Лакеи в рубашках а-ля русс с алыми кушаками встречали дорогих гостей. Очень радушно, даже несмотря на наш скромный, дорожный вид. И то верно, какой ещё сумасшедший интурист с долларами залетит в такой дремучий угол? Да ещё в такую плаксивую пургу.
      Мы сели за столик и заказали ужин. Скромный. Чтобы не отвлекаться на прием пищи. В зале помимо нас имели честь присутствовать три пары, очень похожие одна на другую: она — молоденькая ласточка-проститутка, он жирный, вальяжный кот; она — щебетала, он — мурлыкал… Несколько начинающих коммерсантов в пиджаках цвета плакучей ивы заговорщически обсуждали проблемы рынка. Наш подопечный, кажется, доблестно отсутствовал. Да, хлебая щи, горячие, как угли, я скоро обратил внимание, что лакеи таранят подносы в потайную дверцу. Из коей при открытии доносился прибой быстротечного праздника. Кто может себе позволить отдельную кабинку, как в хез тресте? Верно, тот, кто нам нужен. Если мы ошибаемся, нас поправят.
      Через четверть часа из потайного помещения вывалились две лакшовки и, похихикивая да ломая каблуки, прошли в место общего пользования. Я тоже почувствовал необходимость позвенеть струей.
      И весьма результативно. Слышимость была, как в театре. Девицы пожурчали, точно весенние ручейки, закурили и принялись обсуждать животрепещущие проблемы, кому давать и сколько брать.
      — А ты, Любонька, не стесняйся, чай, пизда не казенная, — учила более опытная свою подружку c забавной фамилией Краденая. — Когда они хочут, режь по максимуму. И «капусту» вперед. Сначала зажми зелень, а уж потом член. Я те' говорю.
      — Да я так не могу, Орлиха, — мучилась честная девушка Люба. — Хотя, конечно, обидно. Я вчера отсосала у Шиша, а он мне ни шиша. Завтра, говорит. Разве так можно?
      — Е' твою мать! — заорала Орлиха. — Я что, Шиша не знаю. Да он сам бы себе сосал, как слон соску, сука такая! Жадный! Что я, Леву не знаю? Однажды чуть не откусила, блядь буду. Зажала зубами и… плати мани-мани. По сверхурочной таксе. Или гуд бай, Америка!
      — И что? — несмело поинтересовалась Краденая.
      — А куда он… — засмеялась многоопытная лярва. — У них там все, милая, все мозги, вся жизнь. Помни, ты — хозяйка, а они гости в этом еп'мире. Так что вперед и с песней!
      И они зацокали прочь. Выполнять вновь поставленные задачи.
      Я вернулся к друзьям, которые позволили себе от одиночества употребить коктейль Б-52. И теперь в их глазах метались маленькие искрящиеся американские бомбардировщики с напалмовыми фугасами на борту.
      Я сделал внушение товарищам по оружию, и мы обсудили наши дальнейшие действия. Мы решили повязать Леву на выходе из родной избушки. Будет он тепленьким, если судить по количеству тары, отправленной в потайную каморку. Телохранителей же надо нежно схозировать-похоронить в сугробах на некоторое время. А вот что делать с дамами, этими опасными пираньями? Ничего, однако беречь от них мужское богатство, предупредил я друзей.
      Через час упитанный заяц Лева уже болтался на заднем сиденье джипа, как в мерзлой проруби. Все оказалось намного проще, клиент вывалился отдохнуть душой на унитазном лепестке. Один. Потерял бдительность, это правда. Был весел и находчив, этакий обаяшка. Чувствовалось, что качается по ресторану купчишка этой жизни.
      Мы, немилосердные, выдернули его из керамического лепестка в момент наивысшего блаженства. Легкий удар по темени затемнил нового демократического буржуа. И с веселыми шутками да прибаутками мы поволокли товарища Шишинского в лес. К елям с шишками. Чтобы он малость там протрезвел. Крепкий алешка из бывших полковников Генштаба помог нам открыл дверь с укоризной, мол, вот так всегда Лева злоупотребляет, упивается, как в последний раз.
