Напомним ее формулировку и основные следствия. Итак, о чем говорит «теорема»:
       «В условиях свободного перемещения капиталов ни один инвестор, ни наш, ни зарубежный, не будет вкладывать средства в развитие практически ни одного производства на территории России».
      Короче говоря, никаких инвестиций в нашу промышленность нет, и не будет.
      А вот какие следствия из нее делает А. П. Паршев.
      1. Вывезенные из России капиталы назад не вернутся.
      2. Утверждения о том, что «инвесторы уже стоят в очереди» — либо свидетельство о профнепригодности, либо наглое вранье.
      3. Обещания «создать благоприятный инвестиционный климат» в условиях свободного мирового рынка реальной почвы не имеют, если только обещающий не собирается направить Гольфстрим по Севмор-пути.
      4. Жизнь из нашей экономики и общества будет уходить по мере износа инфраструктуры и основных фондов, донашивания и проедания запасов. А каждый появившийся у нас доллар немедленно побежит туда, где он сможет получить прибыль. Уцелеют только сырьевые предприятия, и то далеко не все.
      Верна ли эта теорема вообще? Это вопрос не праздный, так как на ней, по сути дела, построена вся книга А. П. Паршева. И хотя он и говорит, что доказательство не строгое и на самом деле свободного рынка нет, а реальный мировой рынок не свободен: он отрегулирован, но не нами — это далеко не все претензии к его теореме. Но начнем по порядку.
      А. П. Паршев прав, никакого свободного рынка товаров нет. Вспомните, например, «стальную» войну против наших производителей в США. Или следующее обстоятельство: по нормам Международной торговой организации (ВТО) странам, входящим в нее, разрешено вводить заградительные барьеры для импортных сельскохозяйственных продуктов.
      Но главная несвобода мирового рынка заключается в несвободе перемещения рабочей силы. Оказывается, американское посольство в Москве не выдает до 20 % запрошенных виз на въезд в США из-за подозрения, что те, кто их просят, собираются там остаться. При этом в той же Москве есть конторы по набору специалистов. В них не очень жалуют экономистов, юристов, врачей, но благосклонны к представителям технических специальностей. А ведь рабочая сила — один из основных компонентов капитала.
      А раз никакой свободной рыночной экономики не существует, то вопрос о достижении ею равновесного состоянии вообще бессмысленный.
      Кстати, если бы был свободный и равновесный мировой рынок, то мировая торговля была бы для нас как раз выгодной. Это можно увидеть на примере, который привел сам А. П. Паршев. Там речь идет об обмене масла на пшеницу. Приведем этот пример, только всех участников обмена поместим к нам поближе.
      Вот Ярославская губерния. Предположим, в ней ходит своя валюта — ярославский рубль (яр. р.). Там очень хорошие пойменные луга. Благодаря этому, там выгодно разводить коров, доить их и делать из молока масло. А пшеница растет, ну, очень плохо. И если яро-славцы будут стараться иметь свой кусок хлеба со своим маслом, килограмм хлеба им будет стоить, как два килограмма масла.
      А вот Саратовский регион в низовьях Волги. Здесь, наоборот, хорошо растить пшеницу, но не очень хорошо производить сливочное масло, а потому хлеб с маслом соотносятся по цене, как 1:10. Пусть там действует саратовский рубль (с. р.). Еще отметим, что в силу природных условий в килограмм масла в Саратове труда нужно вложить меньше, чем в тот же килограмм в Ярославле.
      Итак, Саратов вполне может прожить без Ярославля, а последнему выгоднее покупать хлеб в Саратове, продавая то, чего у него много — масло.
