Затем я услышал странные звуки из кухоньки, там что-то шкварчало. Неужели бедный Евгений ещё и нетрадиционный мазохист, решивший на себе испытать действия раскаленного утюжка?
      Нет, юноша осторожно чистил картошку, а возле газовой плиты хозяйничала Рита. В фартуке с бордовыми розами. На сковороде корежились, повизгивая, куски свежего мяса. На столе млела баночка с огурчиками. Я проглотил голодную слюну и задал вполне уместный, на мой взгляд, вопрос:
      — Ритуля, который час?
      — Там ходики, посмотри.
      — Я же просил, — укоризненно проговорил. — Надо ведь идти к этой… Оленьке…
      — А зачем?
      — Как это зачем? — прохрипел я, чувствуя себя нехорошо от пряного, наверное, запаха, волнами наплывающего от сковороды. — Что происходит вообще?
      — Мы уже были. У Оленьки, — ответила Маргарита. — Все здесь, — и кивнула на подоконник. Чмокнула меня в щеку. — Я тебя будила. Ты спал как убитый. И мы с Евгением решили сами. Да, Евгений?
      — Да, — улыбнулся тот. — Оленька нам обрадовалась.
      Я млел, как банка огурцов на столе. Такого не может быть. Потому что не может этого быть. Никогда. Два человечка носили в хозяйственной сумке совершенно секретные, сверхскандальные документы, за которые готовы удавиться сразу все находящиеся на политическом Олимпе.
      — И на рынок вы ходили? — тянул я руку к обыкновенной полиэтиленовой сумке, не веря до конца в реальное существование в ней документов. — После Оленьки, да?
      — Да, а что? — оглянулась Рита. — Что-то не так?
      — Огурчиков вот купили, картошки, — сказал Евгений.
      — Нет, ничего, огурчики — это хорошо, — улыбался я, как кретин, которому подарили любимую игрушку. — Спасибо, ребята. Там, кажется, видео?
      — Там две машинки, моя и папы, — крикнули мне в спину. — Вы умеете обращаться?
      Маргарита ответила за меня, мол, сам убедился, как они обращаются с техникой. А я, покачиваясь от разнообразных чувств-с, ввалился в гостиную.
      — Паня! — гаркнул я. — Все на свете продрых, е'! Вместе со мной. Нам бы грибы шкрябать на асфальте. Или свиней пасти в помидорах!..
      Мой товарищ свалился с узенькой тахты и недоумевал на паркете:
      — Какие помидоры? Какие свиньи? Ты чего, Алекс? Белены объелся?
      — Грибочков, Николаша, — просматривал списки тайных агентов. — Да, мухоморы и поганки нашей политической действительности.
      — Чего это?
      — То, за чем мы… Ай да банкир херов, и он тут, птичий выродок. М-да, голубые небеса.
      — Нашли список, что ли? — зевнул Панин. — Ну, и чего там?
      — Список пятой колонны. От «А» до «Я». В алфавитном порядке. Прав Матешко, вся королевская рать. Вот гниды, и они ещё что-то народцу вещают, чносы. Зачитать?
      — А зачем? — снова зевнул мой боевой друг. — Мне это не надо. Все одно знаю, если с мандатом, то последняя манда. Все они там говноеды.
      С таким утверждением трудно было спорить. Я и не спорил. А попросил подключить видеомагнитофон — и через минуту кассета была затянута в нутро механизма. И мы с Паниным принялись смотреть «домашнее кино». Длилось оно минут пятнадцать, а нам показалось — вечность. Я всегда считал себя человеком вольных взглядов и свободного поведения, во всяком случае, в ханжестве и лицемерии меня трудно обвинить, но то, что я увидел на экране…
      М-да. Тут нужен психиатр. Для участников сабантуя. В сауне.
      Высокопоставленных туш было семь. Возглавляли всю эту голую свору пидеров господин ШХН и генерал Дусев. Были ещё два депутатика, мелькающие на ТV, армейский генералишко с обвислым пузом и два банкира, один из которых — до боли мне знакомый.
      Съемка скрытой камерой началась в наивысший пик свинства. (Боюсь, перед этими благородными и чистыми животными придется извиниться.)
      Так вот, эти отцы нации, потрясая брюхами и тем, что находилось под ними, начали обсуждать текущий политический момент. Ну, не нравился нагим господам текущий политический момент. И, влив в свои бурдюки по литру водки, они решали, точнее, мечтали о том грядущем близком, когда они будут полноправными хозяевами кремлевских палат. Этакий заговор бояр во главе с Шуйским.
      Выражались бояре на жаргоне народном. И поэтому приводить пример не имеет смысла. Такие откровения дорогого стоят. Теперь понятно, почему вельможный пан ШХН готов был на все. Думаю, Рафаэль родился в рубашке. Что и говорить, незнание часто спасает человека. От гильотины.
