ШАМАНОВ. Но паспорт-то у него, надеюсь, есть?

ЕРЕМЕЕВ. Есть. Есть паспорт.

ШАМАНОВ. Что ж, в таком случае надо взять с места работы справки и…

ХОРОШИХ. Да где ж он их возьмет? Геологи-то те разъехались давным-давно. Где они теперь? Кто по городам, а кто, поди, уже и помер.

ШАМАНОВ. Я не знаю, но существуют же отчеты всевозможные, архивы… Придется вам в это дело углубиться.

КАШКИНА. Кому углубиться? Ему углубиться?

ШАМАНОВ. Ничего не поделаешь, придется поездить, похлопотать… Вы в исполком сначала сходите, может, там что-нибудь посоветуют.

ДЕРГАЧЕВ. Все без пользы.

ХОРОШИХ. Это как же – без пользы? Мыслимо ли? Да ведь он и просить бы не стал и не пришел бы, если бы не нужда. Старик он, в тайге один остался…

КАШКИНА (Шаманову). Неужели ничего нельзя сделать?

ШАМАНОВ. Не знаю… Я тоже хочу на пенсию.

Валентина появляется с яичницей для Шаманова. Ставит ее перед ним, не глядя ни на него, ни на Кашкину.

(Машинально). Спасибо. (Отодвигает от себя тарелку с яичницей.)

КАШКИНА (возвращая тарелку наместо). Недожаренная. То, что ты любишь. (В отличие от Шаманова, внимательно глядя на Валентину.) Наша кухня делает успехи.

Валентина старается не обнаружить своих чувств, но уходит в чайную слишком порывисто.

ДЕРГАЧЕВ. Давай, Илья. (Разливает.) Живы будем – не помрем.

ЕРЕМЕЕВ (не уловив смысла). Помрем, помрем.

ХОРОШИХ. Эй вы, хватит вам распивать. Ты, Илья, иди в исполком, а ты работай начинай. Утра девять часов, людей бы постеснялся.

ДЕРГАЧЕВ. Неймется тебе, да? (Поднялся.) Смотри, Анна, выпросишь ты сегодня… (Еремееву.) Идем отсюдова. (Взял недопитую бутылку, стаканы, ящик с инструментом, прошел в помещение чайной.)

Еремеев идет за ним.

ШАМАНОВ. Ты не опоздаешь на работу?

КАШКИНА. Не волнуйся… А твоя машина? Что-то ее не видно.

ШАМАНОВ. Должна подойти.

Хороших выходит из буфета в помещение чайной.

КАШКИНА. Куда ты едешь?.. Что там новенького, хорошенького?

ШАМАНОВ. Одно и то же… Грабанули киоск с водкой – в Потеряихе, в Табарсуке тракторист избил жену.

КАШКИНА. За что он ее?

ШАМАНОВ. Избил?.. Как нам оттуда сообщили: «За нетактичное поведение».

КАШКИНА. За что? (Смеется, потом.) Наверно, из ревности. (Со вздохом.) Боже, бывает же такое.

ШАМАНОВ. Безумие… (Вздох.) И когда все это кончится…

КАШКИНА. Ну, знаешь, если бы все были такими благоразумными, как ты…

ШАМАНОВ. И прекрасно. Тогда, может быть, меня отпустили бы на пенсию.

Из помещения чайной доносится голос Хороших: «Хватит, говорю, распивать!» Потом она появляется в дверях, закрывает их плотней, и последующий разговор Кашкиной и Шаманова сопровождается скандальным гомоном, доносящимся из-за дверей.

КАШКИНА. Не подерутся они там?

ШАМАНОВ. Очень может быть.

КАШКИНА. Знаешь, почему у них так?

ШАМАНОВ (равнодушно). Почему?

КАШКИНА. Она его любит…

Шум за дверью усиливается. Голос Хороших звучит пронзительно, но слов разобрать невозможно.

Он ее – тоже. Они любят друг друга, как в молодости.

ШАМАНОВ. Только бы они друг друга не убили. Последнее время они что-то чересчур усердствуют.

КАШКИНА. Это потому, что здесь Пашка. Ты знаешь, что Афанасий ему не отец?

ШАМАНОВ. Слышал.

КАШКИНА. Но когда Афанасий уходил на фронт, она была ему не жена. Только невеста.

ШАМАНОВ. Ну и что?

КАШКИНА. Пашка родился сразу после войны, а Афанасий – он был в плену, потом на севере, вернулся только в пятьдесят шестом году… Ты подумай. До сих пор он не может ей простить, до сих пор страдает. Разве это не любовь? Ну скажи… Ты как думаешь?

