Модьун не знал. Он никогда не видел женщину, которая была человеческим существом и полного роста. Ее внешность оказалась такой неожиданной из-за того, что несколько недель назад, когда Модьун в последний раз видел Судлил, ее размеры были значительно меньше. И она выглядела немного неповоротливой, что Дода относил на счет слишком быстрого роста клеток. И, конечно, лекарств.
Все это прошло.
Судлил излучала здоровье. Все ее тело и лицо трепетало. И это продолжалось, не прекращаясь ни на минуту! Это прекрасное создание сказало приятным голосом:
— Экет поручил мне передать твое сообщение остальным.
Потом женщина добавила:
— Значит, есть проблемы?
Тут Модьун заговорил:
— Отчасти, — ответил он торопливо. — Пойдем в машину, и я все расскажу.
Теперь Модьун заволновался. Он, действительно, опаздывал к себе домой, и чем раньше они отправятся в путь, тем лучше будет его положение.
Судлил не пыталась возражать. Модьун посигналил свободной машине. Они сели, и он начал рассказ о том, как его по ошибке приняли за обезьяну; как он позволил неправильно идентифицировать себя из любопытства и о том, что он должен находиться под арестом в своей комнате в наказание за то, что получил квартиру под чужим именем.
Когда Модьун закончил отчет, Судлил сказала:
— Твой приговор действует двадцать дней?
— Да.
— А прошло восемнадцать?
— Да.
Он ответил растерянным тоном, потому что казалось, что она что-то решила.
— Ты думаешь, важно, чтобы прошло точно двадцать дней? — спросила женщина.
— А ты как думаешь?
— Ну, им нужно двадцать дней, чтобы закончить какие-то приготовления, связанные с тобой, и они хотят, чтобы ты не мог действовать в течение этого времени.
Совершенно новая мысль. Но Модьун быстро понял ее скрытый смысл. Он сказал:
— Что же такое они могут сделать за три недели, что нельзя сделать за три дня?
Он помолчал, а потом добавил:
— Я предполагаю, что получил приговор в соответствии с преступлением.
— Значит, ты думаешь, что некоторые животные неправильно называют себя?
После глубокомысленной паузы Модьун понял, что не верит ничему подобному и что он сомневается, что кого-либо раньше наказывали за такое «преступление».
Помедлив, он сказал:
— Странно, но на самом деле, что они могут сделать? Что может сделать их комитет?
Выражение лица Судлил стало таким, словно она старалась переварить трудную мысль. На слова Модьуна она ответила сияющей улыбкой. Судлил была прекрасна.
— Правда, — согласилась она. — Значит, действительно, нет проблем. Я просто полюбопытствовала.
То, что она отстранилась от проблемы после того как высказала такую хорошую мысль, не удовлетворило Модьуна полностью. Это напомнило ему, как быстро бежит время.
— Что касается всего остального, — сказал он, — то я решил не делать ничего такого, что может создать дальнейшие проблемы.
— Это кажется очень разумным, — ответила женщина.
Ее ответ был таким добродушным, что, казалось, настал благоприятный момент, чтобы выразить свою точку зрения. Поэтому Модьун пересказал ей, что ему рассказал Нунули, и назвал Землю захваченной планетой.
— Давным-давно, прежде чем человеческая раса достигла нынешнего высокого уровня, это заставило бы меня объявить войну и изгнать захватчика из нашего общества, — сказал он. — У меня ощущение, что они победили хитростью и что такие хитрости показывают их ужасный упрямый характер. Им нельзя позволить преуспевать. Но, как сказали бы мои друзья-животные (и ты должна согласиться с этим), это все проходящее.
— Я согласна, — сказала женщина.
— Поэтому, — закончил Модьун свою мысль, — мы должны пожить здесь еще несколько дней в качестве обезьян, чтобы не вызвать раздражение людей-гиен.
Последовала небольшая пауза. Автомобиль монотонно гудел, его резиновые шины пели. Потом Судлил сказала с необычной интонацией:
— Но я не обезьяна!
Модьуна немного удивил ответ. Это казалось очевидным, и ему самому никогда не пришло бы в голову поднимать этот вопрос. Он сделал то, что раньше не считал нужным: мысленно он подумал, что же такое он сказал ей, что вызвало такое замечание. И не нашел ответа. Его рассказ был исключительно рациональным. Он четко объяснил свое затруднительное положение и то, как он собирается выйти из него.