      — Ничего, батя, сейчас мы его проветрим, голубчика, — пообещали мы. Будет как попугай в холодильнике.
      — Ааа, это из анекдота, — осклабился служивый. — «Какой я попугай, похлопал руками, как крыльями, — пингвин я, еть' твою мать!»
      — Точно, отец, — сказали мы на это. — Дверь закрой, а то радикулит загуляет. По тебе. А мы сами погуляем. Для восстановления сил.
      И мы сдержали свое слово — гулять, так гулять. Елки зеленые. Брызги шампанского! И мчались по обледенелой трассе, вперед-вперед, к огням большого города, под их пусть эфемерную, но защиту.
      К обморочному рассвету мы уже знали, где находится основная штаб-квартира компании. Это удалось не так легко, как хотелось. Лева Шишинский нагадил себе в штаны, но отвечать на поставленные вопросы отказался. Наверное, он хотел умереть мучительной смертью героя. Или страх перед всемогущей Америкой застил ему разум? Не знаю. Пришлось проводить профилактическую беседу. Со «Стечкиным» в руках. Я тиснул ствол в хавло и поведал миру о нехорошем поведении Левы с девушками, которым он отказывается платить за их благородный и честный труд. Мой упрямый собеседник покрылся испариной и принялся мандражировать, как заяц под вечнозеленой елочкой. А я, следовательно, был волк? Если волк, то добрый. Даже терпеливый Кото не выдержал и шлепнул по шишинскому шнобелю. Правда, больно — фря буржуйский умылся кровавой юшкой, но отвечать все равно отказался. Панин не выдержал и уснул от такой тягомотины. Я же сдерживал себя, как мог. Известно, что выдержка у меня, как у разведчика в тылу врага. И поэтому долго терпел мужество «нового русского». Видимо, он решил, что мы очередные бандиты и вот-вот на нас обрушится карательный РУОП. Я попытался втолковать собеседнику его же ошибку. Заблуждение. Он не поверил. И зря. Раздался случайный выстрел, и пуля-дура продырявила лодыжку герою. Такое иногда случается с машинами. Ну, понятно, что начались страдания и болезненные причитания. Хорошо, что мы находились на полузаброшенном дровяном и теплом складе, где было много-много мелкой стружки. А то бы все эти вопли разбудили законопослушных граждан — зачем их нервировать, им утром на трудовую вахту. И даже после этого Лева не желал раскрывать страшную тайну. Пришлось использовать стружку в качестве присыпки… А что делать? Если под рукой нет медицинских средств для помощи пострадавшим от несчастного случая?
      От моих щадящих методов лечения мужественному махлаку сделалось дурно, как христианскому проповеднику в устье Амазонки от любви к его аппетитному телу аборигенов местного племени.
      Да-да, каюсь, я жесток и немилосерден. Но нет у меня времени на душеспасительные беседы. Слишком высоки ставки — я могу потерять того, с кем ещё не знаком. Однако кто живет и собирается в самое ближайшее время пробиться в этот жестокий, яростный и шумный мир. И если я не способен его защитить сейчас, о чем можно тогда говорить. В будущем.
      И ближе к печальному рассвету мой собеседник наконец понял, что проще ответить на вопросы, чем преждевременно убраться. Вместо того чтобы радоваться жизни. Во всех её чудных и прекрасных проявлениях.
      Словом, я ещё раз убедился, что с любым человеком можно договориться. По-хорошему. При условии, разумеется, ежели он душевно к тебе расположен. И все будет тики-так. Никаких проблем.
      День прошел в хлопотах. Больше всех повезло Котэ, он остался дежурить у поврежденного тела господина Шишинского. Мы с Паниным завезли им колбасы, хлеба и безалкогольных напитков и в полдень уже находились в дачно-заповедной местности, что в южных широтах столичной области. Там обнаружили обновленную каменную усадьбу семнадцатого века. Она была окружена декоративным забором, но пространство простреливалось телекамерами. По утверждениям Левы, в охране здания участвуют человек десять-двенадцать. Морские пехотинцы USA. (Шутка.)
