Вот так и вышло, что их пронесли через половину площади и первые врата; паланкины опустили на землю лишь за ними, у одной из резных мраморных столпов «хуабяо» – когда-то давным-давно такие колонны, только из дерева, устанавливали как опознавательный знак у станций императорской конной почты; с тех пор хуабяо превратились в дворцовые украшения, высившиеся по обе стороны за главными вратами; были они и в Александрийском Чжаодайсо, такие же – с высеченными на них несущимися сквозь облака драконами, но высотой поменьше. От хуабяо до Умэнь, Полуденных врат, на паланкинах имели право ехать лишь чиновники высшего ранга, а дальше полагалось спешиваться и им. Здесь также пришлось сдать на хранение меч.
      Баг с облегчением ступил на каменные плиты Нефритовой дороги, по прямой пересекавшей первый внутренний двор – вытянутый и длинный – своеобразную прихожую Запретного города, и спустил с рук Судью Ди. Кот, на которого поездка в паланкине не произвела особого впечатления, принюхался и вопросительно глянул на хозяина.
      – Вот ты и во дворце, – наклонился к нему Баг. – Помнишь, я обещал?
      И они втроем двинулись к вратам Умэнь, над которыми высилась Башня пяти фениксов, где, во время высочайшего выезда, били в специальные колокол и барабан, оповещая горожан о том, что Сын Неба покидает свои покои, прошли вдоль приземистых массивных темно-красных стен, видевших не одно поколение служилого чиновничества, по отполированным множеством ног гранитным плитам, мимо вытянувшихся на карауле восьмикультурных гвардейцев, – в эти минуты ни Баг, ни Богдан, ни тем более Судья Ди не произнесли ни слова; они шли в молчании, глядя на приближающуюся огромную многоярусную крышу башни, любуясь на желтую глазурованную черепицу. Размеры дворцов подавляли, стены, врата, крыши – все это будто безо всяких потерь проросло в день сегодняшний из незапамятных времен седой древности, когда жили и творили гиганты, – и мысли невольно устремлялись к вечности, рядом с которой суетная жизнь и каждодневные заботы кажутся такими мелочными и не важными, такими смешными в своей малости, что возникает невольный вопрос: а к тому ли мы на самом деле назначены и правильно ли живем?..
      И только когда путники минули долгий, гулкий и темный зев врат Умэнь и приблизились, подставляя лица равнодушному холодному зимнему ветру, к широкому резному мосту над каналом Цзиньшуйхэ, пересекающим громадную внутреннюю площадь перед Тайхэдянь, Палатой Высшей Гармонии – именно перед этой палатой готовился торжественный пир, а Сын Неба и его семья будут приветствовать приглашенных из тронного зала Палаты, – Богдан, окинув взглядом открывшийся перед ним мощенный булыжником пустой простор и с благоговением разглядывая громадных бронзовых львов, оскалившихся по обе стороны от белокаменной, устремившейся через три яруса к подножию зала лестницы, произнес негромко, про себя:
      – Отчего я здесь чувствую себя таким маленьким и ничтожным?..
      И тут, обычно не склонный к проявлению эмоций, Баг мягко положил ему руку на плечо и молвил проникновенно:
      – Потому что мы приближаемся к центру мира...
      Богдан, вздрогнув, глянул на друга: он никак не ожидал от сдержанного Бага подобных слов, напротив – временами ланчжун Лобо казался ему излишне сухим, даже черствым; и сейчас минфа в очередной раз несказанно удивился другу, в Баге ему опять открылось что-то новое – так точно передал напарник самую суть владевшего им чувства.
      – Как это верно, еч... – только и сумел выговорить Богдан.
 
       Получасом позже
 
      Дворцовые постройки бесконечной чередой тянулись перед глазами напарников – друзья всходили по широким некрутым лестницам, любовались на искусные каменные барельефы и богатую роспись потолочных балок и в конце концов, свернув в одни из боковых врат, оказались во внутренних двориках – там, где помещались разнообразные дворцовые службы, жил приближенный к Сыну Неба служилый люд и где величие дворцов уже не так подавляло. Мимо по своим делам спешили разные чиновники, отвешивая на ходу Багу и Богдану сообразные поклоны, в многочисленных садиках ждали весеннего тепла причудливо подстриженные кусты, любовно ухоженные деревья и удивительные своей формой камни, мерно дымились раскаленные жаровни с углями – повседневная дворцовая жизнь, скрытая от обычного глаза, подействовала на всех троих умиротворяюще, и сковывавшее их ранее волнение постепенно отступило, напарники расслабились, а повеселевший Судья Ди даже пытался пристроиться по нужде рядом с каменным львом, но был пристыжен и изгнан в кусты.