      Потом появились «мальчики» — печники со своими инструментами. И началось такое, что я почувствовал неистовое желание расстрелять всех участников банной фиесты. За аморальный образ существования.
      Когда просмотр мультфильма про семерых богатырей закончился, мы с Паниным молча отправились в кухню. Там нас уже ждал поздний завтрак.
      — Ну, как кино? — радостно спросила Рита. — Это то?
      — А выпить ничего нет? — поинтересовался я.
      — Молоко, — ответил Евгений.
      — Саша, я же спросила? — обиделась девушка. — Кино то или не то?
      — То, то, родная, — проговорил я, разливая молоко по стаканам. — Ты даже не представляешь, какое «то».
      — Ну и хорошо, — легко сказала Маргарита.
      Мы с Паниным взглянули друг на друга и, давясь смехом, подняли стаканы. И хлопнули по молочку. За погибель всей пятой колонны!
      Марго возмутилась — руки в боки:
      — Мальчики, вы над кем смеетесь? Что происходит? Черт дери!
      Я плюхнулся на стул, усадил на колени сопротивляющуюся маленькую девочку-хозяюшку.
      — Мальчики, вы точно рехнулись! Евгений, да? Им молока больше не наливать.
      — Если я рехнусь, то только от тебя, милая, — и чмокнул в ланиту, оставив на ней чистый молочный след, похожий на галантерейное сердечко. Такие сердечки-заколки я видел у мамы. В другой жизни.
      У «Детского мира» штормила торгашеская волна: продавали все, от ползунков до колясок, похожих на танки в малиновых тонах. Наш джип проезжал мимо. Рыночных отношений. И вдруг — ба! Что за встреча… У детских колясок — генерал Матешко в плаще и шляпе, делающий вид, что торгует ходовым товаром. Да-да, торговля танками нынче приносит доход. Даже детскими.
      Наших шуток генерал не принял. А стал браниться, правда, в корректных выражениях, поскольку с нами находилась молодая дама в лице Маргариты. Оказывается, генерал места не находил, когда пришла информация с ночной трассы о гибели двух машин. Уж он, грешным делом… Хотя наш автомобильчик тоже на вид — путь на свалку истории и металлолома.
      — Товарищ генерал, — отрапортовал я. — Задание родины выполнено.
      — Иди ты, — и покосился на Риту. — Охламонище. Каких свет не видывал.
      — Но симпатичный, — улыбнулась девушка.
      Джип выехал на набережную реки. По ней тянулась вся та же, кажется, ржавая баржа с пирамидами гравия. Майский блатной шарик катился по золотым маковкам кремлевских церквушек.
      Мы с генералом Матешко решили прогуляться вдоль гранитной набережной. Зачем? Видимо, поглазеть на самоотверженных рыбаков, пытающихся выудить в мутной, мазутной реке потравленную пищу для своих братьев меньших. Чтобы те сдохли сразу. Не мучаясь.
      — Ну, брат, вы потешились, — сказал Матешко. — ГРУ в трауре. Дусев рвет и мечет. Господин ШХН готов на все. И тоже в трауре. Кто мог подумать, что Нинель Шаловна. Странно, такая сильная. Кстати, все в МУРе на ушах, ищут какого-то генерала Бармалейчика. Твои шутки, Саня, а?
      — Упаси Боже, — удивился я. — На такие шуточки я уже не способен. А какие проблемы?
      — Ну, говорят, шутил такой. На тебя похожий.
      — Нет-нет, не знаю, — не признавался я.
      — Ну, и я говорю, — махнул рукой. — Ладно, какой у нас улов?
      — Богатый, — ответил я, кивнув на рыболовов. — Куда больше, чем у этих фартовых. — И передал пакет.
      Генерал Матешко, он же Бармалейчик, заглянул туда, будто я принес помидоры на борщ и он проверял их сочно-спелость, вздохнул удовлетворенно:
      — Молодцы, братцы. Спасибо. — И поинтересовался: — Смотрел киношку?
      — Имел такое счастье, — признался я.
      — И как?
      — Не «Ленин в Октябре», но кому-то будет интересно, — ответил я. — Да, если не секрет, кто интересуется такими художественными картинками? Помимо господина ШХН и иже с ним.
      — Есть люди, — невольно взглянул на золотые маковки кремлевских церквушек.
      — Понятно, — хмыкнул я.
      Генерал Матешко с облегчением вздохнул, и мы пошли к машине. Рыболовы мужественно держали свою вахту у воды. По-моему, главное для них не результат, а участие. Олимпийский принцип — не результат, а участие, отговорка для чудаков на все ту же известную всему народу букву «м».
