Снова на улице. Еще темно. Но теперь рассветало, и покрытого облаками неба коснулись первые лучи. Модьун шел по тротуару, где было пусто. На улице, конечно, были автомобили. Все, которые он видел, были свободны. А что еще они могут делать ночью, кроме как продолжать двигаться на случай, если кто-нибудь захочет воспользоваться их услугами. Для этого они предназначены.
      Модьуна волновали три вещи. Первое — то, что он не знал точно, что он должен чувствовать. Второе — то, что его тело было не в хорошем душевном состоянии. Но третьим было то, что его ум спокоен.
      Он понимал, что Судлил — самка его породы. С ее приездом ему вдруг пришлось считаться с реальностями другого существа, и через каких-нибудь пару часов ему с ней стало скучно.
      Когда-нибудь, без сомнения, они будут вместе и станут обсуждать будущее людей. Но едва ли в этом есть крайняя необходимость.
      «Я думаю, что прямо сейчас я должен лечь в постель и уснуть, что столь необходимо телу. А утром я смогу решить, что делать дальше».
      Когда он остановил автомобиль, ему пришло в голову, что он больше не интересуется кругосветным путешествием. Потому, что это нужно было для блага тех, кто оставался за барьером… а сейчас в этом не было смысла.
      Итак, что же дальше?
      Помня об одном ограничении, которое установил Нунули, — держать в секрете свое человеческое происхождение (а почему нет?) — он направил автомобиль к квартирам для приезжих. Потом откинулся на спинку сиденья и подумал:
      «Раз член далекого комитета проявляет непосредственный интерес… Невероятно. И все же об этом заявил Нунули».
      Непосредственный интерес к маленькой планете (Земле) в слабо заселенном — с точки зрения количества солнц — наружном конце Млечного Пути… Тут Модьун понял, что существует заговор против двух людей: против Судлил и него. Это казалось невозможным.
      Член комитета мог советовать Нунули, конечно, если у него спрашивали совета, и их общая установка, безусловно, охватывала такие бесконечно малые (по их стандартам) единицы, как он. Нунули только проявляют старание
      — как и должна делать раса хороших слуг.
      Единственное человеческое существо, пацифист и философ, безобидный, потому что хочет всех оставить живыми, он никогда не нанесет ответный удар, — такой человек не может представлять ни малейшего интереса для правящей галактической иерархии. На таком огромном расстоянии они даже не могут знать, что он существует. Любой совет, который они дают своим слугам, Нунули, не может, сам по себе, конкретно касаться того, против кого он направлен. Так должно быть.
      Несмотря на безупречную логику, Модьун не мог окончательно согласиться с такими аргументами.
      «Я подумаю об этом еще, позже».
      Он вышел из автомобиля, когда дошел в своих рассуждениях до этого места. Когда он подошел к своей маленькой квартирке, то удивился, увидев, что человек-медведь, Руузб, сидит на ступеньках веранды. Красивый человек-животное полудремал, прислонившись к одной из поддерживающих перекладин.
      Когда Модьун подошел, человек-животное открыл глаза, моргнул и сказал:
      — Эй!
      Его голос громко прозвучал в ночном воздухе. Человек-животное заметил это и, поднявшись на ноги, тихо прошептал:
      — Где вы были? Вы заставили нас всех волноваться.
      Человек спокойно объяснил, что возникло кое-что, требующее внимания. Когда он закончил, Руузб взял его за руку и потянул к одной из квартир. Руузб постучал в ее дверь, и, когда сонный Дуулдн открыл, он подтолкнул Модьуна к человеку-ягуару и стремительно вышел, бросив через плечо:
      — Я позову остальных.
      Через пять минут они все собрались в квартире Дуулдна. И Руузб проворчал своим низким голосом:
      — Друзья, у этой обезьяны не все дома, — он стукнул себя по лбу, — он нарушил условия своего заключения за два дня до истечения срока приговора. Завтра у него может быть много хлопот, а мы не сможем быть здесь, чтобы помочь ему.
      Он повернулся к Модьуну. И его красивое лицо стало серьезным, когда он объяснял, что они вчетвером должны явиться на борт межзвездного корабля этим утром, до полудня. Взлет назначен на следующее утро.
      Модьун удивился.
      — Вы имеете в виду, что они собираются загрузить на борт миллион людей в один день?
