темную, но невыразимо сладкую пропасть; Баг остановился у дверей, там, где было наиболее просторно, и поспешно принялся проделывать малый комплекс тайцзицюань для замкнутых помещений; чеканные строки комментария великого Чжу Си на двадцать вторую главу «Бесед и суждений» привычно наполнили сознание. «Учитель сказал...»
      Судья Ди уставился на хозяина с живым интересом. Кот даже встал, подергивая хвостом: видимо, устремившаяся от Бага вовне кипучая энергия была столь сильна, что хвостатый человекоохранитель оказался не в состоянии далее пребывать в привычном покое; кот мягко, неслышно спрыгнул с ложа и описал вокруг погруженного в тайцзицюань хозяина тревожный круг; несколько раз тонко мяукнул.
      Баг не слышал своего малого напарника: плотно отгородившись от мира, он старательно приводил в порядок мысли и чувства, возвращал утраченное равновесие духа – старыми испытанными средствами. И средства – помогли: минут через десять честный человекоохранитель вполне сумел собраться с мыслями. И снова принялся размеренно вышагивать туда-сюда. Судья Ди некоторое время семенил следом, а потом вернулся на ложе.
      Итак... Если отвлечься от всяких чувствований, то остается существенный вопрос: коли мы примем, что речь шла именно о принцессе Чжу Ли, то кто, собственно, мог о ней высказываться в таком тоне? Не посторонний человек, это точно. Человек, вхожий в императорскую семью, тот, кто ходит по Запретному городу как по собственному дому, не утруждая себя даже облачением в официальное платье. А не Тайюаньский ли хоу, предполагаемый наследник трона, юаньвайлан Чжу Цинь-гуй собственнолично, встретился Богдану и Багу в узком проходе между домами? Он и еще какой-то преждерожденный – видимо, приближенный к хоу.
      А что, очень может быть. Вполне возможно. Похоже на правду. Логично. Отчего бы и нет? Допустим.
      «И я – этак пренебрежительно его рукой в сторону отодвинул, – отстраненно думал Баг, затягиваясь. – Дайте, мол, пройти, драг прер еч. Не закрывайте дорогу. Будущего императора, да еще и ляпнул что-то... как это... какие-то они странные, таких сюда вообще пускать не должно».
      Амитофо.
      «Но как хорошо, что я не сообразил, о ком он речь ведет! Не то, упаси Будда, могло бы произойти и нечто посущественнее...»
      «Что же выходит? Выходит оскорбление словом и действием императорского родственника. И вот отчего я здесь... Нет, не вяжется, не сходится. Ерунда. Что у нас – Римская империя, что ли, где чуть что не так – сразу оскорбление величия, и привет! Еще Учитель говаривал в двадцать второй главе: кто сохраняет свое достоинство, нарушая ритуал и поступая против справедливости, – тот недостойнее последнего варвара. То есть, может, я и поступил несколько несообразно, но за это в тюрьму не сажают...»
      Всем своим существом Баг чувствовал, что дело совсем не в этом, что если оскорбление и было принято во внимание, то... не более как повод.
      «Повод – чтобы задержать, фактически подвергнуть аресту одного из именных гостей двора, отсутствие коего на праздничном пиру будет со всей очевидностью заметно? Что равносильно, быть может, и незначительному, но все равно – скандалу? И Тайюаньский хоу идет на это. Отчего? Что же такое важное, несоизмеримо более важное, чем скандал в праздник, я натворил? Или: чему такому важному могу помешать, коли меня вот так берут и запирают в преддверии великого праздника?..»
      Тут в коридоре раздался шум, звуки шагов, команды на караул, коротко скрежетнул засов, дверь распахнулась, в комнату вступили два маньчжурских гвардейца и застыли по обе стороны двери, воздев к потолку пики, а меж ними из сумрачного коридора в комнату, распространяя умопомрачительный аромат благовоний, явилась некая особа в роскошном желтом, расшитом драконами халате и легкой газовой накидке, наброшенной на высокую прическу, из которой, как иглы дикобраза, торчали драгоценные шпильки; сквозь тончайшую, невесомую ткань блеснули глаза – вошедшая обеими руками приподняла накидку, и изумленный Баг увидел прелестное личико принцессы Чжу Ли.
