Если, разумеется, это не фальшивый звук. Боюсь, что сработала секретная мина под нашими ногами. На заминированном поле жизни нельзя зевать. Итог такого ротозейства — смерть. Крест на судьбе. Более того, вертолет со столичными неожиданными гостями уже полчаса как болтался над тайгой. Следовательно, у нас с Нодари оставались другие полчаса. До часа «Ч». Когда мина, на которую мы наступили, лопнет с жизнерадостным треском: трац-трац! Тра-та-тац! И шансы наши отпрыгнуть от осколков самые минимальные, как процентные ставки сберегательного банка РФ. Их нет, этих шансов. Кроме одного. Ежели мы его используем, то обещаю сутки пить шампанское и закусывать исключительно еловыми шишками.
      Однажды в другой жизни, когда телевизионный приемник не вызывал у меня приступов тошноты, я наткнулся на популярную передачу о животных. И мне запомнилась такая поучительная картинка из жизни зверей и людей. Джунгли, на каком-то баобабе в лианах прячется двуногая тварь с допотопным, кремневым ружьем. И появляется из зарослей великолепная, яркая тигровая кошка, молодая, беспечная и глупая. Она не замечает подлой гориллы с громом в руках — плюхается в траву, переворачивается, умывается, этакое чудное явление живой природы. Но образине на лианах нужна шкура. А, как известно, сдирать шкуру рекомендуется с мертвых. Мертвые сраму не имут.
      К чему это я? К тому, что «тигр» всегда должен помнить о существовании двуногих тварей, готовых при удобном случае содрать с него шкуру. Иногда живьем.
      И поэтому я действовал предельно осторожно. Лишний свинец в организме вреден для здоровья.
      Однако, кажется, ничего не изменилось в высоких сферах пещерных шхер. Была лишь мелкая суета по причине безвременной кончины неудачника Поздняковича.
      Все-таки меня удивляла некая беспечность противника. Его уверенность, граничащая с преступной халатностью. В чем тут дело? Странно и подозрительно. К сожалению, времени на решение этой задачки уже не оставалось.
      …Хозяин химплазмкомбината был занят — матерился по телефону, как красный директор:
      — Я говорю: еп' твою мать, ореховый! Что значит нет! Должен быть! Жестом руки пригласил сесть. — Да хоть откуда! Из Москвы, из пизды! Все, я сказал! У меня люди! — Бросил трубку. — Бардак! Даже здесь.
      — Что такое? — поинтересовался я. — Какие проблемы?
      — Гроб нужен. Хороший, удобный, из ореха. — Закачался в кресле. Плохо мы относимся к покойникам, без уважения.
      — К живым ещё хуже, — вздохнул я.
      — А что такое? Надеюсь, вам, братцы, гробы не нужны. Пока, — пошутил. Как бы. — Для полного счастья.
      Я улыбнулся и сказал, что нам нужно. Для счастья. И слова свои подтвердил — «Стечкиным». К моему удивлению, реакция собеседника была неадекватна ситуации. Он расхохотался:
      — Ха-ха! Казачки засланные? Ну и дураки вы, ребята!
      — Я его сейчас хрустну! — первым не выдержал Нодари. — Через колено!
      — А я тебя, ха-ха, — укатывался директор. Мне показалось, что он спятил. Или я чего-то не понимал? — Эх, Гунченко-Гунченко, или как тебя там? Прорвались сюда хорошо, да звоночек контрольный не пустили в столицу. Зря, господа! На кого наехали, мудачье! — Покачал головой. — Но уважаю. За бесстрашие! И наглость! Резкие-резкие вы, хлопцы, но, увы!.. — Хлопнул в ладоши, как фокусник. Из потайных ниш выпали спецбойцы-автоматчики, похожие на монстров из кошмарного сна.
      Кажется, мы влипли. Я и Котэ-Кото (буду только так называть своего боевого товарища. До последнего, смертного часа, который близок.) Влипли по самые уши. В ртутное дерьмо.
