Вдруг эти чувствительные антены подцепили угрожающую мысль из мрака окутанного ночью дворца Кира Грея. Кетлин проснулась, дрожа от страха.
В ее мозгу застряла на мгновение мысль — мысль отчетливая, жестокая, мысль, выражающая намерение совершить хладнокровное убийство. Подобно холодному душу, эта мысль полностью прогнала ее сон. А затем она вдруг исчезда, исчезла совершенно, будто ее и вовсе не было. Осталась только смутная неразбериха мысленных образов, которые лились нескончаемым потоком из бесчисленных помещений огромного дворца.
Кетлин лежала очень тихо, и из глубины ее собственного сознания пришло понимание того, что все это означало. Кто-то не хочет ждать до завтра. Кто-то сомневается в том, что над ней совершится казнь. И он намеревается поставить Совет перед свершившимся фактом. Могло быть только одно лицо, достаточно могущественное, чтобы не бояться последствий: Джон Петти, глава секретной полиции, фанатик, ненавидивший слэнов и вместе с этом и ее, ненавидел столь люто, что даже в этой берлоге анти-слэнов его мысли были наиболее яркие и впечатляющие. Убийца, должно быть, из его приспешников.
Она усилием воли успокаивала свои нервы и заставила свой разум начать зондаж все дальше и дальше, до самых крайних пределов ее возможностей. Тянулись секунды, но она продолжала лежать, разыскивая мозг, который хоть на короткое мгновение таил бы в себе угрозу ее жизни. Шепот мыслей извне превратился в рев, который потряс ее сознание. Уже несколько месяцев она обследовала мир неконтролируемых умов. В ее сознании никогда не ослабевала память об их ужасах. Однако реальность была хуже воспоминаний. Неумолимо, почти со взрослой настойчивостью она удерживла себя в этой буре разумов, изо всех сил стараясь по очереди изолировать индивидуальность каждого. Откуда-то внезапно выплыла фраза:
«О, господи, надеюсь, они не обнаружат, что их обманывают. Сегодня — на овощах!». Это, должно быть, жена помощника повара, несчастная богобоязненная женщина, которая жила в постоянном смертельном страхе перед днем, когда будет разоблачено вероломство ее мужа.
Кетлин на миг прониклась жалостью к этой испытывающей ужасные муки совести маленькой женщине, лежащей без сна в темноте рядом со своим мужем. Но не слишком сильной жалостью, так как эта маленькая женщина однажды, повинуясь абсолютно злобному импульсу, остановилась, когда Кетлин проходила мимо нее по коридору, и безо всякого предварительного раздумья, что могло бы предупредить девушку, с силой ударила ее по лицу.
Разум Кетлин спешил, движимый все более растущим чувством безотлагательности.
Разные картины мелькали в ее голове, настоящий калейдоскоп, причем, некоторые из них были настолько ярки, что почти полностью перекрывали все другие. Здесь был целый мир дворца с его интригами, с его бесчисленными личными трагедиями, с его жестоким честолюбием. Здесь были самые сокровенные мечты ворочающихся во сне людей. И здесь присутствовали также и мысли людей, всю ночь занимающихся составлением хитроумных планов.
И вдруг к ней ворвался обрывок грубого желания, жестокой решимости убить ее! В тот же момент он пропал, как неуловимая бабочка, но сам он не напоминал бабочку. Беспощадность этой мысли была подобна шторе, доводящей ее до отчаяния. Потому что этот второй проблеск угрожающей ей мысли был таким мощным, что источник ее мог находиться где-то рядом, только где-то в непосредственной близости от нее.
Ее начало лихорадить, и тут она уловила эту мысль в третий раз. Сейчас она смогла определить и ее источник. Теперь девушка поняла, почему этот мозг так долго избегал ее. Его мысли были тщательно рассеяны, умышленно рассредоточены на тысячи различных дел, которые казались просто обертонами в неразборчивом шуме, создаваемом множеством находившихся вокруг разумов.