ШАМАНОВ. Не знаю. Я в этом плохо разбираюсь.

Небольшая пауза. За дверью скандал поутих, доносятся лишь отдельные выкрики. Что именно выкрикивают – не поймешь.

Зина, что ты от меня хочешь?

КАШКИНА. Я?

ШАМАНОВ. Да, ты. Что ты от меня хочешь?

КАШКИНА. А как ты думаешь?

ШАМАНОВ. Чтоб я на тебе женился.

КАШКИНА. Возможно… Но главное не в этом.

ШАМАНОВ. Не знаю. У меня такое впечатление, что ты хочешь от меня чего-то невозможного.

КАШКИНА. Боюсь, что так оно и есть.

ШАМАНОВ. Зина, я сделаю все, что ты захочешь. Но если у меня чего-то нет, значит, нет. Нельзя же, в самом деле, требовать от меня того, чего у меня нет.

КАШКИНА. Ну спасибо тебе. Умеешь ты высказываться деликатно… Ну да ладно… Какие у тебя планы на вечер?

ШАМАНОВ. Планы?

КАШКИНА. Послушай, идем сегодня на танцы.

ШАМАНОВ. На танцы?

КАШКИНА. Ну почему нет? Что же вечером делать?

ШАМАНОВ. Зина, ты меня удивляешь. Какие танцы, что ты. На танцах я в последний раз был в тысяча девятьсот…

КАШКИНА. Ладно, можешь не продолжать.

ШАМАНОВ. И потом, к счастью, сегодня здесь не танцы, а кинофильм. И я его, слава богу, уже видел.

КАШКИНА. А я не про ДК говорю, я предлагаю пойти в Потеряиху…

ШАМАНОВ. Куда?

КАШКИНА. Или в Ключи. Там сегодня танцы…

ШАМАНОВ. В Потеряиху? В Ключи?.. Ты шутишь, правда же?

КАШКИНА. Ну почему? До Ключей семь, а до Потеряихи всего пять километров. Отличная прогулка.

ШАМАНОВ. Пять туда и пять обратно. (Ужасаясь.) Десять километров.

КАШКИНА. А тебе не стыдно?

ШАМАНОВ. Ну в ДК – еще куда ни шло, но в Потеряиху! Зина, это безумие.

КАШКИНА. Ладно, ладно. Никто тебя туда не тащит. Просто я думаю, чем заняться сегодня после работы. Ладно… Что я тебя хотела спросить… Да. Что бы ты сделал, если бы я тебе изменила?

ШАМАНОВ. Ты уверена, что хотела спросить именно это?

КАШКИНА. Да, именно. Если бы я тебе изменила, сделал бы ты что-нибудь вообще, а если бы сделал, то что именно?

ШАМАНОВ (со вздохом). Что бы я сделал?.. Ну известное дело. Я бы тебя застрелил. Или бы задушил. Ты что предпочитаешь?.. В свою защиту я бы сказал, что ты замучила меня нелепыми вопросами. Суд бы меня оправдал. А вообще я хочу на пенсию.

КАШКИНА (не сразу). А знаешь, эта шутка похожа на правду.

ШАМАНОВ. Какая шутка?

КАШКИНА. Да вот про пенсию. Мне кажется, это и на самом деле твое единственное желание.

ШАМАНОВ. Конечно.

КАШКИНА. Одного я только не пойму: как ты дошел до такой жизни… Объяснил бы наконец.

Шаманов пожал плечами.

ГОЛОС ДЕРГАЧЕВА (Он поет).

КАШКИНА. Ну серьезно. Сколько мы знакомы? А ведь я про тебя ничего почти не знаю. А что знаю, услышала от других людей, не от тебя. Знаешь, даже немного обидно… Да нет, не беспокойся, пожалуйста, ничего я от тебя не требую… Но я хотела бы тебя понять.

ШАМАНОВ. Зачем, Зина, зачем понять?

КАШКИНА. Зачем?.. Да хотя бы, чтобы не задавать тебе нелепых вопросов. В самом деле, ну почему бы тебе не рассказать мне про свою городскую жизнь?

ШАМАНОВ. Ни в коем случае. Стоит рассказать, и вопросов у тебя появится еще больше, и они будут еще нелепее. Уволь, Зина… Не обижайся, но у меня нет никакого желания исповедоваться.