      Этого следовало ожидать. Коли парадом командовал генерал Матешко. Мудаки мы, но ещё более он, не способный просчитать партию на несколько ходов вперед. А что ему пешки? Можно ими и пожертвовать. Во имя общей победы. Победы? Вызверился я на далекого друга от собственного бессилия. Во всем виноват я. И только я. Лох от рождения. Ведь чувствовал опасность, испытывая недоумение от той легкости, с которой мы проникли на ультрасекретный объект. Нас сюда просто допустили. И все показали. Для повышения общеобразовательного уровня. Чтобы затем пинками и прикладами загнать в скалистый мешок с бронированной дверью. Что радовало. Я имею в виду, что ножи гильотины только зависли у самых наших нежных шейных позвонков. Значит, мы ещё были нужны обществу. Живыми. Зачем? Чтобы узнать, кто мы и откуда? Следовательно, будут бить. Больно.
      Я предупредил Котэ, что его ждут трудные времена и чтобы он молчал изо всех сил. Мой друг отвечал, что здоровье прежде всего и он признается в самом страшном своем грехе: однажды в восьмом классе соблазнил учительницу химии. На горелках и колбах. Во время опыта с серной кислотой.
      Словом, с шутками и прибаутками мы обсудили наше веселенькое положение. Шкурой я чувствовал, как взведены курки плазменной пушки. Да, от её перламутрового плевка нет спасения. Это есть факт. Печальный. Для нас с Кото. Мы превратимся в ничто.
      И никто не узнает, где могилка моя. И Котэ тоже. Обидно уйти в вечность, не наследив как следует на планете.
      Да, положение наше было всем на зависть. Находясь в каменном мешке, мы были в полной безопасности от, например, атомных взрывов, тропических смерчей и шаровых молний. Правда, хотелось большего — человеческого общения. С теми, кто отвечал за спусковой механизм гильотины. Чтобы поговорить по душам. Напоследок. В таких душещипательных беседах всегда появляется шанс избежать печальной участи лишиться органа, предназначенного для приема пищи. Это я про голову. Свою. Во всяком случае, мыслительных процессов в ней что-то не наблюдалось давно. Иначе бы я вместе с ней находился в другом месте, более комфортабельном.
      Снова у нас с Котэ был трудный выбор: или ждать, или прогрызать в мраморной породе туннель на свободу. Ждать — хуже некуда, поэтому мы решили грызть. Работа закипела — за четверть часа мы выцарапали четыре кварцевые крупинки из стены. Лет так через сто мы сей труд завершили бы, да нам помешали.
      Почетный караул взял на плечо, и мы были вынуждены следовать туда, где нас ждали. Столичные гости. Спецбойцы же выполняли задание халатно — тыкали дуло автоматов под ребра и следили за каждым движением и пуком, подлецы. Чувствовались выучка и отцовская рука папы Колобка. С такой тщательной опекой перспективы у нас с Кото были самые радужные, это правда.
      Наше появление в уже порядком осточертевшем мне кабинете господина Колесника не осталось незамеченным. Даже наоборот. Все взоры устремились в сторону скромных героев. Наступила мертвая тишина. По многим причинам. Во-первых, все происходящее напоминало спектакль провинциальной труппы; во-вторых, некоторые актеры были друг другу знакомы, но не знали мизансцены и режиссерской сверхзадачи; и, в-третьих, кто-то на подмостках жизни был лишним. Если все это перевести на банальный, бытовой язык, то первым, кого я имел честь увидеть за директорским столом, был… Бревново. Да-да, тот самый. Бывший генерал мусорских подразделений. Бывший зек. А ныне представитель коммерческой империи «Форпост-банка». Что и говорить, приятная во всех отношениях встреча двух мужиков, юрсы которых лет пяток были рядышком. Юрсы, напомню, — это нары в бараке. Было отчего растеряться. Нам, двум вечным зекам. Режиссер спектакля все предугадал да и свел в свете прожекторов кровных братьев.
      Не люблю я вспоминать прошлое, но необходимо, чтобы понять последующее развитие событий. Однажды бедовый фуфлыжник решил вернуть долг и — глухой ночкой придушил моего соседа. Придушил бы. Я был разбужен в неурочный час. После трудового дня. Сопением подленького мясника. И поэтому очень рассердился. Что-что, а будить среди ночи, занимаясь дешевым душегубством? Это уже было слишком. Через несколько секунд окровавленный штеп уползал из жизни. А бывший генерал, отдышавшись, буркнул: спасибо. На что я ответил: пожалуйста. И мы продолжали жить. Каждый в своем сне.