Судлил продолжала:
— У вас, мужчин, бывают очень странные идеи. Очевидно, на этот раз мы должны приехать как люди, и это автоматически решает предыдущую проблему. Давай это обсудим.
Модьун продолжал сидеть рядом с Судлил с несчастным видом. С ее логикой было что-то не так, но тон ее голоса означал, что обсуждение вопроса закончено. Так как он действовал по принципу полного уважения к ее точке зрения или к точке зрения любого другого человека, то все было решено.
Их молчание прервалось двадцатью минутами позже. Судлил смотрела из окна автомобиля. Вдруг она указала пальцем и спросила:
— Что это?
Взгляд Модьуна последовал за ее пальцем. Там, вдалеке было какое-то сооружение. Над равниной поднималась такая большая конструкция, каких Модьун еще не видел. Он успел только взглянуть на ее основные контуры, прежде чем автомобиль промчался мимо узкой расселины в крутых холмах, и огромное сооружение скрылось за ними. Тем не менее Модьун увидел достаточно.
— Это, должно быть, космический корабль, — сказал он.
Он рассказал о своих четырех друзьях-животных и их скором отлете к далекой звездной системе.
Модьун продолжал нежным тоном, описывая, как в день вынесения приговора четверо его знакомых людей-животных робко пришли к его двери, чтобы узнать, какое наказание он получил. И какое облегчение они почувствовали, когда узнали, что в приговоре ничего не сказано о том, что с ним нельзя общаться.
— Они ходили со мной есть, — сказал он, — и навещали меня. Кроме сегодняшнего дня, потому что они сегодня получают аппаратуру для путешествия.
Судлил ничего не сказала на это, она слушала равнодушно. Это был дружественный нейтралитет. И позже, когда автомобиль въехал в город, Модьун показал ей разные достопримечательности: квартиры для приезжих, дома, где жили постоянно, столовую, улицу с магазинами… Он понимал, что не может сдержать свои чувства. Сейчас его беспокоило то, что он испытывает гордость, словно человек, который знает такие мелочи, лучше того, кто не знает. Однако, его удивил интерес Судлил к этим подробностям. Как и следовало ожидать, ее внимание, наконец, переключилось на жилье, которое в давние времена предназначалось для людей.
— Ты думаешь, что его все еще не используют? — спросила она.
— Посмотрим, — ответил Модьун. Он показал на склон холма впереди. — Это здесь, справа.
Дом, который выбрала Судлил, имел сады, террасами спускающиеся вниз до самого здания, которое представляло собой пять овалов, входящих один в другой. Каждый овал был другого цвета, и общий эффект получался поразительный. Женщине понравился его вид. Так как это она решила приехать в одно из этих мест, Модьун не спорил. Он представился автомобилю человеческим именем и дал команду отвезти их вверх по крутой дороге к главному входу.
Когда они выбрались, машина немедленно уехала. Они остались возле дома.
11
Они прибыли точно на место назначения, но Модьун еще колебался.
«Должен ли я согласиться с ее решением?» — спрашивал он себя.
Конец его обезьяньего существования?
Хозяин Нунули предостерегал против этого. И Модьуна волновало то, что глупые животные могут быть настроены против человеческих существ. Тогда им придется решать, до какой степени использовать способы защиты.
Модьун обернулся к женщине, чтобы спросить, думала ли она об этом. И увидел, что она идет к прелестному забору в конце дороги. За забором был крутой обрыв. А ниже простирался город Галли; он раскинулся дальше, чем Модьун представлял себе раньше. Женщина прислонилась к забору и посмотрела вниз. Модьун остался на прежнем месте, но и отсюда была видна большая часть того, что видела она.
Теперь он заметил кое-что, чего не замечал раньше, — самый высокий дом. Люди стояли на вершине холма, и вид, открывшийся перед ними, был поразительным. Даже крыши далеких небоскребов были ниже того места, где стоял Модьун.
Он подумал: «Может быть, ей нравится не разнообразие красок, а высота».
На него вид произвел должное впечатление.
Ему пришло в голову, что, как опытный человек, он должен что-то делать.
Что?
Он огляделся. Автомобиль довез их до дома. Дорога шла мимо и поворачивала вправо за дом. Очевидно, она шла по кругу, потому что автомобиль появился дальше внизу и помчался назад по той же дороге, по которой приехал.