КАШКИНА. Ладно, ладно, никто тебя не заставляет… (Не сразу.) Но ты не думай, что я про тебя ничего не знаю. Кое-что мне все-таки известно.

ШАМАНОВ. Тем лучше.

ГОЛОС ДЕРГАЧЕВА.

КАШКИНА. Говорят, ты был совсем другим человеком, не таким, как сейчас… Жена, говорят, у тебя была чья-то там дочь, и очень красивая. И вообще сначала ты процветал. Так говорят… (Не сразу.) В общем, в городе я встретила одну знакомую, Ларису, из облздрава – знаешь такую?

ШАМАНОВ. Не помню.

КАШКИНА. Не помнишь?.. А она тебя помнит. Оказывается, ты разъезжал в собственной машине. Никогда бы не подумала… Лариса, она так сказала: «У него было все, чего ему не хватало – не понимаю». И еще она сказал: «Он бы далеко пошел, если бы не свалял дурака…»

Шаманов усмехнулся.

Это ее слова. (Чуть жеманно, подражая голосу своей городской знакомой.) «Что с ним тогда стряслось – не понимаю…» (Тихо.) А я тебя понимаю. (Сразу, как бы извиняясь.) Мне кажется, я понимаю, в чем дело.

ШАМАНОВ (вяло). В чем дело?

КАШКИНА. Год назад чей-то сынок на машине наехал на человека. Было такое?.. Ну вот. И тебе поручили это дело. Верно?.. Лариса говорит, что того сынка, ну этого, который наехал на человека, она тоже знает. (Снова подражая голосу Ларисы.) «Старушка, с одной стороны, дело было темное, а с другой стороны, дело было абсолютно ясное, никто не думал, что он захочет его посадить. Никто от него этого не ожидал». Ты ее не припоминаешь – Ларису? У нее глаза чуть такие (показывает), крашеные волосы – черные, и – что еще?.. Да! Ногти. Ничего не скажешь, ногти у нее чудные. Ну что, ты ее не припоминаешь?

ШАМАНОВ. Не знаю. У них там у всех чудные ногти… Не помню.

КАШКИНА. Странно… Так вот, никто не ожидал, что ты захочешь его посадить, а ты вдруг захотел. Но у тебя ничего не получилось. Суд перенесли, следствие передали другому, но ты, говорят, на этом не успокоился. (Подражая Ларисе.) «Он уперся как бык… не знаю уж, кем он себя вообразил, но он тронулся, это точно. Он ушел от жены, нигде не показывался, одеваться стал кое-как, короче, он совсем опустился…» Так это было?

ШАМАНОВ. Вот видишь, все ты про меня знаешь, не понимаю, на что ты обижаешься.

КАШКИНА. Неужели это был ты?.. (Не сразу.) Я думаю, ты добивался справедливости.

ШАМАНОВ. Допустим. И что из этого?

КАШКИНА. Но ведь это здорово.

ШАМАНОВ. Ты думаешь?

КАШКИНА. Разве это плохо?

ШАМАНОВ. Не хорошо и не плохо. Это безумие. Твоя Лариса права.

КАШКИНА. Моя?

ШАМАНОВ. Я ее не помню. Но добиваться невозможного – в самом деле сумасшествие… Между прочим, суд состоится на днях… Я получил повестку.

КАШКИНА. Да?

ШАМАНОВ. Да! Кое-кто в городе ждет, что я примчусь туда и буду на этом суде выступать.

КАШКИНА. А ты?.. Не собираешься?

ШАМАНОВ. Ни в коем случае. С меня хватит. Биться головой об стену – пусть этим занимаются другие. Кто помоложе и у кого черепок потверже.

КАШКИНА. Да-а, ты был другой человек, теперь я вижу.

ШАМАНОВ (вялый жест). Какой бы я ни был, мое выступление ничего не изменит. Ничего ровным счетом. А раз так, значит, оно никому не нужно.

КАШКИНА. Ты в этом уверен?

ШАМАНОВ. На девяносто девять процентов.

КАШКИНА. И все-таки… Один процент остается.

ШАМАНОВ. Один против девяноста девяти – это шанс для умалишенных. Вот и пусть их – дерзают. И закончим этот пустой разговор.

КАШКИНА. Как хочешь…

ГОЛОС ДЕРГАЧЕВА.

КАШКИНА. Знаешь, что сказала эта Лариса, когда узнала, что ты здесь? (Подражая Ларисе.) «Что ж, деревня, говорят, успокаивает, он правильно сделал, что туда уехал».

ШАМАНОВ. Ерунда. Мне просто было некуда податься.