Он, должно быть, имел практику. Но даже если это было так, то это был не Джон Петти и не Кир Грей, каждый из которых придерживался бы жесткого хода мыслей, подчиненного законам логики, которые ни за что бы не позволили хоть одной искринке задуманного проскользнуть из своего разума. Ее возможный противник, несмотря на весь свой ум, выдал себя. И как только он войдет в комнату, она…
Мысль оборвалась. Ее разум был потрясен обрушившейся на нее истиной. Человек был уже в ее спальне и в этот самый момент подползал на коленях к ее кровати.
Кетлин показалось, что время остановилось. Этому чувству способствовали и темнота, и то, как вся она, даже ее руки, были укрыты одеялами. Она знала, что от малейшего движения зашелестят плотные накрахмаленные простыни. Он набросится на нее, прежде чем она успеет двинуться, прижмет ее под одеялами, и она всецело окажется в его руках.
Она не могла ни шевельнуться, ни что-либо разглядеть в темноте спальни. Она могла только чувствовать, как нарастает возбуждение в пульсирующем мозгу убийцы. Его мысли стали более быстрыми, и он перестал рассеивать их. Пламя его убийственной страсти обожгло ее разум, оно было настолько мощным и неистовым, что ей пришлось отключить часть своего сознания от этого воспаленного разума, потому что она внезапно почувствовала настоящую физическую боль.
И в этом полном откровении его мыслей Кетлин прочла всю предысторию этого покушения. Этот человек был часовым, пост которого был снаружи, за дверью. Но это не был обычный часовой. Странно, что она не заметила подмены. Наверное, ее сделали, когда она спала. Либо тогда, когда она была полностью погружена в свои собственные мысли.
Она уловила его план действий, когда он поднялся с покрытого ковром пола и склонился над кроватью. Впервые ее глаза уловили неясный блеск ножа в его руке, которую он отвел для замаха.
Оставалось единственное. Единственное, что она могла сделать! Она быстро и решительно поднялась и швырнула одеяла на голову и плечи ошеломленного убийцы. Затем она спрыгнула с кровати — и стала еще одной тенью среди теней комнаты.
Позади нее раздался приглушенный одеялами крик. В этом низком вопле был испуг и страх перед тем, что может случиться.
Она уловила его мысли, услыхала шум его движения, когда он одним прыжком перепрыгнул кровать и начал молотить руками, стараясь обыскать самые дальние уголки комнаты. В этот момент ей показалось, что ей не следовало бы вскакивать с кровати. Если все равно завтра наступит смерть, то к чему эта отсрочка? Но она знала, что ответом была охватившая ее всецело воля к жизни; и в ее разуме вновь шевельнулась мысль, уже во второй раз, что этот полуночный посетитель был доказательством того, что кто-то, кто желал ее смерти, боялся, что казни не будет.
Она постаралась перевести дыхание. Ее собственное возбуждение смешалось с презрением, которое она испытывала, глядя на неуклюжие старания убийцы.
— Дурак ты, — сказала она своим детским голосом, полным презрения, но абсолютно недетским своей разящей логикой. — Ты в самом деле веришь, что можно поймать слэна в темноте?
То, как убийца прыгнул в направлении ее голоса и размахивал во все стороны кулаками, было отнюдь не привлекательно. Это было жалкое и уродливое зрелище, потому что мысли этого человека стали теперь совсем гадкими от ужаса, охватившего его. В этом страхе было что-то нечистое, и Кетлин брезгливо поморщилась, стоя босиком у противоположной стены спальни.
Еще раз она заговорила своим высоким детским голосом:
— Лучше бы ты ушел прежде, чем кто-либо услышит, как ты здесь спотыкаешься. Я не сообщу о тебе мистеру Грею, если только ты уйдешь немедленно.