      И вот неожиданная встреча наяву. В условиях, приближенных к боевым. За столом находились ещё двое: сам хозяин горы Ртутной и второй столичный гость, похожий на педераста с крашеными баками.
      За нашими с Котэ спинами держали пост два бойца с пистолетами-пулеметами «Беретта» итальянского производства. Эти пукалки очень удобны в условиях ближнего боя. Они обеспечивают стрелку быструю засечку цели и очень высокую вероятность её поражения.
      Так что интуиция мне подсказывала, что роковая развязка близка. Где Уильям наш Шекспир или Федор свет Михайлович? Где лауреаты современной литературной премии имени Букера-энд-золупера? Чтобы высоким штилем осветить трагический финал. Увы, великие были далече. Надежда оставалась только на самого себя, краснобая.
      Пока я готовился к самому худшему, господин Колесник с радостью изложил суть проблемы. Она заключалась в том, что «казачки», от наглости которых берет оторопь, вторглись на секретную территорию объекта, и все бы им сошло с рук, да вышла промашка — о контрольном звоночке знал лишь настоящий Гунченко. Отсюда естественные вопросы: где он? Кто мы такие? И чем интересуемся?
      Вопросов было много. Я не люблю, когда вопросы задают нервным, повышенным тоном и когда в ребра упираются автоматные стволы. Они отвлекают, стволы.
      — Где Гунченко? — повторил вопрос хозяин Ртутной горы; наверное, его в детстве уронили с самолета.
      — Я, — ответил я.
      — Что?
      — Я — Гунченко.
      — Что-о-о?!
      — Он может подтвердить, — кивнул на своего товарища.
      — Да, Гунченко, — крякнул тот. — Вылитый. Весь в папу. И маму. Бля' бу!
      — Да они из нас идиотов, еп'род! — рявкнул господин Колесник. — Кто такие? Я из вас!.. — И захлебнулся от возмущения.
      Я понял, что время шутить прошло и надо отвечать на поставленные вопросы. Я хотел признаться, что мы являемся сотрудниками ЦРУ, да не успел. Молчаливый и угрюмый генерал-зек ударил ладонью по столу и поинтересовался, с каким оружием явились «казачки» сюда, в эту гористую местность. Господин Колесник зазвенел ключиками, открывая маленький, уютный сейф. Вытащил из его бронированного нутра моего «Стечкина». Бревново с брезгливостью принял шпалер. Проверил обойму. Затем грузно поднялся… Никто из присутствующих не понимал его намерений. Даже я. Хотя крашеный подлипала взвизгнул вполне определенно:
      — Отшмали яйца! — Не уточняя, кстати, кому именно. Не был ли он мазохистом или там эксгибиционистом?
      Между тем «братишка» тяжелой поступью командора приближался к нам. Пистолет (мой) в его руках был весомым аргументом в успешном продолжении душевной беседы. Наши взгляды встретились, как два товарняка, груженные зековским лесом, на перегоне станции Зима. Бой колес на стыках — боль сердец…
      — Ну-с, чувырло, — проговорил бывший мужик, тыкая монокль ствола в лоб Котэ. — Считаю до трех! Раз! Два!..
      Три! Выстрелы прогремели, как гром, прошу прощения, среди ясного неба. Но только не для меня. Четыре! Я уже рвал «Беретты» из рук потемненных неожиданными пулями спецбойцов. Пять! Пистолет-пулемет — Кото, стоящему памятником. Шесть! Съем предохранителя. Семь! Палец на спусковом крючке. Восемь! Две цели, обмершие навсегда. Девять! Пуск — девятимиллиметровые, надежные патроны «Парабеллум» прошили телесную плоть врагов. Десять! К сейфу — документы прежде всего. Одиннадцать! Кровный брат бросает мне «Стечкина» и показывает, чтобы я ему прострелил предплечье! Двенадцать! Я это делаю. Тринадцать! Я выталкиваю из кабинета Котэ-памятник и, вспоминая мать-перемать, требую от него более активных действий.