      — Да, — вдруг остановился Бармалейчик, — а вы, случайно, копию не срубили? Знаю я вас, разбойников.
      — Срубили, — признался я. (И сказал истинную правду. Сделали копию. Так, на всякий случай. Как говорится, все в хозяйстве пригодится.)
      — Да ладно, — не поверил генерал, хлопая меня по плечу. — Ох, ребятки, с вами не соскучишься. Сейчас куда?
      — К Кото, — ответил я. — Надо навестить Котэ. Взбодрить добрым словом и гранатами, которые фрукты.
      — О, совсем забыл, — вытащил из кармана плаща конверт. — Премиальные, что ли. Вашей троице. Бери-бери, тити-мити народные. Из бюджета.
      — Спасибо, — вздохнул я. — Панину на бензопровод, мне на томик Пушкина, а Кото на витамины.
      — Привет ему. От меня.
      — Кому? Пушкину? — пошутил я.
      — Какому Пушкину? Ах, Пушкину. Ох, Александр-Александр… — и поднял руку. Зачем? Чтобы тормознуть тачку с шашечками?
      Я ошибся: из-за угла на крейсерской скорости вырвался служебный лимузин. Генерал Матешко буквально на ходу… И все. Был генерал. И нет генерала. Был Бармалейчик. И нет Бармалейчика.
      Я открыл рот от удивления — вот это профессионалы. Умеют же работать, когда захотят. Узнаю старую выучку. Как понимаю, олимпийское движение продолжается. И вновь набирает силу.
      Посмотрев на вечную реку, вечных рыбаков и вечные церковные купола, я вздохнул и побрел к джипу.
      Что наша жизнь — суета сует. Вот ещё одна проблема решена, порвана финишная ленточка — и что? Ничего, никакой радости и чувства победы. Усталость и обреченность. Вся наша деятельность похожа на работу золотаря, черпаком выбирающего говно из нужников подмосковных садово-дачных кооперативов. Неприятно для духа, да надо. И так каждый день. Год из года.
      Радужная перспектива у нас, что там говорить.
      Я сел в джип, и Маргарита сообщила, что баба Лена требует пропащие души на обед. В категорической форме. И в полном составе.
      — То есть? — не понял я.
      — Маленького, говорит, с носом, как у орла, взять с собой.
      Мы переглянулись, хмыкнули — ай да калбатоно Лена — и поехали за маленьким, но могучим духом и нюхательным агрегатом, нашим незабвенным другом и товарищем Котэ.
      Знаю по себе, болеть приятно. В том смысле, что окружен вниманием и заботой. И стоящие у изголовья ловят каждый твой шепот, каждое движение, взгляд… Тебя пичкают меловыми лекарствами, но и витаминами экзотическими фруктами и овощами. И ты в конце концов чувствуешь себя аборигеном на теплых островах Полинезии. Хорошо!
      Видимо, подобные чувства испытывал и Кото. Он князем восседал на престоле с колесами и мотался на нем по коридору. За медсестричками. Те повизгивали и отбивались от него «утками».
      Разумеется, нам он обрадовался и принялся показывать Маргарите совершенное искусство вождения. На коляске. Я все это уже видел. В первое посещение. И отправился на поиски человека, способного дать точный диагноз болезни нашего Котэ.
      Я познакомился с профессором. Он оказался типичным представителем интеллигентной медицины, на мои вопросы отвечал с извиняющейся улыбкой, мол, видите ли, молодой человек, у вашего друга произошел психологический надлом, этакая психоинфлюинтернеция, то есть он совершенно здоров на свои конечности, но страх боли застрял, как шип, в мозгу; мол, мы, молодой человек, делаем все возможное, но пока, увы…
      — Спасибо, доктор, — сказал я. — Я вас понял.
      И пошел ловить наглеца в коляске.
      Дальнейшее лучше пересказать словами Марго. Чтобы не вдаваться в излишнюю детализацию переговоров, которые я поначалу повел с Кото. Когда втащил коляску в палату. Напомню, палата была одноместная и очень удобная для душевных бесед.
      — Давай, родненький, поднимайся, — сказал я травмированному навсегда другу. — Доктор говорит, ты в норме!
      — Вах, Алекс! Что эти убийцы в белых халатах понимают? Посмотри, ноги холодные, как горы.
      — Не дури, Кот.
      — Саша, ты ж меня знаешь.
      — Кото, тебя Фро ждет, забыл? Во глубине сибирских руд.
      — Подождет.