      – Кай говорил, что в первый раз Запретный город производит совершенно неизгладимое впечатление, – задумчиво созерцая каменные солнечные часы, сказал Баг.
      – Не думаю, что и во второй раз все это покажется обыденностью, – улыбнулся в ответ минфа. – Знаешь, еч, я невольно стал сравнивать с Ханбалыком нашу Александрию... Наверное, это неуместно, но все же. – Богдан снял очки и достал замшевую тряпочку; принялся протирать стекла. – Александрия – очень красивый город, очень особенный, но рядом с Ханбалыком... – Он замялся, подыскивая слово.
      – ...Просто маленький, – закончил за него Баг.
      – Что? Да, пожалуй. Маленький. И в этом нет ничего для Александрии обидного. – Богдан водрузил очки на место. – Ведь Ханбалык – центр всей Ордуси.
      – Так и должно быть, – кивнул невозмутимо Баг. – Ну что, пойдем дальше? Эй, хвостатый преждерожденный, выходи давай.
      «Где-то ведь здесь и принцесса, вот где-то в этой громадине, в этом городе посреди города, быть может, совсем недалеко», – расслабленно думал ланчжун.
      Они обогнули очередной терем и оказались в маленьком дворике перед небольшими, уединенно стоящими покоями: «Зал любимой груши» – так значилось на доске над входом. Резная дверь была приоткрыта. За дверью глаз ничего не мог различить – темно. И кругом – ни одного человека.
      – Надо же... – вздохнул Богдан. – Все же какой Запретный город громадный! Можно ходить весь день, а то и больше, и найти вот такое запустелое жилье.
      – Да, ты прав, – отвечал Баг, вглядываясь в темноту, – тут действительно никто не обитает. – Он подошел поближе к окружающей терем узкой галерее. – И кажется, давно. – Ланчжун указал на мелкий мусор: пожухлые листочки, обрывок бумаги, грязные потеки, привольно расположившиеся на выкрашенном в темно-красный цвет полу галереи. Взошел, преодолев одним шагом низкие три ступеньки, на скрипнувшие слегка доски. – Я, пожалуй, первый, кто за долгое время тут оставит следы.
      – Ладно, еч, пойдем. – Богдан оглянулся. – Нехорошо совать свой нос куда попало. Ведь мы в гостях.
      – Да, конечно. – Баг спустился было с галереи, но сидевший до этого спокойно в середине двора Судья Ди вдруг рыжей стремительной молнией метнулся мимо него и, взмахнув на прощание хвостом, канул в темноте за дверью. – Э, браток! Ты куда это? Давай назад!
      Однако хвостатый человекоохранитель на зов не явился. Напарники переглянулись.
      – Зря ты спустил кота с поводка, еч, – сказал наконец Богдан. – Что теперь?
      – Да кто ж знал-то. Ведь он так прилично себя вел! – В досаде Баг хлопнул себя поводком по ноге. – Ну вот что, еч. Надо его оттуда достать. Все же он – животное. И хотя даже мелкие твари должны замирать от почтения при виде обиталища Сына Неба... как бы ему не пришло в его дурацкую голову чего-нибудь... э-э-э... несообразного. Вдруг он не замер от почтения.
      – Ну да, – трагическим голосом пробормотал Богдан. – Может, наоборот, замер. Где-нибудь в углу. Только не от почтения. Ой, нехорошо-то как!..
      – Войдем. – Баг решительно шагнул к двери и потянул ее на себя. Дверь легко, с еле слышным скрипом поддалась. – Эй, пустая трата пива! Где ты там?
      Взорам друзей открылось обширное помещение, скупо освещаемое лишь узкими полосками зимнего света, струившимися в щели плотно закрытых окон; задняя часть скрыта ширмами, одна в стылой паутине; у стен – три или четыре резных кресла с мягкой обивкой; между двумя из них – лаковый сундук-ларь, на котором в беспорядке лежат какие-то бумаги... Все здесь пребывало в запустении. Ясно было, что в помещение это давно уж не ступала нога человека, не говоря о руках уборщиков: на всем лежал отчетливо различимый слой пыли, а около окон – нанесенный ветрами сор.