      — Ё-мое! — перекрестился оживающий памятник Дружбе народов. — Вот это еп' феерия!
      — Работать, дурак! — заорал я.
      И вовремя: впереди труднодоступными мишенями замелькали монстры во плоти. Единственным нашим преимуществом перед ними были внезапность и натиск. И плотный огонь на поражение.
      Я и Котэ родились в бронежилетах. Мы успели вырваться из мраморного капкана горы Ртутной. Спецохрана не была готова к внутреннему бою и отступала с беспорядочной пальбой. Отбив ещё одну «Беретту», я работал с двух рук. Кото держал тыл, помогая себе дикими воплями. Казалось, что именно от этих воплей разбегаются наши враги, солдаты удачи.
      В яростном движении мы раскромсали КПП — ничего нет страшнее пятой колонны. И вышли на тактический простор мирного послеполуденного поселка.
      К счастью, ученый люд то ли был занят научными проблемами, то ли отдыхал и отсутствовал как таковой на местности. Декоративные вышки безмолвствовали, и мы без проблем, победно отступили к бетонному пятачку, где сидела механическая стрекоза. Это был легкий, прогулочный вертолет. На четыре места. Видимо, на нем прибыла уважаемая столичная комиссия.
      Навигатор беспечно дремал в кабинке, пронизанной теплыми лучами; нежился, будто в цветочной пыльце. Я прервал прием полезных для организма солнечных ванн. И райское наслаждение.
      — А? Что? Чего? — встрепенулся молоденький пилот. — Вы кто?
      Мы, выразительно бряцая оружием, ответили сразу на все его вопросы. На языке трудящихся масс. И были поняты с полуслова — махолет задребезжал, как трамвай на повороте. Затем мы закачались, точно в люльке «Чертова колеса» в ЦПКиО. И солнце качнулось, и небо, и родная планета… На удивление, все пока было хорошо. Подозрительно хорошо. Нас даже не преследовали. И это обстоятельство мешало мне радоваться; радовался за двоих Котэ-Кото:
      — Ха-ха! Летим! Летим! Леха! В смысле, Саня! Мы их сделали! Зачуханили!..
      — А разрешение на полет?.. — Слабый голос пилота терялся в шуме мотора и воплях восторженного пассажира.
      — Какое разрешение, командир! — продолжал орать Котэ. — Жми на газ!..
      — Так это…
      Вертолетчик недоговорил — излучина гористой речушки бликнула невероятно ослепительным светом. И гигантский электрический разряд пробил летучую машину. И нас в ней. Мне показалось, что я засветился, как лампочка Ильича в глухой российской глубинке.
      Вертолет сбился с воздушного потока — мотор зачах; и мы закружились, как фанера на порывистом ветру.
      — Еп' твою мать, командир! Что это такое? — завопил благим матом не сдержанный в чувствах Котэ.
      — Так это… поле защитное!.. Я ж говорю!..
      И снова резкий, зигзагообразный разряд пронзил наш несчастный махолет. И нас в нем. Чувствовалась крепкая рука руководителя охранного производства. Марков, я про него забыл. А он про меня нет. И теперь тискал рубильник электронной системы защиты туда-сюда, туда-сюда, гнида пещерно-ртутная.
      Между тем вертолет успешно разваливался, как союз нерушимый республик свободных. Впрочем, нам ещё везло. Распад происходил над бурно кипящей речушкой. Не Волга-матушка, но тоже водная гладь. И у нас был шанс.
      Я цапнул за руку Кото, ором утверждающего, что он не летает и не плавает, и вывалился с ним в прозрачную и свободную синеву небес.
      Я сразу понял, что человек — не птица. Двадцатипятиметровую высоту мы с Котэ-Кото просвистели со скоростью мешка с удобрением, сваленного с борта сельхозного аэроплана — опрыскивателя полей, лугов и рек.
      Водная стихия приняла нас жестко, будто мы сели на жесть. Потом провалились в странное, водное небытие — светлое, немое и прохладное. Удобный путь для ухода в мир иной. Из грязного, шумного, мерзкого мира суши.