Модьун внимательно посмотрел на дом. Если тот занят, то этого не видно. Вблизи ни звука, ни движения. Нет, звук все-таки был. Полуденный ветерок шелестел кустами. Опавшие листья с шуршанием неслись по вечной пластмассовой дороге. Неожиданно громко запел жаворонок.
Модьун направился ко входу. Он чувствовал, что женщина оглянулась. Модьун назвал свое настоящее имя дверному компьютеру, и Судлил пошла к нему. Модьун нажал защелку. Когда замок открылся, он толкнул дверь. Оглянувшись, он шагнул к женщине и одним движением поднял ее.
Его удивил ее вес, но он дал мускулам команду увеличить усилие и без труда перенес ее через порог.
У него лишь чуть-чуть перехватило дыхание, когда он опустил Судлил на пол и поддержал, чтобы она восстановила равновесие. Судлил сказала удивленно:
— Что это значит?
— Свадебная церемония, — спокойно сказал Модьун.
Он объяснил, что во время ареста смотрел по телевизору несколько драм, и в заключение добавил:
— Фильмы наскучили мне, и я перестал их смотреть. Но пары животных делали так. — Он пожал плечами, как часто делал Дуулдн. — Я запомнил некоторые детали.
— Значит, я теперь твоя жена? — заинтересованно спросила Судлил.
— Да.
— Ну, — неуверенно сказала она, — я думаю, что при таких обстоятельствах…
— Конечно, — сказал Модьун, — так как мы собираемся заниматься сексом.
Она кивнула и отвернулась.
— Посмотрим, как выглядит дом людей через три тысячи лет.
Модьун не возражал. Он шел за ней из комнаты в комнату, и все здесь выглядело намного красивее, чем описывали обучающие машины. К трем спальням примыкали ванные. Стофутовая гостиная. Большая столовая. Кабинет. Несколько небольших спален для животных с отдельными ванными, две комнаты, назначение которых было неясно, и столовая с автоматическим оборудованием.
Машины не могли передать красоту мебели. Все было сделано из неразрушающихся пластмасс и очень искусно. Форма поверхностей по-разному отражала свет. Давно умерший мастер добился, чего хотел: мерцающее палисандровое дерево в одной спальне; впечатление старины — в другой. Небольшие резные диваны из тикового дерева в большой комнате. В той же комнате были удобные кожаные кресла и пышные китайские ковры и драпировки, которые выглядели гобеленами.
Молодожены ходили из комнаты в комнату, и Судлил чувствовала, что всем довольна. Наконец, они пришли в столовую, и Судлил сказала многозначительно:
— Нам даже не нужно выходить из дома, чтобы поесть.
Модьун понимал ее. Но ему казалось ошибкой не обратить ее внимание на отрицательные аспекты.
Женщина продолжала:
— Как ты знаешь, во время роста мы подверглись некоторой необходимой деградации. Еда и последующее избавление от отходов. Качественный сон, который требует времени. Необходимость стоять и сидеть — это все неприятно. Но, тем не менее, мы здесь. Поэтому можно делать все эти вещи по крайней мере в уединении нашего жилища.
Модьун медлил:
— Мы должны помнить, что Нунули, вероятно, теперь знают, где я нахожусь, и, может быть, узнали, что ты тоже здесь.
— С исторической точки зрения, — сказала Судлил, — понятно, что эти вопросы не касаются женщин. Так как мы вернулись на более низкий эволюционный уровень, ты тоже не должен думать о таких деталях.
Модьуна вдруг осенило. Судлил всегда ценили за женскую точку зрения. И, очевидно, у нее было время, чтобы обдумать свое новое состояние. Теперь она демонстрировала новую философию. Интересно. Но она не учитывала, что, если Нунули займутся ею, то их давление на нее будет таким же сильным, как и на него.
Женщина заглянула в несколько шкафов. Наконец, довольная, она посмотрела на Модьуна.
— Мы осмотрели дом, — сказала она. — Что мы будем делать дальше?
Модьун объяснил, что он хотел, чтобы они совершили кругосветное путешествие. Но он предполагал, что они подождут несколько дней, — он хотел подождать, пока не истечет срок его наказания, но не сказал этого прямо. Судлил терпеливо слушала, пока он говорил, а потом сказала:
— Хорошо, но, что мы будем делать сегодня?