      – Однако... – удивленно протянул вошедший первым Баг, разглядывая свиток на левой стене: время и небрежение так сильно поработали над шелком, что лишь по сохранившейся в верхнем углу надписи ланчжун определил, что картина когда-то изображала известную красавицу ханьской древности Си Ши, любующуюся пионами. Собственно, от Си Ши остался один силуэт – правда, и в таких прискорбных обстоятельствах не лишенный удивительной изящности. А может, виноват был еще и царивший тут сумрак.
      – Стой! – Ланчжун рукой задержал Богдана. – Тихо. Слышишь что-нибудь?
      Богдан прислушался. Но в комнате, дальний конец которой был отгорожен ширмами, стояла плотная тишина. Минфа зябко дернул плечами: отчего-то в этом помещении ему сделалось зябко. Уличный мороз был нипочем, а тут...
      – Ничего не слышу.
      – Эй... Кот-кот-кот... – почему-то понизив голос, позвал осторожно Баг. И тоже поежился. – Как-то промозгло здесь.
      Ни звука в ответ.
      – Замечательно. Дивно. – Честный человекоохранитель огорченно вздохнул. – Вот тебе и пожалуйста: фувэйбин называется.
      – Может, там сзади есть еще проход и он в него улизнул? – тихо предположил Богдан. – Драг еч, надо его найти. Ну не на помощь же звать. Несообразно получится. Стыда не оберемся.
      – Да уж... Хорошо, что ж так-то стоять? Давай искать. – И ланчжун двинулся к ширмам.
      Под ногою хрустнули жухлые листья.
      – О, смотри – следы! – Баг нагнулся. – Правильно идем: он туда побежал. Эй, Судья Ди! Хватит прятаться. Поимей почтительность к старшим!
      – Ты уверен, что он тебя младше? – спросил Богдан и тут же осекся: дурацкий вопрос. Но странно: холодная комната, в которой они оказались, после великолепия дворцов действовала так гнетуще, что невольно говорилось невпопад, да притом – почти шепотом.
      Видимо, Баг чувствовал нечто сходное, потому что ответил вполне серьезно, но – тоже приглушенным голосом:
      – Уверен. Ему года четыре от роду, ну, может, пять, так что если на кошачий счет жизни, то по-нашему выходит около тридцати. Младше.
      Осторожно ступая по следам Судьи Ди, отчетливо отпечатавшимся на грязном полу, они обогнули ширму.
      – Темно... Ты что-нибудь видишь? – спросил из-за плеча Богдан.
      Баг отрицательно мотнул головой.
      – Сейчас...
      Щелкнула верная заморская зажигалка, и маленький трепещущий на сквозняке огонек высветил очертания высокого ложа под балдахином, а перед ним, прямо на полу – недвижно лежащее мохнатое рыжее тело: Судью Ди.
      – То есть?.. – изумленно выдохнул Баг, механически заслоняя зажигалку рукой, чтобы не потухла. Пламя дернулось от его неосторожного дыхания, но тут же выправилось, засветило по-прежнему.
      – Погоди-ка, еч. – Богдан отодвинул друга, наклонился над котом. – Кажется, дышит.
      Отчего-то ни один, ни другой не решались притронуться к распростертому в толстом слое мерзлой пыли Судье Ди.
      Баг присел рядом с ним на корточки, поднес зажигалку ближе. Рыжий бок равномерно вздымался и опадал: правда, дышит.
      – И что теперь? – Обычная уверенность оставила Бага.
      – Ну что... Бери его и уходим.
      – Ладно. – Баг осторожно протянул руку, коснулся кота – и тут же Судья Ди неимоверно выгнулся, потом еще раз и еще; ланчжун руку отдернул. – Милостивая Гуаньинь...
      А Судья Ди между тем засучил лапами – как если бы бежал куда-то лежа на боку, когти отчетливо царапнули по доскам пола; потом издал утробный низкий мяв, которого никогда Баг от него еще не слышал, – в другое время ланчжун вообще не поверил бы, что простой кот способен издать такие отвратительные звуки, – а затем снова замер рыжей мохнатой кучей.