      Дуулдн заметил:
      — В случае крайней необходимости они это могут. Но не делают. Они уже ведут погрузку в течение двух недель. Мы пойдем на корабль среди последних пятидесяти тысяч.
      Руузб молча махнул своему другу рукой.
      — Не отклоняйся от темы, — сказал он. — Вопрос в том, что мы собираемся делать с этой обезьяной? Он, кажется, ничего не знает.
      Человек-лиса напротив пошевельнулся.
      — Почему бы нам не взять его с собой?
      — Вы имеете в виду, в космос? — испугался человек-медведь.
      Потом он покачал головой:
      — Это, наверное, нельзя.
      — Нельзя по чьим нормам? — вступил в разговор Дуулдн. — Людей-гиен, которые захватили власть?
      Он пожал плечами.
      — Никто не заметит лишнюю обезьяну среди многих. Он только должен сказать, что потерял документы.
      Внушающий страх человек-гиппопотам повернулся и посмотрел на человека:
      — Эй, Модиунн, о чем вы думаете? Хотите пойти?
      В том, что происходило, Модьуна интересовало лишь их желание устроить заговор и помочь ему. Удивительно, что одна мысль, которую он им подал, идея о незаконном захвате власти, разрушила их преданность людям-гиенам. Сначала Руузб и Дуулдн, а теперь, очевидно, по прошествии времени Неррл и Иггдооз тоже — как это называется? — развратились. Всего на несколько минут маски были сняты. Еще не зная настоящей правды, они реагировали на малейшее открытие истины со злостью, уничтожая в себе прежнюю наивность и чистоту намерений.
      Мысль Модьуна вернулась к знакомому преступнику, человеку-крысе, который был вынужден украсть, когда узнал, что руководители-гиены проезжают на автомобилях лишние сто ярдов до входных дверей своих домов. Человека-крысу возмущала эта привилегия.
      Модьун подумал, что, действительно, им не много нужно…
      Идеальное равновесие, которое оставил человек, когда уходил за барьер, было нарушено завоевателями Нунули. Очень плохо. Может быть, с этим можно что-то сделать.
      Модьун увидел, что четыре пары сверкающих глаз все еще с нетерпением смотрят на него, ожидая ответа. Это напомнило ему то, что он должен был сделать сначала.
      — Я уйду на рассвете, — сказал он, — но вернусь сюда к девяти или к половине десятого. Не будет слишком поздно?
      Они искренне заверили его, что не будет.
      На рассвете он поехал туда, куда Экет принес его примерно месяц назад и где он встретил Судлил. У него в уме была картина местности и возможный путь, по которому автомобиль мог провезти его по бездорожью. Как он и ожидал, робот-автомобиль подчинился его человеческому имени.
      Скоро Модьун стоял на холме и смотрел на то, что недавно было долиной, где тысяча людей жила в раю. Все исчезло: сады, соединенные каналы и пруды, прекрасные дома и площадки, которые образовывали центральную часть диаметром в милю. Остался лишь внешний край, где были дома насекомых и животных — слуг человека.
      Там, где располагался маленький городок с остатками человеческой расы, теперь была выбита яма длиной в три мили, шириной в две мили и глубиной в полмили.
      Если он собирается полететь в космос, то, может, когда-нибудь он захочет поговорить обо всем с тем самым членом комитета…
      Внезапно Модьуну показалось, что он, действительно, должен это сделать.

      Модьун сначала не заботился о том, чтобы найти постоянную комнату. Отделившись от четырех друзей, которые должны были пойти в предназначенные для них помещения, он прогуливался по коридору и через некоторое время оказался у ворот; он стоял и оглядывал огромное открытое пространство.
      Модьун быстро оценил, что диаметр этого помещения более километра, а высота потолков не менее ста метров. Везде, куда он смотрел, росли деревья, а вдали зеленело пастбище, и, конечно, тысячи людей-животных наслаждались видом открытого пространства. Идеальное место, чтобы провести первые несколько часов на борту звездолета. Модьун сделал шаг вперед, чтобы пройти через ворота, и обнаружил, что они заперты.
      Вперед вышла женщина-животное. Она была изящно одета и напоминала обезьяну. Она посмотрела на Модьуна с высоты семи футов трех дюймов на его восемь футов и заявила:
      — Эти огороженные места являются неприкосновенными. Когда на борту столько людей, открытые пространства должны использоваться лишь в определенные часы. Если вы назовете свое имя и номер комнаты, я запишу вас, чтобы вы могли прийти в назначенное время.