      Ну и так далее. Теперь эти же события глазами Риты, так сказать, объективный взгляд: минут через пять, после того как мы с Котэ удалились в палату, раздался выстрел. И дикий вопль. Дверь палаты распахнулась — и оттуда, выписывая невиданные кренделя, вырвался орущий Кото. И гигантскими скачками, как кенгуру, помчался по коридору. За справкой. О полном восстановлении функций своих волосатых конечностей. Вслед за несчастным появился я. И, пряча пистолет в кобуру, сказал:
      — Первый раз вижу, чтобы оружие так хорошо лечило. Эффективно, ей-ей!
      Наверное, так оно и было. С единственной поправкой, что выразился я более эмоционально:
      — Кото!……! Ты меня понял……..!
      Так или иначе, но через полчаса мы загрузили брыкающегося Котэ в джип и под радость медперсонала, которому каскадер в коляске осточертел хуже контуженного при строительстве собственной дачи генерала из палаты № 157 (вояка прибыл принимать важный стратегический объект, и на его голову свалилось полотно шифера, вот такая неприятность), отправились на обед. В честь славной советской медицины. И нашу тоже.
      Обед проходил в обстановке повышенной эмоциональности и витаминизации. Заехав на рынок, мы приобрели всевозможную экзотическую зелень, фрукты и овощи. И теперь сидели в каких-то кущах и общались друг с другом, как в райском саду.
      Котэ выглядел именинником, когда понял, что может ходить по планете без посторонней пальбы. Лада и Коля ворковали, как птахи. Тетя Лена хлопотала по хозяйству и требовала от нас активного пищеварительного процесса. Процесс проходил успешно.
      Я сидел напротив Маргариты, и какой-то клятый куст мешал мне… Равно как и ей… Проклятый куст мешал нам смотреть друг на друга. Вздохнув, мы начали пожирать эту зеленую дрянь. Неспешно, как млекопитающие.
      — Привет.
      — Привет.
      — Как дела?
      — Идут дела.
      — Ты грустишь?
      — Педро жалко.
      — Какого Педро?
      — Забыла?
      — Ах, Педро!
      — Голодный.
      — Бедненький.
      — А у нас пир горой.
      — А поехали кормить его.
      — Поехали кормить Педро?
      — А почему бы и нет? Смотри, сколько объедков. Ему на неделю.
      — Ты не знаешь Педро. Слопает сразу все. На всякий случай.
      — Ну и хорошо. Пусть и у него будет праздник.
      — Тогда вперед?
      — Вперед.
      Сборы наши были скоры. Елена Максимовна, узнав, что мы отъезжаем в родовое поместье Коровино, тут же приготовила две сумки. Одну побольше для нас. Поменьше — для Педро и возможной его подружки. Какой-нибудь Джульетты.
      Вручая ключи от джипа, Панин предупредил, что бензопровод шалит… Я успокоил товарища: чему быть, того не миновать.
      Прощаясь, Котэ заверил меня, что будет бегать каждый день. Вокруг дома. И через неделю выйдет на старт в Лужники. С юными спортсменками.
      Потом Лада и Рита посекретничали о чем-то своем, девичьем. Наверное, читали стихи Степ. Щипачева о том, что любовь не вздохи на скамейке. (А что тогда? Вопли?)
      Наконец мы все с праздничными воплями вывалились на лестничную клетку. С сумками. И букетом. Откуда цветы взялись, не знаю. Все вместе походило на проводы молодоженов в сладкий медовый месяц. На три дня. Я уж не рад был, что вспомнил про Педро. Если бы он знал, какие события возникли в связи с его бедолажной, беспородной персоной. Тут же потребовал бы титул дворянина и новое имя. Тузенбах, например.
      Соседние двери начали открываться — публика повалила на лестницу. Смотреть жениха и невесту.
      — Ты что-нибудь понимаешь, милый? — смеялась Рита.
      — Ничего не понимаю, — нервничал я от такого внимания. Проклятый Тузенбах, так меня подвести!
      Да, ещё у подъезда древняя бабуся, вместе с которой начинался век паровой машины, перекрестила нас и прошамкала:
      — Щастья вам, детки.
      — Спасибо, бабушка, — сказала Маргарита.
      А я поставил перед бабулькой сумку побольше. В знак благодарности. За добрые пожелания.
      Словом, мы в джипе стартовали с такой скоростью, с какой, быть может, стартовала только ракета. С Белкой и Стрелкой на борту.
      И летели над трассой на космической скорости. Вперед-вперед — в родное Коровино. К своим грядкам. С огурцами.
      И смеялись, и были, кажется, счастливы.
      И молил я своего ангела-хранителя, молил лишь об одном, чтобы проследил он за работоспособностью этого капризного и гребаного, если выражаться простым языком своего народа, бензопровода.

3. ЗЕРКАЛЬНОЕ ОТРАЖЕНИЕ