      Ярославцы взяли тонну масла (которую у себя могли бы поменять только на полтонны хлеба) и на барже сплавились в Саратов. Саратовских денег у них, конечно, нет. Но у них есть масло. Вот его они и продали. Продавали чуть дешевле той цены, которая была на рынке. Во-первых, некогда торговаться, а во-вторых, уж очень много надо было продать. На вырученные деньги купили зерна. В итоге получили пусть не 10 тонн зерна за тонну масла, а, скажем, 9 тонн. И повезли этот хлеб домой. А там на каждую тонну хлеба они могут получить две тонны масла. Опять его грузят на баржу — и вниз по Волге. Замерзла Волга — едут в санях.
      Что же произошло? В Ярославле появился хлеб, себестоимость которого меньше своего. Так зачем растить здесь зерно? Все стали заниматься коровами. В результате малопроизводительная деятельность по выращиванию пшеницы заменилась более разумной в данных условиях — животноводством.
      А как дела в Саратове? Там животноводы разорились и перешли к земледелию. И для них тоже это выгоднее, чем заниматься менее рентабельным животноводством.
      Итак, все выиграли. А ведь сначала казалось, что в случае свободной торговли Ярославль завалят и дешевым маслом, и фантастически дешевым хлебом. Ан, нет. Ярославль завалил Саратов маслом. И, что уже совсем удивительно, выгоду от этой торговли получили и в верховьях Волги, и внизу. Суммарные издержки и там, и там уменьшились. Если бы ярославцы закрыли свои границы, защищаясь от экспансии дешевого товара, то суммарные издержки на производство хлеба-масла были бы выше. То есть закрытие границ было бы для них нерентабельным.
      Теперь зададимся вопросом, а будут ли саратовцы инвестировать свои капиталы в Ярославль? Казалось бы, нет. Там же издержки на все выше. Мы говорили в начале, что в Саратове производить масло менее затратно, чем в Ярославле. Свое делать дешевле, может ли быть выгода в ввозе более высокого по себестоимости масла с севера? Но вот теперь они вкладывают средства в зерно, и доход вырос, и ярославцы не подавляют своим менее рентабельным маслом. Ведь они его все равно возили бы на юг и продавали дешевле, чем местный производитель. Им деваться некуда. Им хлеб нужен. А меняться на него с Саратовом выгодно. Оправдываются все их издержки.
      Но как же быть с деньгами? Ведь цены в свободной рыночной экономике — это мера издержек. Значит, в деньгах некоторого третьего региона (например, в московских рублях) в Ярославле все дороже, чем в Саратове? Нет. Обменный курс установится таким образом, что выраженные в этих деньгах издержки на производство товаров, по которым регион имеет относительные преимущества, будут ниже, чем в другом регионе. Например, можно ввести обмен денег по хлебу. В Ярославле масло дешевле хлеба, и поэтому оно будет дешевле в Саратове в пересчете на московский рубль. Но так будет только при соблюдении торгового баланса: сколько продали в нашей валюте, столько и купили.
      В противном случае будет происходить переток валюты, причем так, чтобы сохранять равновесие. Например, яр.р. недооценен относительно общей валюты. То есть масло будет дешевле, чем требуют средние издержки. В Ярославль потечет дополнительная валюта. Ее цена на рынке Ярославля начнет падать и, тем самым, яр. р, начнет расти относительно общих денег. Если же яр.р. будет переоценен, то валюта в Ярославль начнет поступать в меньшем количестве и подорожает. А это значит, что яр.р. относительно этой валюты подешевеет. Вот таким образом будет удерживаться некоторое среднее значение.
      Если перейти от этого условного примера к нашим международным реалиям, то становится понятным, что инвестор может согласиться вкладывать деньги в страну, даже если издержки производства любого продукта в данной стране будут выше минимальных мировых издержек производства этих же продуктов.
      Да это и не новость. Это основа международной специализации труда. Еще Давид Рикардо все это объяснил. Да и А. П. Паршев эти работы знает. Ведь он сам привел реальный пример с маслом и зерном. В чем же дело?