Она почувствовала, что человек ей не поверил. В нем было слишком много страха, слишком много подозрительности и, что было неожиданным, коварства! Бормоча проклятия, он перестал ее искать и опрометчиво кинулся к двери, где был выключатель освещения. Она почувствовала, что он вытаскивает пистолет и наощупь ищет выключатель. Девушка поняла, что он предпочел рискнуть и попытаться убежать от часовых, которые обязательно прибегут на звук выстрела, чем решиться на встречу со своим начальником, которому придется сознаваться в своей неудаче.
— Ты глупый дурак! — сказала Кетлин.
Она знала, что предпринять, хотя раньше никогда не сталкивалась с такой ситуацией. Она беззвучно прокралась вдоль стены, ощупывая пальцами ее поверхность. Затем она открыла обшитую филенками дверь, проскользнула в нее, заперла за собой и побежала вдоль тускло освещенного коридора к двери в конце его. Та открылась от ее прикосновения в большой, роскошно обставленный кабинет.
Внезапно испугавшись смелости своего поступка, Кетлин задержалась в проеме, глядя на человека, который сидел за столом и что-то писал при свете затененной настольной лампы. Кир Грей не сразу поднял голову. Но через мгновение девушка поняла, что он уже знает, кто это вошел, и тут к ней пришла смелость хорошенько рассмотреть этого могущественного человека, пока он молчит.
Было что-то величественное в этом повелителе людей, что всегда восхищало ее, и даже сейчас, когда страх перед ним навалился на нее всей своей тяжестью, она не могла это не отметить. Резкие черты придавали его лицу благородное выражение; сейчас он задумчиво склонился над письменным столом, размышляя над очередной фразой письма.
По мере того, как он писал, она была в состоянии следовать по поверхности за его мышлением, но не более. Потому что Кир Грей, она обнаружила это давным-давно, разделял с этим самым ненавистным человеком, Джоном Петти, способность мыслить в ее присутствии, не отклоняясь, причем, таким образом, что чтение его мыслей становилось практически невозможным. Она могла уловить только скользящие по поверхности мысли, слова письма, которое он писал. И ее возбуждение и нетерпеливость перебороли всякий интерес к его писанине.
— Там, в моей комнате, какой-то человек, — взорвалась она. — Он хотел убить меня!
Кир Грей поднял голову. Его лицо стало более суровым, когда он полностью перенес на нее свое внимание. Благородные линии его профиля уступили место решительности и властности. Кир Грей, повелитель людей, холодно смотрел на нее. Когда он заговорил, его ум двигался с такой точностью, а голос и разум были столь тесно скоординированы, что она не была в состоянии определить, издает ли он вообще какие-либо звуки.
— Какой-то убийца, да? Продолжай!
Кетлин разразилась дрожащим потоком слов, в которых было все, что случилось с ней с того времени, когда Дэви Динсмор насмехался над нею еще на стене дворца.
— Значит, ты думаешь, что за всем этим стоит Джон Петти? — спросил он.
— Только он мог бы решиться на это. Секретная полиция распоряжается людьми, охраняющими меня.
Грей медленно кивнул, и она почувствовала, что его мозг чуть-чуть напрягся. Однако мысли его продолжали быть глубокими, спокойными и неторопливыми.
— Значит, это случилось, — сказал он наконец мягко. — Джон Петти делает заявку на высшую власть. Я почти чувствую жалость к этому человеку. Он слишком слеп к своим собственным недостаткам. Никогда шеф секретной полиции не станет пользоваться доверием народа. Меня боготворят и боятся. Его же — только боятся. А он думает, что это важнее всего.
Карие глаза Грея серьезно смотрели на Кетлин.