 
       Гостиница «Шоуду»,
       в то же время
 
      – Что случилось, драгоценный преждерожденный Оуянцев? И где Баг? Столик в «Девятиглавом орле» ждет. Сегодня там обещают превосходные хубэйские чжуйцзы...
      – Проходите, драгоценный преждерожденный Кай. Извините, что всполошил вас своим звонком, но наш ужин, кажется, или переносится, или откладывается.
      – Как? Почему?!
      – Видите ли, драгоценный преждерожденный Кай... Извините... Входи, ата...
      – Мы с Хакимом готовы, минфа. Доброго здоровья, драгоценный преждерожденный...
      – Кай. Кай Ли-пэн – таково мое ничтожное имя. Имею честь служить в Столичном путноприимном управлении.
      – Доброго здоровья, уважаемый Кай Ли-пэн. Я – Ширмамед Кормибарсов, тесть Богдана, а это – мой внук Хаким. Хаким, поприветствуй преждерожденного Кая как положено.
      – Что вы, что вы!..
      – Однако, Богдан, а где же твой приятель Багатур? Я хотел бы его увидеть. Он ведь тоже живет в этой гостинице? И что это у тебя с лицом, минфа?
      – Да, ата, да, он живет неподалеку... жил.
      – Что вы имеете в виду, драгоценный преждерожденный Оуянцев? Как это: жил?
      – В этом все дело, драг прер Кай... ничего, что я так запросто?..
      – Ну конечно! Без Чинов, без чинов!..
      – ...Только совсем недавно его увели куда-то пятеро стражей из Восьмикультурной Гвардии...
      – О!
      – Ого!
      – Деда, деда, а куда уводят людей стражи из Восьмикультурной Гвардии?
      – Так. Так... Очень странно. И что они сказали? Как объяснили?
      – Они ничего не объяснили; при старшем была бумага – повеление Тайюаньского хоу...
      – Кто это – Тайюаньский хоу?
      – Это, драгоценный преждерожденный Кормибарсов, императорский племянник Чжу Цинь-гуй, юаньвайлан Палаты наказаний.
      – Вот как. Хаким, вернись в наш номер и жди меня там... И что в том повелении было сказано?
      – Было сказано, чтобы взять под стражу ланчжуна Багатура Лобо и немедленно препроводить его во дворец.
      – Простите, драгоценный преждерожденный Оуянцев...
      – Просто: драг прер.
      – Ну... да. Простите, драг прер Оуянцев, а как выглядели эти гвардейцы, во что были одеты?
      – Такие... рослые, на подбор, судя по всему, из Полка славянской культуры, с оружием... А к чему вы спрашиваете?
      – Это может прояснить ситуацию. А не было ли, вы не заметили, на их форме такой широкой синей каймы?
      – Да... кажется. Я не разглядел толком: так неожиданно все случилось, так внезапно. Да, определенно: была такая кайма. Синяя. А что?
      – Это несколько меняет дело. Значит, гвардейцы были из Внутренней охраны, драг прер Оуянцев. Вы знаете ведь, чем занимается это ведомство?
      – Э-э-э... Внутренними нарушениями, касающимися императорской семьи.
      – Вот именно.
      – И что из этого?
      – А из этого следует, что мой друг и ваш сослуживец, драг прер, обвиняется в каком-то проступке, затрагивающем императорскую фамилию...
      – Невероятно! Этого просто не может быть. Это... невозможно. И потом, вот так, прямо за несколько часов до Чуньцзе... Не понимаю.
      – Ты говоришь, Богдан, что гвардейцы ничего не объяснили?
      – Да, ата. Баг – тот вообще сразу замолчал, просто собрался и пошел к двери. Я спросил старшего: что случилось? Почему? Тот лишь плечами пожал: не знаю, не ведаю. Мне дано повеление – я его исполняю. Сказано: взять под стражу и доставить.
      – Как они обратились к Багу?
      – Э-э... Драгоценный преждерожденный.
      – Это хорошо. Не подданный, а драгоценный преждерожденный – это хорошо, значит, явным человеконарушителем его не считают... И полк послали славянский – это еще один знак уважительности, коль скоро вы оба – гости из улуса, по преимуществу славянского. То есть в рамках исполнения повеления взять под стражу было сделано все, чтобы подчеркнуть расположение того, кто отдавал повеление, к тому, относительно кого оно было дано. Оч-чень интересно... И в то же время – прямо перед таким празднеством да под арест... Просто диву даюсь.