      Неожиданно, но разумно. Так как у него не было комнаты, Модьун отрицательно покачал головой в ответ на ее предложение. Но он изучал женщину-обезьяну с неподдельным интересом.
      — Вы из какой части Африки? — спросил он.
      — Восточное побережье.
      Она улыбнулась и стала очень привлекательной.
      — Откуда приезжают такие красавцы? — сказала она. — Вы не хотите разделить со мной квартиру?
      Модьуну стало интересно.
      — Как это можно устроить?
      Она восхитительно улыбнулась в ответ на его очевидное согласие.
      — Если женщина может найти мужчину, это дает ей право на большую кровать. Их несколько в каждой общей спальне.
      — Кажется, хорошая идея, — сказал Модьун. — Где эта спальня?
      — Я запишу для вас, — нетерпеливо сказала она.
      Он наблюдал, как она поспешно вынула из кошелька маленький блокнот и написала изящным почерком несколько строчек, вырвала листок и протянула ему:
      — Вот.
      Модьун взял записку, посмотрел и прочитал: «Палуба 33, секция 193, коридор Н, спальня 287». И была подпись: «Трольнд».
      Он положил бумажку в нагрудный карман. Женщина-обезьяна спросила:
      — Как вас зовут?
      Он сказал: Модиунн, как произносили в Африке, и добавил:
      — Увидимся, когда пора будет ложиться спать.
      Наступил вечер. Поздний вечер. Пришло время идти по адресу, который дала ему Трольнд.
      Ночью женщина-обезьяна разбудила Модьуна; она легла на него, когда он лежал на спине. Она была довольно тяжелой и, обдумав возможность позволить ей остаться лежать на нем без комментариев, Модьун нарушил молчание и сказал низким вежливым тоном:
      — Вы проснулись?
      — Еще бы, я проснулась, — сказала она спокойным низким голосом.
      — Это обычная манера спать у обезьян из вашей части Африки? — спросил он.
      — Ради Бога, — сказала она. — Что за вопрос? Вы мужчина или пустое место?
      Он не понял вопроса и сказал:
      — Почему бы нам не обсудить загадки, вроде этой, утром? Именно сейчас я очень хочу спать.
      Последовала долгая пауза. Затем, не сказав ни слова, женщина скатилась с него и отодвинулась в дальний угол кровати. Вероятно, она оставалась там, потому что больше ему спать не мешали. Когда он проснулся утром, Трольнд уже встала и что-то делала в дальнем конце спальни, где было зеркало.
      Модьун начал одеваться. Он наклонился, чтобы обуть туфли, когда почувствовал, что пол под ним дрожит. Это было такое крупное событие, очевидно, растрачивалось столько энергии, что его мозг отметил факт без его сознательного распоряжения.
      В голове замелькали картины.
      Сначала он видел только волны в замкнутом пространстве. Видимый мир квадрильонов движущихся линий.
      «Магнитно-гравитационные волны», — подумал он.
      Конечно, корабль должен соединиться с огромными магнитными и гравитационными полями Земли, чтобы его гигантская масса оторвалась от Земли.
      Взлет. Очень легко. Просто. Ничего опасного.
      Теперь картины… изменились. Он увидел лицо человека-гиены: офицер в форме с медалями сидел в большой комнате где-то на корабле. В комнате блестели механические приборы и другие гиены-мужчины в форме стояли перед приборными панелями.
      Сцена поблекла; и на одно мгновение наложилось спокойное серое лицо Нунули, окантованное волосами, похожими на червей. Глаза существа, похожие на прозрачные серо-зеленые лужи, казалось, смотрели прямо в глаза Модьуна.
      А потом и эта картина поблекла.
      Модьун обулся и почувствовал удовольствие. Теперь, когда они отправились в космос, он мог пойти поесть. Он согласился не заходить в столовую весь предыдущий день и так и сделал, но для такого тела, как у него, диета была довольно затруднительным процессом. Теперь можно все исправить.
      Он поднялся и подошел к женщине-обезьяне.
      — Увидимся вечером, — сказал он весело.
      — Вы не посмеете прийти сюда снова, — заявила женщина-обезьяна.
      Модьун повернулся и посмотрел на нее.
      — Я чувствую явную враждебность в вашем тоне, — сказал он. — Это меня удивляет, потому что я обращаюсь с вами очень вежливо.