— Он намеревался убить тебя до срока, установленного Советом, потому что я бы уже ничего не смог предпринять, поставленный перед свершившимся фактом. И эта беспомощность в противодействии ему, он это точно рассчитал, снизила бы мой авторитет в Совете, — теперь его голос был совсем низким, как будто он совсем забыл о Кетлин и размышлял вслух. — И он прав. Совет был бы только раздражен, если бы я попытался навязать им какое-то решение относительно смерти ненавистного слэна. И все же они не предприняли бы никаких действий против меня. Они отлично знают, что это было бы началом конца. Распад, раскол на группы, которые постепенно становились бы все более враждебными друг другу, пока так называемые реалисты не воспользуются сложившейся ситуацией и не примкнут к какой-нибудь группе, обеспечивая ей победу, или же начнут эту приятную игру, которая известна, как игра центра против обоих крайних направлений.
Он помолчал немного, затем продолжал:
— Как ты можешь видеть, Кетлин, положение очень трудное и опасное. Так как Джон Петти, чтобы дискредитировать меня в Совете, был неутомим в распускании слухов, что я намерен оставить тебя живой. Соответственно, и это как раз то, что может заинтересовать тебя, — впервые улыбка озарила суровое лицо мужчины, — соответствеено, мой авторитет и мое положение теперь зависят от того, сумею ли я сохранить тебе жизнь несмотря на все старания Джона Петти.
Он еще раз улыбнулся.
— Ну, а что ты думаешь о нашем политическом положении?
Кетлин презрительно поморщилась.
— Он дурак, выступая против вас, вот что я думаю. И я буду помогать вам, как могу. Я могу помочь читать мысли и намерения.
Широкая улыбка озарила все лицо Кира и стерла суровые линии с него.
— Ты знаешь, Кетлин, — сказал он, — мы, человеческие существа, должны иногда казаться слэнам очень странными. Например, как мы обращаемся с вами. Ты знаешь причину этого, не так ли?
Кетлин покачала головой.
— Нет, мистер Грей. Я часто читала в умах людей об этом, и как-будто никто не знает, почему все ненавидят нас. Что-то есть в войне между слэнами и людьми, которая была давным-давно. Но ведь войны были и раньше, но после них люди же не ненавидели друг друга. И кроме того, все эти ужасные истории, настолько абсурдные, что не могут быть ничем иным, кроме ужасной лжи.
— Ты слышала, — сказал он, — что делают слэны детям людей?
— Это именно одна из тех глупых и лживых историй, — презрительно скривилась девушка. — О, боже, какая низкая ложь!
— Да, вот теперь я знаю, что ты слышала эти истории, — рассмеялся диктатор. — И, возможно, это потрясет тебя: такое действительно встречалсь с детьми. Что тебе известно об уме взрослого слэна, чьи умственные способности на двести-триста процентов выше, чем у среднего человеческого существа? Все, что ты знаешь, ты знаешь только о себе. Ты этого бы не делала, но ты еще ребенок! Но не обращай пока на это внимания. И мне, и тебе, пожалуй, придется еще побороться за наши жизни. Сейчас, наверное, убийца уже покинул твою комнату, но ты все же должна взглянуть на его мозг, чтобы идентифицировать его. У нас теперь будет откровенный обмен мнениями. Я приглашу сюда Петти и Совет. Им наверняка не понравится то, что их оторвут от прекрасного сна, но черт с ними! Ты оставайся здесь. Я хочу, чтобы ты прочла их разум и рассказала мне, о чем они думали во время этого небольшого расследования.
Он нажал кнопку на столе и вежливо сказал в маленький похожий на коробочку прибор:
— Скажите капитану моей личной охраны, чтобы он зашел в мой кабинет.
Глава 3
Сидеть под ослепительно сияющими лампами было нелегко. На нее смотрели слишком часто. В мыслях у нее была смесь нетерпения и безжалостности. Их ненависть придавливала ее дух и отравляла сознание. Они ненавидели ее лютой ненавистью. Они страстно желали, чтобы она была мертва. Девушка в ужасе закрыла глаза и отвела свое сознание от них, стараясь поудобнее устроиться в кресле, как-будто посредством своей силы воли она могла сделать невидимым свое тело.
Но слишком много было поставлено на кон, чтобы она могла осмелиться упустить хоть какую-нибудь мысль или образ.