      – Кажется, ему плохо, – глухо заметил отшатнувшийся в сторону Богдан. – Может, сожрал тут гадость какую-то? Отравился?
      – Быть может... – озадаченно прошептал Баг, не спуская глаз с Судьи Ди. Толкнул напарника локтем. – Смотри, смотри!
      Четвероногий фувэйбин оставался неподвижным, зато в движение пришел его хвост – замечательный рыжий толстый хвост, которым мог бы гордиться любой кит, но сейчас этот хвост вел себя совершенно против уложений, установленных Небом для хвостов. Он не бил раздраженно об пол, не распушивался от гнева, не свисал расслабленно как простое приложение к прочему организму; нет, хвост изогнулся в немыслимую дугу, и кончик его, неожиданно ставший похожим на острие писчей кисти, начал черкать по полу, выводя в пыли какие-то линии.
      Раз, раз, раз – напарники не сразу разобрали, что происходит, а когда внезапная догадка одновременно посетила их, стали следить за живущим отдельной от кота жизнью хвостом с удвоенным вниманием.
      – Да он же... пишет!
      – Точно! Откидная влево... Вертикальная...
      – Горизонтальная...
      – Еще одна откидная влево...
      – Вправо...
      На их глазах на полу постепенно рождался крупный иероглиф «ли» – «груша». Написанный размашисто и даже криво – да и чего хотеть от хвоста, который, вот уж точно, впервые в жизни возомнил себя кистью! – но вполне узнаваемо.
      Наконец хвост выполнил не без изящества – видно, под конец расписался – последнюю откидную черту и затих, вытянулся поверх иероглифа.
      – Ты что-нибудь понял? – спросил потрясенный Баг, чуть не выронив зажигалку. – Амитофо...
      – Господи, как это возможно? – повернулся к нему побледневший Богдан.
      – И что теперь? – в один голос спросили они, глядя друг на друга вытаращенными глазами, а кот тем временем поднял голову, огляделся и как ни в чем не бывало вскочил на ноги. Посмотрел на ошалевших от обилия впечатлений хозяина и его друга и жизнерадостно, от души отряхнулся. В разные стороны полетела грязь.
      – Ди, ты как? – осторожно погладил его по голове Баг.
      Выражение кошачьей морды было самое невозмутимое: отлично я, как же еще? – явно читалось на этой морде, а Богдану померещилось, что Судья Ди в ответ еще и чуть заметно пожал плечами. Минфа наклонился ниже и тоже потрогал кота: кот как кот, теплый, живой, совершенно нормальный.
      Судья Ди между тем привычно сел и начал старательно вылизывать лапу.
      – Ага, запачкался он...
      – Конечно запачкался, еще бы – смотри, как тут грязно.
      Тут кот встрепенулся и, оставив лапу, вскочил на все четыре.
      – Ну уж нет, хватит! – воскликнул Баг и выбросил руку вперед, думая ухватить питомца за ошейник, но Судья Ди ловко присел, метнулся под ширму, и через мгновение что-то грохнуло в правой части комнаты.
      – Окно! – Баг, опрокинув ширму, ринулся за котом не разбирая дороги. Богдан торопился следом. Грохот сапог наполнил гулкое, почти пустое помещение.
      Решетчатая створка среднего окна была приоткрыта, и когда забывший о сообразных для гостей приличиях Баг широко распахнул ее и зажмурился от яркого света, то выяснилось, что окна этой стороны выходят в маленький садик – по-зимнему пустой и явно запущенный, посреди которого вздымало к небу черные тонкие ветви одинокое дерево.
      – Между прочим, – пробормотал над ухом Богдан, – я не удивлюсь, если это, драг еч, окажется именно груша.