Модьун не растерялся, он просто приспосабливался к тому, что ей необходимо чем-то заниматься.
— Мы можем заняться такими же философскими рассуждениями, как вели за барьером, — сказал он.
Она прервала его дрожащим голосом:
— Мысли не имеют особой ценности для этого тела.
Модьун продолжал:
— Мы можем посидеть, полежать, почитать книги о животных в кабинете, а потом пообедать. А потом, может быть, посмотреть телевизор. А потом, конечно, пойти спать.
— Ты имеешь в виду, просто посидеть?
Поразительная реакция. Когда она говорила, то видела его лицо. И должна была понять, что для него это тоже проблема. Помедлив, она сказала:
— Я чувствую в своем мозгу… возбуждение. Как будто все эти нейтральные отделы, которые контролируют движение, подвергаются влиянию каждого моего взгляда и особенно звука. То же происходит при прикосновении к моим ногам, когда ветерок гладит мою кожу. А обоняние и вкус заставляют меня чувствовать себя неловко. Но я хочу двигаться.
Она посмотрела на него.
— Хорошо?
Модьун терпеливо улыбался, пока она не закончила.
— Ты могла заметить, что эти чувства усилились после того, как ты вышла за барьер. Прекрасно и знакомо. Пути нервных импульсов давно проложены. Но здесь, — он посмотрел вокруг, — дом, город, люди — все новое и возбуждает, несмотря на то, что это обычные вещи. Ты должна понять: это импульсы тела, а тело должно управляться философски идеальным разумом. Закрывай глаза как можно чаще. Если это не помогает, то вставай и танцуй, как животные. Во время ареста я часто делал это, особенно, если звучала определенная музыка.
По выражению ее лица Модьун видел, что его слова вызвали в ней реакцию сопротивления, подобную той, которую она обнаружила, столкнувшись с обонянием и осязанием. Тогда он поспешно добавил:
— Может быть, у тебя есть предложения?
— Почему бы нам не заняться сексом? — ответила она. — У животных это обычно занимает около полутора часов. Так мы проведем время до обеда. А после того как мы поедим, можно будет решить, что делать вечером.
Модьуну казалось, что сейчас неподходящее время для секса. Почему-то он считал, что сексом занимаются поздно вечером или рано утром. Но он уже установил, что большое тело было для Судлил слишком сильным переживанием.
«Ну, хорошо», — подумал он.
Когда он вел ее через самый длинный овал в самую большую спальню, он добродушно заметил:
— Дода верит, что исторически, пока мы окончательно не стали людьми, только некоторые святые люди могли вообще обходиться без полового акта. Очевидно, что бы ни сделали Нунули, они создали в человечестве это святое свойство; я полагаю, что это слово как-то связано с примитивной философией. Не занимаясь сексом, мы отличались от людей-животных и смогли подняться до настоящих людей.
Когда он закончил, у него появилась другая мысль.
— Твои гениталии, — спросил он, — очень похожи на половые органы женщин-животных?
— Я никогда не проводила подробное сравнение, — ответила Судлил. — Внешне, по первому впечатлению, да.
— Я взял на себя труд, — сказал Модьун, — исследовать нескольких самок. Я мог бы сделать точный беспристрастный анализ.
— Хорошо, — сказала женщина.
— Очень похоже, — ответил он через несколько минут.
— За исключением одного, — продолжал он, — животные-женщины выделяют большое количество масла. А у тебя я его не обнаружил.
— Я заметила, что в тебе нет признаков жесткости, которая наблюдалась у самцов, которых мы видели. Помнишь? — сказала Судлил.
— Может быть, это явление возникает, как следствие активности, — сказал он. — Давай лучше начнем.
Попытка заняться сексом вскоре поставила обоих в тупик. Они вертелись в постели, были слегка шокированы физическим соприкосновением с кожей друг друга, вздрагивали, отступали, но решительно не проявляли любопытства. Наконец, обескураженные, они отодвинулись друг от друга.
Вскоре Модьун заметил:
— Кажется, животные находятся в особом состоянии возбуждения. Действительно, тогда присутствовал неприятный запах. У нас не было такого возбуждения, и я чувствовал только слабый запах пота.
— Когда твои губы были против моих, — сказала женщина, — ты выделял слюну, она увлажняла мой рот и это было очень неприятно.
— Я думаю, было бы нелепо, если бы сухой рот касался сухого рта, — оправдывался Модьун.