Глаза и разум ее распахнулись, и снова комната, люди, вся эта грозная ситуация.
Джон Петти резко встал и сказал:
— Я возражаю против присутствия слэна на этой встрече на том основании, что ее невинная детская внешность может пробудить в ком-нибудь из нас искру милосердия.
Кетлин удивленно взглянула на него. Шеф скретной полиции был коренастым мужчиной среднего роста, и на его лице, которое было, скорее, похоже на ворону, чем на орла, не было никаких следов добросердечия. Кетлин подумала: «Неужели он и в самом деле верит в это? Неужели он думает, что кто-нибудь из этих людей по какой-то причине сможет проявить милосердие?»
Она попыталась прочесть то, что было упрятано за этими словами, но его мозг был преднамеренно затуманен, а мрачное, властное лицо лишено было какого бы то ни было выражения. Она уловила очень слабый оттенок иронии и поняла, что Джон Петти всецело осознает сложившуюся ситуацию. Это было его заявкой на власть, и все его тело и ум были насторожены и беспощадны.
Кир Грей сухо рассмеялся, и неожиданно Кетлин уловила отблеск магнетической силы этого человека. Что-то в вожде было от тигра, невообразимо захватывающее дух, подобная пламени эманация, которая делала его более сильным и решительным, чем все остальные в комнате.
— Не думаю, что нам нужно беспокоиться, — сказал он, — о наших добрых побуждениях, которые могут превозмочь здравый смысл.
— Совершенно верно, — сказал Мердю, министр транспорта. — Судья должен сидеть в присутствии обвиняемого.
Министр остановился, но про себя продолжил: «Особенно, если судья наперед знает, что приговором будет смерть!» Он слегка хихикнул про себя, однако, взгляд его оставался бесстрастным.
— Но я хочу, чтобы эту паршивку выставили отсюда, — сердито проворчал Петти. — Вы знаете, что она С Л Э Н, и, клянусь небом, я не хочу, чтобы слэн сидел в одной комнате со мной!
Ответный поток коллективных эмоций на это популярное изречение физическим ударом обрушился на Кетлин.
ПРисутствующие яростно загалдели:
— Вы чертовски правы!
— Выставите ее вон!
— Грей, что это вы так разнервничались, если решились посреди ночи разбудить нас…
— Совет уладил все это одиннадцать лет назад. До недавнего времени я даже не знал об этом.
— Приговором была смерть, не так ли?
Поддержка присутствующих заставила Джона Петти с триумфом посмотреть на Кира Грея. Глаза их встретились, как шпаги фехтовальщиков перед решающим уколом. Кетлин сразу поняла, что Петти пытается повлиять на результат. Но если диктатор и чувствовал, что он проигрывает, это не отражалось на его бесстрастном лице, и ни тени сомнения не мелькнуло в его разуме.
— Господа, вы все заблуждаетесь. Кетлин Лейнтон, слэн, не находится здесь на судебном разбирательстве. Она здесь для того, чтобы дать показания против Джона Петти, и я могу себе отчетливо представить его желание, чтобы ее не было в этой комнате.
Удивление Джона Петти было несколько наигранным, как удалось отметить Кетлин. Его разум оставался слишком спокойным, слишком холодным, как лед, в то время, как его голос был похож на рев быка.
— Что ж, это все ваши нервы! Вы оторвали всех нас ото сна только для того, чтобы затащить на это «утреннее» разбирательство против меня — на основании показаний какого-то слэна!!! Я вижу, что нервы ваши совсем расшатались, Грей. Я предлагаю сейчас раз и навсегда решить одну юридическую проблему — может ли слово слэна иметь хоть малейший вес в качестве свидетельских показаний!
Этим он снова воззвал к первородной ненависти. Под натиском волн ответных чувств Кетлин вздрогнула. У нее не было ни малейшего шанса, никакой надежды остаться в живых после этого собрания — только смерть!