      К сожалению, у нас с Котэ оставались на земной тверди кое-какие дела. Делишки. Пришлось пробиваться через Н2О к спасительному солнечному кругу. На поверхности нас ожидали буруны, пороги и проблемы — нас кружило, как щепки в талой воде. Одно радовало, что кипящий поток утаскивает нас от горы Ртутной со сторожевыми вышками, между которыми, должно быть, пульсировала плазменная лента смерти. Еще я успел заметить горящие обломки механической стрекозы на скалистом склоне. Надеюсь, навигатору удалось избежать печальной участи. Как и нам. Тут я обратил внимание на своего боевого друга. Он почему-то больше не вопил, а был безучастен к своей судьбе. Вероятно, по причине полуутопленного состояния?
      Да, необходимо было выбираться на брег местного Терека. Это оказалось делом архисложным. Только с третьей попытки мы прибились к валунам. С трудом затащил я Котэ на камни. Осмотрел его. И понял, что легкая наша прогулка по чужому краю закончилась. Начинался путь домой. А он, как известно, самый трудный.
      Наверное, в прошлой жизни я был лошадью. Мерином. А мой друг Кото жокеем. Почему я так считаю? Причина проста: Котэ больно хлопнулся о реку и отбил, естественно, все свои нижние конечности. Вот что значит жить в свое удовольствие: пить, курить и не следить за своим телом. К счастью, переломов не наблюдалось, но передвигаться мог только я. На своих двоих. И поэтому пришлось мне вспомнить детство и веселые игры. Кото сразу принял условия игры — забрался на мою холку и принялся понукать. Чтобы я бодрее скакал через таежный валежник. В западном направлении. Где угадывалась цивилизация.
      С высоты птичьего полета тайга куда привлекательнее, чем когда ты букашкой проползаешь в её дебрях, где не ступала нога человека и лапа зверя. Единственное, что меня поддерживало в движении по неизведанному краю, так это мощное кислородно-энергетическое поле, исходящее от деревьев. Что может быть прекраснее свободы? И если умирать, то стоя. Как это делают деревья.
      Правда, скоро лошадка притомилась. Я, свалив живой груз на теплой полянке, упал у своей сосны. Предвечернее солнце казалось искусственным, парафиновым.
      — Да, — задумчиво промычал Котэ. — Если бы девка знала, трусы бы не снимала.
      — Расслабься и получай удовольствие, — посоветовал я. — Когда ещё выпадет такая зеленая конференция, — и показал рукой окрест. — Красота!..
      — Вот бы ещё из этой красоты!.. — вздохнул Кото. — Как мы сюда вмазались? Не, больше я в такие игры и полеты… И я ещё живу, вах!
      Пока мой товарищ переживал по поводу прошлых приключений, я извлек из-под рубахи документы, добытые из директорского сейфа-шнифера. В мокрых, слипшихся страницах обнаружил несколько дискет. Уложив их для просушки на пенечек, я попытался узнать тайну горы Ртутной. Бумага расползалась в руках, но кое-какие крупицы правды я обнаружил.
      Существовал сверхсекретный Договор о поставках КР-2020 в одну из стран Ближнего Востока. Для создания оборонительного рубежа от, цитирую, «империалистического вторжения на святые земли Аллаха». Кураторами от правительства РФ были два государственных человечка под кодовыми буквами К. и Л. Посредниками сделки — «Форпост-Банк» и скандинавская фирма с аббревиатурой «ЛЛД» и ещё какое-то неудобоваримое название, типа: Трейшн-корпорейшн-хрейшн-нейшн-сейшн-фейшн-фак' ю.
      Ну-ну, покачал я головой, комкая в мячик размокшую вконец бумагу, хорошо устроились, господа-чиновники от буквы «А» до «Я». Все хапать — вот ваш девиз. И продавать. Оптом и в розницу. Ну-ну, хапайте-хапайте ртом и жопой. Все равно или подавитесь, или стухнете от запора. Или я вас пристрелю, когда в том будет нужна народных масс.
      Я отшвырнул бумажный мячик, и он заскакал по полянке, вызывая странные ассоциации у Котэ:
      — Эх, тут зайцы есть?.. Или барашки?