 
       Еще какое-то время спустя
 
      – А что это за покои такие, драгоценный преждерожденный? – приветливо улыбаясь, поинтересовался Богдан у пожилого дворцового служителя – ханьца лет без малого шестидесяти, невысокого и плотного, с круглым морщинистым простоватым лицом и в круглых очках; он появился во дворике буквально через минуту после того, как Баг, выбежав в сад с одиноким деревом, предположительно грушевым, довольно легко изловил хвостатого нарушителя, пристегнул к ошейнику поводок и, все равно не решаясь отпустить кота, сунул Судью Ди под мышку, откуда тот и свисал спокойно, привычно: морда и передние лапы с одной стороны, а зад и хвост с другой. Фувэйбин, впрочем, больше и не пытался куда-то бежать и как будто, по крайней мере внешне, даже стыдился стихийно прорвавшейся самобытности буйного природного нрава, крывшегося до поры до времени в неких глубинах его кошачьего существа. Правда, когда Баг уже хватал его и тянул из-за пазухи поводок, Судья Ди как раз самозабвенно рылся всеми четырьмя лапами в старых листьях и, откопав какую-то бумажку – ланчжун так и не разглядел, что это было: то ли просто некий обрывок, то ли целый скомканный лист, – схватил ее в пасть. Не зная, что теперь и думать, – а вдруг сожрет? – Баг хотел было выдрать добычу из зубов Судьи Ди, но тот сжал челюсти изо всех сил да вдобавок несильно, но вполне выразительно заехал хозяину пару раз лапой по руке: хорошо, что когти не выпустил, а то пришлось бы руку перевязывать – когтищи-то у хвостатого человекоохранителя такие, что дай Будда каждому; однако предупреждение выглядело совершенно недвусмысленным, не помогли даже «тридцать три Яньло», и Баг оставил попытки до поры до времени – или сам выплюнет, или позднее с этим разберемся, когда кот пива захочет, а пока что не проглотит: большая бумажка-то, не разжеванная, никак в глотку не пролезет. Тем более что совсем рядом послышались шаркающие шаги того самого служителя. Так Судья Ди и торчал себе у Бага под мышкой.
      – А это, изволите ли видеть, драгоценные преждерожденные, – часто кланяясь при виде важных особ, заговорил служитель, – изволите ли видеть, «Зал любимой груши». Бывшие покои младшей супруги драгоценного преждерожденного Тайюаньского хоу по имени Цинь-гуй, небесной фамилии Чжу, что приходится родным племянником ныне здравствующего Сына Неба.
      – А, так яшмовая супруга Тайюаньского хоу тут более не живет? То-то мы смотрим, что здесь такое запустение...
      – Увы! – Старик почтительно сложил руки на груди и покачал горестно головой. – Нефритовая преждерожденная, а имя ей было Цюн-ну, почитай, как полгода изволила отправиться к Девяти источникам! [ ] Теперь здесь никто не живет.
      – Отчего же так? – удивленно поднял брови Богдан. – Ну если не жить, так хотя бы работать здесь вполне было бы возможно.
      – То верно, – склонил голову дворцовый служитель. – Но... – Он замялся. – Негоже мне говорить всякие глупости таким блестящим и просвещенным преждерожденным, уж увольте старика...
      – Да отчего же? – наклонился к нему минфа. Оглянулся на Бага. Тот, равномерно поглаживая кота по башке, чуть заметно прикрыл глаза: хотелось бы знать, хотелось бы. – Что в том такого, чего вы не решаетесь сказать гостям Сына Неба? Нет, если речь идет о каких-то вещах, связанных с личной жизнью нефритовой особы Тайюаньского хоу, тогда, конечно, выспрашивать вас о них было бы верхом несообразности...
      – Что вы, что вы! – Старичок всплеснул руками: очень живой, подвижный, охочий до жестов оказался дедушка. – Я, почитай, тридцать пять лет незаслуженно ем рис из дворцовых котлов, свое место и дело хорошо знаю. Какое там!..
      – Тогда скажите! – постаравшись придать лицу самое дружелюбное выражение, какое только мог, попросил Баг. – Вы поймите, драгоценный преждерожденный, мы ведь не просто так спрашиваем, у нас есть причина, и серьезная.
      – Да какой я драгоценный... Не смею, не смею! Вы по первости-то одарили меня, ничтожного, такой небесной милостью, а уж дальше прошу вас изволить еще раз явить милость и снисхождение и звать меня просто Янь... – Старичок опять принялся кланяться.
      – Так вот, преждерожденный Янь... – улыбнулся Богдан. – Каждый человек драгоценен, но если вам так будет удобнее... Мы почему этими покоями заинтересовались – странности с нами тут случились некоторые. Может, вы поможете, проясните, в чем тут дело?
      – А не изволит ли драгоценный преждерожденный намекнуть, какого рода странности? – Старичок смотрел внимательно.