      В самой усадьбе находится сложный лечебно-исследовательский комплекс по подготовке товара на экспорт. Обслуживают его самые опытные врачи-специалисты. И некоторые, кажется, именно из Нового света.
      Информация о беременных, обращающихся в свои районные или специализированные поликлиники, тут же поступает на компьютерный пульт управления. После обработки всех данных начинают действовать агенты. Их благородная задача — убедить молоденькую жительницу РФ сделать хороший и выгодный бизнес. Затем формируется мобильная группа, заключается взаимовыгодный контракт — и в Америку. Там девушки находятся под постоянным медицинским контролем, занимаясь легкими учебными программами по делопроизводству, бухгалтерии, домоводству и проч. Когда наступает время «Ч», то роды происходят в самом гарантированном месте мира. В смысле их успеха. После рождения ребенка мать проходит реабилитационный курс и через неделю с десятью кусками зеленой массы отправляется на родину. Естественно, без дитя. Но с добрым кусом.
      Система продумана до мелочей, контракты идеальны, ни один суд под этой луной не сможет найти доказательств нарушения прав матери и ребенка.
      Руководил «приусадебным хозяйством» некто Файнер Марк Абрамович, в прошлом гинеколог, а ныне представитель компании. На российской земельке.
      Мы провели необходимые оперативные мероприятия для ночного штурма и отправились в Коровино. Отдохнуть и пополнить боезапас.
      Были встречены радостным собачьим клубком. Даже барон Тузенбах выбросил мокрый шершавый обмылок для дружеского приветствия. Дед Емеля обжился в дому, признавшись, что переехал сюда на правах хозяина. Во всяком случае, так он себя чувствует.
      — И хорошо, Емельич, — сказал я на это. — Будешь нянькой.
      — Да неужто? — обрадовался старик. — Давно пора наследить… Да, я вон скоко… своих поганцев… Господи, прости мя, грешного… на ноги… По такому случаю… того?
      — Нет, Емельич, — сказали мы. — Рано. Америка напала на Расею. Будем отражать нападение. Трезвыми, — и в подтверждение своих слов выбрали из лежки практически весь оружейный арсенал. Кроме мортиры 1812 года. — Дед Емеля, тайну хранить умеешь? — спросили мы. Так, на всякий случай.
      — А? Чего? А как же? — охренел дедок до конца дней своих. — Так я это… я — Зорги, ей-ей. — Взялся за голову. — Едрить её, Америку, мать, неужто взаправду полезли империалисты.
      — Пока тихой сапой, — проверял я АКМ. — Ты не волнуйся. Отразим нападение. И даже более того.
      — Ага-ага, сынки, — растерянно захихикал старик. — И более того… А чего того-то?
      — Емельич, отдыхай, — посочувствовал я ему. И вытащил из закромов родины «мерзавчик». — И помолись за нас.
      — Так я ж не умею, сынки.
      — Как умеешь.
      На том и порешили. Затем сели перекусить. Всем коллективом — и люди, и звери. Тушенкой, удобной для употребления как одним, так и другим. Понятно, что Емельич, хлопнув стакан ханки, просветлел, как родник:
      — Хлопчики, вы себя того… берегите… А того… помру я без вас…
      — Дед Емеля, победа будет за нами… — Обвешивались железом, как новогодние елочки игрушками, готовя себя к ближнему бою.
      Дедок глянул на нас и восхищенно пробухтел:
      — Цацы!.. Какие там, к ихней е' матери, Рембы… Вдуйте, сынки, империализьму… Чтоб летели и пердели… Етить их!..
      Что и говорить, голос народа воодушевлял. И мы отправились в путь, как только из реки Коровки поднялись сумерки, точно неисчислимые империалистические рати.
      Через час мы уже навещали хворого Леву Шишинского. И обожравшегося докторской, кстати, колбасой Кото. Они нам были нужны: Котэ в качестве специалиста-подрывника, а господин бизнесмен в качестве ключика. От усадьбы.
      Правда, Лев для видимости было заартачился, мол, он не ходок без приглашения. Пришлось прострелить ему очередную лодыжку.