      А в том, что мировой рынок не свободный.В свое время Англия могла выбирать, чем ей торговать на мировом рынке, вином или тканями. Торговать вином она могла бы с меньшими издержками для себя, но выбрала сукно, оставив вино Испании и Португалии. И далее все пошло в духе нашего примера с маслом и зерном. И вывод тот же — всем выгодно. А вот и не всем. Что такое производство тканей в то время? Это развитие передовых технологий. Именно в текстильной промышленности они тогда и находились. То есть англичане говорили, например, испанцам и португальцам: «Вы, ребята, производите вино, а сукна мы вам дадим, сколько надо». В итоге эти две страны сегодня — беднейшие в Западной Европе, а Англия успела развить науку и технику, создала огромную империю и достаточно долго противостояла внешним угрозам. И лишь когда «такими умными» стали США, благосостояние Англии стало ухудшаться. И это тоже результат мировой торговли.
      Иначе говоря, международная торговля — это хорошо. Она снижает общие издержки. Но при этом кто-то очень сильно наживается, а кто-то деградирует. И в советское время (еще совсем недавно) было понимание, какой вред может принести стране развитие экономики только в каком-то одном направлении.
      Вот об этом А. П. Паршев практически ничего не говорит в явном виде, хотя его рассуждения относятся именно к такой ситуации. Нам необходимо развивать новые технологии, но за них нам ничего не дадут, так как в развитых странах они и так есть, и это является их преимуществом.
      Но здесь следует сделать некоторое замечание. Известно, что есть оптимальный уровень налогов, которые собирает государство. Если оно его превышает, то убивает налогообразующую базу и уменьшает свой доход в будущем. Казалось бы, правильное решение — уменьшить собираемый налог, тогда в перспективе это даст увеличение дохода, хотя сейчаси уменьшит его. Но это «сейчас»не дает принять правильное решение и губит вообще все.
      То же происходит и с высокими технологиями. Например, зачем нам космическая техника сегодня? Зачем нам запускать свои спутники? Да их дешевле купить, чем держать целую отрасль. Но космос, если с ним правильно обращаться, может стать тем же источником развития новых технологий, как и текстильная промышленность в свое время для Англии. Кстати, уже есть положительный пример: были вложены инвестиции, и с удовольствием, в наш проект космических стартов с морской платформы. Оказалось выгодным, при всех наших издержках. Просто технологии оказались уникальными, и цены на них — не рыночные.
      Не прав А. П. Паршев, и когда утверждает, что не выгодно вложение наших собственных капиталов в нашу страну. Возможна такая схема вложения. Возьмем товары с существенно разными издержками производства, например, те же масло и хлеб. Наш отечественный богатей вкладывает свои капиталы в масло. И здесь не важно сравнение издержек с мировыми, так как в его схеме есть еще два элемента, которые можно считать продолжением процесса производства масла. Это продажа масла за границей и привоз хлеба, купленного на вырученные деньги. В результате он имеет прирост своих капиталов. И страна выигрывает, поскольку уменьшает издержки на производство хлеба. А ведь в этой схеме у нас масло считалось не конкурентоспособным на внешнем рынке, но вот наш предприниматель продал его не только с выгодой для себя, но и для страны.
      Инвестор, если он захочет иметь доход в иностранной валюте, ее не получит. Он может получить доход только в рублях (поэтому мы говорим про своих, вдруг соблазнятся рублевым доходом). Но если наш инвестор захочет вывозить валюту из страны, то страна в итоге проиграет. Поэтому запрет на вывоз валюты все же нужен.
      Теперь рассмотрим следующий вопрос. А. П. Паршев нас убедил, что издержки производства в России очень большие. Но давайте разберемся, сколько энергии тратится на содержание работников в разных странах. Да, в странах третьего мира меньше, чем у нас. Но по сравнению с Западом — у нас все же меньше. И это происходит из-за другого жизненного стандарта. Да, мы тратим на отопление, и это жизненно важно. А на юге США тратят энергию на кондиционеры, и даже больше, чем мы на отопление. Вы скажете, что без этого они не умрут, поэтому эти траты можно не учитывать. Нет, их надо учитывать. Это их стандарт жизни. Они энергию на это все равно тратят. У них есть еще целый ряд трат на поддержание комфорта. В итоге их работник тратит на свое содержание почти в два раза больше энергии, чем наш. В других странах «золотого миллиарда» поменьше, но тоже больше нашего.