      Я поднял голову к небу. В небе появился неприятный, опасный звук, тревожащий душу.
      — Боюсь, родной, здесь одни волки.
      — Волки? Где? — не понял Кото.
      — А-а-а, летят…
      — Ёть, к нам, что ли?
      — А к кому еще, дорогой? — удивился я.
      Да, господин Марков не оставил оригинальной мысли намотать наши кишки на вертолетные ножи. Я-то надеялся, что мы успеем покинуть смертельную зону. Увы, вероятно, я плох в роли скакового рысака.
      Что же делать? Мы плюхнулись под сосновые лапы и принялись вести наблюдение за летательным аппаратом. Это была серьезная машина — военный МИ-24 с пушками для поражения танковых целей. Против МИ у нас был «Стечкин». («Беретты» остались ржаветь на речном дне.) Так что силы наши были в принципе равны: лучше твердо лежать на земле, чем болтаться в воздушной проруби.
      Что меня смущало, так это целенаправленность движения дребезжавшего монстра. Он кругами ходил в районе нашего обитания, сужая радиус полета. Было такое впечатление, что какие-то ультрафиолетовые лучи пронизывают таежную защиту и указывают преследователям живые организмы, похожие на человеческие. Видимо, так оно и было. Потому что вертолет, взмыв на удобную высоту, выпустил из брюха отряд бойцов из десяти человек. И через несколько секунд над тайгой зацвели парашютные купола. Зрелище было приятным для глаза. Я хотел полюбоваться, да Котэ заныл — хочу, мол, кататься. Пришлось ублажать бурдючного друга. Взвалив его на холку, я ходко потрусил по мягкому прелому настилу. Куда? Этого не знал никто. Даже я. Прихватив, между прочим, с пенечка дискеты — самое страшное оружие современности. Особенно для нашей родной, вороватой пятой колонны.
      «Тигр» (я) вышел на охоту. Старый же, облезлый, битый сородич мой (Котэ) остался в удобной берлоге косолапого. Правда, вонь там была!.. Мой друг заартачился было, мол, он только французские запахи уважает, однако я затолкал его в медвежье логово, предупредив, что лучше час в безопасном для здоровья говне, чем всю оставшуюся жизнь под искусственным венком. На могиле.
      Чтобы подбодрить товарища, я отдал «Стечкина». И дискеты. Котэ шумно вздохнул, взглянул больными глазами, попросил:
      — Саня, ты возвращайся, пожалуйства.
      — Вернусь, — пообещал я. — Живым или мертвым.
      — Лучше живым, кацо.
      — Постараюсь, кацо.
      Таким образом, руки мои были полностью свободны — и «тигр» отправился на охоту.
      Как позже выяснилось, тигроловы были экипированы, как пришельцы из космоса. Помимо убойного оружия они пользовались системой, как я и предполагал, поиска тепловых организмов. Что-то из области фантастики. И поэтому уверенно двигались в правильном направлении.
      Я понял, что спасение «тигра» (и «медведя») в одном. В непредсказуемом прыжке. «Тигра», разумеется.
      Наверное, мне повезло. Первый тигролов был беспечен, как влюбленный на аллее парка. Он игнорировал сигнал о присутствии живого тела на высоте шести метров, решив, что это, очевидно, белочка собирает орешки. Остановившись у моего дерева, засобирался облегчиться. Чем оскорбил меня до глубины души. Удар «лапы» перебил шейные позвонки несчастного, который так и не успел доставить себе маленькую радость.
      Осмотрев жертву собственной беспечности, я обнаружил пистолет-пулемет «Бизон», удобный именно в таких полевых условиях своей легкостью и компактностью, набор ножей «Бобер-1» и электронную игрушку со светлячками на маленьком экране. Светлячки изумрудного цвета плавали на экране в количестве девяти штук. Алые же бусинки, видимо, означали иные живые объекты, как то: зайчиков, белочек, лисичек, волков и медведей. Мой «косолапый» друг пока, кажется, не просматривался.