      Это я так шучу. Нервничаю потому что. Хотя вынужден был предупредить строптивца о последствиях его взбрыков. Он согласился, что был неправ и полностью осознает свои ошибки. Вплоть до того, что готов пристрелить Файнера, поца по природе своей, заставляющего заниматься распылением отечественного генофонда по миру.
      — Э нет, — сказал я на это. — Он-то нам нужен живее всех живых. — И предупредил боевые единицы: — Будем работать нежно, но эффективно.
      — Не понял, — сказал Кото. — Как работать?
      Я покрутил под его носопыркой увесистым кулаком: нежно, мой друг Котэ, нежно, как с любимой в койке.
      — Ну так бы сразу и сказал, — резонно заметил мой друг.
      План операции «Дитя» был разработан по всем законам антитеррористической деятельности. Главное — внезапность, натиск и тишина. По возможности.
      В 23.00 мы начали действовать. Поначалу заминировали пластиковой взрывчаткой все транспортные средства. Зачем? А так, на всякий случай. Как это нам удалось, если все пространство, напомню, простреливалось телекамерами? Дело в том, что наши отечественные самородки после бутылки родной изобрели заморочку, способную блокировать всю систему наблюдения. Минуток на пять. То есть картинка с видом на лужайку повторялась как бы в прошлом времени. Минуток пять. А за такое время можно унести Б-52 вместе с экипажем. Так что, проведя предварительную подготовку к вторжению, мы приступили к исполнению давней мечты познакомиться поближе с экс-гинекологом Файнером, популярной жопой в медицинской (и не только) зоне.
      Господин Шишинский открывал вечер знакомств: мы его поставили у парадной двери, как доброжелательный манекен, и он эту роль исполнил, как Сара Бернар роль Гамлета.
      Во всяком случае, железобетонная дверь приоткрылась для позднего гостя. Гостеприимный лучик света манил… Мы не могли отказаться от такого любезного приглашения. Невежливо отказываться. Можно прослыть невоспитанным гордецом. А гордость у нас, как известно, не в почете. И поэтому заглянули на огонек. Правда, ног не вытирали, было, признаться, не до этих штиблетных церемоний. Мои друзья были заняты удушением двух молоденьких секьюрити. Шейки у них оказались то-о-оненькими, очень удобными для этих воспитательных целей.
      Я же скакал по мраморной лестнице горным козлом. Третий секьюрити за столиком был нетороплив, как зять у тещи на блинах, он так ничего и не понял, счастливчик, — легированный тесак впился в приоткрытый рот. Куда он собирался заслать кусок сандвича. Как говорится, не ешь на рабочем месте, это вредно для здоровья. Четвертый, позевывая, вышел, видимо, на оздоровительную прогулку перед сном. И получил заряд бодрости в область паха, а затем по вые. Удобным прикладом АКМ. Я уже хотел было порадоваться за успех операции, но тишина внизу лопнула яростными звуками — заработали КЕДР Кото и «Клин» Панина. Значит, враг наступает. На эти веселые звуки в коридор выпрыгнули двое мясников-убийц, если судить по их зверским оскалам. Пришлось и мне пошуметь во славу отечественного боевого оружия. Возникает естественное сомнение: да это ж какая-то легкомысленная брехня, а не война двух держав. Почему мы шагаем по трупам, как по опавшей листве в осеннем ЦПКиО?
      Отвечаю для тех, кого многократно роняли в детстве на ступеньки родного дома. Не мы такие великолепные и боеспособные Рембо — это они все потенциальные жертвы своего непрофессионализма. Вероятно, каждый из них демонстрировал приемы рукопашного боя только в койках марушек. Повышать политическую и боевую подготовку, товарищи жмурики, необходимо совсем в другом месте. И в этом заключалась их существенная ошибка. Никто не виноват. Кроме них самих. И хватит об этом.
      Потом в одной из комнат я обнаружил растрепанную крупногабаритную матрону, видимо, отвечающую за культпросветмассовую работу среди воспитанниц. Увидев меня, она набросила на себя одеяло и завопила истошно:
      — Насилую-ю-ют!
      — Мадам, — поклонился на это я. — Был бы рад, да долг превыше всего. Будьте добры, где покои господина Файнера?