      – И ты... Богдан, ты даже не догадываешься, в чем тут может быть дело?
      – Ну, как сказать, ата... Мы сегодня были в Запретном городе, ата, и там забрели в один заброшенный павильон... Быть может, этого делать не стоило, но туда убежал кот Бага и не хотел выходить обратно. И ведь нигде не было никаких запретительных надписей...
      – Нет, дело не в этом, драг прер Оуянцев...
      – ...Богдан...
      – ...Драг прер Богдан. По уложениям, принятым для Запретного города, гостям не чинится никаких препятствий при передвижении – за исключением личных покоев владыки и его семьи, но там при входе стоят гвардейцы.
      – Да я и сам чувствую, что дело не в этом! Ведь тогда и меня должны были... под стражу, а забрали одного Бага!
      – Ну... да.
      – Багатур Лобо – славный человек. Я многое повидал на своем веку и говорю тебе, Богдан, и вам, уважаемый Кай: не таков он, чтобы чинить вред императорской семье. На таких, как твой друг Багатур, ордусская земля держится. Я думаю, тут ошибка. Что мы должны делать, уважаемый Кай, как вы считаете? Вы местный, вам виднее. Одарите нас своей мудростью.
      – А-а-а... я могу позвонить нескольким людям, моим приятелям, они по своим каналам... ах, ведь уже так поздно! Положим, они и оторвутся от домашних забот... если они дома... но все равно – раньше завтрашнего дня, а то и послезавтрашнего, ничего узнать не удастся...
      – Скверно. И негоже людей тревожить в день праздника.
      – Куда как скверно, ата!
      – Вот что. Ни один из нас не знает за Багатуром Лобо таких проступков, которые заслуживали бы наказания...
      – Вообще никаких проступков!
      – И я так думаю. Мы, трое, полностью уверены в его невиновности. Так ли?
      – Так!
      – Разумеется!
      – Значит, поступим, как делали в древности. Уважаемый Кай, висит ли еще перед вратами Запретного города Жалобный барабан, взывающий к слуху?
      – Да, конечно, как и много лет уже, – в центре площади Тяньаньмэнь. Погодите, постойте, вы что же, драгоценный преждерожденный Кормибарсов... вы хотите ударить в этот барабан?
      – Да. А что тут удивительного? Так велит долг дружбы и долг подданного.
      – Но в Ханбалыке давно уже никто не бил в этот барабан!..
      – Значит, пришло время.
      – Да, ата, да. Ты мудр как всегда. Мы пойдем и ударим в барабан, и нас обязаны будут выслушать... И будь, что будет.
      – Верно, минфа. Мы спросим: за что задержали доблестного ланчжуна Багатура Лобо. И это будет правильно. Я никогда никого не бросал на поле боя. А уж на столичном празднике... И здесь не брошу. Это – долг. Вы с нами, уважаемый Кай?
 
       Где-то в Запретном городе,
       23-й день первого месяца, вторница,
       поздний вечер
 
      – ...Ведь я только что случайно узнала, – молвила принцесса, когда слегка оправившийся от изумления Баг отвесил ей сообразный земной поклон, после чего она коротко, но властно махнула сложенным веером, отправив маньчжурских гвардейцев в коридор, и за ними затворилась дверь. – Дворцовый евнух [ ] Гу Юйцай сказал, что задержали какого-то ланчжуна из провинции. И я... – Принцесса зарделась. С хрустом раскрылся веер, прикрыв лицо до самых глаз. – Я отчего-то решила, что это вы... еч Баг... Вы помните, что позволили мне называть вас так?