      — Я не нуждаюсь в такой вежливости, — последовал беспощадный ответ.
      Он подумал, что ее раздражение связано с таинственным поведением прошлой ночью и спросил:
      — Все дело в этом?
      — Конечно, — ответила она резко. — Я рассчитывала, что мужчина будет вести себя как мужчина, когда он с женщиной.
      — О! — только и сказал Модьун.
      Он все понял и запротестовал:
      — Вы допускаете смешение видов?
      — А кто собирался размножаться? — огрызнулась она.
      Невразумительный ответ. Но Модьун помнил свой неудавшийся эксперимент с Судлил и сказал:
      — Действительно, есть проблема, которую я должен решить. Поэтому, почему бы мне не проконсультироваться с моими друзьями, а потом мы снова поговорим.
      — Не стоит беспокоиться, — холодно сказала Трольнд.
      Она явно была в плохом настроении. Модьун прекратил дискуссию и ушел. Он направился прямо в столовую, которую видел по пути к квартире Трольнд прошлым вечером, назвал компьютеру свое настоящее имя и скоро уже нес тарелку к маленькому столику в углу. Потом неторопливо съел то, что было на ней. И тут он увидел, что люди-гиены в форме строятся снаружи у каждого из четырех входов в столовую.
      Модьун вздохнул. Опять начинается вся эта глупость.
      У него появилась новая мысль: «Сколько еще я должен терпеть?»
      Чувство прошло, когда человек-гиена, на одежде которого было больше, чем обычно, золотых полос, вошел в столовую и направился прямо к Модьуну.
      — Ваше имя Модиунн? — спросил он вежливо.
      — А если и так? — сказал Модьун.
      — Я почтительно прошу вас следовать за мной в жилище Нунули, хозяина этого корабля.
      Бурное чувство где-то внутри Модьуна постепенно ослабевало от вежливого тона. Оно не испарилось совсем, но включилась автоматическая вежливость. Модьун сказал:
      — Что он хочет?
      — Он хочет задать вам несколько вопросов.
      — Я не могу представить себе ни одного вопроса, который он мог бы задать и получить от меня ответ, который мог бы иметь какое-либо значение. Так как ответа нет, я не пойду с вами.
      Человек-гиена вдруг смутился.
      — Но, — запротестовал он, — как я могу вернуться с подобным известием? Прежде всего, я знаю, Нунули рассчитывает, что я применю силу, если убеждение не поможет, хотя у меня нет инструкций для такого случая.
      Модьун с достоинством ответил:
      — Передайте этому джентльмену, что если он пожелает выделить мне каюту на борту корабля, а потом захочет навестить меня там, я приму его.
      Офицер-гиена, казалось, успокоился.
      — Благодарю вас, — сказал он, — мне был нужен какой-нибудь ответ.
      Он ушел.
      Вот и все. Время шло, и никакой реакции. Странно. Но потом Модьун решил, что Нунули — интриганы и, без сомнения, готовят какой-нибудь план, как это было в связи с его арестом на Земле. Хотя трудно было представить себе, что теперь будет. Наконец, так как он не мог придумать ничего лучшего, то он пошел навестить друзей.
      Оказалось, что они живут в такой же спальне, как Трольнд, но для мужчин. Когда он в первый раз осмотрел большую комнату с рядами коек, здесь не было даже следов четверых друзей, которых он искал. Модьун пошел к кровати, где человек-мышь и человек-лиса, немного меньшего размера, чем Неррл, играли в карты, и спросил о своих приятелях.
      Мгновенная реакция оказалась неожиданной. Человек-мышь бросил карты на кровать, вскочил на ноги и пронзительно закричал резким голосом другим мужчинам на ближайших кроватях:
      — Здесь парень ищет тех четверых.
      Половина мужчин в комнате услышала эти слова. И каждый из них встал. А те, кто был на дальних кроватях, привлеченные суматохой, оглядывались или садились. Несколько человек встало.
      Слева от Модьуна дородный субъект, лицо которого слабо напоминало тигра, первый махнул ему и сказал:
      — Подойдите сюда!
      Модьун был удивлен, но, тем не менее, выполнил его приказание. Человек-мышь позади него завизжал:
      — Они арестованы. А нам приказано допрашивать любого, кто приходит и ищет их. Кто вы?

      «Они дураки», — подумал Модьун.