      Разумеется, моя речь была более экспрессивна, но за суть отвечаю. Что-что, а с дамами я обращаться умею, это факт моей биографии. И через минуту уже находился в кабинете, похожем на покои Юлия Цезаря. Если я верно представляю древнеримскую роскошь. Особенно впечатляла огромная люстра, плавающая под потолком в хрустальных огнях. Возле открытого сейфа мылился отекший от переживаний и геца гражданин.
      — Здорово, хряк, — рявкнул я. — ОБХСС! Все документы на стол.
      — ОБХЗЗ? Какая ОБХЗЗа? — изумился Файнер, ломая язык. — Я есть подданный Юнайтед Стейтс оф Америка, вы не имееть права…
      — Власть переменилась, гражданин Файнер, — отвечал я. — Так что учи родной язык заново, козел!
      — Я выражаю протест против…
      Чего не люблю я, так это яркого света и мудаков под ним; они кажутся ещё омерзительнее, как жижа в выгребной яме. Может быть, поэтому я позволил себе некую вольность — автоматные очереди принялись гулять по хрустальном облаку… и хрустальный град обрушился на протестующего жоржика.
      Когда я выгреб тело из-под обломков былого имущества, то господин Файнер проникся ко мне отцовской добротой. Всегда надо приходить человеку на помощь. В трудную для него минуту. И он ответит тем же. Быть может.
      Тут ещё явились мелко простреленные, но радостно возбужденные ближним боем мои друзья, сообщившие, что они зачистили территорию. А те, кому повезло увернуться от шальных свинцовых пчелок, в основном это медицинский персонал, отдыхают в подвальной лаборатории, где есть все для здорового и продолжительного образа жизни. Непрезентабельный вид моих товарищей и последние новости из их уст привели господина Файнера в трепетный ужас. Он окончательно убедился, что власть переменилась и лучше для здоровья с этой властью сотрудничать. То есть если страны хотят найти общий язык, они его находят. Даже в таких экстремальных условиях.
      Я вкратце изложил суть проблемы, и, что интересно, меня сразу поняли. Без каких-либо вопросов. Тут же по космической связи был обнаружен материк, зря, по-моему, открытый Х.Колумбом. Начались напряженные переговоры. Там, в USA, решили, что тут, в СССР (б), мы собираем клубнику на февральских грядках. Пришлось переубеждать — весь автопарк был отправлен на небеса для уборки звездного мусора. Ясный гром среди глухой российской ночи, вероятно, достиг ушей мистера Дж. Джеффера. Он вытащил из них бананы, и мы пришли к компромиссному решению: через двенадцать часов приедут представители компании, чтобы на месте убедиться в правдивости моих слов. И подсчитать убытки. Я опускаю некоторые несдержанные высказывания в адрес Соединенных Штатов и отдельных их чванливых поданных, чтобы piece был во всем piece, а не наоборот. Скажу лишь одно: дерьма хватает по обе стороны океана, увы.
      Что же потом? Я прошелся по местам военных действий — будто смерч провьюжил по прелестному уголку Канзас-Сити. И это не считая тлеющих в ночи автотранспортных остовов. Умеем работать, если очень надо.
      Затем из подвала были выпущены эскулапы, опечаленные такими бурными событиями. Они уж думали кушать зеленую лужайку из импортных шойлов, то бишь денег, до бескрайности, ан нет, явились три крези-вредителя и устроили вселенский треск, порушив все радужные и перспективные планы на будущее. Чтобы отвлечь короедов в белых халатах, я убедительно попросил их заняться уборкой помещения от покойников, которые уже не представляли для жизни никакого интереса и могли лишь протухнуть, как плоды манго. Моя просьба нашла понимание в массах. Что-что, а наши люди ещё не разучились доброте и отзывчивости. Несмотря на преследующий их оскал капитализма.
      Потом, выражаясь бесхитростно, наступили часы ожидания. Не люблю ждать. А что делать, когда представители компании, кажется, решили притащиться к нашим студеным берегам на белом пароходе? Шучу-шучу. Хотя, как выяснилось позже, я оказался прав. Почти.