      – Да видите ли... Наш кот, – Богдан указал за Судью Ди, – внезапно упал на землю и стал... как бы это... странно себя вести.
      – Уху! – вытаращил глаза престарелый служитель. – Это она, она, душа горемычная! Не иначе как она!
      – Да о чем вы толкуете?!
      – А вот после того, как подошел час нефритовой супруге Тайюаньского хоу предстать пред ликом Яньло-вана [ ], – старичок быстро оглянулся, заговорил тише, – так вот, с тех самых пор в ее бывшем доме – нечисто. Слышали: будто бродит кто-то по ночам за закрытой дверью, плачет тихонько, а свет – не горит! Вошли с фонарями однажды – никого, только будто кто в углу вздохнул так горько-горько... Я самолично не раз и не два слышал: плачет. Переродиться мне мухой, драгоценные преждерожденные, если это не ее голос. Несчастной Цюн-ну. Она это! Дух ее там бродит, вот что. И еще разные чудеса случаются... – Престарелый Янь замолчал и снова оглянулся.
      – Например? – подбодрил его Баг.
      – Вы говорите «например», драгоценный преждерожденный? И спрашиваете, отчего тут никто даже не работает? Так я вам скажу. Был и такой случай. Когда траур закончился, поступил милостивый указ от драгоценного преждерожденного цзайсяна [ ] расположить в этих покоях одного из чжубу службы Храма Императорских Предков. И он пришел сюда осмотреться, составить список того, что ему потребно. Днем пришел, вот как сейчас мы с вами.
      – И что?
      – А то, драгоценные преждерожденные, что стоило ему свиток развернуть и кисть тушью напитать, чтобы начать список писать, как неведомая сила кисть и свиток из рук его вырвала, глядь – а кисть и свиток в воздухе висят и кисть быстро так по свитку бегает: чик-чик! Раз – и готово. Шлеп – и свиток на пол! – Служитель взмахнул рукой, показывая, как именно упал свиток. – Чжубу хоть и не из трусливых был, а бросился прочь опрометью. И свиток оставил, так он на сундуке и валяется... С тех пор никто сюда и не заходит. Очень страшно. Никто, кроме одного человека, милостивого Тайюаньского хоу. Да и тот лишь в сад зайдет, вокруг дерева круг сделает, а если тепло, так и под ним присядет, а в дом – ни ногой. Вот как. Очень она любила дерево это, нефритовая преждерожденная Цюн-ну... Под ним и скончалась в одночасье, сердечко схватило у бедняжки... Видно, письмо какое-то собиралась писать или стихотворение сложить, а может, в каллиграфии поупражняться – кисть в ее кабинете была в туши свежей... Вышла в сад, села под деревом, подумать, верно, а вечером служанки смотрят: уж отлетела ее душа.
      – Какое несчастье! – печально сказал Богдан; Баг молча хмурился.
      – Уж что да, то да... Драгоценнорожденный хоу до сих пор убивается.
      – Когда же это случилось?
      – Летом то было, – печально вздохнул Янь. – То ли в шестом месяце, то ли... Да-да, аккурат через седмицу после того, как драгоценнорожденный хоу ислам принял, стало быть, в шестом...
      – А что за дерево там растет, ну – в саду? – быстро, даже как-то лихорадочно подавшись вперед, спросил Богдан. Внезапное чувство чего-то очень важного, но позабытого, чего-то такого, что он вот-вот вспомнит, охватило его.
      – Да ведь грушевое дерево... Она и покои свои назвала из-за этой груши. Они оба души в том дереве не чаяли, милостивый драгоценнорожденный Тайюаньский хоу и нефритовая преждерожденная Цюн-ну. Как и друг в друге...
      Богдан вскинул глаза на Бага: тот замер, даже Судью Ди гладить забыл и выражение лица у него было такое, такое...
      «...Фирузе и Жанна... Помоги ей. И – груша. Точно. Там было грушевое дерево!» – вспомнил свой давешний сон в воздухолете Богдан.
      «Груша... Ну конечно... Она рисовала иероглиф «груша». Как просто!» – вспомнил свою странную ночную гостью Баг.
      – Драг еч, так это же... – начал было минфа, но уже пришедший в себя после озарения Баг лишь слегка нахмурил брови и скосил глаза на престарелого Яня: позднее. И тут же перевел взгляд куда-то назад, за спину Богдана – туда, откуда они вошли в этот дворик.