КАШКИНА. Она передавала тебе привет. (Подражая Ларисе.) «Сердечный привет, надеюсь, он еще не постригся в монахи».

ШАМАНОВ (рассмеялся). Вспомнил! У нее здесь (показывает) железная коронка.

КАШКИНА. Точно!

ШАМАНОВ. Когда она смеется, эта коронка чуть дребезжит.

Оба смеются.

КАШКИНА. Точно!

ШАМАНОВ. До сих пор дребезжит?

КАШКИНА. До сих пор.

ШАМАНОВ. Ну да, глаза чуть такие. (Показывает. Одобрительно.) И надо сказать, она…

КАШКИНА (перебивает). Да-да. Она ничего. Даже очень ничего.

ШАМАНОВ. Вспомнил, вспомнил. (Перестав смеяться, неожиданно.) Подлая баба. Но неглупая.

КАШКИНА. Долго же ты ее вспоминал… Ну да ладно. (Поднимается). Пора в свою аптеку. Мой зав – она вон она, уже делает мне ручкой из окошечка. Пойду… Когда увидимся?.. За ужином?

ШАМАНОВ. Не знаю, Зина. К вечеру вернусь… Куда я денусь? (Поднялся, пошел к буфету.)

Появляется Пашка – сын Хороших и пасынок Дергачева. Идет он напрямик: вынимает из ограды палисадника доску, ногой толкает калитку. Калитка снова повисла на одной петле. Пашке двадцать четыре года, в деревне он в гостях, на нем ярко-красная экстравагантная куртка, но одновременно и грубые рабочие башмаки. Парень он крупный, неуклюжий. Взгляд чуть исподлобья, говорит басом. Вообще склонность идти напролом хорошо согласуется с его внешностью.

ПАШКА. Здрасте.

КАШКИНА. Добрый день.

Шаманов кивает ему. Пашка проходит к буфету.

(Уходит через палисадник по пути, проделанному Пашкой. Шаманову.) До вечера. (Исчезает.)

ШАМАНОВ. Счастливо. (У буфета протянул руку в окно, достал оттуда телефон, снял трубку.) Дайте милицию…

Пашка у буфета. Стучит пальцами по витрине.

Дежурный?.. Это Шаманов… Жду машину в Табарсук… Скоро?.. А когда?.. Скажи ему, пусть он подъедет к чайной… Жду его здесь… Скажи, пусть поторопится. (Поставил телефон на место, отошел от буфета, уселся за столик, но не за тот, за которым сидел с Кошкиной, а за другой, у крыльца – подальше от буфета.)

ПАШКА (стучит.) Ма-ать!

В буфете появляется Хороших.

ХОРОШИХ. Явился…

ПАШКА. Дай-ка «Беломору».

ХОРОШИХ (дает ему папиросы). Дров наколол?

ПАШКА. Наколол.

ХОРОШИХ. Баню сегодня протопишь.

ПАШКА. Пусть инвалид протопит.

ХОРОШИХ. Я говорю, ты протопишь. Понял?

ПАШКА. Ладно, там видно будет. (Уселся прямо на подоконник-прилавок, закурил.) Денек сегодня будет… Законный денек.

ХОРОШИХ. Не твой денек, Павел… Куда уселся? Слазь отсюдова. (Сталкивает его с подоконника.)

ПАШКА. Да погоди ты, мать. Дай покурить спокойно.

ХОРОШИХ (не сразу). Че, скажешь, покурить сюда пришел?

ПАШКА. А че еще? Дашь выпить и выпить могу.

ХОРОШИХ. Я вот те выпью. Еще чего не хватало.

ПАШКА. Да не надо, не надо. Я и без того заведенный.

ХОРОШИХ. Заведенный… Уезжать тебе надо, Павел.

ПАШКА. Ну во-от. В гости, называется, приехал. К матери родной… Гонишь, что ли?

ХОРОШИХ. Не гоню, а пора тебе. Отпуск кончился. Отгулял свое. Как бы тебя там с работы не выгнали.

ПАШКА. Не выгонят, не беспокойся. Это я у вас тут не котируюсь, а там – не беспокойся…

Хороших вздохнула шумно и горестно.

(Негромко.) Где она?

ХОРОШИХ. Послушайся, Павел, матери – уезжай. Пустое твое дело.

ПАШКА. Обижаешь, мать. Помочь бы могла.

ХОРОШИХ. Эх, Павел. Никому ты тут не нужен, кроме меня. Чем тебе поможешь?

ПАШКА. А не поможешь, значит, не мешай.