      Потому что в час назначенный из лесочка выплыл белый пароход. Правда, на колесах. И знакомый мне до боли. Своим знаком-бумерангом на багажнике. Проклятие! Подумалось, что я заснул. Нет, это был не сон. Это была жизнь, полная абсурда, парадоксов, стечения обстоятельств, нелепостей и проч.
      Чему удивляться? И я не удивлялся. Даже когда из автомобильной каюты выбрался генерал Матешко в пыжиковой, еть, шапке, а за ним — Ася. В русских, блядь, соболях. А за ними — ещё несколько американизированных жохов. С голливудскими улыбками.
      Чему тут удивляться? Я нашел Дж. Джеффера, он нашел хакера, тот нашел генерала, генерал нашел меня… Великий круговорот человеческого идиотизма в природе. На том стоим.
      После официального представления началась невнятная сутолока. Как я понял, высокая комиссия решила-таки посчитать убытки прежде, чем сесть за стол переговоров. Боюсь, всему виной был наш генерал. Он ходил за чужими клерками и скрежетал зубищами, как проголодавшийся аллигатор в мутном водостоке Нила.
      К счастью, я был занят светской беседой. С дамой. И делал вид, что любуюсь её шелковистыми соболями.
      — Что же ты так разбушевался, Александр? — Удивилась. — Хотя молодец, что ко мне обратился, а то быть войне.
      — Да ладно. Ничего такого, — повинился.
      — Намудили вы, товарищ боец, — улыбнулась, словно говорила о погоде. Что может быть прекраснее февральской мороси. Для дохлых соболей.
      — Знаю, — признался я. — И что?
      — Нет, ничего, — пожала плечиком. — Можно ведь было и без этих эпохальных событий.
      — Нет, нельзя, — буркнул. — Какие ещё вопросы?
      — Как сына будешь звать-величать?
      — Какого сына? — не понял.
      — Саша, ты, кажется, контуженый?
      — Да нет вроде, — потрогал себя. — Какого сына-то?
      — О Господи! Ну, Коровино! — закатила очи к люстре.
      — Моего, что ли?
      — Ну да.
      — Что?!
      — Родила богатыря. Четыре четыреста. Вчера.
      — Ур-р-ра! — заорал я и нечаянно, каюсь, нажал на спусковой крючок АКМ. Остатки хрустального града хрустнули вниз. На головы зазевавшимся клеркам. И генералу Матешко. Которому повезло больше всех, поскольку был защищен пыжиковой шапкой.
      — Александров! — затопал он ногами по хрусталю, усиливая тем самым общую сумятицу. — Прекрати это безобразие!.. Э, не трогай меня…
      — Матешко, братушка, — обнял его. — У меня же Санька! Четыре четыреста. Вчера. Родила богатыря.
      — А кто платить за все это будет, — вырывался генерал. — Пушкин?! Или кто? Ты?!
      — Матешко, ты ничего не понял! У меня сын! Санька. Четыре четыреста. Вчера. Родила богатыря.
      — Уберите от меня этого психопата! — взъярился генерал. — Или я его пристрелю.
      Тут на его вопль появились Панин и Котэ, которые до этого прятались от гнева руководителя, и с рьяной услужливостью взяли меня под белы ручки. И повели на февральский ветерок, чтобы выстудить из меня торжествующую радость. Глупцы! Они не понимали, что такое: четыре четыреста. Вчера. Родила богатыря! Они этого не могли понять, их, дуралеев, можно было только пожалеть.
      Протрезвел я от хмельной новости, когда мы сели за «круглый стол» переговоров и мне сообщили, что убытки компании составляют один миллион девятсот пятьдесят две тысячи девятьсот девяносто девять долларов и тридцать девять центов. Ну и что, не понял я. А то, объяснили клерки, эту сумму надо уплатить в казну компании, и только тогда будет возвращен мой ребенок. Мне.