      И говорить не стоит, что я решил воспользоваться этими трофеями. Изучив игрушку, я начал работу по очистке своей территории. Думаю, нет необходимости подробно останавливаться на приемах и методах умерщвления моих противников. Скажу лишь одно: я старался действовать тихо и бесшумно. «Тигровая» выучка помогла мне «разодрать» троих тигроловов. Еще трое солдат удачи были забиты ножами. И только тогда начались треск и паника.
      Господин Марков и ещё двое бойцов запаниковали, обнаружив затухающие изумрудные светлячки на своих индивидуальных системах поиска. Убедившись, что это не причуды электроники, а беспощадная кровавая действительность, они подняли невероятную пальбу во все части света. Почему? Из четырех изумрудиков на экране один был фальшивым. Сие было установлено простым арифметическим сложением и вычитанием. Хамелеоном, перекрасившимся в цвет чужой команды, был, конечно, я. И этот факт взбесил моих неприятелей. Началась тягомотная, банальная перестрелка. С применением стратегических ракетных установок. (Шутка.)
      Не знаю, чем бы дело закончилось, да на шумную перебранку «Бизонов» выбрался из берлоги… Котэ. От него несло таким чудовищным амбре, что весь автоматно-пулеметный огонь был перенесен в его сторону. Как говорится, вызвал огонь на себя. И свою голову.
      Воспользовавшись столь неожиданной и существенной поддержкой боевого товарища, я, как все герои, пошел в обход и раскромсал точечными одиночными выстрелами два слабозащищенных черепа. Бежевые мозги брызнули на древний папоротник, как геркулесовая каша. Бр-р-р!
      Главный секьюрити, господин Марков, занервничал и поднялся в полный рост, демонстрируя бесстрашие и желание сражаться в открытую. Я не доставил удовольствия пожить еще. Ему. Зачем становиться в позу? Мы — взрослые дяди и играем во взрослые игры. Все вопросы сводятся к выживанию. Или ты. Или тебя. Или ты укладываешь труп врага, или твой труп укладывают. И поэтому я обработал врага с расстояния пятидесяти метров непрерывной очередью из шестидесяти выстрелов в круг, диаметром тридцать шесть сантиметров.
      Это очень впечатляет, хотя никогда не следует пулять таким образом, за исключением «дог-энд-пони шоу» (американская идиома, обозначающая эффектное зрелище, рассчитанное на лохов, то есть малокомпетентных людишек). Я же себе позволил подобное по душевной слабости к дешевым фейерверкам. Отметил успешное окончание ударного труда. Что и говорить, жатва кровавая выдалась жаркой. Увы, такое время. Время, повторюсь, собирать трупы и складировать их.
      Считаю, что шансы наши были равны. Почти. Просто мне чуть повезло. Фарт в бойне — большое преимущество, это правда.
      А вот повезло ли моему боевому другу? По запаху медвежьего дерьма я отправился на поиски его. И обнаружил в трухе и цветках, срезанных пулями. Котэ лежал на спине с задумчивостью новорожденного дауна. Глаза его, широко распахнутые в мир, иногда мигали, что доказывало жизнедеятельность всего организма. Потом мой товарищ почмокал губами и стыдливо признался:
      — Саша, я того… обосрался. Весь.
      Я нюхнул попорченного таежного воздуха, осмотрелся и сказал, точно подводя итог всему происшедшему в этом милом, медвежьем углу:
      — Ну и хорошо. Значит, будем жить.
      Мы вернулись к реке. По двум существенным причинам. Первая — чтобы не потеряться в таежной глухомани; вторая — чтобы соблюсти гигиену тела и духа. После водных процедур путь наш был продолжен. Кото чувствовал себя прекрасно. В новых армейских галифе. И на мне. И даже затянул песенную оду на родном языке. На мое неудовольствие, что я ничего не понимаю, он зловредно пыхтел: песня помогает выживать. Людям. В экстремальных условиях. Но на понятном им языке, плевался я и требовал исполнения русских, народных. Котэ игнорировал меня, и тогда я предупредил его, что терпение мое лопается и сейчас он поползет самостоятельно, как пехотинец на танковом полигоне. Кото тотчас же прекратил ор и принялся рассказывать анекдоты. На моем родном языке. Про евреев. Что уже было смешно как факт.