      Вот некоторые цифры. Каждый житель планеты для приготовления пищи, обогрева жилища и других хозяйственных нужд (без учета производства) ежегодно потребляет чуть больше двух тонн условного топлива («тут»), что эквивалентно 7х106 ккал. В 2000 году мы потребим двенадцать с половиной млрд. тут. Однако разным странам достанется разное его количество. США возьмет 25 % от этой величины. ЕС потребит тоже 25 %. А вот Россия потребит всего 11 %, причем сюда входит и то, что она экспортирует. Душевое энергопотребление в США составляет 11,6 тут, в России — 6,5 тут (за вычетом экспорта) в год. В целом энергоемкость ВВП в России составляет 0,14 кг ут/рубль, а в США — 0,38 кг ут/долл.
      Так что, если мы не будем стремиться жить так, как на Западе, то надежда есть. Но нацеливание нашего населения на повышенный комфорт делает эту надежду призрачной.
      Доказательство «горькой теоремы» у А. П. Паршева в основном строится на том, что ситуация на мировом рынке равновесная. Но и это не так. Вовсе не на все товары, пользующиеся спросом, устанавливаются цены, близкие к уровню издержек. Поэтому, имея гибкое производство, можно успешно работать на неравновесном рынке, постоянно переключаясь на выпуск товаров, производство которых еще не достигло насыщения, что позволит продавать их по ценам, существенно превышающим затраты. Однако для этого надо заботится о главном богатстве любой страны — человеческом капитале.
      Но об этом мы поговорим позже, а сейчас зададимся вопросом: а почему мы должны продавать на внешнем рынке обычные товары? Ведь на «Западе» их производство сворачивается. Нам могут возразить, что мы не обладаем достаточной силой, и при переносе этих производств в «третий мир» окажемся уязвимыми. Предположим. Но ведь это две большие разницы — производить товары для себя или для продажи. Зачем нам их продавать, если это нам не выгодно?
      Теперь рассмотрим возможные выходы из создавшейся ситуации. Здесь мы дадим ряд решений, оставив обсуждение оптимального, на наш взгляд, на конец книги.
      Самое простое заключается в следующем. Надо искусственно поднять цену доллара. Этим будет поставлен барьер на пути западных товаров. И, хочешь — не хочешь, придется развивать свою промышленность. Валюта в стране все равно будет от продажи сырья и тех товаров, которые из-за перекоса в цене рубля и доллара станут конкурентоспособными. Кстати, выгодность выхода наших товаров на внешний рынок будет способствовать их развитию до приемлемого уровня конкурентоспособности.
      Есть и другое решение. Сначала устанавливают цены на энергоносители и энергию внутри страны на уровне мировых. При этом налоги на сырье и энергию собираются с компаний на месте добычи и производства. Этот налог есть разница между сохранением приемлемого уровня рентабельности для каждой компании и мировой ценой.
      Собранные деньги идут на повышение зарплат и государственных выплат, чтобы компенсировать повышение цен на энергию и энергоносители для бюджетников и пенсионеров. А частные предприятия сделают это самостоятельно за счет повышения цен на свою продукцию. Таким образом, через некоторый период времени соотношение между внутренними ценами и зарплатами будет восстановлено, практически, на прежнем уровне. Продажа за границу сырья, энергии, товаров первичной обработки будет уже не столь выгодна, а внутри страны появится стимул к энергосбережению, потому что затраты на нее будут, считай, основными. Выигрывать будет тот, кто научится экономить. Многое встанет на свои места. Не будет безудержного вывоза алюминия, минеральных удобрений, производство которых требует больших энергозатрат.