Появляется Валентина с подносом и тряпкой. Прибирает на столе, за которым сидели Шаманов и Кашкина.

Здравствуй, Валентина.

ВАЛЕНТИНА. Здравствуй. (Направляется в помещение чайной, но Пашка загораживает ей дорогу.)

ПАШКА. Погоди…

Она старается пройти – безуспешно.

(Схватил ее за руку.) Ну че ты как неродная…

ВАЛЕНТИНА. Пусти.

ПАШКА. А выйдешь вечером?

ВАЛЕНТИНА. Нет.

ПАШКА. Точно не выйдешь?

Валентина пытается освободить руку – напрасно. А ты не торопись, ты подумай…

ВАЛЕНТИНА. Я тебе уже сказала… Пусти.

ХОРОШИХ (строго). Павел!

ПАШКА (понизив голос, глухо). Я тебе скажу, Валя… Зря ты вертишься. Никуда ты от меня не денешься.

ВАЛЕНТИНА (с отчаянием). Пусти!

ШАМАНОВ. Послушай-ка. Нельзя ли полегче?

ПАШКА (оборачивается). Че такое?

Валентина освободилась, быстро зашла в чайную.

ШАМАНОВ. Я говорю, нельзя ли полегче – с девушкой?

ПАШКА. А че такое?.. Че тебе не нравится?

Шаманов не отвечает.

(Садится напротив Шаманова.) Нет, серьезно, чем ты недоволен?

ХОРОШИХ. Павел!

ПАШКА. Я разговариваю с девушкой, а ты че? Недоволен, что я с ней разговариваю?

ШАМАНОВ. Я-то доволен. Девушка недовольна.

ПАШКА. А че ты за нее волнуешься? Кто ты ей такой, с какого боку?

ХОРОШИХ. Павел! Как с людьми разговариваешь?

ПАШКА. Нормально, как мне еще разговаривать? По иностранному, что ли?.. А то я могу. (Лицом и корпусом подался к Шаманову.) Хау ду ю ду – это по-английски, а по-русски это значит – не суйся не в свое дело. Правильно?

ШАМАНОВ. Да нет, милый мой. Слабоват ты в английском. Хау ду ю ду – это значит: не валяй дурака, веди себя приличнее.

ПАШКА (хмыкнул одобрительно). Ниче…

ХОРОШИХ. Так его, Владимир Михалыч, покрепче его понужните, чтоб он понимал.

ПАШКА (поднимается). Ниче, ниче. Чувствуется, что поговорил с образованным человеком. (Нагнулся к Шаманову, глухо.) Но учти, следователь. К Валентине ты больше не касайся. Ни под каким видом… Я тебе серьезно говорю. (Отходит от столика Шаманова.)

В буфете за спиной Хороших появляется Еремеев. Он протягивает Хороших деньги.

ХОРОШИХ. Нет, нет. Сказала ни грамма – и точка.

ЕРЕМЕЕВ. Маленько, однако, налей.

ХОРОШИХ. Отойди, Илья. Выйди из буфета. (Выталкивает Еремеева.) Сказала – нет…

Дергачев появляется и подталкивает Еремеева с другой стороны.

ДЕРГАЧЕВ. Не твои деньги, не имеешь права.

ХОРОШИХ. Нет, я вам говорю. Не получите!

ДЕРГАЧЕВ (грозно). Обслужить клиента, и никаких!

ПАШКА (подходит к буфету, Хороших). Чего он там разошелся?

Еремеев выбирается из буфета.

ХОРОШИХ. Выйди, Афанасий. Не получишь больше – все равно.

ДЕРГАЧЕВ. Ну, Анна, на себя пеняй…

ПАШКА. Эй ты, деятель…

Дергачев повернулся, только сейчас он заметил Пашку.

Выйди из буфета. По-хорошему.

ДЕРГАЧЕВ. А-а, щенка своего позвала. Поможет, думаешь?

ХОРОШИХ. Выйди, Афанасий. А ты, Павел, помолчи…

ДЕРГАЧЕВ (Пашке). Заткнись, не то…

ПАШКА. Ну че?..

Дергачев стучит кулаком по прилавку.

Тише, тише. А то смотри, руку зашибешь.

ХОРОШИХ. Молчи, Павел!.. Афанасий, перестань!.. Господи, господи… Налью я тебе – только перестань! Налью, слышишь?

ПАШКА. Куда лить-то?.. Хватит с него, налил с утра пораньше.

ДЕРГАЧЕВ. Ну, щенок… (Быстро выходит из буфета.)