      Ланчжун только молча, не поднимая глаз, почтительно кивнул. Он боялся взглянуть на принцессу: когда она появилась в дверях и откинула с лица накидку, удивительная уверенность сжала его сердце холодной рукой – да, определенно да, теперь уже никаких сомнений, да, совершенно точно: принцесса Чжу Ли и студентка Цао Чуньлянь – одно лицо. И какое лицо... За то время, что честный человекоохранитель не видел принцессы, она, казалось, стала еще прекраснее, и никакие белила и румяна не могли скрыть, скрасить, усреднить живой прелести ее лица; в то же время девушка стала... взрослее, что ли? облик ее неуловимо, почти незаметно изменился – так бывает, когда человек понимает что-то важное или принимает какое-то существенное для себя решение и это решение проводит черту между ним вчерашним и им нынешним, – все это Баг ощутил с одного взгляда и сердце его привычно пропустило удар, потому что в самой сокровенной глубине души он вдруг отчетливо понял: это из-за него. А вот из-за него – реального, живого Бага или же из-за того образа неустрашимого ланчжуна, который она наверняка придумала, – об этом Баг не помышлял и задумываться. И опасался поднять глаза: а вдруг она в них прочитает не совсем сообразные – кто он и кто она! – мысли, обуревавшие его смятенный ум. Все усилия недавних упражнений, сметенные ее визитом, ухнули в пропасть...
      – И вот я поспешила сюда. – Принцесса окинула взглядом комнату. – У вас тут не очень просторно. – Она убрала веер от лица и улыбнулась. – И как так вышло?
      – Не могу даже вообразить, – опять низко поклонился Баг, вдруг поймав себя на мысли, что никогда еще в жизни не испытывал такого волнения, как при виде принцессы. Но если раньше ланчжун скорее был согласен бежать от нее прочь, в гущу самого кипучего сражения, в погоню за самыми отъявленными заблужденцами, для которых человеческая жизнь не стоит и ломаного чоха, то теперь в душе созрела отчаянная решимость: сколько можно бегать от себя самого?! Все равно не убежишь. Будь что будет. Что должно быть. Ибо – карма. – Не могу найти никакого объяснения...
      – Гм... – Чжу Ли грозно нахмурила тонкие брови. – И вам ничего не сообщили?
      – Ровным счетом ничего, – выпрямляясь, развел руками Баг. – Теряюсь в догадках, драгоценная преждерожденная... – Ланчжун хотел было добавить еще какое-нибудь определение, но слов не нашлось, и он замолк, все так же не поднимая глаз, а сердце продолжало усиленно биться.
      – Очень странно. А где вас, еч Баг... ну как сказать... задержали?
      – Прямо в гостинице. Мы прибыли сюда вместе с минфа Богданом Руховичем Оуянцевым-Сю...
      – А, еч Богдан! – радостно воскликнула принцесса. – И он здесь?.. Ну как же. – Она сделала неопределенное движение веером. – Как же ему не быть, коли драг еч Богдан также числится в списках гостей! – Трудно было не понять, кому именно в большей степени напарники были обязаны приглашением ко двору на Чуньцзе. – А где вы остановились?
      – В «Шоуду»... И если драгоценная преждерожденная...
      – Опять! – Принцесса снова нахмурилась. – Еч Баг, ну мы же с вами договаривались, помните? Есть еч Баг, еч Богдан и еч Ли. Я пришла к вам совершенно неофициально. И если вы немедленно не бросите эти церемонии, мне придется одарить вас милостью моего гнева
      Сказано это было настолько искренне, что Баг осмелился поднять взор – и, утонув на мгновение в больших черных глазах девушки, улыбнулся, кивнул, снова отводя взгляд, и ответил с еле заметной смешинкой в голосе:
      – Да, конечно, не извольте гневаться... еч Ли.
      – Ну вот... – Принцесса сделала два шага к Багу, роскошный халат легко прошуршал по краю ложа. – Так и что же в «Шоуду»? – С ее приближением ланчжун вновь ощутил упоительный, неземной аромат, заработавшее было нормально сердце снова замерло, и Баг невпопад ответил:
      – Не угодно ли будет присесть? – Быстрым движением расправил и без того ровное покрывало на ложе, задел случайно возлежавшего в центре Судью Ди: кот с момента появления нежданной гостьи смотрел на принцессу дружелюбно, с интересом. – А кстати... еч Ли, позвольте вам представить – Александрийского Управления внешней охраны фувэйбин Судья Ди.
      – Добрый вечер, драгоценный хвостатый преждерожденный, – церемонно поклонилась коту принцесса; фувэйбин вытянул шею, жадно вбирая ноздрями воздух. Чжу Ли протянула к нему руку, кот обнюхал пальцы, поднялся и потерся о них, выгнув спину; сказал «мр-р-р». – Ну вот, а некоторые считают, что бессловесным тварям неведомы ритуалы! – рассмеялась она. Легко села слева от кота. – Повелеваю вам, еч Баг, также сесть.