      Но на этом нельзя останавливаться. При таких внутренних ценах, которые естественно вырастут из-за высоких цен на энергоносители и энергию, западные товары просто на корню уничтожат наши. Они будут фантастически дешевыми. Поэтому надо будет сделать второй шаг: установить для покупки валюты сверхвысокий налог. Величина его должна быть такой, чтобы импортные товары, купленные за границей, стали бы по цене соизмеримы с нашими. Конкуренция все-таки вещь полезная. Можно, конечно, эту проблему решить и с помощью таможенных сборов с импортных товаров, но при таком варианте начнут влиять из-за границы, произнося слова о нарушении условий свободной торговли, и другие глупости.
      Теперь, допустим, иностранец привез свой дешевый товар, продал, пошел менять рубли на доллары, а выгоды-то и нет. То же касается и нашего челнока.
      Интересно, что в такой ситуации будет выгодным вкладывать наши капиталы в добычу топлива в арабских странах. Только это надо делать компаниям с преобладающей собственностью государства, впрочем, только у него и будут средства для реализации таких проектов.
      Теперь рассмотрим решение, которое предлагает А. П. Паршев. Суть его заключается в следующем. Нужно восстановить экономический и политический союз не только со странами, составлявшими бывший СССР, но и с государствами бывшего соцлагеря, кроме, пожалуй, Китая и бывшего ГДР. Главное условие такого союза — прекращение утечки капитала за его границы. Основанием для заключения союза служит то, что иначе эти страны останутся на задворках мировой экономики, в силу своей низкой конкурентоспособности. Вместе же они становятся самодостаточными, а также получают преимущества за счет массовости производства, так как общий рынок будет весьма емким. Кроме того, жизненный уровень у них будет повыше из-за лучших, чем у нас, природных условий.
      За счет массовости производства можно будет конкурировать по ряду товаров и на внешнем рынке, а на вырученные деньги покупать то, что у себя производить слишком затратно, либо просто невозможно. В последнем случае можно считать, что издержки на производство этого продукта бесконечны.
      Таков вариант, предложенный Паршевым. Но это очень сложный путь. Многое надо сделать внутри страны, и многое зависит от поведения наших соседей. Осознают ли они выгодности этого пути? И вообще, насколько выгодна слабая автаркия (изоляционизм)?
      Начнем с союза с соседями. Существует представление о том, что между империями или цивилизациями имеются неустойчивые пограничные области, называемые лимитрофами. В начале XX века так были названы те, кого мы сегодня называем Восточной Европой.
      Объективно лимитрофам выгодно торговать с нами, выгодно включаться в наш российский рынок для того, чтобы продавать. Нам это тоже выгодно, но при соблюдении определенных условий, о которых вкратце уже было сказано выше. Чтобы не только продавали нам, но и покупали у нас. При этом нам нужно от них большее разнообразие продукции, а не дублирование нашей. Кроме того, они не должны заниматься реэкспортом ликвидных российских товаров. Это вполне может делать Россия и сама. И последнее, для вхождения в наш рынок нашим партнерам придется ввести довольно строгий режим на экономических границах с Западом.
      То есть, если они предпочтут «свободу» и «Запад», у них будут те же проблемы, что у нас сейчас. И если помнить об ограниченности ресурсов, то первыми, кому обрежут доступ к этим ресурсам, будут как раз эти государства, а если, не дай Бог, какой-то полезный ресурс будет в их единоличном ведении, то судьба Югославии — это лучшее, что может с ними случиться.
      С нами же у них есть возможность образовать некоторый пояс стабильности, правда, в обмен на свободу и понимание разницы между «хочу» и «могу».