ХОРОШИХ. Афанасий! (Устремляется вслед за Дергачевым.)

Дергачев появляется, приближается к Пашке, берет его за грудки.

ПАШКА (хватает его за руки). Ну и че?.. А дальше че?.. Ну?

ДЕРГАЧЕВ. Я покажу тебе… Я научу тебя… Крапивник!

Хороших появляется, пытается разнять Пашку и Дергачева, которые топчутся по всей веранде. При этом сила явно на стороне Пашки, он лишь защищается. Пытаясь их разнять, к Хороших присоединяется Шаманов. Еремеев появляется, сокрушенно качает головой. В дверях чайной появляется Валентина, останавливается на пороге.

Я покажу вам!.. Я вам устрою!..

ПАШКА. Мать, убери его от меня!..

ХОРОШИХ. Афанасий!.. Павел!

ШАМАНОВ (кричит). Остановитесь!

На секунду они останавливаются.

Уведите его домой. Он пьян.

ХОРОШИХ (подталкивает Дергачева и Пашку к крыльцу). Опомнись! Афанасий… Павел! Веди его домой…

ПАШКА. Да пошел он… Сама с ним возись!

ХОРОШИХ. Помоги мне, Павел… Уведем его, слышишь… Ради бога, Павел…

ДЕРГАЧЕВ. А ну отцепитесь!.. Я научу вас свободу любить…

ПАШКА. Ладно, кончай… Повоевал – хватит… Пошли.

Пашка потащил Дергачева через палисадник. Хороших идет за ними. У дыры они возятся, затем Пашка вынимает еще одну, третью доску и выталкивает Дергачева из палисадника. Исчезают все втроем. Еремеев идет следом, но палисадник обходит.

ШАМАНОВ. Веселенькое утро, ничего не скажешь…

Шум и голос Хороших: «Не трогай его! Не трогай его!» Затем шум удаляется и умолкает.

Валентина спускается в палисадник, подбирает доски и начинает восстанавливать ограду. Шаманов сначала рассеянно, потом внимательнее наблюдает за Валентиной. С момента ухода Пашки, Дергачева, Хороших и Еремеева прошло не менее полминуты.

Валентина…

Валентина прекратила работу.

Вот я все хочу тебя спросить… Зачем ты это делаешь?

ВАЛЕНТИНА (не сразу). Вы про палисадник?.. Зачем я его чиню?

ШАМАНОВ. Да, зачем?

ВАЛЕНТИНА. Но… Разве непонятно?

Шаманов качает головой: непонятно.

И вы, значит, не понимаете… Меня все уже спрашивали, кроме вас. Я думала, что вы понимаете.

ШАМАНОВ. Нет, я не понимаю.

ВАЛЕНТИНА (весело). Ну тогда я вам объясню… Я чиню палисадник для того, чтобы он был целый.

ШАМАНОВ (усмехнулся). Да? А мне кажется, что ты чинишь палисадник для того, чтобы его ломали.

ВАЛЕНТИНА (делаясь серьезной). Я чиню его, чтобы он был целый.

ШАМАНОВ. Зачем, Валентина?.. Стоит кому-нибудь пройти, и…

ВАЛЕНТИНА. И пускай. Я починю его снова.

ШАМАНОВ. А потом?

ВАЛЕНТИНА. И потом. До тех пор, пока они не научатся ходить по тротуару.

ШАМАНОВ (покапал головой). Напрасный труд.

ВАЛЕНТИНА. Почему напрасный?

ШАМАНОВ (меланхолически). Потому что они будут ходить через палисадник. Всегда.

ВАЛЕНТИНА. Всегда?

ШАМАНОВ (мрачно). Всегда.

ВАЛЕНТИНА. А вот и неправда. Некоторые, например, и сейчас обходят по тротуару. Есть такие.

ШАМАНОВ. Неужели?

ВАЛЕНТИНА. Да. Вот вы, например. Вы всегда обходите по тротуару.

ШАМАНОВ (искренне удивился). Я?.. Ну не знаю, не замечал… Во всяком случае, пример неудачный. Я хожу с другой стороны.

ВАЛЕНТИНА. С другой стороны, но и с этой вы тоже ходите. И всегда вокруг.

ШАМАНОВ. Да? Ну, значит, мне просто лень нагибаться. Мне лучше обойти, чем нагибаться… (Не сразу.) Нет, Валентина, ты зря стараешься.