      Ланчжун осторожно опустился на ложе справа от Судьи Ди. Впрочем, кот недолго выполнял роль пограничного камня: осторожно, сначала одной лапой опробуя путь, он взошел принцессе на колени, обнюхал ее – Чжу Ли легко ойкнула, – после чего улегся и довольно громко замурлыкал. Взаимопонимание было найдено.
      – А теперь, когда меня признали, – улыбнулась принцесса, осторожно гладя кота, – рассказывайте.
      Но рассказывать особенно было нечего. Честный человекоохранитель, с каждой минутой чувствуя себя все свободнее и свободнее, поведал принцессе о том, как они с Богданом посетили Запретный город, побывали в «Зале любимой груши», как потом встретились в гостинице, чтобы отправиться на ужин, и чем это закончилось. О своих роящихся как пчелы подозрениях ланчжун пока умолчал.
      – Еще раз скажу: очень странно. – Принцесса задумалась о чем-то, и искоса глядевший на нее Баг, да что там – исподтишка пожиравший ее взглядом Баг увидел, что и она, немного скованная вначале, теперь совершенно освоилась и уже не испытывает, похоже, ни малейшего смущения. – Открою вам: евнух сказал мне, что вас задержали по обвинению в Великой непочтительности.
      «Как я и предполагал...» – уныло подумал ланчжун. Такой оборот дела нравился ему меньше всего.
      – И вот подумайте... еч Баг... – Принцесса внезапно запнулась: взглянула ланчжуну прямо в глаза. («Ах, если бы ты действительно была просто Цао Чунь-лянь, студентка из Ханбалыка», – горестно подумал Баг.) – И вот подумайте: отчего против вас может быть выдвинуто такое обвинение?
      – Честно сказать, еч Ли, я уже размышлял над этим... – Баг машинально вытащил из рукава футляр с сигарами, потом испугался несообразности своего поступка, хотел было убрать назад, но принцесса легко махнула рукой: да курите! – Но не решался поведать вам о своих, быть может, незрелых и поспешных предположениях... Отчего же еще я могу быть здесь? Но причины представить себе не в состоянии. Ну разве что...
      – Говорите, говорите! – оживилась принцесса.
      – Да нет, это же просто смешно, еч Ли... Недалеко от «Зала любимой груши» мы с мин-фа Оуянцевым чуть не столкнулись с двумя преждерожденными. Ни по их одежде, ни по виду судить об их положении было просто невозможно... – И Баг старательно описал, будто составляя членосборный портрет, наружность встреченной парочки. И упомянул о том, как отстранил их с дороги.
      – Да, – подняв глаза к потолку, задумчиво проговорила принцесса, – высокий человек по вашему описанию очень походит на моего двоюродного брата Чжу Цинь-гуя... Но он никогда не отличался чванливостью, не требовал какого-то особого отношения к себе или к своему положению. Хотя Цинь-гуй и уверовал недавно в учение Пророка Мухаммада, он остается в полной мере благородным мужем, коему более многих иных человеческих качеств присуща уступчивость-жан... Нет, братец Чжу – он открыт, чрезвычайно верен долгу и довольно прост в общении. – «Даже слишком прост иногда». – Это совершенно на него не похоже... Странно, очень странно... – Казалось, Чжу Ли пребывает в растерянности.
      – Да и мне не верится в подобное! – Баг крутил в руках сигары: курить хотелось нестерпимо, но он не смел. – А что... еч Ли, я слышал, Тайюаньский хоу питал большую нежность к своей покойной супруге?
      – А, вы про Куан Цюн-ну, еч Баг? Бедняжка!.. – Принцесса горестно вздохнула, легкая тень омрачила ее прекрасное лицо. – Да, все верно: братец Чжу души в ней не чаял. Такие глубокие чувства нечасто встретишь. – Девушка искоса глянула на Бага, и тот с трудом удержался от румянца. – Они были неразлучны, и если бы Небу было угодно, чтобы Цюн-ну повстречалась Цинь-гую на несколько лет раньше и стала бы его первой супругой, то, я думаю, другой жены у него просто не было бы... Но у бедняжки оказалось очень слабое сердце, больное. Вот и вышло, что однажды оно не справилось и – Цюн-ну оставила этот мир... Как это печально...
      – Да, действительно. – Баг не знал, что еще сказать.