      Неприятная ситуация. Поняв это, Модьун автоматически повернулся и посмотрел на дверь, через которую вошел.
      Но путь уже был отрезан. В несколько мгновений, которые прошли от первого визга человека-мыши до его реакции на упреждающую команду человека-тигра, семь существ стали между ним и дверью. Мирное отступление из зоны возможного насилия, часть жизненной мирной философии, оказалось невозможным.
      Модьун смирился с неизбежностью насилия.
      Буйная толпа. Когда он стоял в нерешительности, толпа сжималась вокруг него. Люди-животные толкали друг друга и его. Модьун сразу же почувствовал в непосредственной близости неприятный запах пота животных. Тем не менее, ему не пришло в голову выключить свое обоняние. Он не сопротивлялся, когда они стали оттеснять его в угол. Это стало частью его первоначальной неудачной попытки уйти.
      Человек-тигр ударил Модьуна в лицо. Быстрый удар, который был отбит, и лапа отлетела выше головы. Боль была незначительной, но само намерение возбудило Модьуна. Он спросил:
      — За что?
      — Ты грязный, вонючий, вот за что! — был ответ. — И мы знаем, что делать с предателями и их друзьями, не так ли? Говорю, нужно убивать таких, как ты!
      Крик подхватили те, кто стоял ближе:
      — Убить его!
      При этом несколько сильных ударов обрушилось на плечи и голову Модьуна. Он ушел от ударов, с грустью понимая, что его тело, без сомнения, вынуждено будет защищаться, когда давление станет достаточно большим. Поэтому он дал себе команду: отсутствие боли — и поднял левую руку, чтобы отражать удары их кулаков, и, так как он был достаточно неуязвимым, ударил человека-тигра в челюсть. Он ощутил удар, как толчок в суставы и плечо. Никакой боли, только сотрясение.
      Так как он не чувствовал боли и не имел опыта, то ударил, не сдерживаясь. А потом в испуге наблюдал, как человек-животное, шатаясь, сделал назад дюжину шагов. Потом большое создание с грохотом упало на пол.
      Каждый — именно каждый — повернулся и посмотрел. Они тоже не умели драться. Они убрали руки от Модьуна, перестали обращать на него внимание. Они стояли, глядя на тело товарища.
      Появился выход. Не физический проход, а возможность уйти, благодаря их временной нерешительности. И Модьун ушел. Он должен был пробираться через толпу, потому что на пути его прямого движения находилось, по меньшей мере, полдюжины людей-животных. Он прошел мимо них, наклонился и помог ошеломленному человеку-тигру подняться на ноги.
      — Извините, — сказал Модьун. — Я только хотел задать вам несколько вопросов.
      Большое животное быстро приходило в себя.
      — Это был удар, — сказал он с уважением. — Вопросы? — повторил он.
      Модьун сказал, что удивлен их враждебным отношением.
      — С каких пор стало преступлением быть знакомым с кем-то?
      Человек-тигр помолчал.
      — Ну… — сказал он с сомнением. Потом повернулся к людям-животным.
      — Что вы думаете, друзья?
      — Но он знаком с преступниками! — заметил человек-мышь.
      — Да…
      Человек-тигр пристально посмотрел на Модьуна, внезапно намного агрессивнее, чем раньше.
      — Что вы на это скажете?
      — Вы говорите, что они арестованы? — сказал Модьун.
      — Да, конечно.
      — Взяты под стражу?
      — Да.
      — Тогда их еще должны будут судить. Их вина пока не доказана.
      Модьун вспомнил свое собственное появление в «суде» и быстро добавил:
      — Они имеют право на судебное разбирательство в суде присяжных, равных себе — то есть вас. Дюжина вас и судья в соответствующем суде в присутствии публики, то есть остальных из вас, выслушают свидетельские показания против обвиняемых и определят их вину.
      Потом Модьун сделал паузу:
      — В чем их обвиняют?
      Никто не знал.
      — Вам должно быть стыдно, — зло сказал Модьун, — обвинять кого-то, даже не зная, в чем его преступление.
      Его собственная роль в неожиданном развитии событий стала более ясной.
      — Друзья, — сказал он, — мы должны обеспечить честный суд над этими четырьмя, которые являются такими же простыми существами, как вы и я.
      Они были только людьми-животными, к тому же глуповатыми. И им оставили идеальный мир, который требовал от них минимум работы. В известном смысле, руководство, которое обеспечивали люди-гиены и Нунули, было, вероятно, подходящим для них; они чувствовали поддержку и имели пищу для размышлений. Чем-то занимались.