Она ответила не словами, а подвинулась к краю кровати, опустила загорелые ноги на пол и села.
Она начала одеваться. Через минуту на ней были брюки и блузка. Когда она наклонилась, чтобы обуть туфли, сделанные из кожи животных, она сказала:
— Так как это заняло меньше времени, чем я думала, я прогуляюсь. Что ты будешь делать?
— Я полежу здесь с закрытыми глазами, — сказал Модьун.
Пока он говорил, она прошла в дверь и исчезла. Он слышал ее удаляющиеся шаги по толстому ковру, потом далекая входная дверь открылась и закрылась.
Прошло немного времени.
Когда спустились сумерки, Модьун оделся, прошел в столовую и поел. Потом, удивленный, он вышел из дома и огляделся в поисках женщины. Он видел дорогу, которая поворачивала внизу к городу. Вся дорога не была видна с того места, где он стоял, но на улице зажглись огни, и он видел, что Судлил нигде нет.
Модьун вспомнил ее отказ питаться в общественной столовой и подумал:
— Она скоро проголодается и появится.
Он вернулся в дом и лег; он начал привыкать к этому во время ареста. Через несколько часов наступило время идти спать.
Судлил все еще не было.
«Ну…» — думал он. Но терпел. Очевидно, женщина решила исследовать город в первый день. Он вспомнил ее потребность в движении. Очевидно, это чувство продолжало управлять ею.
Он разделся, лег в постель и уснул.
Где-то темной ночью раздался взрыв.
12
В долю секунды катастрофы все человеческие существа, находившиеся за барьером, автоматически выдали массовое мысленное сообщение, что делать. Модьун получил это сообщение.
Каждый из людей автоматически сразу осознал угрозу и две альтернативы: сопротивляться или нет. И невероятным было то, что никто, кроме Модьуна, не смог решить такие вопросы.
Его политика пассивного принятия правил людей-гиен и Нунули была единственной определенной мыслью. И во время роковых миллионных долей секунды, когда они еще могли бы что-то сделать, эта предписанная схема поведения смешалась с тем, что в другое время могло оказаться естественной реакцией.
Какой бы была эта естественная реакция, никто никогда не узнает. Мгновение, когда еще что-то можно было сделать, пролетело слишком быстро для того, чтобы единое психическое пространство успело отреагировать.
И это мгновение ушло навсегда.
В предпоследний момент появился слабый намек на то, что все люди просто сказали друг другу: «Прощайте, дорогие друзья», а потом…
Мгновенная ночь.
Модьун сел на кровати и сказал:
— Боже милостивый!
Пока он произносил эти слова, он вскочил с кровати, включил свет. И когда стал что-то понимать, он уже стоял в ярко освещенной гостиной. Потом он осознал, что его правая нога дергается и что он чувствует слабость. Его ноги и бедра отказывались двигаться, поэтому он опустился на пол, повалился на бок, ноги его подергивались, и он весь дрожал.
В это время ему было даже трудно смотреть. Перед глазами от напряжения появилось пятно.
— Ради Бога, что происходит?
Он почувствовал жар. Его глаза, лицо, тело стали теплыми, потом горячими. Это было удивительно и происходило автоматически.
Вода. Ему страшно хотелось воды. Спотыкаясь, он прошел в столовую. Стакан, который он держал, дрожал в руке. Он держал его, расплескивая содержимое, потом поднес стакан к губам. И тогда он почувствовал его прохладную влагу, которая текла по подбородку, на обнаженную грудь, а потом по ногам.
Благодаря влаге и прохладе к нему вернулся рассудок, и он смог осознать свои чувства.
Гнев.
Это мгновенно указало самое важное направление: главная мысль захватила свободно плывущие ощущения его разума.
Так как им двигала ярость, он побежал назад в спальню и впопыхах набросил на себя одежду. Облачение в одежды задержало его. В нем росло бешенство. Наконец, Модьун выскочил из дома и побежал вниз по дороге.
Когда он подбежал к шоссе и к нему подъехал незанятый автомобиль, Модьун с опозданием понял, что не чувствовал мозга Судлил в общем течении мыслей в момент катастрофы. Всю дорогу он ощущал ее отсутствие, которое обескураживало его.
13
За исключением огней на улице и ярко освещенных зданий вокруг царила кромешная тьма. Автомобиль Модьуна остановился перед компьютерным центром.