      Богдан резко обернулся – и ему показалось, что меж деревьев соседнего садика, что виднелись в проходе между домами, мелькнула тень.
      Напарники многозначительно переглянулись.
      «Случайность?»
      «Показалось?»
      «Или – действительно, кто-то...»
      – Драг еч... Не забыл ли ты, что вскоре нам предстоит посетить воздухолетный вокзал? – с нажимом спросил Баг.
      – Действительно. Спасибо, преждерожденный Янь! – Богдан старался говорить неторопливо, а также – точно рассчитать необходимую глубину поклона, чтобы престарелый служитель снова не впал в самоуничижение. – Рассказанная вами история очень поучительна и многое объясняет. Однако нам пора.
      Баг сдержанно кивнул служителю и поспешил за другом.
      – Еч Баг, я тебе должен кое-что рассказать! – горячо зашептал Богдан, блестя возбужденно очками, как только дворик «Зала любимой груши» остался позади.
      – Не сомневаюсь, драг еч, тем более что и мне есть чем с тобой поделиться.
      – Груша?
      Баг лукаво посмотрел на друга:
      – Записки писать будем?
      Богдан широко улыбнулся.
      Разговаривая подобным образом, напарники скорым шагом, уже откровенно торопясь – дел было много, а до прибытия Фирузе и бека оставались считанные часы, – петляли по лабиринту внутренних двориков, направляясь к выходу из Запретного города.
      И тут до них донесся чей-то быстро приближающийся громкий раздраженный голос:
      – ...О чем тут говорить! Все норовит удрать из дворца, ведет себя как несмышленая школьница! Один ветер в голове. Нет-нет, ее удел – выйти замуж в интересах государства, укрепить узами брака связи с иными странами. А не скакать по крышам в каком-то захолустье. А она что? Кого хочу – того люблю! Чем хочу – тем занимаюсь!.. – И тут, как раз на очередном углу внутренней стены, Баг с Богданом чуть-чуть не столкнулись с двумя преждерожденными, явственно ханьцами по крови: высоким, молодым, в свободном простом зимнем халате и без шапки, на красивом бледном лице жирной чертой выделялись широкие черные усы; и пожилым, очень толстым, с жидкой короткой бороденкой, одетым в длинную соболью шубу, из-под которой не было видно ног. Увлеченные беседой, они вывернули прямо на напарников, и шедшему впереди ланчжуну пришлось сделать шаг в сторону, прижавшись к самой стенке, чтобы высокий не налетел на него. – Не наше это все, не наше! Влияние... – автоматически произнес еще несколько слов высокий, вздрогнув от неожиданности, и, умолкнув, остановился.
      «Скакать по крышам?.. Что-то в этом есть удивительно знакомое...» – пронеслось в голове у Бага.
      «Как странно... – подумал Богдан, – простая одежда: ни нашивок на груди, ни поясов официальных, ни шапок... Хоть одежда и не красит человека, однако же помогает судить о его положении...»
      – Прошу простить, драгоценный преждерожденный, – учтиво, но сдержанно кивнул Багу высокий. – Мы были неловки. Уповаю на ваше снисхождение, – кивнул он Богдану, и толстый тоже закивал, соглашаясь: да-да, мы премного виноваты, но смотрел при этом внимательно, настороженно, даже оценивающе.
      – Все в порядке, драгоценные преждерожденные, – поторопился ответить улыбнувшийся минфа. – Мы тоже были неосторожны. Всего доброго. – И потянул нетерпеливо за рукав Бага: пойдем же, еч!
      Проход был узок, и Баг, мельком взглянув, не испачкался ли о стену новенький халат, непроизвольно сделал рукой отстраняющее движение:
      – Позвольте, драгоценный преждерожденный.
      От нежданного прикосновения Бага тот вновь вздрогнул всем телом, глубокое недоумение отразилось на его лице; молодой бросил ищущий взгляд на своего спутника, однако же сделал шаг в сторону.
      – Какие-то они странные... – пробормотал, отходя, поглощенный своими мыслями Баг. – В обители вечного постоянства так горячиться... Таких сюда вообще пускать не должно!
      Богдан оглянулся: высокий и толстый все так же стояли в проходе между домами и смотрели им вслед. «Слышали», – понял минфа.

Богдан и Баг