Голос Кира Грея оставался таким же бесстрасным, как и прежде.
— Петти, я полагаю, что вам следует понимать, что сейчас вы выступаете не перед сборищем крестьян, сознание которых взращено нашей пропагандой. Ваши слушатели — реалисты, и, несмотря на ваши очевидные попытки одурманить их, они понимают, что их собственное политическое, а, возможно, и физическое будущее является ставкой в этом кризисе, который ВЫ, а не я, спровоцировали.
Лицо диктатора стало твердым, в голосе появилась железная хрипота.
— Я надеюсь, что каждый из присутствующих полностью придет в себя ото сна, отбросит эмоции и нетерпение и поймет, что Джон Петти бросает вызов, чтобы сместить меня. Но учтите, что независимо от того, кто из нас победит, некоторые из вас могут не дожить до утра.
Теперь на нее никто уже не смотрел. В этой внезапно притихшей комнате у Кетлин возникло такое чувство, что она неожиданно стала невидимкой. Как будто какой-то груз покинул ее разум, и она почувствовала, что может видеть, чувствовать и думать впервые с обычной четкостью.
В этой обитой дубовыми панелями комнате наступила как звуковая, так и мысленная тишина. На некоторое время мысли всех этих людей стали неясными, их интенсивность резко уменьшилась. Как-будто возник барьер между их сознанием и ее, так как их мозги очень усиленно работали на очень глубоком уровне, до которого она не могла достать. Кетлин поняла по выражению их лиц, что члены Совета начали усиленно взвешивать все за и против, анализировать положение, искать все возможное, чтобы достойно встретить внезапно осознанную смертельную опасность. Внезапно девушка почувствовала сильный всплеск на фоне неясных мыслей. Четкую, резкую команду в уме: «Иди к креслу в углу, где они не смогут видеть тебя. Не поворачивай голову! Ну, быстро!»
Кетлин бросила взгляд на Кира Грея и увидела, что он мельком взглянул на нее. Затем она беззвучно соскользнула со своего кресла и повиновалась приказу.
Никто не обратил на это внимания. Вслух Кир Грей сказал:
— Конечно, нет никакой необходимости в экзекуции, при условии, что Джон Петти раз и навсегда выбросит из головы это безумное желание занять мое место.
Было совершенно невозможно разобраться в мыслях присутствующих, пока они, размышляя, смотрели на диктатора. Некоторое время их умы были полностью неконтролируемы. Так как и у Джона Петти, и у Кира Грея, все их сознание было сосредоточено на том, что следует сказать и что делать после такого предостережения.
Кир Грей все так же бесстрастно продолжал:
— Я подчеркиваю, что такое желание безумно. Многим может показаться, что все это не что иное, как драка за власть. Но, поверьте мне, что это немного больше, чем простая перебранка. Человек, обладающий верховной властью, представляет стабильность и порядок. Человек, который жаждет властвовать, должен в тот же момент, как он заполучил эту власть, обеспечить безопасность своего положения. Это означает казни, изгнания, конфискации, тюремные заключения, пытки — все это, конечно, направленное пртив тех, кто противостоит ему или кому он не доверяет.
Прежний вождь не может просто отступить на роль подчиненного. Его престиж никогда по существу не исчезает — свидетельство тому Наполеон или Цезарь — следовательно, он остается источником постоянной опасности. Претендента же на место вождя можно просто приструнить и вернуть на прежнее место. Именно таковыми и являются мои намерения относительно Джона Петти.
Он, как это виделось Кетлин, взывал к их инстинктам благоразумия, их страху перед тем, что могут повлечь такие перемены. Размышления ее были прерваны тем, что Джон Петти резко встал. Некоторые мгновения он был совсем беззащитен перед ее способностью, но ярость его была так велика, что было совершенно невозможно читать его мысли. Создавалось впечатление, что и в этот момент он мог всецело владеть собой.