ВАЛЕНТИНА. Неправда… (Двумя-тремя жестами закончила с оградой.) Вот и все. Много ли здесь труда – и все на месте. И ограда целехонька. (Живо.) Ну неужели вы не понимаете? Ведь если махнуть на это рукой и ничего не делать, то через два дня растащат весь палисадник.

ШАМАНОВ. Так оно и будет.

ВАЛЕНТИНА. Неправда! Увидите, они будут ходить по тротуару.

ШАМАНОВ. Ты возлагаешь на них слишком большие надежды.

ВАЛЕНТИНА. Да нет же, они поймут, вы увидите. Должны же они понять – в конце концов. Я посею здесь маки и тогда…

ШАМАНОВ (перебивает). Нет, Валентина, напрасный труд. (Подошел к буфету, извлек оттуда телефон, снял трубку.) Дайте милицию… (Ждет, потом Валентине.) А ты не пробовала прибить доски гвоздями?

ВАЛЕНТИНА (улыбается). Пробовала. Две доски сломали пополам.

ШАМАНОВ. Вот видишь. Говорю тебе, это напрасный труд. (По телефону.) Дежурный?.. Следователь Шаманов… Послушай, там Комаров далеко?.. Дай ему трубку… Здравствуй, Федя… Шаманов… Из чайной… Что там у вас? Когда будет машина?..

Валентина принимается за калитку.

Вот я и звоню: когда она будет?.. Когда?.. А побыстрее нельзя?.. Мне все равно, но если ехать, значит, нечего тянуть резину, уже одиннадцатый час… К начальнику?.. А что такое?.. Вызывают в город?.. Знаю, получил повестку… Ну да, тот самый процесс… Да, послезавтра. А мне все равно – хоть сегодня – я не еду… Зачем? Там уже все решено, а с меня хватит… Все. Я не любитель красивых жестов… Говорю тебе: нет… Да, можешь сказать ему, что я отказываюсь… И вообще я хочу на пенсию… Да, так ему и передай… Так… А чем он недоволен?.. Пистолет?.. Да (хлопнул себя по бедру), у меня. А что такое?.. Ну и что?.. Я вернулся ночью, когда я его мог сдать?.. Ничего, переживет… Что? Сдать его сейчас?.. Ну да, охота мне сейчас тащиться… Не пойду… Нет, я не против дисциплины, просто мне лень туда идти… Ладно, пусть он успокоится, убивать я никого не собираюсь… (Слушает, потом.) Какие еще слухи?.. Так, так… Понятно. Общественность интересует, где я ночую… Беспокоится?.. Встревожена? Надо же. У меня такое впечатление, что общественность это волнует больше, чем меня самого… Ну вот что. Я, конечно, польщен вниманием, но где мне ночевать – эту заботу я попросил бы доверить мне лично. Как-никак сам я в этом больше разбираюсь…

Тут Валентина опустила голову ниже.

(Заметил это и далее разговаривает, глядя на Валентину.) Я не понимаю, у нас милиция или монашеский орден?.. Послушай, хватит на эту тему. Здесь рядом девушка, и я не могу сказать тебе всего, что я об этом думаю… Девушка?.. Да, интересная… по-моему, да… Здешняя… Да, как ни странно… Успокойся, старина. Ты ей в отцы годишься… Ты прав: еще совсем зеленая… И наш разговор ее смущает… Ну, привет… Да, жду машину. (Поставил телефон наместо.)

Пауза. Шаманов, пройдясь по веранде, подходит к крыльцу. Валентина налаживает калитку.

(Наблюдает за ней снова, на этот раз с большим интересом.) Валентина…

Валентина подняла голову. Небольшая пауза. –

Послушай… Оказывается, ты красивая девушка…

Калитка, которую Валентина придерживала, падает на землю.

Не понимаю, как я раньше этого не замечал…

Валентина снова берется за калитку.

Да брось ты эту калитку… (Не сразу.) Ах, какая ты упрямая. (Спускается с крыльца.) Ну что там?.. Помочь тебе?

ВАЛЕНТИНА. Если хотите… Подержите ее. Да, так…

ШАМАНОВ. Держу… (Не сразу.) Не опускай голову, ты же не видишь, что ты делаешь.

Валентина наладила калитку, выпрямилась. Небольшая пауза. Валентина – в палисаднике, Шаманов стоит против нее по другую сторону калитки.

ВАЛЕНТИНА. Спасибо… С этой калиткой не так-то просто… Другой раз легко, а сегодня что-то не получается…

ШАМАНОВ. Да, в самом деле… Странное сегодня утро… Вижу тебя целый год и только сейчас разглядел по-настоящему. И я должен тебе сказать…

ВАЛЕНТИНА (тихо). Не надо.