      Модьун уже заметил, что на таких существ мгновенное впечатление производило то, что казалось справедливым. Так было и теперь.
      — Вы правы. Это то, что мы собираемся выяснить.
      Общий хор голосов выражал согласие. Люди-животные повернулись и стали горячо убеждать друг друга в обоснованности давно не используемых принципов справедливого судебного разбирательства.
      При этом существа, находящиеся в комнате, разбились на маленькие группы, которые возбужденно беседовали. Кажется, никто не заметил, когда Модьун продвинулся к двери, через которую он вошел, и, осторожно осмотревшись, вышел.
      Он быстро пошел по коридору, взволнованный тем, что узнал о таинственном аресте своих друзей. Но, по крайней мере, он был свободен и мог что-то сделать.
      Он не знал, что.
      «Моя проблема в том, что я философ».
      Новым было то, что он думал об этом, как о проблеме.
      Некоторое время после этого он бродил и бродил бесцельно. Сознание его помутилось. Скорость, с которой он шел, автоматически увеличивалась, отражая его глубокое внутреннее расстройство. Быстрое движение привело к тому, что через некоторое время его внимание сконцентрировалось на этом аспекте.
      И, наконец, еще раз он осознал… что на уровне тела любит этих четверых. И их затруднительное положение беспокоило его.
      Он побежал.
      Быстрее.
      Он мчался. Его сердце забилось быстрее, дыхание стало неровным; он отдавал себе отчет в том, что сильные эмоции, связанные с тем, что случилось с его друзьями-животными, ускользали. Он понял, что это химическая обратная связь определенных желез, которые с тех пор, как он вырос, гасили большую долю его реакций. Печально сознавать, что вещества, выделяемые железами в поток крови, — и среди них адреналин — можно разогнать мышечной активностью.
      Когда он бежал, чувство, что он должен что-то делать, исчезло.
      Модьун снова стал философом и с улыбкой думал о серьезном проекте, о том, что он едва не был вовлечен в дело, которое ничего не значило для него.
      Это была старая доктрина сторонника мира: нет конца безумствам вспыльчивых людей, поэтому нельзя позволять втягивать себя в их конфликты, нельзя отражать удары, нужно избегать эмоций.
      Пусть гиены победят.
      Легкая победа смягчает агрессоров. Правда, звучит иногда неприятно, но если вы можете не позволить втянуть себя или, по крайней мере, сделать ваше участие минимальным, то лучше сохранить мир таким путем. Даже если нескольким существам причинят вред, — все равно это лучше.
      Вновь согласившись с основными аксиомами своих размышлений, Модьун перешел на шаг.
      Теперь он был голоден. Он вошел в ближайшую из многочисленных столовых.
      Когда он сидел и ел, то увидел ту же самую сцену, что и в то утро, когда люди-гиены выстроились у каждого входа в большое заполненное помещение. И тот же самый высокопоставленный офицер почтительно подошел к нему и протянул документ.
      Внешне документ очень напоминал повестку, которую Модьун получил на Земле. И на мгновение Модьун ощутил сильный прилив тепла, возникший где-то у основания позвоночника. Так Модьун познал ярость и поспешно спросил:
      — Что это?
      — Вы должны выступить в качестве свидетеля против четырех лиц, которые обвиняются в том, что нелегально провели на борт корабля человека, не имеющего разрешения. Суд назначен завтра на девять часов утра и будет проходить в помещении, указанном в повестке.
      Не только каждое предложение, но и каждая его часть, произносимая человеком-гиеной, звучала поразительно разоблачающе. Модьун реагировал на каждое слово. Он говорил:
      — О! О! О!
      Неизменное «О!» выражало его ошеломление и осознание.
      Прояснилась тайна ареста. Очевидно, шпионы на Земле сразу взяли на заметку четверых друзей, потому что те были связаны с ним. И, когда его, Модьуна, обнаружили на борту (несомненно, об этом доложил компьютер в столовой), кто-то понял, какую роль сыграли его друзья и кто помог ему попасть на корабль.
      Трудно угадать, чем может завершиться такой суд. Но, конечно, хозяева Нунули начали одну из своих хитрых игр. В конце концов с помощью всего этого Модьун надеялся выяснить их тайную цель.