— Я думаю, — взорвался он, — что мне еще никогда не приходилось слышать такое необычное заявление от человека, который находится в своем уме, как считают многие. Этот человек обвинил меня в попытке бросить вызов. Господа, разве вы не понимаете, что у этого человека нет никаких оснований на подобное заявление. Мне кажется, что не существует даже предмета спора! Все, что мы имеем, — это голословное высказывание и драматическое разбирательство, к которому нас вынудили посреди ночи. Должен признаться, что я сам еще сонный, но как я полагаю, уже достаточно в своем уме, чтобы оценить, что Кир Грей поддался болезни, терзавшей диктаторов всех веков, — мании преследования. У меня нет сомнений, что уже несколько лет назад он начал искать в каждом нашем высказывании, в каждом нашем поступке призрачную угрозу своему положению. У меня нет слов, чтобы выразить ужас при мысли, что все это означает. При столь отчаянном положении дел со слэнами, как он может даже подозревать, что кто-либо из нас будет стремиться к расколу? Я говорю вам, господа, что мы не можем позволить себе в настоящее время и намека на разногласия. Общественность доведена до предела чудовищной деятельностью слэнов в мировом масштабе, направленной против детей. Их попытки превратить в слэнов всю человеческую расу с ужасными конечными результатами является величайшей из проблем, с которой сталкивалось какое-либо правительство.
Он повернулся к Киру Грею, и Кетлин похолодела от совершенства его поступков, его внешней искренности.
— Кир, я хотел бы забыть то, что вы только что сказали. Я хотел бы забыть это разбирательство, эти угрозы, что некоторые из нас не смогут дожить до утра. При данных обстоятельствах я могу только предложить, чтобы вы ушли в отставку. У меня больше нет доверия к вам.
— Вы видите, господа, — сказал„ слегка улыбнувшись, Кир Грей, — что мы сейчас подошли к сути проблемы. Петти-таки высказался насчет моей отставки!
Высокий худой моложавый мужчина с лицом, как у ястреба, вступил в разговор.
— Я согласен с Петти. Ваши действия, Грей, доказывают, что вы более не являетесь ответственным лицом. Уходите в отставку!
— В отставку! — раздался еще один голос в поддержку, и внезапно как-будто загремел хор из бедлама: — В отставку! В отставку! В отставку!
Кетлин, которая все внимание сконцентрировала на том, чтобы следить за словами Джона Петти, почувствовала, что слова эти приближают ее конец. Однако, уже через мгновение она поняла, что только четверо из десяти сидящих здесь устроили весь этот шум.
Выкрикивая непрерывно «В отставку!», они надеялись запугать сомневающихся и трусливых, но это им не удалось. Ее разум и взор обратились к Киру Грею, чье одно только присутствие удерживало остальных от паники. Она смотрела на него, и к ней возвращалась смелость. Потому что он продолжал сидеть, как ни в чем ни бывало, чуть выпрямившись в кресле, и казался еще более высоким, широкоплечим и сильным. На его лице была уверенность и ирония.
— Разве это не странно, — спросил он тихо, — что эти четверо молодых сплотились, чтобы поддержать молодого лидера Петти? Я надеюсь, что более старшим присутствующим здесь джентльменам совершенно ясно, что все это было организовано заранее. Мне кажется, что у этих молодцов приготовленные заранее группы боевиков ждут-не дождутся утра, так как эти молодые смутьяны откровенно нетерпимы к нам, старомодным чудакам, хотя я по возрасту отношусь к их поколению, они на самом деле считают меня отсталым чудаком. Они совершенно потеряли самообладание и, конечно, убеждены, что, расстреляв тех, кто постарше, они только ускорят то, что природе удается в любом случае сделать с каждым индивидуумом.
— Расстрелять их! — прорычал Мердю, самый старший из присутствующих.
— Чертовы молодые выскочки! — прокричал Харихэн, министр авиации.