      На работе умирает старый еврей. Другого старого еврея посылают подготовить его жену. Тот приходит по адресу, звонит в квартиру: «Простите, здесь живет вдова Рабиновича?» — «Простите, я не вдова!» — «Поспорим?!»
      Я. Ха-ха! Ох-хо-хо!
      Старший брат уезжает в Израиль и предупреждает младшего: «Абраша, письмо с красными чернилами пришлю, все хорошо; синие чернила — все плохо». Уехал. Через неделю младшенький Абраша получает весточку. Синими чернилами. Расстроился за брата. Да в самом конце письма приписка: «Чтоб я так жил, как здесь можно достать красные чернила».
      Я. Ха-ха! Не смешно! (Сваливая тело друга.) Привал.
      Котэ, засранец такой, удивился, какой привал, можно ещё пяток километров вдоль водной магистрали. Тогда я сказал, что мне проще пустить его в расход, чем тащить. Пяток километров. На этом наш спор закончился. Тем более нас окружали сумерки и надо было готовиться к отражению темных сил.
      Я, как меня учили, соорудил что-то наподобие шалашного блиндажа с кострищем, развел огонь. Кото, гнездясь на ельничке, морщился от боли и неудобств походной жизни. Я осмотрел его ноги — они распухли в ступнях. Я покачал головой. Мой друг, пытаясь увидеть свои поврежденные конечности, спросил:
      — Чего? Хуево?
      — Бывает хуевее, — успокоил я его, решив продолжить путь с рассветом.
      Кото виновато вздохнул и сказал, что он для меня, как в отаре старый баран, которого забыли вовремя освежевать для плова. Тут мы одновременно сглотнули голодную слюну и взглянули понимающе друг на друга. Где он, дачный шашлычок на подмосковном костерочке? Нет шашлычка, одни приятные воспоминания. И, занюхав эти воспоминания еловыми шишками, мы отправились в царство Морфея. Наступающий день тоже обещал быть трудным. Утешало лишь то, что наступал Первомай, праздник солидарности всех трудящихся и секьюрити. То есть шансы наши с Котэ повышались. На выживание. Тем более я таки собрал трупы после таежного боя и уложил их в медвежью берлогу. До лучших времен. Найти эту потайную лежку в тайге? Не знаю, не знаю. А нет трупа — нет и преступления. Следовательно, человек жив-здоров и встречает праздник в кругу семьи.
      Помню, отец любил майские праздники. Особенно День Победы. Я был мал, но по мере сил своих помогал ему готовиться к празднику. Никогда не забуду запаха ваксы, кожи и нафталина. Парадный мундир с орденами и медалями появлялся из шкафа за неделю до Дня. По наградам я изучал географию своей великой Родины: Москва, Севастополь, Сталинград, Курск. Когда мы с отцом гуляли по брусчатке Красной площади, мне казалось, что в московском небе звенят стайки металлических птах. Почему? Потому что таких, как мы с отцом, было много — тысячи и тысячи… Тысячи и тысячи… Счастливых и вечных…
      Трац-трац-тра-та-тац! Я просыпаюсь от странного, далекого звука. Металлического. Потом этот звук исчезает — то ли птахи детства пролетели, то ли стальной рассвет проклюнулся сквозь ветки, то ли Котэ прекратил грызть еловую шишку во сне.
      Странно? Что за глюки в час предрассветный? Пора, мой друг, пора. В путь-дорогу. А вдруг праздники отменили — и охота на нас продолжается?
      Кое-как разбудив Кото и взвалив его сонную тушу себе на хребет, я пошел… Пошел туда, откуда доносился, как мне показалось, знакомый звук звук победы.
      Через два часа легкой прогулки по буеракам и мелким болотцам, зловонным, как миллион тухлых яиц, мы с Котэ орали как полоумные. Нет, не от запаха тухлятины. Мы орали от запаха крепкого железа, сочного мазута, смолянистых шпал; орали от прекрасного вида рельсов, изгибающихся в туманной пелене; признаюсь, я вопил веселее, чем мой бедный друг. По причинам понятным. Как-то притомился я в роли мерина, это правда. «Тигр» и «лошадь» — почувствуйте разницу.