      Не буду говорить о своих новых чувствах. Их не было. Были эпитеты по поводу скряги дядюшки Джо и фольклорная музыка, которую клерки внимательно выслушали, посчитав это, видимо, бесплатным приложением к вышеуказанной сумме. Фраза:
      — Вы…..! Совсем…! Где я такие… башли…! — была ключевой, при этом рука сама тянулась к «Стечкину». К сожалению, генерал и два моих боевых товарища повисли на ней, мешая моему желанию использовать пушку в качестве весомого аргумента в споре.
      Как всегда, в конфликт вмешалась женщина. Ася попросила меня выйти. Вместе с ней. Зачем? Может быть, решила ссудить в долг? Или взять в качестве секьюрити для своей фирмы?
      — Саша, — сказала она. — Ты меня прости, но у тебя же «Шархан».
      — Ну и что? — огрызнулся. — Вернуть тебе что ли?
      — Саша, ты идиот? — вскричала Ася. — Я дарю тебе этот алмаз, а ты отдаешь…
      И тут, наконец, я все понял. Что называется, озарило, е'! Просто, как в детстве, когда мы меняли марки на кошачьи какашки и наоборот. Боже мой, наверное, меня контузило-таки в бою. Хрусталем. Или, быть может, этот алмазный булыжник не представлял никакой ценности? Для меня. Никакой. Порода — и порода. Где-то там, в коровинских недрах. Под бочкой с малосольными огурцами.
      Вот так всегда. Не знаем, что имеем, не знаем, что теряем. А когда теряем, смеемся. Чтобы не плакать.
      — А где гарантии? — занервничал я.
      — Гарантии — я, — улыбнулась дама Нового света. — Уж за «крестника» в четыре четыреста я горло перегрызу. Всему миру.
      И я ей поверил — перегрызет. Потому что сохранила в себе российскую Асю. А может быть, я просто доверчивый чаплан, то бишь неотесанный мужик? Как весь наш народец-хитрован. А?
      Что же потом? Через несколько дней нервотрепки и переживаний мы отправились в аэропорт близ знаменитой деревни Шереметьево. Который надо взрывать, к такой-то известной всему миру матери. Чтобы эти воздушные ворота не смущали неокрепшие души моих соотечественников, мечтающих о чудных, о халявных краях за облаками. Признаюсь, последние минуты ожидания для меня были самыми трудными в жизни. Я чувствовал, как закипает моя рубиновая кровь. Еще немного…
      Наконец в пассажиро-тьфу! — накопителе появилась горластая и беспечная группа туристов. Среди них я заметил Маргариту… (Ох, Жена-Жена!) В её руках был конвертик атласного алого цвета.
      Какие чувства может испытать перезревший папаша, когда ему несут… как бы его самого. Только маленького. Самые положительные чувства-с. М-да. Ноги мои подкосились, и я хотел сесть на сапоги Карацупы. Чтобы без проблем пропустили моего ребенка на Родину. Друзья удержали меня от опрометчивых шагов. Пришлось терпеть, пока проштампуют документы. И все! Рита перешагнула невидимую границу — и мир закружился, как детская карусель.
      Помню, как потом меня отпустили и я почувствовал в своих руках… Легкое, как перышко, тяжелое, как судьба.
      И пока все члены коллектива (Панин, Лада, Котэ, тетя Лена) братались, царапая лица морожеными розами, смеялись и плакали, я стоял, как последний чаплан, под звездным февральским небом, не зная, что делать. И кто виноват? И как обращаться с тем человеком, кто прятался за треугольничком одеяла? Что и говорить, с базукой проще.
      Наконец вспомнили и про нас, виновников, собственно, торжества.
      — Саша, прости меня, дуру, — виновато проговорила Марго. — Познакомься с Саней. — И приоткрыла «конвертик».
      И мы, два Сани-Сашки-Александра, встретились взглядами. Оторопело-недоумевающими. И смотрели друг на друга, кажется, вечность. Затем Санька-маленький хмельно зевнул и, признав Родину, сделал то, что и следовало сделать после далекого и трудного путешествия.
      Я, почувствовал под ладонями теплое расплывающееся пятно и понял, что это уже факт моей жизни. Факт. Который нельзя опровергнуть. Забыть. И уничтожить. То есть жизнь продолжается и, как всегда, полна неожиданностей.