      Офицер-гиена сказал вежливо:
      — Меня просили обеспечить ваше выступление на суде в качестве свидетеля, как указано.
      Модьун колебался. Но, что ему оставалось делать? Он постоянно думал о том, что должен дать негодяям делать все так, как они хотят. Победив без борьбы, они должны будут успокоиться… Таковы были его философские аксиомы.
      Но Модьун помнил и то, к чему призывал людей-животных часом раньше. И, хотя обвинение не казалось слишком серьезным и, вероятно, было лишь частью большого плана, направленного против него, он задал решающий вопрос:
      — Будет ли суд с присяжными и судьей?
      — Да.
      — Вы уверены? — настаивал Модьун. — Вы понимаете, что это значит?
      — Судья и двенадцать присяжных рассмотрят свидетельские показания, и обвиняемые будут иметь адвоката, выбранного ими.
      Казалось, все справедливо.
      — Хорошо, — сказал человек. — Я приду.
      — Благодарю вас.
      После этого офицер сунул руку в карман, вынул другой сложенный листок и протянул Модьуну.
      Модьун подозрительно посмотрел на бумажку.
      — Что это? — спросил он.
      — Мне сказали, что, если вы согласитесь быть свидетелем, вам будет выделена каюта, как вы просили утром. Здесь номер каюты и ее местонахождение.
      Модьун с заметным облегчением взял бумажку. Он не знал, где провести вторую ночь.
      Он сказал:
      — Пожалуйста, передайте мою благодарность хозяину Нунули. Скажите, что я ценю его любезность.
      Как и было обещано, суд начался точно в девять на следующее утро, и в качестве первого свидетеля был вызван Модьун.

      Зал судебного заседания был обустроен точно так, как Модьун представлял себе по описаниям обучающих машин.
      Дюжина присяжных (все люди-гиены) сидела на скамье для присяжных, поставленной вдоль одной из стен. Гиена-судья сидел на скамье, завернувшись в свою мантию. Место свидетеля, куда вызвали Модьуна, находилось слева от судьи. Гиена-прокурор сидел за одним из столов справа от судьи, а гиена-адвокат — за другим. Прямо перед Модьуном за специальной загородкой сидели четверо подсудимых, а у них за спиной выстроились гиены-офицеры полиции. Прямо напротив различных слуг закона, за низкой оградой стояли несколько дюжин рядов стульев. Здесь сидела публика.
      Все было устроено очень хорошо, поэтому Модьуна неприятно поразило, когда прокурор поднялся и сказал без паузы:
      — Этого свидетеля зовут Модиунн. Он — обезьяна из Африки, и четверо обвиняемых провели его нелегально на борт корабля. Они обвиняются в измене, призыве к мятежу, иными словами, они совершили уголовное преступление, которое карается смертью.
      Когда он произносил эти слова, он обращался к присяжным. Потом он повернулся к защитнику и сказал:
      — Что может сказать свидетель в оправдание их низкого преступления?
      Защитник сказал, не поднимаясь:
      — Свидетель согласен, что все ваши утверждения — правда. Продолжайте судебное разбирательство.
      — Я возражаю, — прорычал Модьун. Его тело пылало с головы до ног. Он понял, что дрожит.
      — Возражение отклоняется, — сказал судья вежливым тоном. — За свидетеля говорил защитник.
      Модьун закричал:
      — Я возражаю против этой пародии на суд. Если все будет продолжаться в таком же роде, я откажусь быть свидетелем.
      Судья наклонился к стулу свидетеля. Он казался обескураженным и продолжал тем же вежливым тоном:
      — Что неправильно в суде?
      — Я требую, чтобы вопросы задавали непосредственно свидетелю и чтобы ему разрешили самому на них отвечать.
      — Но это неслыханно, — запротестовал судья. — Защитник знает законы и, очевидно, может более квалифицированно отвечать вместо свидетеля.
      Казалось, ему пришла в голову новая мысль, потому что глаза его расширились.
      — Вы из Африки, — сказал судья. — То, что вы требуете, это обычная процедура там?
      Модьун тяжело вздохнул. Его потрясло, какое умственное напряжение требовалось от того, кто должен учитывать не только правду, по которой человек согласился жить. Но Модьун отказался быть вовлеченным во что-то более нечестное, чем ложь относительно того, как произносится его имя, плюс неправильная идентификация его в качестве обезьяны. А в остальном он требовал только правды.