ШАМАНОВ. Ты лишаешь меня слова? Почему?

ВАЛЕНТИНА. Потому что вы надо мной смеетесь.

ШАМАНОВ. Смеюсь? Нисколько. Я говорю серьезно… Ты красивая, Валентина. Что в этом смешного?.. (Не сразу.) Ну вот, и уже покраснела… Нет, нет, не опускай голову, дай я на тебя полюбуюсь. Я давно не видел, чтобы кто-нибудь краснел.

Далее – она хотела выйти, но он прикрыл калитку.

Подожди… Подожди, Валентина… Удивительное дело. Мне кажется, что я вижу тебя в первый раз, и в то же время… (Неожиданно.) Послушай!.. Да-да… (Не сразу.) Когда-то, давным-давно у меня была любимая… и вот – удивительное дело – ты на нее похожа. (Не сразу.) К чему бы это? А, Валентина?

Небольшая пауза.

Сколько тебе лет?.. Семнадцать?.. Восемнадцать?

ВАЛЕНТИНА. Да.

ШАМАНОВ. А почему ты не в городе?.. Твои сверстники, по-моему, все уже там.

ВАЛЕНТИНА. Да, многие уехали…

ШАМАНОВ. А ты? Почему ты осталась?

ВАЛЕНТИНА. Осталась… А разве всем надо уезжать?

ШАМАНОВ. Нет. Совсем нет… Но раз ты осталась, значит, у тебя есть на то причины.

ВАЛЕНТИНА. Значит, есть.

ШАМАНОВ. А в чем дело?.. Я слышал, отец тебя не пускает. Это правда?.. Или – что тебя держит?

ВАЛЕНТИНА. Вам неинтересно…

ШАМАНОВ. А все же, в чем дело?.. (Не сразу.) Что с тобой?.. Ну-ну, если это тайна, я не спрашиваю… Это тайна?

Небольшая пауза.

Валентина, ты замечательная девушка. Все у тебя на лице – все твои тайны. Ты не уехала, потому что ты влюбилась… Разве нет?.. А в кого, интересно?.. Не скажешь?.. Ну еще бы! (Любуется ею, потом, усмехнувшись.) Глянула бы ты на себя со стороны… (Не сразу.) Ах, Валентина, грустно мне на тебя смотреть. Грустно, потому что меня уже никогда не полюбит такая девушка, как ты.

ВАЛЕНТИНА (у нее вырывается то, что она могла бы сказать ему в любую минуту.) Неправда!

ШАМАНОВ. Что неправда? (С любопытством.) Кто ж, интересно, может на меня позариться?.. Что-то не вижу я желающих… Может, ты кого знаешь?

ВАЛЕНТИНА (тихо). Все знают… Кроме вас.

ШАМАНОВ. Вот как?

ВАЛЕНТИНА. Вы один здесь такой: ничего не видите… (Неожиданно громко, с отчаянием.) Вы слепой! Слепой – ясно вам?

Небольшая пауза.

ШАМАНОВ (никак не ожидал этого признания и явно им озадачен; с удивлением). Ты это серьезно?.. (Не сразу, с растерянностью.) Ты уверена, что… (Остановился.)

ВАЛЕНТИНА (с напряжением, изо всех сил стараясь улыбнуться). Слепой… Но не глухой же вы, правда же?

ШАМАНОВ (не сразу). Да нет, Валентина, не может этого быть… (Засмеялся.) Ну вот еще! Нашла объект для внимания. Откровенно говоря, ничего хуже ты не могла придумать… (Открыл калитку, сделал шаг и… погладил ее по голове.) Ты славная девочка, ты прелесть, но то, что ты сейчас сказала, – это ты выбрось из головы. Это чистейшей воды безумие. Забудь и никогда не вспоминай… И вообще: ты ничего не говорила, а я ничего не слышал… Вот так.

ВАЛЕНТИНА (негромко, с усилием). Я не сказала бы никогда. Вы сами начали.

ШАМАНОВ (довольно сухо). Я пошутил.

Валентина отступает на шаг, затем быстро выходит из палисадника.

Постой… (Идет за ней следом.) Валентина!

Она исчезает, оставляя за собой открытой калитку своего дома.

(Постоял-постоял, а потом поднялся на веранду и уселся на стул. Некоторое время сидит вытянув ноги и запрокинув голову.) Ну вот… Только этого мне и недоставало.