      Но с этими «лимитрофами» есть определенные проблемы. В силу того, что они принадлежат к разным культурам (исламу, католицизму, протестантизму и православию), они не могут самостоятельно образовать союз. Поэтому постоянно попадают под влияние более сильных соседей — Турции, Австро-Венгрии, Германии, России. Это создало у них определенный стереотип поведения. Попав под влияние очередной державы, они начинают бороться за освобождение. А метрополия начинает делать дополнительные вложения для удержания своих позиций, будь то увеличение военного присутствия или вложения для повышения их жизненного уровня. Потом они освобождаются, и начинается новый виток. Говоря другими словами, относительно легко установить контроль над ними, но очень сложно его поддерживать.
      Вполне вероятно, что в ближайшее время они попадут под влияние Германии. Зная результат объединения ФРГ с ГДР, их судьбу предсказать легко. Кроме того, пока Германия имеет определенные преимущества из-за малых трат на поддержание своих вооружений; они переложены на США. Став гегемоном в этом регионе, ей придется подтверждать это и соответствующим уровнем обороны, а это дополнительные расходы. Итогом может стать потеря Германией своих экономических преимуществ в регионе. Тут-то и проявится возможная привлекательность союза лимитрофов с Россией. Но мы уже знаем, что они собой представляют, поэтому следует иметь с ними минимальный политический союз и максимальный экономический. То есть не надо лезть к ним с поцелуями, должна быть определенная дистанция.
      Вообще наши соседи должны понимать, что при развале России неизбежно рухнут экономики близлежащих стран, особенно европейских: Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы, Польши, Словакии, Венгрии, Румынии. Не говоря уже о странах СНГ.
      Теперь обсудим проблему автаркии.

      Автаркия — это греческое слово, означающее самоудовлетворение. Так называют политику хозяйственного обеспечения страны, стремящейся к созданию замкнутой, самообеспечивающейся экономики.
      Из книги А. П. Паршева следует вывод (хотел он этого или нет), что нам очень выгодна автаркия, поскольку, лишь только мы вступаем в экономические отношения с другими странами, как начинаем нести экономические потери. Конечно, Паршев понимает, что автаркия — тоже не подарок; такое состояние несет определенные потери для страны; — и он формулирует условия, при которых автаркия возможна. А его план союза с лимитрофами показывает, что идею автаркии, внутри которой действуют рыночные отношения, он сам рассматривает серьезно.
      Что ж, можно составить математическую модель функционирования закрытой экономики. Суть ее заключается в достаточно простых предположениях. Процесс развития материальных благ ограничивается наличными ресурсами (куда входит сырье, энергия, люди и т. д.). При этом достаточно взять ограничение только по одному наиболее затратному ресурсу, который естественно станет определяющим.
      С другой стороны, произведенные блага потребляются, и процесс потребления также имеет предел. Нельзя потребить больше, чем произведено.
      Мы рассмотрим простейшую модель, в которой только через механизм взаимодействия спроса и предложения учитывается как прямая, так и обратная связь процессов производства — потребления и экономическая структура общества.
      Ясно, что за этой простотой стоят многопараметрические процессы, которые через ряд констант определенным образом входят в модель. Дополнительная сложность этой модели заключается в том, что, приближаясь к уровню исчерпания ресурса, она переходит в стохастический режим. При этом теряется управляемость, так как реакция системы на вполне определенное возмущение становится непрогнозируемой. Это подобно лотерее, когда в ответ на покупку билета вам может выпасть как выигрыш, так и проигрыш. Характер производства и потребления (рыночные, распределительные или смешанные) также учитываются в модели через ее параметры.
      В моделях наиболее интересными являются участки, где система попадает в устойчивые стационарные состояния. Они важны потому, что система, находящаяся в этом состоянии, может оставаться там, даже если будут приниматься не оптимальные управленческие решения, грозящие риском вывода ее из этого положения. А если в результате этих действий система не покинет область устойчивости, то она вернется опять в исходное состояние.