Кетлин было бы очень интересно послушать бормотание тех, кто был постарше, если бы она не осознавала отчетливо, какие побуждения скрывались за этими словами и мыслями. Это были ненависть, страх, сомнение, высокомерие; крах надежд и решимость — все было там, путаница духовного убожества.
Чуть-чуть побледнев, Петти противостоял этому ворчанию. Но Кир Грей вскочил с места, сверкая глазами и подняв сжатые в кулаки руки:
— Да сядьте же вы, невообразимый глупец! Как вы осмелились ввергать нас в этот кризис, когда мы, возможно, должны будем изменить нашу политику в отношении слэнов? Мы проигрываем, вы разве не замечаете этого? У нас нет ни одного ученого, который мог бы сравниться со сверхучеными из слэнов. Что бы я только не отдал за то, чтобы иметь хотя бы одного из них на нашей стороне! Иметь, ну скажем, такого слэна, как Питер Кросс, который по-глупому был убит три года назад, и все потому, что полицейские, поймавшие его, заразились настроениями толпы. Да, я сказал, «толпы». Именно таким сейчас стал наш народ. Толпой, зверем, которому мы помогли встать на ноги своей пропагандой. Они боятся, смертельно боятся за своих детей, а у нас нет ни одного ученого, который смог бы объективно исследовать этот вопрос. Фактически у нас нет людей, которых можно было бы назвать учеными. Какие побудительные мотивы есть у человеческого существа провести всю жизнь в исследованиях, когда в своем сознании они держат умертвляющее знание того, что все открытия, которые он надеется совершить, давно уже сделаны слэнами? Что все эти открытия уже где-то спрятаны в тайных пещерах или зашифрованы на бумаге, готовые к тому дню, когда слэны сделают следующую попытку подчинить себе мир?
Наша наука смехотворна, наше образование — сплошной набор небылиц. И с каждым годом крушение устремлений человечества и его надежд становится все более очевидным. Нам ничего не остается, кроме ненависти, но одной ненависти уже недостаточно. Мы либо должны полностью выкорчевать всех слэнов, либо помириться с ними и покончить с этим безумием.
Лицо Кира Грея потемнело от страсти, которую он вкладывал в свои слова. И все это время, как отметила Кетлин, разум его был холоден, насторожен и бдителен. Эот повелитель людей был мастером по части демагогии. Его величественный баритон был ровным, чистым и бесстрастным.
— Джон Петти обвинил меня в стремлении оставить в живых эту девчонку. Я хочу, чтобы вы все обдумали то, что происходило в течение последних нескольких месяцев. Разве Петти при каждой встрече, смеясь, не говорил вам о том, что я намерен сохранить ей жизнь? Я знаю, что говорил, потому что это дошло до моего слуха. Но вы видите, ради чего он делал это, тайно распространяя яд. Ваши умы политиков подсказали бы вам, что это он принудил меня к этой мере. Убив девчонку, я как-будто уступил ему и, следовательно, потерял свой престиж.
Поэтому я должен сейчас сделать вам одно заявление. Кетлин Лейнтон не будет казнена. Вследствие того, что мы очень мало знаем о слэнах, она будет оставлена в живых для тщательного изучения. Я лично намерен со всей решимостью пользоваться ее присутствием здесь для того, чтобы понаблюдать за развитием слэна и его взрослением. Я это уже начал проводить и должен сказать, что сделал уже громадное количество наблюдений по этому вопросу.
Джон Петти все еще был на ногах.
— Не пытайтесь заставить меня молчать, — огрызнулся он. — Вы зашли слишком далеко. Следующий шаг, который вы сделаете, — это передача слэнам целого материка, на котором они могли бы делать свои сверхъизобретения, о которых мы столько слышали, но никогда не видели. Что же касается Кетлин Лейнтон, то, клянусь небом, вам ее удастся оставить в живых только через мой труп. Женщины-слэны наиболее опасны из всех. Они — производительницы потомства, и они знают свое дело, черт их побери!