      – Незадолго до ее кончины между Цюн-ну и братцем возникли серьезные разногласия. Я вам расскажу, еч Баг, но... надеюсь, это останется только между нами?
      Баг без слов прижал к груди руки и утвердительно закивал. Судья Ди смотрел на него в упор с принцессиных колен.
      – Быть может... я так думаю... еще и это ускорило ее печальный конец... – продолжала принцесса, глядя на закрытое окно. – Дело в том, что незадолго до смерти Цюн-ну они стали часто спорить. Братец Чжу считал, что нужно законодательными мерами ограничить проникновение варварской культуры в нашу страну, а Цюн-ну не могла с этим согласиться. Однажды она прибежала ко мне расстроенная, и мы весь вечер проговорили об этом. Бедняжка Цюн-ну была уверена, что человек должен сам выбирать – что ему более по душе, а вот так отгораживаться от мира нельзя ни в коем случае. Во-первых, у варваров придумано немало полезного и удобного, красивого и высокого, а во-вторых, неужели мы так не уверены в своем, чтобы бояться чужого? Ведь верно, еч Баг? – подняла принцесса глаза на ланчжуна.
      Баг кивнул. Конечно, верно. Совершенно правильно. Любой в своем праве – что ему выбрать. Каждый может жить по своей сообразности. Если при том не причиняет вреда другим, живущим рядом. Человек свободен... в рамках своего свободного выбора. Кому – утка по-ханбалыкски, а кому – большие прутняки. Точно.
      – Это была женщина высоких устремлений и чистейших помыслов, во всем разделявшая заботы супруга, – качнула головой Чжу Ли. – Из тех, о ком в древности составляли отдельные жизнеописания. И, сказать по правде, тогда я была полностью на ее стороне: братец очень уж крутого хотел поворота к тому, что называет незамутненной чистотой совершенномудрых мужей древности. Слишком круто. Разве можно так легко решать за весь народ, тем более – если в твоих руках нешуточная власть?.. А если кому-то нравится то, что постановит удалить Чжу Цинь-гуй, – ведь он перестанет уважать Чжу Цинь-гуя, а вместе с ним – и всю страну... люди не прощают, когда государство лишает их того, что они любят. – Нежный голос принцессы окреп, тон стал решительным; видно было, что эти вопросы мучают ее не первый день. – А потом вдруг братец Цинь-гуй подал новый доклад, его потом обсуждали на собрании глав палат и ведомств в Чжэншитане – Зале выправления дел... Он предложил, напротив, как можно более деятельно распространять среди варваров нашу культуру, и делать это прежде всего через приверженцев Аллаха, благо они в каком-то смысле – одна общность, но в то же время их и в Ордуси, и за ее пределами примерно поровну. Батюшка только посмеивался, говорил – молодой, горячий, не знает, как лучше, но помыслы у него самые светлые...
      «Заблужденец, – привычно квалифицировал ланчжун и тут же испугался этой мысли: будущий наследник трона – и заблужденец?! – Ой, что-то я не то думаю!»
      – И вот что странно. Как раз когда Цинь-гуй оставил те планы, что так расстраивали Цюн-ну, – ей бы радоваться да радоваться! А она., как раз в начале лета это было... стала вдруг сама не своя. Я пыталась с ней поговорить, но она совсем замкнулась. Прошло несколько дней и – умерла. Что между ними случилось?.. – закончила принцесса чуть слышно. – А теперь я вижу вас, еч Баг, здесь – в Вэньхуадяне, под нефритовым кубком Внутренней охраны. Я не знаю, что и думать по этому поводу... – Казалось, Чжу Ли вот-вот заплачет. И Багу захотелось прижать ее к себе, успокоить, не допустить слез; он уже почти не любил этого неведомого ему евнуха Го, который зачем-то рассказал девушке про взятого под стражу ланчжуна... Сидел бы себе и сидел, со временем все разъяснилось бы, а принцесса и знать бы не знала...
      И честный человекоохранитель, бросив думать о несообразности своего поведения и обмирая от невозможной дерзости, робко протянул руку и уже почти коснулся было плеча поникшей принцессы, – пусть потом щедро одарит милостью своего небесного гнева, все равно! – как в коридоре раздались отдаленные выкрики «на караул!», а потом донеслись звуки шагов – ближе и ближе.

Богдан и Баг