      В большинстве современных экономических моделей, претендующих на количественное описание, явно или неявно предполагается существование единственного устойчивого равновесного состояния, при отклонении от которого общество возвращается к нему под влиянием рыночных процессов или регулирования. При этом не учитывается тот факт, что на самом деле может существовать несколько равновесных состояний с различными экономическими показателями. Среди них могут быть и неблагополучные. В этом случае оптимальным поведением системы будет не удерживание ее в данном устойчивом состоянии, а переход в оптимальное (наиболее благоприятное) устойчивое состояние. (Подробнее — в главе «Методологические основы прогнозирования» в последних разделах книги.)
      Кроме устойчивых стационарных состояний возможно устойчивое циклическое поведение системы. Примером такого поведения может служить модель динамики производства и потребления. Допустим, в обществе есть потребность в каком-то товаре. В ответ на возникший спрос начинает увеличиваться производство товара, и происходит это до тех пор, пока спрос не начинает падать. Тогда производство постепенно сворачивается, пока опять спрос не потребует его увеличения. И так далее. Такое поведение достаточно устойчиво, малые же вариации не меняют общий его характер.
      Какая ситуация реализуется — зависит от параметров системы в момент ее перехода в режим автаркии. Она может оказаться и в благоприятном, и в неблагоприятном положении. В зависимости от темпов развития, при переходе к автаркии может вообще отсутствовать устойчивое решение. Кстати, нулевое состояние, когда страна стремится сохранить какой-то уровень развития, тоже неустойчиво.
      Еще надо иметь в виду, что в нашей модели ухудшение ситуации не может длиться до полного уничтожения общества. Оно ограничивается тем уровнем его благосостояния, ниже которого поддержание жизни общества становится невозможным. Причем, для нашей страны — это нарушение ее целостности, то есть момент, когда затраты на коммуникации превысят доходы общества. Для маленькой страны — это порог, за которым доходы общества не покрывают расходы на поддержание государственности.
      Итак, в результате эволюции системы возможны переходы из одного состояния в другое. Эти переходы могут быть как результатом внутренних усилий системы (правильной или неправильной стратегии производства и потребления), так и результатом внешнего воздействия (либо в виде инвестиций, либо в виде затрат системы против внешней опасности). И если переход из состояния 1 в состояние 2 требует больших усилий, то обратный переход достаточно просто осуществим при неразумности общества. Это значит, что устойчивость этих состояния разная, а также фазовый объем этих состояний разный.
      Во всех случаях переходы между состояниями носят гистерезисный характер.
      Есть еще одно слабое место при нахождении системы в состоянии автаркии. Не имея совсем или имея в малой степени экономическую связь с внешним миром, вряд ли удастся избежать информационного общения. А информационное воздействие можно отнести к параметрическому. Само по себе оно несет малую энергию, но последствия от его применения могут носить катастрофический характер, способный разрушить устойчивое состояние. Например, сформировав не соответствующий уровню производства тип потребления, оно введет общество в критическое состояние. В результате система потеряет управляемость.
      Мы ведь помним, как информация о чудесной жизни на «Западе» разрушила советский образ жизни, привела к кризису и развалу страны. Русские рабочие и служащие от этого не стали жить так же красиво и богато, как немецкие или американские поп-звезды. Но ведь это было невозможным и без развала существовавшей на тот момент советской экономики. Какую бы автаркию мы ни предусматривали, наступит сходный момент и для нее. Конечно, информационному воздействию можно противостоять, но надо понимать, что потребуются определенные затраты труда. И общество должно быть готово такие затраты нести.
      Например, есть проблема с уборкой улиц. Хотите иметь их чистыми, нанимайте специальных людей для этой работы, а на оплату их труда собирайте деньги со всех. А можно воспитывать каждого члена общества так, чтобы он убирал за собой, а несколько раз в году устраивать то, что называется «субботником». По деньгам это, может быть, и дешевле, но ведь воспитание — тоже труд. Да еще надо иметь в виду, что воспитание моральных норм — процесс существенно более медленный, чем экономические изменения.