Модьун медленно выбрался из автомобиля. Его бурная внутренняя реакция значительно ослабела. Он даже начал критически оценивать свое положение.
Его реакция казалась ему полудетской.
Тем не менее он целеустремленно вошел в здание. Хотя, в действительности, он не представлял себе ясно, как собирается действовать после того, что случилось.
Нунули, который вскоре появился из-за машин, был не тем существом, с которым Модьун разговаривал раньше, и Модьун сразу это понял.
— Я прибыл на Землю через несколько минут после взрыва и пришел прямо сюда, — сказал новый индивидуум в ответ на вопрос Модьуна. — Я решил, что вы тоже придете прямо сюда.
Нунули стоял на открытом месте перед небольшим металлическим ограждением, которое защищало гигантский компьютер у него за спиной. Этот Нунули даже физически отличался от предыдущего. Был выше. Немного сутулый. Может быть, более старый.
Открытие, что здесь новичок, который, вероятно, не отвечает непосредственно за то, что случилось, на некоторое время сдержало ярость Модьуна, которая уже стала меньше. Вдруг возникла необходимость расставить все по своим местам.
— Что случилось с первым номером? — спросил Модьун.
— Он уехал поздно вечером с женщиной, — был ответ.
— До взрыва? — в голосе Модьуна отразилось удивление.
— Конечно, — раздраженно сказал Нунули. — Взрыв организовал специальный агент комитета.
Наконец, Модьун узнал то, что хотел.
— А где он? — настойчиво спросил Модьун.
— Он отбыл примерно через тридцать секунд после взрыва.
Нунули помолчал.
— Синхронность действий, — продолжал он, — была выбрана так, чтобы никто из нас не знал, что собирается делать другой. В таких случаях отмечается непогрешимая логика комитета.
— Да, — только и сказал Модьун, — а какова ваша роль во всем этом?
— Я заместитель Нунули, хозяина Земли.
Все это поставило Модьуна в тупик.
— Эта история приводит меня в замешательство, — сказал Модьун. — Я чувствую, что должен сделать что-то вам лично.
Если Нунули и был взволнован смыслом его слов, то не показал этого.
— Что, например? — спросил он раздраженно.
— Наверное, я должен подвергнуть вас какому-нибудь наказанию.
— Какому?
— Есть старая поговорка, — сказал Модьун. — «Око за око».
— Мне кажется, что это противоречит вашей философии. И, кроме того, разве это может привести к чему-либо хорошему? — нетерпеливо продолжало существо.
— Правда.
Модьун был в замешательстве.
Ощущение, что он должен что-то сделать, быстро уступило место очевидной логике ситуации.
Нунули продолжал:
— Дело в том, что они даже не пытались защищаться. Почему вы считаете, что обязаны предпринимать какие-то действия?
— Ну… — колебался Модьун.
Он печально думал о собственной роли в том, что человеческие существа отказались действовать. Ему было трудно судить о таком сложном событии, потому что его терзали сомнения: не отвечал ли он полностью за их колебания в критический момент? Сможет ли он избавиться от этого ощущения?
Среди прочих вещей это в некоторой степени переносило часть ответственности с Нунули на него. И хотя это было несомненно нелепо, правда заключалась в том, что так как бедствие случилось, в будущем не должно быть места упрекам.
Вдруг он заметил, что обдумывает другие аспекты дела.
— Что побудило комитет сделать это? — спросил он.
— Первый номер сказал вам. Вы угрожали, что станете нам мешать.
— Но это я. А не они, не те, кто жил за барьером. Разве логично нападать на тех, кто даже не помышляет о выходе?
— Откуда мы можем знать, о чем они думают? Вы вышли, — продолжал Нунули. — Прежде всего комитет знал, что остатки человеческой расы могут причинить массу неприятностей. Поэтому они нашли лучшее решение.
— Я полагаю, то, что вы говорите, имеет смысл с вашей точки зрения, — с неохотой согласился Модьун. — Но вы, так же, как и их намерение, беспокоите меня. Возникает вопрос: должно ли существо, подобное вам, связанное с комитетом, иметь свободу действий, чтобы совершать разрушительные поступки, на которые вы, очевидно, способны? Вы позволили бы свободу передвижения существу в данном случае?
— Какие еще примеры вы можете привести? — спросило существо.
Модьун мог думать только об одном сравнении.
— Ваши дураки, люди-гиены, изводили меня. Это наводит на мысль, что прежний хозяин Нунули замышлял что-то против меня.
— Гм… — Казалось, создание размышляло. Блестящее серое лицо немного вытянулось.
— Я скажу вам вот что. Все издевательства должны прекратиться. Остаток вашего приговора отменяется. Вы можете делать все что угодно, идти на Земле куда хотите.
— Это меня не удовлетворяет, — заявил человек. — Но я думаю, это лучшее из того, что возможно при данных обстоятельствах.
— Очень хорошо. Вы свободны и можете путешествовать по всему миру в качестве обезьяны.
— Значит, есть ограничение? — спросил Модьун.
— Очень небольшое. Какой смысл последнему человеческому существу на Земле заявлять о том, кто он есть?
Модьун должен был согласиться, что это, действительно, не очень нужно.
— Но осталось еще одно человеческое существо, — возразил он. — Женщина Судлил. Вы сказали, что она покинула планету прошлой ночью?
— Как объяснил член комитета, который занимался всем этим делом, — сказал Нунули номер два, — смысл заключается в том, что, если только первый номер знает, где находится женщина, а он отправился в другой конец Вселенной, чтобы никогда сюда не вернуться, вы не можете проследить за ней.
Модьун стоял на металлическом полу компьютерного центра с высокими потолками и сквозь подошвы ботинок чувствовал вибрацию металлических плит. В его мозгу возник импульс другого рода со своей интенсивностью. Наконец, он сказал:
— Интересная проблема.
— Неразрешимая, — поддержал его Нунули.
Торжество Нунули оскорбило Модьуна. Но человек осознал его как реакцию тела, словно его часть стремилась разрешить проблему. Но, конечно, это была неправда. Зачем решать проблему, которую нельзя решить? Судлил покинула дом и, очевидно, вскоре после этого поднялась на борт корабля. События развивались обескураживающе, поэтому Модьун и догадался, что Судлил не планировала делать это.
— Может быть, самым простым решением было бы, если бы вы узнали для меня, где она, и сказали мне, — сказал он громко.
— Не может быть и речи, — отрезал Нунули.
— В чем причина такого отказа?
— Вы мужчина. Она женщина, — ответил Нунули. — Было бы смешно, если бы мы разрешили вам спариваться и рожать детей. Поэтому она улетела туда, где нет мужчин, а вы остались здесь.
Модьун отверг возможность того, что Судлил когда-либо разрешит осуществиться репродуктивному процессу. Его внимание переключилось на другую мысль. Он сказал:
— Первый номер действительно мог захватить ее и поместить на борт корабля?
— Нет.
На сероватом, гладком, как стекло, лице существа движением мышц отразились эмоции. Модьун оценил это как самодовольное смешное превосходство.
— Согласно моему пониманию, она оказалась очень доверчивой и, естественно, не могла проникнуть в глубины мозга моего предшественника, — сказал Нунули. — Поэтому, когда он предложил ей посетить один из скоростных кораблей комитета, она поднялась на борт, ничего не подозревая. Даже, когда она почувствовала, что корабль стартовал, она осталась беззаботной. Об этом позже сообщил командир.
Модьун успокоился.
— Ну, конечно, — продолжал Нунули. — Одно место столь же хорошо, как и любое другое. Это как раз то, чего вы, люди, не можете понять.
Теперь интерес Модьуна угас.
Он сказал:
— Я вижу, что вы хотели причинить вред ей и мне, но, к счастью, человеческая мысль превзошла ваше зло и не допустила ничего подобного. Итак, Судлил на корабле, и ее куда-то везут. В будущем, когда вы лучше будете оценивать реальность, тогда вы узнаете для меня, где она.
— Повторяю, что этого не будет никогда, — ответил инопланетянин.
— Я предполагал, что вы можете это сказать, — сказал Модьун. Он отвернулся, безразличный ко всему. — Я имею некоторые обязательства по отношению к ней, поэтому могу в будущем настаивать на том, чтобы мне сообщили о ее местонахождении.
— Это не приведет ни к чему хорошему, — сказал новый хозяин Нунули. — Я не знаю, где она, и комитет издал специальные инструкции о том, чтобы такая информация никогда не попала ко мне. Поэтому я не смогу помочь вам, даже если захочу. А я не хочу. На этом завершим наш спор. Если у вас нет других вопросов.
